— Доброе утро, детектив Рид, — вкрадчивый, спустя годы ставший чуть ниже голос за спиной, от которого по затылку к шее жучками поползли мурашки. Не потому, что звучал приятно, просто от неожиданности — именно так успокаивал себя Гэвин. — Сегодня для вас, как и всегда, чёрный американо без сахара и бриошь. С ветчиной не было, взял с курицей в соусе терияки.
На стол с хрустом опустился коричневый пакет из плотной бумаги с логотипом кофейни, в которой Ричард всегда покупал завтраки. Каждый день каждой совместной смены делал круг через центр, чтобы привезти прямо к началу рабочего дня. Первое время Рид упирался, отказывался, злился от этой неуместной заботы, в которой всегда видел подтекст, скрытый намёк на нечто большее, отсылку к тем годам, когда Ричард Фёрст был наглым надоедливым говнюком, которого волновало только удовлетворение собственного «хочу». Гэвин поддерживал в памяти именно такой образ, вычеркнул его милые попытки ухаживаний и признания, ведь так было легче, не приходилось ни о чём жалеть.
Сегодняшний Фёрст отличался от себя прошлого. Чуть больше морщинок в уголках глаз; чуть прямее волосы из-за обилия геля для укладки; чуть шире и мужественнее лицо, окончательно потерявшее юношескую припухлость; россыпь родинок по щекам и шее, которые собирались в геометрические фигуры. И много — иногда чересчур много — внимания и заботы.
— Вы снова не выспались, — не спрашивал, констатировал факт Ричард. Казалось, он огорчён, но Гэвин надеялся, что только казалось, что на самом деле Ричард не волнуется ни о его отдыхе, ни о его здоровье, ни о чём-либо ещё.
— Кошмары снились, — признался Гэвин и поймал на себе странный взгляд со смесью беспокойства и заботы.
Рабочее ли это волнение или за ним скрывалось нечто большее? Уже месяц с появления Фёрста в отделе Гэвин не решался спросить. Смотрел на напарника, изучал его поведение, сравнивал разговоры, улыбки, взгляды с теми, которые Ричард дарил окружающим, медленно подходил к неутешительным выводам.
«Просто кажется, не накручивай».
Если бы Ричи сказал… Только он — тот самый Ричард, который несколько лет назад не знал преград, не воспринимал слово «нет» — не решался завязать разговор на тему, которая не давала покоя им обоим. Очевидная, яркая, как алая мулета в руках матадора, она маячила перед глазами в спокойное время и всегда виднелась на периферии в рабочие завалы. Если бы капитан Фаулер решил прийти на работу в полупрозрачном женском пеньюаре, игнорировать его получилось бы куда успешнее, чем зависшие между ними недомолвки.
Поэтому каждый рабочий день они снова и снова участвовали в странном параде неловкости. На личные темы, которые могли свернуть к обсуждению отношений, наложено табу. Слова приходилось подбирать с осторожностью сапёра, который проводит разминирование, поэтому в разговорах всегда слышалась недосказанность и появлялись неловкие паузы.
Хуже разговоров был физический контакт. Любое прикосновение к голой коже порождало импульсы тока, которые хотелось не уничтожить и свести к нулю — их хотелось усилить. Но спустя долгие секунды — неприлично долгие для простых напарников — Гэвин одёргивал себя, напоминал, что Ричард не милашка со вторым номером, а высокий, жилистый, сильный молодой мужчина. Только напоминание всегда опаздывало, ведь отчаянное «я люблю вас» уже флешбеком звучало в голове, как острый привет из прошлого.
«Любит ли до сих пор?»
Рид не был уверен, что хочет знать правдивый ответ. Этот ящик Пандоры лучше оставить закрытым, желательно навсегда.
В стороне послышался раскатистый смех, и Гэвин скосил взгляд на чёртову сладкую парочку отдела. Помощник детектива Коннор Фёрст и лейтенант Хэнк Андерсон — пара номер один по раскрываемости и одна из основных причин для сплетен. Разве что глухой и слепой не знал, что они ебутся, а в комнате отдыха и на кухне только и обсуждали, как часто, в какой позе и что вообще молодой красавчик нашёл в мужике, которому был, без малого, полтинник.
