Тело пришлось отдать.

      Не то чтобы это тело изобиловало мясом: бывший Повелитель Вод был довольно-таки тощ. За пышными белоснежными одеяниями это не слишком бросалось в глаза, но Хэ Сюань просто знал. В тот единственный раз, когда Ши Уду уговорил младшего брата поехать на горячие источники во владениях Генерала Мингуана, Ши Цинсюань потащил с собой и «Мин И». Конечно, все соблюдали приличия — как будто напыщенные Три Опухоли могли допустить хотя бы мысль о неприличном! — но легкие одеяния для источников не шли ни в какое сравнение с роскошными парадными облачениями. Ши Цинсюань предсказуемо обладал тонкой и воздушной фигурой, но что и Ши Уду окажется едва ли не стройнее младшего брата — это стало неожиданностью. Даже Линвэнь, пребывавшая, разумеется, в мужском облике, выглядела более массивной, а уж о Пэй Мине, почти не прятавшем свою выдающуюся мускулатуру под купальным халатом, и говорить было нечего.

      Так что на обильную трапезу рассчитывать не стоило. И все же Хэ Сюань предпочел бы сожрать Ши Уду целиком, как поступал со всеми своими врагами. Но — тело пришлось отдать чересчур настойчивому Генералу Мингуану.

      Зато Хэ Сюаню досталось все остальное.

      Пока Ши Цинсюань то заливался слезами, то, глядя остекленевшими глазами в пустоту, покачивался в трансе, Хэ Сюань заглотил то, что осталось от Ши Уду после гибели его физического тела.

      Это было… сытно.

      До этого Хэ Сюань никогда не ел настоящих небожителей. Ему удалось в свое время проглотить несколько чиновников со Средних Небес, чтобы освободить местечко своим воплощениям, однако их сила ничем особым не отличалась от сил мелких демонов. Конечно, она была чище и отдавала светлой ци, но по мощи — примерно то же самое.

      Однако Ши Уду, как ни крути, был настоящим богом. Более того, одним из сильнейших: самым сильным после Небесного Императора. Хэ Сюань предполагал, что его сущность окажется насыщеннее всего, что ему когда-либо приходилось поглощать прежде. Сильнее всех мелких чиновников, вместе взятых, сильнее Истинного Божка-Пустослова…

      И все же Хэ Сюань не ожидал, что ее будет так много.

      Он даже чувствовал себя сытым долгое время — роскошь, забытая им при жизни и никогда не испытываемая после смерти. Ши Уду не прошел третьей Небесной Кары, но все равно его сила впечатляла. Если бы Хэ Сюань не заманил его в Черные Воды, подвластные лишь одному ему, Черному Демону, с Повелителем Вод было бы не справиться.

      Чувство сытости было приятным. Хэ Сюань даже позволил себе некоторое время верить, что его извечное проклятие — неутолимый голод — наконец-то спало со смертью его врага.

      Голод и правда какое-то время не возвращался, однако на Хэ Сюаня обрушилась новая беда.

      В тот день, когда он по просьбе Хуа Чэна подменял его в человеческой столице и приглядывал за живым барьером из нищих, его сердце пронзило острой болью. Хэ Сюаня так обескуражила эта боль — его сердце вообще не билось, как оно могло заболеть?! — что он едва не позабыл, где он находится.

      «Цинсюань!» — выдох был таким живым, таким горячим и таким отчаянным, что взгляд сперва заволокло туманом. Лишь еле-еле проморгавшись, Хэ Сюань разглядел: и правда, Ши Цинсюань. Грязный, в обносках, неловко припадающий на одну ногу и с явно плохо действующей одной рукой — от этого его вида все в груди горело и заходилось в плаче.

      Хэ Сюань с трудом отвел взгляд и сделал вид, что ничего не заметил, а если и заметил, то не узнал. Он с трудом завершил порученное ему дело и поспешил укрыться в своем подводном особняке.

      Здесь боль стала потише, однако Хэ Сюаня неожиданно затопило тоской. Он вроде бы и хотел есть — но от еды воротило. Он думал поспать — но сон не шел.

      «Что там с Цинсюанем? — билось у него в висках и отзывалось в груди. — Он же голодный! Он мерзнет! Он покалечен! Ему плохо!»

      Хэ Сюань долго не мог понять, что же с ним происходит. Положа руку на сердце, он вынужден был признать, что неравнодушен к младшему Ши, давно уже неравнодушен. Иначе этот взбалмошный и легкомысленный балабол не покинул бы Черных Вод живым. Самое досадное, что мерзкий Водный Самодур осознал это гораздо раньше, чем Хэ Сюань разобрался в своих чувствах. Потому-то и подставился под удар, заставив играть по своим правилам — потому что понял, что, убив старшего брата, младшему Черновод уже ничего не сделает.

