На концерте Казутора поёт, не сводя глаз с Чифую. Он делает это не специально, просто так выходит, что взгляд всё время возвращается, будто притягивается. И Чифую всегда отвечает, потому что нет ни единой секунды, когда бы он отвлёкся.

Даже если бы загорелся зал, Казутора продолжил бы играть, а Чифую смотреть на него. До тех пор, пока кто-нибудь не схватил их, не потащил в сторону выхода, но и тогда они продолжили бы искать друг друга глазами. Судорожно. Отчаянно.

«You’ll be the saddest part of me».

Казутора старается не думать о Чифую постоянно. У него в голове и так достаточно безрадостных мыслей, но Чифую самая любимая, самая сладкая его грусть.

«A part of me that will never be mine».

Они не подходят друг другу, потому что Чифую слишком хорош для него. Казутора всего лишь начинающий музыкант без надежд и перспектив. Он играет, просто потому что не может не. В конце он проиграет. Музыку, себя, Чифую.

«It’s obvious».

Он очевидно проиграет.

«Tonight is gonna be the loneliest».

После концерта они разойдутся. Чифую ещё ненадолго согреет Казутору своими словами, своей улыбкой, а потом такси увезёт его. Будут ли его глаза этой ночью смотреть на кого-то другого так же, как они сейчас смотрят на Казутору? Ещё теплее?

«You're still the oxygen I breathe».

В зале душно, пахнет алкоголем и чужим весельем, но Казутора едва чувствует. Едва чувствует других людей вокруг, сцену под ногами, весь мир. Есть только гитарные струны под пальцами и голосовые связки, продолжающие вырывать из сердца слова признания, которое Чифую всё равно не поймёт. Или сделает вид, что не поймёт. Казутора задыхается от этой мысли. Казутора, среди всех запахов, среди всех ощущений, чувствует только Чифую. Только холодный запах долгой зимы, которой никогда не бывает в Токио. Хочется дышать только им. Хочется провести по шее Чифую носом, вдохнуть, замереть.

«I see your face when I close my eyes».

В каждом сне Казутора видит его. Чифую не знает об этом, но почти каждую ночь Казутора крадёт его у него самого. Почти каждую ночь они вместе. Почти каждую ночь Чифую отгоняет кошмары одним своим светлым присутствием. Почти каждую ночь Чифую хмурится, смеётся, улыбается, смущается только для Казуторы. Почти каждую ночь сбивает дыхание под его поцелуями.

Почти. Но не каждую.

«It's torturous».

Потому что вот уже много ночей подряд Чифую не приходит. Чифую лишает Казутору даже своего призрака. Очевидно же, это слишком большая роскошь для Казуторы.

«Tonight is gonna be the loneliest».

Будут ли этой ночью Чифую обнимать чужие руки? Целовать чужие губы? Казутора не должен думать об этом. Не имеет права думать об этом. Но думает. Никто не знает, как на самом деле бывает темно, одиноко и холодно внутри головы Казуторы. Никто не должен знать. Особенно Чифую. Потому что он тут же ринется спасать. А Казутора не хочет быть объектом спасения. Иногда он просто не хочет быть.

«There’s a few lines that I have wrote

In case of death, that’s what I want, that’s what I want».

Иногда Казутора просто не хочет быть. Хочет исчезнуть, вместе со всеми своими проблемами. Раствориться в туманной дымке самого раннего утра на стыке между осенью и зимой.

«So don’t be sad when I’ll be gone».

Но если бы это правда случилось, Чифую бы расстроился. Чифую бы обвинил в этом себя. Наверно, внутри его головы иногда тоже бывает темно и холодно.

«There’s just one thing I hope you know».

Но если бы это правда случилось, если бы Казутора знал, что утро убьёт его, обратит его морской пеной, он бы сказал. Неотвратимость смерти заставила бы его не боятся жизни. Казутора знал бы, что самое страшное всё равно случится. Он смог бы сказать…

«I loved you so».