Гэвин предпочитал не только не участвовать в разговорах, он даже слышать не хотел и злился, считая, что низко мусолить чью-то личную жизнь, особенно личную жизнь начальства.
Бо́льшим поставщиком плохого настроения и лишним поводом посраться с кем-то из коллег был разве что пиздёж про их с Ричардом тандем. Их пара была вторым поводом для сплетен, и это был единственный рейтинг, в котором Гэвин не стремился занимать первую строчку. Более того, он бы вообще предпочёл не попадать в такой рейтинг. Только вот внимание к лейтенанту Андерсону и Коннору медленно увядало. Хоть они и не подтверждали, что состоят в отношениях, но всё было слишком очевидно: всегда уезжали и приезжали вместе, касались друг друга чаще, чем того требовала работа, а иногда обменивались такими взглядами, которые в пошлости могли посоревноваться с самой откровенной и дикой порнушкой.
Из-за этого тотализатор Рид-Фёрст набирал обороты. Ведь если с одним представителем семьи Фёрст и его наставником всё было понятно, то Гэвин и Ричард оставались тёмными лошадками. Напряжение молниями сверкало между ними, и Рид не сильно удивился, когда узнал, что две трети отдела поставили на то, что переспят они в ближайшие три месяца. Огорчала и угнетала только статистика, что почти все считали, что Рид окажется снизу. Но ещё хуже становилось из-за того, что Гэвин сам не мог разобраться, чего хочет: переспать с Ричардом или сбежать от него через перевод в другой отдел. А лучше — в другой город.
Не понимал и злился с каждым днём, с каждой секундой неопределённости сильнее и сильнее, боясь, что рано или поздно злость прольётся через край и утопит их обоих.
— Кофе остынет. — Вряд ли Фёрста на самом деле волновал кофе, просто нашёл повод нарушить тишину. И смотрел ещё так пристально, не отрываясь, препарировал взглядом, как лягушку на уроке биологии.
— Твой тоже. — Стаканчик в пальцах Ричарда чуть погнулся от давления.
— Выпью холодный.
— Ага, — кивнул и усмехнулся Рид, — и я.
— Гэвин…
Глаза в глаза, немая мольба, попытка донести без слов хоть что-то, но у Гэвина так и не получилось понять его мысли.
— Детектив Рид, — поправил на автомате, надеясь развеять неловкость, но сделал только хуже.
«Не смотри на меня так», — мысленно взвыл Гэвин. — «Сделай вид, что всё давно в прошлом, притворись, что забыл, только не смотри так».
«Будто тебе до сих пор больно».
Только больно было и самому Гэвину, когда засыпал один, а просыпался с образом Ричарда под закрытыми веками. Когда мозг в качестве очередной издёвки или попытки на что-то навести показывал сон, в котором Ричард Фёрст был не преемником доли в бизнесе, а обычным полицейским.
В реальности же больше не было Ричарда, не было допросов, отнимающих время, не было пошлых подкатов и наглых ухмылок, не было вкуса кофе и свежего завтрака перед сменой. Была только горечь пережжённой бурды из вендингового автомата, заветренные тосты и размякшие луковые колечки. Был осадок на языке после сна, тяжесть в груди, будто засунули пушечное ядро, но забыли выстрелить.
— Я ведь хотел от него избавиться, я избавился. Так где я проебался, где, блядь?! — Пустая кружка ударилась о стену и разлетелась по кухне белыми осколками.
— Чёрт!
Взяв веник, Гэвин смёл осколки в кучку и отправил в ведро, туда же полетела подгоревшая глазунья. Не страшно, аппетита всё равно не было. До выхода из дома оставалось чуть меньше получаса, которые Гэвин решил провести в спальне вместе с Мэдди.