      Оказалось — сделал.

      Обрек на нищету, голод, болезни.

      Душа плакала и обливалась кровью, стоило только об этом подумать — а думалось отчего-то постоянно.

      На этой мысли Хэ Сюаня подбросило на месте.

      Это была не его душа!

      Не его мысли, не его чувства, не его боль!

      Хэ Сюань и правда был не равнодушен к Ши Цинсюаню, но тот никогда не рождал в нем безграничного желания укрыть и защитить. Его чувства — если, конечно, найти в себе смелость признать это за чувства, — были обращены к Ши Цинсюаню как к привлекательному молодому человеку, но отнюдь не как к беспомощному младенцу!

      Хэ Сюань в растерянности положил ладонь на свой желудок, как человек, пытающийся осознать, что именно из съеденного вызвало у него несварение. Он что, не растворил в себе Ши Уду?

      Походило на то.

      Сущность Ши Уду плавала в Черноводе, словно масло в воде, и никак не соглашалась стать частью единого целого. До сих пор Хэ Сюаню не доводилось сталкиваться с подобным. Речных гулей и мелких демонов он поглощал без труда, как, впрочем, и крупных — Хэ Сюань сам был демоном, и темная ци впитывалась превосходно. Мелких божков со Средних Небес он намного превосходил своей силой и потому просто давил.

      Однако Ши Уду, как ни досадно было это признавать, являлся настоящим могущественным богом. Его собственная божественность принадлежала только лишь ему самому, и веками она взращивалась упорным кропотливым трудом. Много водилось грехов за Водным Самодуром, но ни лень, ни некомпетентность, ни расхлябанность к ним не относились. Ши Уду от рождения досталась блистательная судьба — и на протяжении четырех сотен лет он только тем и занимался, что укреплял свое положение.

      Сила Повелителя Вод была равна силе Черного Демона Черных Вод. Быть может, даже превосходила ее.

      Так не означало ли это, что Хэ Сюань заглотил кусок больше, чем способен переварить?

      Поглощенный этими тревожными мыслями, Хэ Сюань совершил еще одну ошибку: отправился на праздник в Храм Водных Каштанов. Голод начал потихоньку возвращаться, а денег у Черновода как раньше не было, так и сейчас не появилось. Нищим обещали пиршество — и Хэ Сюань, охваченный предвкушением, совершенно не учел, что туда же придет и Ши Цинсюань.

      Ну, или это подлый Ши Уду, коварно манипулируя изнутри, вынудил позабыть об этом.

      В результате состоялась новая встреча, во время которой Хэ Сюань с ужасом осознал, что по его щекам текут слезы. А ведь он не плакал, даже когда потерял самых близких: слезы сжигались огнем ненависти, не успев пролиться из глаз. А тут он смотрел на мальчишку, ставшего причиной его несчастий, — и сердце кровью обливалось. Хэ Сюаня охватило нелепейшее желание сгрести Ши Цинсюаня в охапку, завернуть в теплое одеяло и отдать ему все-все тарелки с супом. И все куриные ножки — тоже.

      Усилием воли, через силу, давясь, Хэ Сюань съел все сам и торопливо покинул Храм Водных Каштанов.

      Но демон — то есть божество — внутри него словно сорвалось с цепи. Ши Уду рвал и метал, Хэ Сюаня трясло, словно в лихорадке, а давно не бьющееся сердце разрывалось на части.

      А потом все внезапно прекратилось.

      Хэ Сюань не мог поверить, что Ши Уду сдался, и каждую секунду ждал подвоха. И оказался прав: Водный Самодур просто сменил тактику.

      Теперь Черновода начали преследовать образы маленького Ши Цинсюаня. Не узнать его было невозможно даже в возрасте всего нескольких лет от роду, ибо лучезарную улыбку, даже если в ней не хватало нескольких зубов, Ши Цинсюань пронес через всю свою жизнь.

      Отныне Хэ Сюань был обречен любоваться на него днем и ночью. Как он бегал в девчачьих платьицах, как доверялся рукам, собирающим ему забавные пучки-булочки, как с аппетитом поедал пирожные, а потом ходил с крошками на пухлых розовых щечках. Ши Цинсюань играл, рисовал, гулял, катался на маленькой смирной лошадке, плавал в небольшой светлой речушке, учился читать, сочинял первые стихи, выбирал нарядные ткани и ленты, тискал толстого дымчато-серого кота, сидел на руках у родителей, обнимал старшего брата…

      Цинсюань, Цинсюань, Цинсюань!

