Я опять в исходное

Положение. Поражение.

<…>

Правила известны: замри, умри, воскресни

И вновь мотать круги, на лыжи и коньки.

Справка недействительна, смерть не удивительна.

Ты беги, беги, беги, беги…

Серебряная свадьба «Возможно»

— Ты не вовремя, Такемичи.

Вот вообще. Ты не в своё время. Развернись, выйди отсюда, живи обратно в своё будущее, это настоящее не трогай. Это всё настоящее. Не сон, не мираж, не альтернативный вариант будущего. Здесь умирают по-настоящему. Так что давай, живи отсюда куда-нибудь подальше, на десять лет, на двенадцать, да хоть на сто. Проваливай, пока тебе тут что-нибудь не сломали. Например, жизнь.

— Можешь не сдерживаться, — говорит Такемичи, — второе поколение Томан было создано, чтобы спасти тебя. Так что можешь дать волю «чёрному импульсу».

Тьма внутри заходится истеричным смехом, потому что да, Майки, давай, дай себе волю. Потому что чёрный импульс — уже часть тела, они срослись, одно из другого так просто не вытащишь.

— Я могу видеть будущее, так что как-нибудь справлюсь.

«Как-нибудь справлюсь», — повторяет про себя Майки. И это весь твой охеренный план? Собрать столько людей, попробовать столько раз, позволить стольким умереть, чтобы потом положиться на «как-нибудь». Над этим бы посмеяться. Но почему-то не смешно.

— Я обязан справиться!

Но не справишься.

— Я выбью из тебя «чёрный импульс»!

Но прежде, он выбьет из тебя жизнь.

— Высвободи его, — говорит Такемичи так, будто знает, что делает.

Но он не знает.

Эй, Такемичи, послушай, на что ты надеешься? Что проклятие, которое было с ним столько лет, просто возьмёт и закончится? Типа как вода в кастрюле, вся нахуй выкипит? Типа как ебучая батарейка разрядится? А экзорцист из тебя так себе. Проклятия так не работают. Майки бы рассказал, как они работают. Но у него не хватит времени.

Всё это не вовремя.

Совсем не вовремя.

Не в то время ты вернулся. Кого ты собрался здесь спасти? Одни трупы вокруг, Такемичи. Майки сам убил часть из них. Он знает. Он видел, как это будет. Они все здесь мертвы. То, что некоторые ещё ходят, дышат — ошибка, глупое недоразумение.

— Ты совершаешь ошибку! — кричит кто-то сбоку. Кому? Майки? Такемичи?

Майки совершает ошибки. Такемичи просто ошибается. И только тьма всегда права.

Тьма говорит ему — бей. И Майки бьёт. Один раз, другой, третий, сто двадцатый и дальше. Пока нечто внутри ноющее, воющее, не заткнётся, не перестанет болеть. Другие, кажется, зовут это «нечто» душой, сердцем. Майки это никак не зовёт. Он это выжег, вытравил, что б внутри не гнило. Оно уже было настолько израненным, что не вылечить, ампутировать только. Да хоть зубами отгрызть.

— Остановись! — голоса извне. Голоса (пока ещё) живых (когда-то) друзей.

Но Майки не может остановиться. Это как ехать в машине без тормозов вниз по горной дороге. Ты можешь пристегнуться, Такемичи, а можешь расслабиться, ноги на приборную панель закинуть. Всё равно любой поворот может стать последним — так не похер ли? Весело же. Чего ж ты не улыбаешься?

Почему ты не улыбаешься?

— Ты тоже умрёшь, Ханагаки!

Да, потому что все мы смертны? Какая разница, если итог один?

— Я не проиграю, Манджиро!

Снова откуда-то извне, откуда-то из пространства за чернотой. Майки помнит, как это было раньше, тем же голосом, с той же интонацией.

— Я не проиграю, Манджиро! — Такемичи стоит запыхавшийся. Сам выпросил тренировочный бой, но сдулся уже на второй минуте.

— Проиграешь, — лениво зевает Майки и потягивается. Ему все проигрывают. Так фиг ли стараться так сильно?

— Но не сдамся! И вообще, научи меня драться так, чтобы не проигрывать.

Такемичи улыбается немного смущённой открытой улыбкой. Майки нравится эта улыбка, мягкая и бесхитростная. Она, как весеннее солнце, не жжёт, но греет.

— Зачем тебе? — Майки бухается на ступеньки у храма, потому что стоять надоело. Такемичи подходит ближе.

— Ну как зачем? — у Такемичи даже возмущение выходит лёгкое, светлое. — Я же тоже гопник. От меня в бою должна быть какая-то польза.

— В смысле кроме живого щита?

— Ну Майки!

Майки смеётся, потому что Такемичи смешно дуется. Он вообще смешной.

— Ладно, давай попробуем что-нибудь, — Майки резко вскакивает со ступенек, оказываясь с Такемичи нос к носу. Тот отстраняется с почти панической быстротой.

Забавный. Такемичи правда очень забавный.

— Ударь меня снова, — щедро предлагает Майки. Руки разводит в стороны, вроде как вот он я — весь твой.

— Ну не могу же я тебя просто так уда… ай!

Договорить Такемичи не успевает, потому что Майки пинает его в коленку. Легко, но всё-таки ощутимо.

— Вот, теперь не просто так, — Майки улыбается.

А у Такемичи такое же выражение лица, какое бывало у Шиничиро, когда Майки его доставал. Оно называется «ну ты сейчас у меня, мелкий, получишь».