— Я просто хотел делать свою работу. Хотел выходить на смену, патрулировать улицы, ловить ублюдков, толкающих наркоту детям, мразей, избивающих слабых, предотвращать кражи. Через несколько лет сдал бы экзамен, чтобы стать детективом, и брал бы дела посложнее, понимаешь, девочка? — Сев на краю кровати, Гэвин следил за любимицей. Она приподняла голову, будто действительно слушала, смотрела своими блестящими красными глазками и почти не моргала. — И вот сейчас всё стало так же, как в первые дни: никакого кофе от сонного пацана по утрам, никаких курьеров с подарками, никаких вызовов в участок, чтобы оформить задержание Фёрста, никаких комплиментов на грани домогательства. Ни хуя нет, Мэдди, только рутина из вызовов на шум у соседей, задержания мелких хулиганов и спасение кошек, застрявших на деревьях. Я должен радоваться, что грёбаный Фёрст наконец-то отъебался от меня. Должен! А вместо этого я злюсь каждый раз, когда вижу его во сне или когда узнаю, что он снова попался кому-то из другого участка. — Гэвин прервался, втянул через сипящий нос воздух, выдохнул, чтобы немного себя успокоить.
— Ненавижу его, — немое движение губ. — Ненавижу, что чувствую что-то странное из-за него.
Гэвин терялся, не зная, как назвать неизвестные эмоции и ощущения, который они приносили с собой. Не было влечения и сексуального интереса, которые возникали, когда видел в клубах или на улицах привлекательных девушек. Не было того глупого ощущения влюблённости, когда идеализируешь человека, настолько слепнешь, что не замечаешь минусов. Гэвин замечал. Замечал даже чаще, чем следовало, сосредотачивался только на них, чтобы единственной эмоцией, которая возникала при мысли о Ричарде Фёрсте, стала злость.
Когда с последнего разговора в участке прошёл почти месяц, Гэвин через силу признал, что сильнее злости была только тоска.
Можно было снова спрятаться за ширмой безразличия, сказать, что скучает только по вкусному кофе с доставкой прямо на работу, по свежим ароматным завтракам, по небольшим подаркам (особенно для Мэдди). Но такой список был бы неполным. В чём-то пацан был прав, Гэвину нравилось общаться с Ричардом. Не с первых дней, конечно, но последние месяцы многое изменили. Скучал Гэвин не по откровенным пошлостям и разговорам о сексе — именно их он предпочёл бы никогда не слышать. Но в буднях перестало хватать остроты, вызова в дерзких глазах, ухмылки, искривляющей рот, нахального уверенного тона, который выдавал в Фёрсте человека, знающего себе цену.
Ричард мудак. Красивый и богатый мудак, который может найти и получить в свою постель и свою жизнь партнёра по уровню. Вместо этого он раз за разом попадался, чтобы оказаться в участке ради очередного бессмысленного разговора, который не приносил плодов. И всё равно раз за разом он продолжал появляться, не останавливался перед отказами, перед грубыми словами. Он терпел и ломился сквозь стену, чтобы в итоге оставить в ней если не дыру, то множество трещин.
— Вам нравилось моё внимание.
— Да.
— Нравились подарки и ухаживания.
— Да.
— Нравились мои каракули.
— Да.
Да, да и снова да, нравилось, мать твою, потому что…
— Так я чувствовал себя нужным, — на выдохе прошептал Гэвин и припарковал машину у старой пятиэтажки. — Только я могу быть нужным и без всяких, сука, Фёрстов!
Выйдя из машины, Рид с силой захлопнул за собой дверь, чтобы хоть немного выместить злость и сбавить градус накала в крови. Казалось, ещё немного, и закипит.
Прошёл целый месяц, а мысли о Ричарде до сих пор не оставляли равнодушным. Ни один человек не застревал в памяти так надолго, Гэвин успешно вычёркивал из жизни каждого, с кем прерывал общение, и только Ричард всё не желал становиться простым кусочком прошлого.
— Скучаешь по нему? — От неожиданности Гэвин вздрогнул и поспешил закрыть вкладку с протоколом.