      Он, бесспорно, был очаровательнейшим ребенком, однако от такого наплыва воспоминаний Хэ Сюаня вместо умиления раз за разом накрывало раздражение. Что же Ши Цинсюань за человек такой! Столько лет был фальшивым богом, а до этого — фальшивой девчонкой… Было ли в нем хоть что-то настоящее?!

      «Ну конечно же, было! — коварно нашептывал не-его голос. — Посмотри на эту искреннюю улыбку, загляни в эти сияющие глаза, вслушайся в этот звонкий смех! Цинсюань — это солнце, Цинсюань — это ветер, Цинсюань — это счастье! Как можно этого не видеть? Нет, как можно не чувствовать этого сердцем?»

      Хэ Сюань держал оборону, как мог. Словно щит он пытался выставить перед собой свои собственные воспоминания. В конце концов, он тоже — старший брат! И вот у него-то как раз была настоящая сестренка, которую он любил не менее горячо. Годы разлуки не стерли прошлого, и Хэ Сюань помнил свою сестру, будто они были детьми только вчера.

      Однако либо их с Водным Самодуром странная связь работала лишь в одну сторону, либо — и это Черноводу казалось даже более вероятным — Ши Уду являлся настолько непробиваемым эгоистом и был столь глух к чувствам всех остальных, но на него такие приемы не подействовали. У Ши Уду имелась куча воспоминаний о младшем брате, и он явно вознамерился показать их все — и это они пока еще крутились лишь вокруг детства!

      Эта пытка продолжалась несколько месяцев. Ши Уду обладал феноменальной памятью — и маниакальной привязанностью к младшему брату. Столько угрызений совести Хэ Сюань не испытывал за всю свою жизнь, и даже понимание, что под личиной совести прячется ненавистный Водный Самодур, его положения не облегчало.

      Наконец стало ясно, что выхода у Хэ Сюаня имелось только два. То есть, чисто теоретически, можно было посчитать за выход полнейшую капитуляцию, однако Черновод подозревал, что даже если он отыщет на улицах человеческой столицы Ши Цинсюаня, тот откажется принять помощь от убийцы своего брата.

      Поэтому ему оставалось лишь сойти с ума от продолжавших преследовать его образов — либо засунуть свою гордость куда подальше и отправиться просить совета. Идти на поклон к Хуа Чэну отчаянно не хотелось, Хэ Сюань и без того задолжал ему слишком много, но перспектива ополоуметь его тоже не прельщала.

      Однако в самом Призрачном Городе оказалось, что попасть к господину градоначальнику уже не так просто, как раньше. Это прежде Черное Бедствие могло прийти к Алому — и почти всегда оказывалось принято если не с радостью, то хотя бы с радушием.

      А теперь — ну разумеется! — Хуа Чэн обзавелся своим долгожданным счастьем и отлипать от Его высочества наследного принца не собирался. Хэ Сюань почти с ненавистью посмотрел на все же предоставленный ему стол и от нечего делать сел за него. Каждый кусок, как и все предыдущие месяцы, застревал у него в горле. Не то чтобы Хэ Сюаню грозила опасность подавиться насмерть, но было все равно неприятно. К собственным мрачным мыслям примешивались заунывные завывания о том, что вот пока безответственные боги и демоны милуются друг с другом, бедный Цинсюань — кстати, совершенно очаровательный в персиковом цвету — где-то страдает один-одинешенек... Хэ Сюань мрачнел с каждым мгновением и скрежетал зубами так, что перемалывал поедаемую пищу в мелкую труху.

      Когда Хуа Чэн наконец соизволил появиться, Хэ Сюань был уже готов начать грызть столешницу. Не столько от голода, сколько от злости.

      — Ты понимаешь, что у тебя должна быть очень веская причина, чтобы отвлекать меня? — не утруждая себя приветствием, с порога заявил Хуа Чэн.

      Хэ Сюань ответил ему тяжелым взглядом, который, разумеется, на такого демона как Собиратель Цветов под Кровавым Дождем ничуть не подействовал.

      — Гэгэ ждет! — нетерпеливо сообщил Хуа Чэн. — Так что если ты не пришел вернуть долг, выметайся.

      — Как избавиться от небожителя? — прежде, чем успел подумать, выпалил Черновод.

      Ну надо же, ему удалось удивить самого Хуа Чэна! Тот запнулся на полуслове и уставился на своего, конечно же, не-приятеля изумленным взглядом.

