Проснувшись, Жилин медленно сел на постели. Холодное осеннее солнце тускло освещало давно не видевшую уборки комнату, представшую перед воспалёнными от недосыпа и крепких напитков, употреблённых в неурочный час, глазами полковника. Откинувшись на подушку, он зажмурился, понимая, что наступило его последнее утро.

Прошёл почти месяц с той ночи, когда Гвидон помог ему вернуться в этот мир, в первые минуты после воскрешения показавшийся Жилину слишком ярким и шумным, чему поспособствовал чуть не приплясывающий инженер, оглушающий его радостными возгласами. Лидер ОПГ повёл себя на редкость спокойно, лишь хлопнул пару раз в ладоши, обтянутые кожаными перчатками, а вот один из его приспешников, видимо, от шока, не преминул упасть в обморок. Сам Жилин, в свою очередь, растерянно смотрел на стоящих вокруг него людей и молчал, прислушиваясь к себе. Внезапно он с поразившей его самого ясностью понял, что не должен был сюда возвращаться. Стараниями Гвидона и остальных он нарушил неизбежный цикл, вновь проснувшись в своём уже успевшем остыть теле. 

С тех пор он словно потерял часть себя. Ту, которая делала его вечным оптимистом и добродушным балагуром в глазах окружающих. У контактировавших с Жилиным коллег и нарушителей закона сложилось общее впечатление, что тот просто посерьёзнел после, как они думали, тяжёлого ранения. Он больше не заявлял как в былые времена весёлым тоном, хитро поглядывая из-под длинных тёмных ресниц: «на пятнадцать суток посажу! Или нет, даже на двенадцать!» Теперь он распахивал перед редкими преступниками камеру с равнодушным: «проходи. Садись. И чтобы молча, понятно?» Они послушно молчали, ностальгируя по тем дням, когда привод в милицию для них был равен посещению театра одного актёра с любимым им самим и публикой спектаклем. Жилин не стал грубее и не начал хуже исполнять свои обязанности. После возвращения оттуда, откуда обычно не возвращаются, он словно замкнулся в себе. Раньше он мог подолгу с удовольствием общаться с коллегами, потерпевшими и даже задержанными, а сейчас ограничивался сухими ёмкими фразами, произносимыми только по делу. Из его лексикона исчезло вечное «голубчик», которым он в былые времена щедро награждал всех знакомых и незнакомых ему сограждан. Самому Жилину казалось, что с каждым прожитым днём его всё глубже засасывает трясина равнодушия и нежелания ничего делать. Он даже не пытался выбраться на поверхность, смирившись с тем, что жизнь потеряла былые краски.

На рабочем месте он, не утруждая себя написанием отчётов, смотрел куда-то в стену, чувствуя при этом пустоту в голове и тяжесть в груди. Приходя домой, по привычке включал Девятый канал — единственный, ловившийся в их маленьком городе – но даже не пытался вникнуть в происходящее на экране. Вместо этого он, скинув милицейский китель и небрежно швырнув его на стул, садился на кушетку и часами рассматривал собственные руки. В голове при этом беспрестанно крутились мысли о бессмысленности и скоротечности жизни.

«Ну вот, прожил я жизнь. Хорошую ли, плохую — неважно. Тридцать три года прожил — все мои. Погиб от бандитской пули в расцвете лет. Почётная смерть, героическая. Как и подобает доблестному советскому милиционеру. А тут вдруг раз — и выдёргивает меня снова на белый свет этот знахарь-живописец. И мне бы благодарить его, да радоваться, что жизнь моя ещё не кончена, и немало дел смогу совершить интересных и героических. Да вот только радоваться-то мне и не хочется. Разве есть причины ещё столько же лет небо коптить, если в итоге всё одно ждёт впереди? Сколько ни бегай, ни прячься — старуха с косой в назначенный час явится и с собой уведёт, не спросив разрешения. Стало быть, не получится судьбу обмануть, сколько ни оттягивай момент расставания с земной жизнью. А значит, нет смысла влачить своё жалкое существование, с неизбежным страхом ожидая, когда смерть снова придёт по мою душу…» — уже на протяжении месяца Жилин прокручивал в голове один и тот же монолог, с разочарованием понимая, что после воскрешения не стал ценить и любить жизнь в несколько раз сильнее, как следовало бы ожидать, а напротив, чувствовал себя разбитой и склеенной заново электрической лампочкой, которую вновь зажгли, несмотря на то, что она может в любой момент снова разлететься вдребезги.

Поняв, как легко может прерваться его хрупкая никчёмная жизнь, Жилин порой вёл себя на грани паранойи: мог по несколько минут стоять на пешеходном переходе без светофора и не решаться перейти на другую сторону, а идя по тёмной улице или заходя в подъезд, крепко сжимал в руке табельное оружие. Его внезапный страх за свою жизнь парадоксальным образом сочетался с абсолютной утратой интереса к этой самой жизни. Казалось, кто-то целыми днями нашёптывал ему на ухо, что он не должен был воскреснуть, потому что срок его жизни официально закончен. Иногда этот шёпот становился настолько невыносимым, что Жилин целиком признавал его правоту и обещал, что исправит это недоразумение своими силами.