«Блядство!»
— Не понимаю, о чём вы, лейтенант Андерсон.
— Да брось, Рид, ты врёшь хуже моего сына. Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю. — Склонившись над столом, Хэнк вырвал мышку и открыл последний просмотренный отчёт, в шапке которого красовалась фотография Ричарда Фёрста.
— Случайно увидел в последних задержаниях, вот и зашёл глянуть, за что опять взяли, — буркнул Гэвин и отвёл взгляд от экрана, с которого пристально смотрели холодные голубые глаза.
— Будто ты не знаешь, за что всегда задерживают близнецов Фёрстов, — лейтенант и не пытался скрыть насмешку.
— Не знаю, я не слежу за каждым обновлением в их личных делах, — огрызнулся Рид. — Это ваше хобби — узнавать, когда и где схватили Коннора.
Не стоило хамить старшему по званию, но не Хэнку Андерсону было попрекать, у самого рыльце в пушку. Будто бы Гэвин не знал, что иногда Андерсон открывает старые и новые задержания Коннора. И если Ричард специально, не иначе, стал попадаться только офицерам из других участков, то старший близнец недавно снова успел засветиться в местной допросной. Только вёл он себя далеко не так мило, как с лейтенантом Андерсоном, а показал свой сучий характер: на контакт не шёл, огрызался, скакал с английского на русский, чем довёл Брауна до нервного тика. Создавалось впечатление, что все эти месяцы с Хэнком разговаривал другой Коннор Фёрст: милый, спокойный, покладистый — полная противоположность тому человеку, которого задерживали сейчас.
— Знаешь, Рид, — лейтенант снова перетянул внимание на себя, — иногда смотрю на тебя и думаю, что ты похож на собаку, которую только-только взяли из приюта. Недоверчивый, агрессивный, к такому нужен терпеливый подход, тогда удастся снова заслужить доверие и помочь открыться. Но стоит только зайти на твою территорию чуть глубже, зацепить тему, которую ты не хочешь обсуждать, ты снова начинаешь скалиться. Лучшая защита — нападение, да, Гэвин? — Наклонившись, Хэнк локтями опёрся о стол, его лицо оказалось напротив, так близко, что не скроешь взгляд, если не спрятаться специально. И смотрел он так непривычно: с пониманием, с заботой, но при этом слабой долей насмешки. Будто на неразумного ребёнка, который не может что-то понять.
Гэвину не нравился такой взгляд, ему даром не сдалось понимание Андерсона и его поучительные советы, которые не касались работы.
— Вы перегибаете, лейтенант, — процедил сквозь зубы Рид, сдерживая расцветающее раздражение. Под чужим взглядом он чувствовал себя голым, незащищённым, не собакой, а мелким щенком, и это чувство ему не нравилось.
— Не сильнее твоего, — ответил Хэнк и позволил себе показать тень улыбки. — Ты бегаешь от себя, Рид, не хочешь признавать, что младший Фёрст тебя зацепил. Что он тебе нравится. Я не знаю, что ты вбил себе в голову, но…
— Вот именно, лейтенант, не знаете! — всё-таки сорвался на крик. — Вы ничего обо мне не знаете: не знаете, как я жил и живу, через что прошёл, что люблю. Вы видели только то, что написано в досье, — голые факты!
— А ещё я видел, как ты смотрел на Ричарда Фёрста, — голос звучал строже, но лейтенант Андерсон говорил спокойно.
— Никак, — голос дал петуха. — Никак я на него не смотрел. Он просто оборзевший богатей, которому хотелось немного поразвлечься.
— Так ты себя оправдываешь, когда в очередной раз думаешь, что совершил ошибку, отшив его? Думаешь, пацан стал бы бегать за тобой хвостом, заморачивался бы над подарками и попытками привлечь твоё внимание ради развлечения?
— Я ничего о нём не думаю, ясно?! И нет никакой ошибки, я сделал всё правильно. — С опозданием Рид поймал себя на том, что тычет Андерсону в грудь. — Я не такой. Не педик.
