В целом, когда живёшь с художником, довольно быстро привыкаешь к тому, что время от времени тебе вот-прям-щас нужно встать в какую-то странную позу и простоять в ней два часа, потому что вышеупомянутому художнику нужен референс. А в интернете вышеупомянутый (недобрым словом) художник ничего не нашёл. Поэтому да, отогнись назад, встав чуть ли не на мостик, ага, так нормально, только правую ногу немного дальше, нет в другое дальше а ещё руку можешь поднять, ого, а вторую, пиздец ты гибкий, конечно, да нет, не издеваюсь я, ладно, можешь даже рукой на кровать опираться.

Чифую, стоящий под каким-то невероятным углом думает, что вышеупомянутый художник (Ханемия блядь Казутора) скоро получит по щам. Несмотря на всю любовь Чифую к искусству (частью которого Казутора, конечно, является), стояние в настолько сомнительных позах пробуждает в любом человеке худшие его стороны. 

— Что ты вообще рисуешь? — спрашивает Чифую. Он должен знать, за что страдает в конце концов.

— Заказ, — отвечает Казутора отстранённо.

Чифую вздыхает. Пока Казутора рисует, разговаривать с ним бесполезно. Он полностью уходит в работу, не забывая разве что дышать. Есть и спать он забывает. Следить за этим — работа Чифую.

Взгляд, которым Казутора скользит по Чифую, внимательный, цепкий, но холодный. Как глазок фотоаппарата, как прицел снайперской винтовки — ничего личного, только работа. Если бы Казутора смотрел так внимательно на самого Чифую, это бы смущало. Но Казутора смотрит на Чифую, а видит референс. Ничего такого.

Раньше Казутора смущался, когда просил попозировать для портретов, которые задавали в художке. Раньше он в принципе никому не показывал свои рисунки. Но потом психолог сказала ему рисовать то, что его успокаивает, какие-то приятные вещи, места, приятных людей. Никто так и не добился от него ответа на вопрос: рисовал ли он до этого? 

Ну так. Чуть-чуть. Немного. Да какая разница?

Но после этого совета тетради заполнились рисункам: кошки, школьная крыша, цветущая ветка сакуры за школьным окном (Ханемия, мы не на уроке живописи!), храм, где проходят сборы Томан, старый диван в магазине Шиничиро, снова кошки, наконец, ребята из Томан. Вообще все, но Чифую чуть чаще. Совсем капельку, чтобы не вызывать подозрений. Но Баджи всё равно заметил. И конечно же, всем об этом сообщил.

Казутора покраснел до кончиков ушей и пробормотал что-то о том, что «у Чифую просто успокаивающее лицо». Хаккай тогда сказал, что самое успокаивающее лицо у Мицуи. Майки — что у Шиничиро. Разгорелся спор и изначальная тема немного замялась.

Казутора до сих пор рисует Чифую, часто вместе с котом. Теперь уже честно (хоть и смущаясь) говорит, что это его успокаивает.

Чифую тоже рисует Казутору. Чаще всего, во время того, как сам Казутора что-то рисует. Потому что Чифую каждый раз пытается поймать то самое отстранённое от мира и сосредоточенное на работе выражение лица. А ещё потому что Казутора может рисовать в самых невероятных на свете позах, даже не замечая этого.

 В смысле однажды он закинул на стол ногу, подпёр коленом подбородок, под согнутую ногу положил руку и так рисовал. И ему было ок.

А Чифую не ок. У Чифую болит спина. И он, кажется, всë. В смысле совсем всё.

Он успевает мяукнуть какое-то совсем тихое и обречённое «бля», прежде чем начинает заваливаться назад.

Чифую думает: если он сейчас упадёт и свернёт себе шею, это можно будет считать смертью во имя искусства? А во имя любви?

Казутора ловит Чифую за талию в тот момент, когда он едва не касается головой пола. Спина Чифую думает (спинным мозгом), что она вот-вот сделает критический хрусть. Сам Чифую думает: капец, как приятно, когда Казутора вот так вот держит.

Казутора думает: капец всё-таки Чифую гибкий. И красивый. Красивый капец какой.

Что думает Баджи, в этот момент зашедший в комнату, неизвестно. Зато говорит он:

— Ого, балету учитесь?