Салазар беспокоен. Он бродит из комнаты в комнату, раздраженно смахивая с лица растрепанные волосы, безустанно бормочет что-то себе под нос, хватает первые попавшиеся вещи, а потом кладет их на место, уменьшает книги и убирает их в мешок на поясе, после качая головой, увеличивая и ставя на место. Его одежда сбита, а в движениях такая непривычная ломкость.
— Почему сейчас? Зачем?.. Разве я не знал?.. — когда он останавливается посреди лаборатории и прижимает ладонь к губам, с силой закусывая костяшки пальцев, в его глазах отчаянный блеск, от которого Неа вздрагивает. — Разве я никогда не догадывался, как они отреагируют? Боже… я такой дурак.
«Они».
Неа знает, что там «наверху» есть люди, но никогда не сталкивался ни с кем из них. Он даже не придает особо значения так называемым «друзьям» Салазара, хотя все же слушает внимательно все, что тот рассказывает ему о них. Для него эти люди как реальное солнце когда-то: что-то любопытное, но тревожное, существующее где-то далеко, беспокоящее нечто в закоулках памяти.
Салазар впервые с момента, как вернулся вниз и начал тревожно метаться по комнатам, замирает неподвижно, опуская руки — словно нити обрезали, — и смотрит на него. И Неа еще раз подтверждает для себя то, что для него уже давно является истиной.
Неа больше не волнует реальное солнце, потому что у него есть Салазар.
Неа не волнуют какие-то эфемерные «друзья», потому что…
— Они сказали, что я должен уйти.
— С-с-салазар…
— Ты знаешь, эти… люди решили напасть на наших детей, когда те посещали Хогсмид, — Салазар смотрит перед собой, когда говорит это, мгновение назад расслабленные пальцы сжимаются в кулаки вновь.
В лаборатории вокруг «самого» темного мага их времени несколько кипящих котлов разной степени готовности и разложены ингредиенты, которые тот тщательно подготавливает все утро прежде, чем раздается сигнал тревоги, и Салазар срывается наверх. Неа втягивает воздух, он может определить их по запаху.
Бодроперцевое и костерост, противоожоговая мазь, зелья от кашля и от ушибов.
Все для детей.
«Наших» — сердце болезненно сжимается от непонятных чувств.
— Я убил этих людей.
Прикосновение Салазара к его змеиному лицу теплое и шершавое, пахнет медью и молоком. Неа склоняет голову и словно в реальности слышит лязг металла, чувствует привкус машинного масла — что это такое? — и слышит отчаянное биение чужого сильного сердца, борющегося до последнего за свою мечту о покое и мире.
Салазар прижимается лбом к его лбу, шепчет что-то под нос, и перед глазами Неа реальность наполняется красками, как когда-то после взрыва неудачного зелья в лаборатории.
— Я все пытался повторить эффект в виде заклинания. Не хотел тебе говорить раньше времени. Только вчера получилось, — Салазар смеется, все еще не поднимая лицо, как-то ломано вздрагивает весь и его слезы на вкус соленые так привычно, что Неа уже не удивляется. — Ты ведь не оставишь то, чем я дорожил, на произвол судьбы? Если этим детям будет угрожать опасность, кто-то обязательно придет за тобой. Кто-то из «них»… Или из моих потомков…
«Не уходи».
Салазар старательно делает глубокий вдох и отстраняется. У него покрасневшее от слез лицо, но в глазах, когда тот смотрит перед собой, поглаживая отстраненно теплую чешую под ладонью, неожиданно только смирение.
— Нет, нет, нет. Что я такое говорю? Хах, прости меня, пожалуйста, за этот эгоизм. Я вернусь, поверь, я обязательно вернусь. Наверное, тебе лучше уснуть до тех пор, да? Так время пройдет быстрее.
***
Когда Салазар уходит — маг собирает множество вещей и в итоге не берет ничего, кроме палочки, мантии и пары книг, — Неа привычно продолжает охотиться по ночам в лесу, едва общаясь с кем-либо из его обитателей, прислушивается к жизни в замке «наверху» и, в конце концов, засыпает.
Во сне он — пятилетний мальчишка, который впервые смог ускользнуть из-под надзора матери и выбраться на улицу. Вокруг него пшеничное поле — самые высокие колосья бьют по макушке, — пахнет медуницей и лимонником, горячий летний ветер обжигает кожу, Неа жарко и хочется пить, но он смеется. Спотыкается, царапая коленки, но бежит вперед.
А над его головой — бесконечное синее небо и яркое оранжевое солнце.
Оно действительно не такого же цвета, как «его» волосы.
— Говори со мной, Слизерин, величайший их хогвартской четверки!
Когда Неа открывает глаза в следующий раз, то видит перед собой покрывшиеся пылью и плесенью стены когда-то светлой и родной Тайной комнаты, холодные каменные плиты и тощего мальчишку с алыми глазами.
— Не Салазар, — констатирует Неа, и что-либо еще перестает иметь для него значение.
— Мне сложно представить тебя человеком, — Салазар смеется, когда они вместе сидят снаружи под полной луной, обсуждая вечность и незыблемый круг перерождений в природе.
— Поэтому, наверное, я сейчас гигантская смертоносная змея, что натворил когда-то слишком много, — с намеком, но маг даже не реагирует.
— А с другой стороны, я порой забываю, что ты не человек. Повадками даже не отличишь от первокурсника, — игриво.
Неа издает что-то среднее между раздраженным шипением и фырканьем. И действительно хочет того укусить. Но Салазар прижимается к нему боком, устроив голову на мягкой чешуе, и Неа трудно на него обижаться всерьез. Он сможет сделать это и завтра.
— Знаешь, я думаю, что переродиться не человеком — это как раз благословение, — Салазар шевелится, сбрасывая на мгновение сонливость, хотя она тут же затягивает его в свои объятия вновь. — Значит ли это, что в прошлой жизни я сделал недостаточно, чтобы заслужить его?
— Империо.
Когда Салазар уходит, солнце для Неа заходит. И больше никогда не поднимается вновь.