— Симпатия к одному парню не делает тебя педиком.
— Да насрать! Хотите кувыркаться со смазливыми парнями — вперёд, никто не держит, а меня в это втягивать не нужно!
— Мне хотя бы хватило смелости сказать ему правду, признаться, что он мне нравится, — огрызнулся Хэнк и расправил плечи, нависнув двухметровой громадой. — А ты трус, Рид, кишка тонка признаться даже самому себе.
— Потому что не в чем признаваться! А вы, чем лезть в мою жизнь, лучше разберитесь в своей! А то странно, лейтенант, что вы сами не торопитесь принимать Коннора к себе в объятия. Даёте советы мне, говорите разобраться, а сами ничем не лучше — отшили пацана. Так почему же, лейтенант, раз он вам нравится? Хватайте быка за рога, а лучше Коннора за член или жопу, ведите к себе или ебите прямиком в допросной!
— Я не могу! — заорал Андерсон, а голос звоном прокатился по пустующему опенспейсу. — Ты всерьёз думаешь, что Уолтер Фёрст закроет глаза на то, что я буду крутить шашни с его сыном? Если он узнает, он уничтожит меня, мою карьеру и будущее моего сына.
— А на моё будущее, получается, похуй? Или забыли, что Ричард тоже его сын?
— Я не это имел в виду, — Хэнк заметно растерялся.
— Ага. Только мне поебать.
Оттолкнув Андерсона в сторону, Гэвин выбежал на улицу. Ему нужен был перерыв, пауза, чтобы прийти в себя, утихомирить ярость, огнём прожигающую лёгкие. Он боялся, что иначе просто сорвётся, тогда перепалка не ограничится только криками.
— На хуй его! — Гэвин пнул мусорный бак за углом участка, шумом спугнув жирную крысу. — Просто на хуй! — И сполз по шершавой стене.
Прикрыв веки, Гэвин глубоко дышал, вслушивался в быстрый ритм собственного сердцебиения. Запах мусора и чуть сладковатый подгнивающих отходов заползал в нос, рот, просачивался в желудок, вызывая тошноту, но зато отвлекал от роя мыслей в голове.
— Он ошибается. Во всём ошибается, — прошептал под нос в надежде, что собственное упрямство поможет словам стать правдой.
К сожалению Гэвина, не помогло.
Единственное, что хоть как-то помогало если не поверить, то отвлечься от надоедливых мыслей, была работа. Вызовы на шум у соседей, погони за мелкими хулиганами или уличными дилерами, штрафы умникам, решившим, что закон и правила не для них, и улицы, улицы, улицы. Калейдоскоп домов то одного района, то другого, разный и такой одинаковый: вот пекарня, в которой иногда покупал слойки, вот аптека, где недавно задержал воришку, а вот проём между домами, который не замечал до сегодняшнего дня. Кирпичная кладка или бетонные стены, кривые надписи и объявления на столбах или свежая краска, приветливые улыбки какой-нибудь милой бабули или пустые глаза наркомана, в которых не найдёшь зрачков. Образы и места, которые видел уже сотни раз, или новые лица и мелкие детали, дополняющие картину Детройта.
Работа помогала, да. Гэвин хотел в это верить. А хорошая работа помогала вдвойне, ведь благодаря ей он смог полностью перейти в дневную смену. Конечно, стал чаще видеть офицера Брауна и слушать его не особо оригинальные издёвки, зато смог брать больше сверхурочных и к началу сентября накопил на старенький «Мустанг».
Жизнь налаживалась. Гэвин ездил на работу на своей машине, показывал хорошие результаты, благодаря которым привлёк внимание капитана и получил возможность чаще работать в связке с лейтенантом Андерсоном — учился работе детектива. По вечерам ходил в тренажёрный зал, по выходным — в бары или клубы, чтобы найти девушку и немного развлечься. И почти удавалось не замечать, как щиплет в груди при виде сложных граффити с подписью First.
Почти удавалось…