Ветер завывал в углах и отчаянно пытался вырваться наружу. Стены и окна низко похрипывали, и в такт шелесту усталой листвы снаружи монотонно колыхались лепестки азалии. Ночью вряд ли удалось бы увидеть её красоту. Только днём, когда бутон раскрыт, позволено увидеть всё велеколепие переливов розовых лепестков. Но неожиданно щедрое на тепло мартовское солнце не пощадило хрупкое растение, и к сожалению, листья пожелтели от сухости. Что, несомненно, портит вид.

Чан Мингли поднял тяжёлые веки. Тьма давила и до боли в сердце волновала неизвестностью и опасностью. Перевязанные руки и ноги затекли и онемели. Неудачные попытки вырваться напугали ещё сильнее — чувство, словно для того, чтобы сдвинуться, нужно по отдельности шевелить каждую клетку тела, поочерёдно отправляя в них энергию, учащало дыхание и волновало.

Он пробежался глазами по месту, где находился, стараясь, пусть ещё не привыкнув к темноте, выхватить из неё хотя бы что-то знакомое. Размазанные фигуры никак не получалось собрать воедино. Предметы расплывались и только спустя несколько секунд преобразовались во что-то более определённое. В картинах и изысканных изгибах перед глазами предстал образ резиденции Кайхуа. Заклинатель сидел посреди кабинета. На большом роскошном деревянном столе все ещё лежали четыре сокровища — только сегодня вечером парень занимался каллиграфией.

То, что он всё ещё оставался в знакомом месте, вселило в Чан Мингли небольшую надежду. Он поспешно покрутил головой и попытался высвободиться, но путы оказались слишком крепкими и видимо, созданными сильным заклинателем или демоном.

Не отпускающее чувство, что за ним наблюдают. Незащищенность и странная пустота внутри.

Внезапно стук шагов прервал тишину. По нарастающей они приближались к Чан Хуну и эхом повторялись в его голове. На уровне животных инстинктов мысль о побеге и безуспешные попытки вырваться. Применение духовных сил не возымело эффекта, хотя на вид красные верёвки казались такими хрупкими.

Прямо за спиной шаги остановились и прервались. Сердце ударялось о рёбра и его стук разрезал тишину на сотни кусков, каждый из которых — неизвестный, чужой и роковой.

Хищник, стоящий за спиной невинной жертвы.

Он, стоящий за спиной Чан Мингли.

Живот сдвило от страха и пошевелиться уже не получалось. Только чувство ужаса пронзило тело парня. Казалось, будто стоит совершить только одно движение, одно неосторожное движение, как оно накинется, измельчит и разорвёт.

За окном шуршало и готовилось. Во всём застыла опасность и смертоносная ярость, с которой неизвестный прошёл справа от Чан Мингли и остановился перед ним. Под красной дешёвой резной маской нельзя было увидеть лицо, но что-то знакомое в фигуре заставило сердце биться чаще, а плечи передёрнуться.

— Кто ты? Что происходит?

Неровный голос выдал волнение. Пересохшее горло еле-еле выдавило эти жалкие фразы. Чувство беззащитности перед аурой того, кто неподвижно и молча наблюдал, хотя настоящих глаз нельзя было разглядеть.

Ударить? Закричать? Убежать?

Что делать? Что делать, чтобы он перестал смотреть?

Холодные капли пота стекали по лбу Чан Мингли. Секунда. Человек перед ним отступил назад и взмахнул рукой. Что-то мелькнуло в воздухе и ошпарило шею. Горячая боль разлилась по телу и кровь хлынула из артерии. Зрачки Чан Мингли расширились и он тихо вскрикнул от боли.

Разве Чан Мингли не заклинатель? Разве он не совершенствующийся? Тогда что происходит, почему он не может шевельнуться больше?

Несколько раз Чан Мингли пытался воспользоваться духовной энергией, но ему будто бы что-то мешало. Нечто неизвестное не позволяло почувствовать энергию ци в меридианах. Чувство беспомощности нахлынуло с новой волной.

— И это гордость школы Кайхуа?

Единственная фраза, которую услышал Чан Хун. Всё, что разобрал. Но больше этот человек ничего ему не говорил. Нет, такое, как он, с такой убийственно сильной энергией, не могло быть человеком. Точно не могло.

Кровь фонтаном лилась из раны. Чан Мингли ничего не различал кроме боли. Мысль о смерти ужасала.

Как такое произошло? Почему это происходит? Почему и зачем кто-то причиняет боль?

В еле заметном лунном свете кожа Чан Мингли стремительно бледнела. Противная тошнота подступила к горлу, уши заложило, а в глазах временами темнело. Он ещё не утратил способность мыслить, так что в голове отчаянно бились мысли о семье и друзьях. Чан Мингли почему-то снова стало страшно. А если опасность грозит и им? Кто-то другой сможет помочь? Ведь сейчас Чан Мингли умрёт, и что будет тогда?

Парень медленно моргал и тихо стонал. Неужели, это правда конец?

≪Как глупо так умирать.≫

≪Я не хочу такой смерти.≫

≪Спасите. Кто-нибудь, спасите меня. Я не хочу умирать. Я не хочу умирать так. Я не хочу умирать один.≫

Мысли перебивали друг друга. Как же мало времени чтобы хотя бы подумать о всех, кто так дорог. О всех, к кому Чан Мингли успел привязаться. Отец, мать, близнецы, хранители мечей, Цяо Гуанг, Цяо Лин, адепты Кайхуа, Тан Вэй и Ху Фан… Как их много… как много людей. И никто, ни один из них не сможет спасти Чан Хуна.

Неужели он заслужил подобной смерти? Неужели он и правда так никчёмен?

Тем временем неизвестный в маске поднёс меч к ране Чан Мингли и по стальному клинку покатились струи алой крови. Парень перевёл тупой взгляд на демона. В его руках он узнал меч Кайхуа. Резную рукоять священного меча трудно было бы забыть. Не было сил. Не было сил бороться. В конце концов, Чан Мингли простой человек и, кажется, неудачник-заклинатель, раз какому-то демону удалось пройти сквозь барьер горы и так просто убить его.

Это конец. Конец для Чан Мингли.