Воздух бы не кончался. Сердце не сжималось бы в ужасе. Голос бы не пропадал. Неотвратимость подарила бы ему смелость.

«'Cause I don't even care about the time I've got left here».

Чифую смотрит на него. Один его взгляд пьянит больше, чем все напитки из здешнего бара. Отсветы пляшут на бутылочных стёклах. Огоньки света блуждают по коже Чифую. Казутора хотел бы так же блуждать по ней пальцами, касаться его так же легко. Иметь на это право. Не чувствовать себя виновным за каждый украденный взгляд.

«The only thing I know now is that I wanna spend it».

Казутора, наверно, немного помешан. Казутора, наверно, немного совершенно безнадёжно влюблён. Друзья говорят: либо признайся, либо найди себе кого-то другого. Они не понимают. Казутора влюблён в Чифу не потому, что ему нужны отношения. Казуторе всё ещё никто не подарил для этого смелости.

«With you, with you nobody else here».

Никто другой не подарил Казуторе смелости.

«Tonight is gonna be the loneliest».

Но Чифую улыбается такой улыбкой, которой не умеет никто кроме. Не грустной и не радостной, но какой-то между. Такой, от которой всё сжимается внутри мучительно и невыносимо приятно. Чифую беззвучно пропевает слова…

«You’ll be the saddest part of me».

Чифую не может отвести от Казуторы глаз. Казутора ведь понятия не имеет, как выглядит на сцене, как замирает зал, заполняясь его голосом. Чифую готов поставить на кон свою жизнь. Готов побиться об заклад с кем угодно. Казутора понятия не имеет, насколько невероятный. Понятия не имеет, какой тоской наполняется сердце Чифую, когда он думает о нём.

«A part of me that will never be mine».

У Казуторы и так куча проблем с семьёй из-за музыки. Ему не нужны ещё и проблемы из-за Чифую. Да и как отреагирует его ужасающе растущая фан-база? Весь этот проклятый огромный клуб сходит с ума от любви к нему, а Казутора едва замечает это. Возможно, это тоже цепляет. Его отстранённость. Недоступность. Если они узнают, что кто-то посмел забрать его себе, присвоить право касаться, целовать, просыпаться в одной кровати… Это будет катастрофа. Так что Чифую лучше выкинуть это из головы. Он не настолько жесток, чтобы портить всё, только потому что безнадёжно влюблён.

«It’s obvious».

Семья Казуторы никогда не примет ещё и это. Карьере только помешает.

«Tonight is gonna be the loneliest».

У Казуторы так много фанаток, которые не сводят с него влюблённых глаз. Будет ли какая-нибудь из них обнимать его однажды ночью, срывать поцелуи с его губ, пока Чифую будет кутаться в одеяло, стараясь не проиграть зимней ночи, пробирающейся сквозь стены холодом?

«You’re still the oxygen I breathe».

Это было бы правильно. Это было бы лучше для Казуторы. Чифую будет за него счастлив. И самое ужасное в том, что он правда будет. Задыхаясь от любви, он будет держаться лишь на знании о том, что Казуторе хорошо. Будет делать один короткий вдох перед погружением на ледяную глубину.

«I see your face when I close my eyes».

Потому что ледяная глубина ночи будет приходить. Будет обнимать Чифую, ластится словно кошка. Чтобы, как только Чифую потеряет бдительность и контроль, вонзить в него когти. Чтобы одурманить очередным сном, в котором губы Казуторы целуют его плечи. А потом швырнуть в реальность.

«It's torturous».

Чифую ненавидит это. Ненавидит тешить себя иллюзиями. Но выбирает реальность, в которой…

«Tonight is gonna be the loneliest».

Чифую такое бесчисленное количество раз хотел просто исчезнуть. Бросить все вещи, покинуть город, просто сбежать. Только бы ничего не испортить. Только бы Казутора случайно не влюбился в него в ответ.

«I’m sorry but I gotta go».