      — Ты ведь его уже убил, — на всякий случай напомнил Хуа Чэн. — А тот, второй, больше не небожитель. Или тебе Генерал Мингуан вздумал досаждать?

      Хэ Сюань раздраженно поморщился.

      — Я не сказал «убить», — вздохнул он тяжело. — Я сказал «избавиться».

      И он вкратце, опуская драматические подробности, поведал Хуа Чэну свою историю.

      Тот ржал как ненормальный. Кажется, еще немного, и господин градоначальник упал бы на пол и начал бы по нему кататься в истерике.

      — Вот уж не думал, — сквозь разрывающий его смех и проступившие на глазах слезы пробормотал наконец Хуа Чэн, — что ты однажды сожрешь такое, что не сумеешь переварить. Зачем ты вообще ел эту дрянь? Фу, выплюнь бяку!

      — Спасибо, я очень ценю твое мнение, — сухо ответил Хэ Сюань. — Но все-таки лучше скажи, что мне теперь делать.

      Хуа Чэн попытался было сказать что-то еще, но вновь сложился пополам от хохота. И только насмеявшись вдоволь, он сумел произнести:

      — Я ведь тебе уже сказал: выплюнь бяку!

      — В каком смысле? — нахмурился Черновод.

      — В прямом! — вернув себе все же серьезный вид, который нет-нет да нарушала озорная ухмылка, заявил Хуа Чэн. — Друг мой, очевидно же, что небожитель такого ранга оказался тебе не по силам. Ты же сам заявил, что никак не можешь поглотить его сущность, и она болтается в тебе, как дерьмо в проруби. Изгони его из себя. На путь перерождения ему все равно не ступить — небожители, как тебе известно, лишены такой возможности. Так что пусть растворяется в пространстве этого мира.

      — Жалко, — подумав, заявил Хэ Сюань. — Слишком много мощи. Как можно это все просто выкинуть?

      — Ну тогда, — пожал плечами Хуа Чэн, — выкини только часть.

      — Часть? — вскинул брови Хэ Сюань.

      — Часть, — кивнул Хуа Чэн. — Что-нибудь самое ненужное. Скажем, собственно душу Водного Самодура. Оставь себе его божественную мощь, оставь себе всю его энергию — рано или поздно ты все же сумеешь переплавить в себе светлую ци. А душу — выкини вон.

      — И тогда его воспоминания перестанут мучить меня? — с надеждой спросил Черновод, непроизвольно сминая в кулаке ткань на своей груди — так заполошно забилось его мертвое сердце.

      — Воспоминания привязаны к душе, — чуть задумчиво протянул Хуа Чэн. — Однако они подпитываются жизненной энергией. Душа, лишенная жизненной силы, теряет свои воспоминания — что, собственно, и помогает уйти ей на новые перерождения.

      Хэ Сюань поколебался немного, а потом решительно поднялся на ноги. Снова замер, и опомнился лишь тогда, когда Хуа Чэн бросил весьма выразительный взгляд на вычурную клепсидру.

      — Сколько… — Голос сорвался, и Хэ Сюань вынужден был откашляться. — Сколько я тебе должен?

      — Выметайся! — отмахнулся Хуа Чэн. — Убирайся из моего дворца и больше не приходи мешать нам с гэгэ.

      Хэ Сюань коротко кивнул ему на прощание — вернее, его спине, ибо господин градоначальник уже умчался обратно к своему принцу — и вернулся к себе.

      Сосредоточившись и усилием воли подавив отвращение, он представил себе Ши Уду в образе Повелителя Вод. С хирургической точностью он начал «отсекать» от него все лишнее. Божественную мощь — себе. Потоки светлой ци — тоже себе. Все, что было в Ши Уду сильного, властного, подавляющего — все себе. Чистая, не замутненная низменной человеческой привязанностью энергия останется с ним, возможно, даже вознеся непревзойденного Черного Демона Черных Вод на новую недосягаемую высоту.

      А жалкая человеческая душа ему и правда совершенно не нужна. Хэ Сюань, отделив все важное и оставив лишь этот небольшой, но столь досаждающий ему огрызок, выплюнул его из себя прочь.

      Он сморгнул несколько раз, прежде чем осознал, что ему и правда не мерещится.

      Перед Хэ Сюанем стоял крохотный мальчик лет четырех или пяти, абсолютно голый, прикрытый лишь водопадом темно-каштановых волос.

      Мальчик тоже смотрел на Хэ Сюаня несколько мгновений — а потом широко распахнул рот и отчаянно заревел.