Получает Майки прямой удар кулаком. Увернуться можно легко, просто в сторону чуть качнись, и всё. Майки не уворачивается. Майки ловит руку Такемичи своей рукой.

У Такемичи всегда тёплые ладони, сбитые костяшки на пальцах, шрам на правой руке.

Шрам прямо поверх линии жизни.

— Бьёшь как девочонка, — безжалостно говорит Майки, — хотя Эмма и то сильнее бьёт.

Такемичи сникает. А Майки всё ещё держит его руку в своей, и так хорошо от этого почему-то.

— Но сила Такемичи ведь не в ударах, — Майки ведёт пальцами по грубоватой коже шрама. Такемичи почему-то краснеет. — Сила Такемичи в его сердце.

Слабость.

Кстати.

Тоже.

Слабость Такемичи в том, что это сердце у него есть.

Майки перехватывает чью-то руку. Уходит от удара. И режет катаной наотмашь.

Кто-то кричит, но Майки почти не слышит. Тьма всё ещё говорит ему — бей, бей, бей. Её голос — похоронный колокол. За ним ничего другого уже не слышно.

— Майки, хватит, ты же его убьёшь!

Лезвие протыкает что-то насквозь. Рукоять скользит в пальцах.

Руки становятся мокрыми, противно тёплыми.

Гадко всё это. Гадко. Гадко.

— Майки…

Чужая ладонь на щеке. Тоже влажная, тёплая. Не удар, просто прикосновение. От кого? Почему? Руку хочется сбросить, оттолкнуть, но пальцы скользят по шраму на ладони. Тому, который поверх линии жизни.

— Таке… мичи?

Вокруг что-то тёплое, будто к себе прижимают. Но Майки не понимает. Вообще совсем ничего.

И тут будто свет включают. Будто тьма говорит: «Ой, я тут немного попутала, немножко переборщила, по инерции, знаешь, оно само как-то вышло. Ну ты там это, дальше сам как-нибудь. Зла не держи, держи друга, вы ж года два толком не виделись, ты ж скучал, наверно, на вот общайся, а то походу больше случая-то не представится. В смысле преставится щяс твой друг».

— Ты мой друг на всю жизнь, — шёпот у самого уха.

На все оставшиеся пять минут.

У Такемичи не лицо — разбитое зеркало. Одни кровоточащие трещины. Он оседает медленно уже на мокрый от крови песок, а Майки всё ещё сжимает рукоять меча, прошившего Такемичи насквозь.

— Очнулся наконец, — говорит Такемичи. Пытается улыбнуться разбитыми губами. Выходит плохо. — Но ты не вовремя, Майки. Раньше надо было.

— Зачем ты здесь? — одна рука безвольно падает, другая безнадёжно вцепляется в ладонь Такемичи. В ту, которая всё ещё лежит у Майки на щеке. В ту, которая должна быть тёплой, но почему-то холодная.

«Он здесь затем, чтобы умереть, — говорит тьма, — они все здесь затем, чтобы умереть»

«Заткнись», — говорит ей Майки.

— Я здесь за тобой, — Такемичи уже не улыбается, смотрит куда-то сквозь.

— Я же говорил тебе не ходить! Говорил жить в своём блядском будущем! Съёбывай отсюда! — крик должен быть злым, но выходит отчаянно испуганным.

— Ага, уже почти, — разбитые губы шевелятся с трудом, — у меня не получилось… спасти тебя… но я… попробую снова. Сколько угодно раз.

— О чём ты?

Майки спрашивает, а ему не отвечают. Обычно в таких случаях он не переспрашивает, а сразу бьёт. Здесь бить уже некуда. Поэтому Майки повторяет вопрос, один раз другой, третий.

— О чём ты, Такемичи?! О чём ты, блядь, говоришь?!

— Майки, он всё, — у Коко голос испуганный, неверящий.

— Что всё?

— Совсем всё, Майки! Кончился. Ты его, блядь, убил.

Майки смотрит на Коко долго, точно не знает сколько, что-то между минутой и вечностью. Он вроде понимает значение каждого отдельного слова, а общего смысла уловить никак не может.

— Сваливать надо! — это уже Санзу, побитый, трясущийся, заплаканный.

— Но как же?..

Выходит беспомощно. Выходит растерянно. Выходит как «ну помогите же кто-нибудь».

— Ему уже не поможешь.

«Неправда», — думает Майки.

«Всё не так», — говорит он.

«Не может быть».

Он прислоняется головой к груди Такемичи, ложится на него, прижимается так близко, будто хочет слиться в единое целое. Прислушивается. А в груди у Такемичи тихо и пусто.

Вот теперь ты понимаешь, думает Майки, теперь ты всё понимаешь. Понимаешь, как оно у меня.

Тихий смех, похожий на всхлипы, мешается с чужой истеричной руганью.

Майки говорят уходить, но он не уходит. Он остаётся с Такемичи. То есть его всё-таки уводят, утаскивают силой. Майки слишком плевать на всё, чтобы сопротивляться. Потому что они все не понимают. Совсем ничего не понимают. На самом деле Майки остаётся лежать на земле в луже крови. Остаётся обнимать Такемичи. Ждать, когда будущее наконец наступит. Наступит прямо на них и раздавит как тараканов.

Майки остаётся лежать на полу их логова, куда его всё-таки притаскивают. Остаётся лежать на полу со вскрытыми венами.

Потому что все всё ещё ничего не понимают.

Потому что смотри, Такемичи, я убил чудовище. Выходит, я теперь тоже герой.