Чифую готов разбить себя вдребезги, если тем, кто ему дорог, будет от этого лучше. Чифую просто не может заставить кого-то выбирать между собой и чем-то ещё.

«If you’ll ever miss me give this song another go».

Может, ему правда стоит исчезнуть? Не навсегда. Уехать учиться за границу. Найти временную работу в другом городе. Просто попробовать. Каждый раз, каждый день, когда тоска по Казуторе будет выламывать рёбра, Чифую сможет включать его песни. Чифую будет жить, не вынимая наушников из ушей. Чифую украдёт Казутору у него самого, а никто даже не узнает об этом.

«And I just keep on thinking how you made me feel better».

Казутора думает, что его призвание осложнять другим жизнь. Он шутит над этим, стараясь сделать вид, что не боится темноты в собственной голове. Казутора и правда антоним нормальной жизни. Поэтому Чифую любит его так сильно. Ведь он ненавидит нормальную жизнь. Он готов сжечь её в огне.

«And all the crazy little things that we did together».

Чифую ненавидит нормальную жизнь. Казутора отрицает даже возможность её существования. Они ввязались в драки без шанса победить и побеждали. Они сбегали от полиции, даже когда их загоняли в тупик. Участвовали в уличных гонках. Едва не попадали под ножи и пули. Но у них всё равно не хватает смелости, чтобы признаться себе и друг другу.

«In the end, in the end, it doesn’t matter».

Что они чувствуют. Что они думают. Чего они хотят. В конце остаётся лишь страх уничтожить другого своей любовью. Так что правда неважно…

«If tonight is gonna be the loneliest».

Чифую просто скажет Казуторе, что уезжает. Завтра же. Так будет правильно. Может, в этом клубе найдётся кто-то, способный его утешить. Кто-то, но не Чифую.

Именно за этим он ждёт Казутору в гримёрке, тысячу раз думает уйти, тысячу раз заставляет себя остаться. Когда дверь распахивается, и Казутора видит его, золотые глаза тут же светлеют. Думал, что Чифую просто сбежал не попрощавшись? Ну нет, Чифую всё-таки не настолько бессердечный. Нет, он собирается разбить Казуторе сердце, глядя в глаза. Что после уничтожить и своё тоже и надеяться, что Казутору кто-то всё же спасёт. Чифую не хочет больше никого спасать. Особенно себя.

— Как уезжаешь? — непонимающе переспрашивает Казутора.

— На машине, наверно, — Чифую знает, что это не то, о чём Казутора спрашивает. Просто на его настоящий вопрос у Чифую нет ответа. Он понятия не имеет, как собирается это сделать. Он, наверно, умрёт ещё на середине дороги. — Но это ничего не меняет. Ты…

«You’ll be the saddest part of me».

— …ты всё ещё сможешь писать мне и звонить.

— Ты, наверно, не понимаешь, какая ты важная часть…

«A part of me that will never be mine».

— …часть моей жизни, — говорит Казутора, но осекается, отводит глаза, — прости. Эгоистично с моей стороны говорить так. Забей. Забудь.

— Но ты…

«You’re still the oxygen I breathe»

— …ты тоже важная часть моей жизни. Не представляешь насколько, — Чифую пытается выглядеть спокойным, но ему кажется, что на него давят стены, он сам не верит в то, что говорит: — Я вижу…

«I see your face when I close my eyes».

— … вижу к чему всё идёт. И, поверь, тебе это не нужно. А когда я уеду, в твоей жизни появится больше места для других людей.

— С чего ты решил, что отнимаешь чьё-то чужое место? — раздражённо спрашивает Казутора.

— Ты смотрел только на меня весь концерт.

— Это…

«It's torturous».

— …это не так, — врёт Казутора. Так откровенно, что им обоим становится смешно. Потому что они оба были свидетелями и соучастниками этого преступления. — Ладно. Это так. Но ты не думаешь, что это потому что я так хочу? Может быть, я даже хочу, чтобы ты занимал в моей жизни больше места.

