Время уже явно близилось к вечеру, что можно было легко определить по розоватому небу, оттенки которого красиво переливались ближе к горизонту. Мягкий переход от одного цвета к другому, а посередине этой живописной картины было солнце. Запах мяса на костре, шелест деревьев. Ветер передаёт лёгкий аромат лесной хвои. Риджуэлл облегчённо выдыхает, лёжа на траве. Торд кропотливо следит за костром, да и за мясом в целом. Томас не видит напряжённый серый взгляд, он видит лишь напряжённые плечи Ларссона, который уж слишком увлёкся то ли готовкой, то ли размышлениями. Видит, как сутулится юноша, не подозревая, что это может пагубно отразиться на его осанке. Черноглазый не может не усмехнуться, чем и привлекает внимание светловолосого к себе.

      Недоумение — первое, что проскользнуло на лице Тома. Обычно мертвенно бледные щёки сейчас были красными, и парень не мог понять из-за освещения ли ему это кажется, либо же Ларссон слишком засиделся около костра. В подобной ситуации стоило бы побеспокоиться за друга. Такой суровый взгляд не сулил ничего хорошего, может случилось что-то? А вдруг обжёгся? Давай, Том, осторожно спроси, что случилось у друга. Многим людям нравится, когда за них искренне беспокоятся.

      — Ебать ты чайник, — Том смотрит на Ларссона, который хорошо опешил от такого владения языком; хорошее сравнение, но Торд почему-то не оценил.

      — Я съем всё в одиночку, — хмуро бормочет сероглазый, возвращая внимание к костру.

      — Хей, едой меня не возьмёшь, идиот, — черноглазый принимает положение сидя.

      — Кто бы говорил, — Ларссон демонстративно опускает взгляд на костёр, после начиная передразнивать Томаса нарочито низким голосом, — а это я готовлю только себе, а ты поищи в рюкзаке что-нибудь, либо иди щипай травку.

      — Ты больной? — спокойно вопрошает русоволосый, когда Торд наконец-то успокаивается.

      — Не пытайся угадать диагноз, — Ларссон громко рассмеялся.

      Светловолосый юноша выглядел, как ребёнок, но даже в его смехе было что-то странное и злобное. Это пугало Томаса, и он не выносил, когда юный коммунист заливался таким громким смехом — его это бесило. Мало ли, о чём думает этот юноша и какие мысли таятся у него в голове в такие моменты.

      — Иди сюда, дурак.

      — Чего? — как и следовало ожидать, сероглазый стих.

      — Сюда иди, блин, — Том чуть раздражённо закатывает глаза.

      Недоверчиво, но светловолосый аккуратно пододвигается к Тому, внимательно следя за его действиями. Не удар, не пинок под дых, ничего из того, чего так опасался сам Торд, не случилось. Лишь крепкие дружеские объятия. Пожалуй, он больше предполагал, что сейчас упадёт на землю и болезненно замычит, держась за разбитый нос, но это его и впрямь ввело в ступор. Изумлённый вздох прямо у самого уха Риджуэлла, заставляет обладателя чёрных глаз довольно улыбнуться. Редко Томас был щедр на подобные жесты, чем и выбил своего товарища из колеи.

      — А если без шуток, — парень тихо продолжил, — в какой-то мере, я рад, что оказался здесь, рад тому, что пересмотрел своё отношение к тебе. Ты по-своему мил, добр и обаятелен. Даже достаточно разговорчив и добродушен. Ты просто ребёнок, с явным недостатком внимания, оттого и лезешь ко всем.

      — Ха-ха, очень смешно, — с сарказмом, но на улыбке мямлит Торд.

      — Да шучу же я, послезавтра мы уже вернёмся домой. Так и будешь строить из себя напыщенного индюка? — Томас предполагает, что это под корень изменит и перевернёт их повседневную жизнь, по крайней мере, надеялся.

      — Том, прекращай, — голос норвежца полон серьёзности.

      — Какое отношение у тебя ко мне? — черноглазый не унимается.

      Ему интересно: интересно то, насколько Торд отошёл от своих принципов, интересно его дальнейшее поведение и отношение к нему, интересно насколько обстоятельства сблизили их.

      Ответа не следует. Единственное, что улавливает слух, это судорожные вдохи. Ему кажется или Ларссон смеётся. Томас тут же хмурится. Чёрт, на что он надеялся? Человек не может поменяться за столь короткий срок, учитывая, что их ненависть живёт не первый год. Ты дал слабину, молодец, Том, так держать. Внутри всё сжалось… Ненависть встала в горле сухим комом. Злился он скорее на самого себя, нежели на Ларссона. Зря Томас попытался всё исправить. Враги они и есть враги, другого не дано, так зачем же пытаться что-либо менять? Руки опускаются и Риджуэлл собирается встать, но ему не дают… Торд крепко держит того за воротник, не позволяя встать, после чего аккуратно обнимает, вынуждая черноглазого глубоко выдохнуть из-за того что ладони норвежца слишком крепко стискивают в объятиях.

      — Я благодарен тебе… — единственное, что тихо бормочет подросток, утыкаясь в толстовку своего друга; да, именно сейчас у него есть все права, чтобы называть его именно так.

      Риджуэлл расплывается в тёплой улыбке, обняв в ответ. Костёр неизменно потрескивал. Журчание воды, звуки ночных животных и двое парней, что молча сидят в объятиях друг друга, понимая всё без лишних слов. Шелест листьев стал таким привычным… Точно одна аудиозапись, вечно стоящая на кнопке повтора. Скоро подойдёт к концу всё их «приключение», и они действительно поймут то, что обстоятельства сближают…