— Может быть, я тоже этого хочу, — говорит Чифую, не удержав проклятые слова в своём проклятом рту.

— И поэтому ты уезжаешь?

— И поэтому я уезжаю.

Казутора медленно выдыхает, прикрывая глаза. Спустя мгновение распахивает их резко, опаляет Чифую золотым огнём. Чифую чувствует, как на его ледяном сердце расползается талое пятно ожога.

— То есть эта ночь…

«Tonight is gonna be the loneliest».

— …будет нашей последней?

— Да.

Казутора нервно поджимает губы. Чифую мечтает целовать их, медленно-медленно, пока у них обоих не кончится терпение, пока у них не сорвёт тормоза.

— Хорошо, — кивает Казутора с таким видом, будто собрался прыгать со скалы. Будто собрался падать с неё и разбиваться. — Это достаточно похоже на смерть.

— Достаточно для чего?

— Для того, чтобы я сказал, что люблю тебя, — Казутора делает пару шагов вперёд, сокращая расстояние между ними.

Чифую бы отступил. Но он сразу благоразумно прислонился к стене. Чтобы не дать себе и грёбаного шанса. Хотел ли он таким ужасным способом заставить Казутору наконец высказать то, что он правда чувствует, чтобы не мучаться догадками? Возможно. Будет ли он винить себя за это, потому что поступать так нехорошо? Однозначно. Стоило ли оно того? Несомненно.

— И тебе правда лучше уехать, — продолжает говорить Казутора и нежно берёт лицо Чифую в ладони, — потому что иначе я уничтожу твою нормальную жизнь.

— Я ненавижу нормальную жизнь, — отвечает Чифую.

Он всё ещё готов сжечь её. В огне глаз Казуторы. В пожаре его прикосновений.

— Но я не хочу уничтожать твою нормальную жизнь, — продолжает Чифую, — твоя проклятая популярность идёт в гору, можешь отрицать это сколько угодно, но это так. Я помешаю этому. Я всё испорчу.

Чифую не выдерживает. Чифую позорно отводит глаза, потому что, если Казутора ещё секунду будет смотреть на него таким влюблённым взглядом, они оба окажутся на полу и не смогут закончить этот разговор. Рациональная часть Чифую просто не может этого позволить.

— Кажется, обычно я так говорю.

Отворачиваясь, Чифую делает огромную ошибку. Отворачиваясь, Чифую даёт Казуторе возможность, приблизиться, выдыхать слова в самое ухо.

— Заткнись. У тебя нет монополии на загоны.

Первый поцелуй обжигает висок, второй — скулу, третий — щёку. Чифую не удерживает рваный выдох, прикусывает губу, чтобы стало больно. Чтобы боль отрезвила хоть чуть-чуть.

— Что ты делаешь?

— Затыкаюсь?

Чифую убьёт его. Чифую вцепляется пальцами в его футболку и тянет к себе. Чифую целует его так, как давно уже хотел. Невозможно, мучительно медленно, чтобы задействовать весь потенциал лёгких певца. Чтобы Казутора успел проникнуться моментом, осознать все риски, принять взвешенное решение. И всё это за время пока Чифую касается его языка своим, пока Чифую прикусывает его губу, пока Чифую сам едва не сходит с ума.

Казутора проникается моментом. Расслабляется, поддаётся, сбрасывает с себя всё напряжение сцены, тихо стонет Чифую в губы.

Казутора осознаёт все риски. Его руки скользят по спине Чифую, сминая и задирая широкую толстовку.

Казутора принимает взвешенное решение. Когда Чифую отрывается от его губ, говорит:

— Я справился с тем, чтобы признаться тебе, справлюсь и с любыми последствиями. Если ты будешь рядом.

Значительное преимущество лёгких Казуторы в том, что после этого поцелуя он может говорить. А Чифую может лишь хватать ртом воздух и плавится в его руках. Мечтать сгореть в его руках вместе с нормальной жизнью. Вместе с одинокими ночами.

Потому что, начиная с этой, одинокими они уже не будут.