Вот и вчера вечером, уставившись на свои длинные пальцы с заметно отросшими ногтями, за которыми он перестал следить, Жилин понял, что его жизнь никогда не имела особого смысла. Раньше он жил любимой работой, интерес к которой сейчас начал сходить на нет, и своим маленьким дачным участком, на котором с удовольствием выращивал нехитрый урожай. Сейчас стоял октябрь и дачный сезон уже закончился. Сделав очередной глоток водки, полковник отстранённо подумал о том, что когда придёт весна, на его дачу уже некому будет ехать и брошенные грядки зарастут сорняками.

Его разум работал чётко и слаженно даже под действием алкоголя. Устав от нервного напряжения, не отпускавшего его с момента воскрешения, Жилин наконец-то нашёл в себе силы принять твёрдое решение и завтра же исполнить то, что не смогли пули «Железных каблуков».

Недрогнувшей рукой он написал короткую записку о том, что просит в его смерти никого не винить, и положил на видное место на пыльном письменном столе. Несколько секунд подумав, он сунул её в ящик стола, решив сначала заняться уборкой квартиры, заметно потерявшей в последний месяц свой обычный ухоженный облик. Время было позднее, поэтому, чтобы не беспокоить соседей шумом, с наведением порядка пришлось повременить до завтра.

И вот, открыв сонные глаза, Жилин с каким-то тоскливым чувством обозревал представший перед ним беспорядок: покрывшуюся слоем пыли мебель, давно не мытые полы, валяющиеся тут и там бутылки и старые газеты, которые он читал, чтобы отвлечься от гнетущих мыслей. Он принял душ, впервые за несколько недель побрился, оставив привычные аккуратные усы, и, не завтракая, приступил к уборке. Пока Жилин убирал мусор, мыл полы и смахивал пыль с серванта, он получал небывалое удовольствие от работы, понимая, что выполняет эти рутинные дела в последний раз. Пожарив завалявшиеся в морозилке котлеты из кулинарии — не пропадать же добру — он наскоро перекусил и принялся разбирать свой скромный гардероб. Тщательно отгладив парадную форму, он повесил её на дверцу шкафа, намереваясь надеть, когда будет уходить из квартиры, в которую больше не вернётся. Часть одежды аккуратно развесил на вешалках в шкафу, а совсем уж старые непригодные для выхода в свет футболки и штаны, которые изначально планировал отвезти на дачу, безжалостно отправил в мусорное ведро.

После того, как мусор был вынесен, он перекрыл воду и газ, чтобы в случае внезапной аварии не пострадали соседи, а затем не без удовольствия оглядел тщательно выдраенную квартиру. Решив, что у него ещё будет время проститься с местом, где он прожил немало счастливых, как ему тогда казалось, лет, Жилин поспешил к инженеру, чтобы с ним попрощаться. Конечно, тот не должен был догадаться, что это прощание, но Жилин чувствовал острую необходимость увидеться в последний раз с другом. Увы, у него не было возможности повидать Катамаранова, который не имел привычки жить по месту своей прописки и ночевал то на заброшенной стройке, то в каком-нибудь подвале. Жилин с беспокойством подумал, что тот уже несколько недель не попадался ему на глаза и не случилось ли с ним чего плохого.

«А если случилось, я увижусь с ним уже сегодня вечером» — пронеслось у полковника в голове.

Почувствовав сиюминутный страх, он резко потряс головой и вышел из квартиры. Чтобы у инженера не появилось лишних подозрений при виде полковника, облачённого в парадную форму в свой выходной день, он пошёл к нему в обычной гражданской одежде — старых брюках, тёплом свитере и лёгкой осенней куртке.

Решив воздержаться от алкоголя, он купил в магазине пирожные к чаю, зная, что инженер их очень уважает. Тот и вправду обрадовался пирожным. Но ещё больше — приходу старого друга. 

— Не звонишь, в гости не заходишь. А ещё друг называется, — с напускной обидой бубнил тот, расставляя на столе чашки с блюдцами и ставя на конфорку чайник.

— Так вот же он я — пришёл, — Жилин грустно улыбнулся, наблюдая за действиями покрытых вечными ожогами от реагентов и пятнами зелёнки рук инженера. — Ты Игоря не видел? — на выдохе спросил он, готовясь услышать плохую новость. 

— Нет, уже давно, — тот равнодушно пожал плечами. — Наверное, опять где-нибудь пьяный в норе с лисами своими отсыпается или на сусликов охотится. Я вот чего понять не могу, — он замялся, смущённо посмотрев на Жилина. — Мы ж тебя это… с того света вернули, получается, а у тебя такой вид, как будто ты и не вернулся. Ходишь, как этот… полутруп, в общем. Похудел, побледнел, по-потерял. Облик свой, в смысле. 

В ответ Жилин молча вздохнул и сделал глоток крепкого чая. Инженер что-то оживлённо рассказывал про коллег из НИИ, но полковник его почти не слушал, всецело сосредоточась на лежащим перед ним пирожном. Он никогда особенно не любил сладкое, но мысль о том, что это пирожное — возможно, последнее, что он съест в своей жизни, буквально заставила его постараться выжать максимум удовольствия из песочной корзиночки, наполненной сливочным кремом.

— Кстати, есть тут у меня одна разработочка, — инженер понизил голос, словно его могли подслушать. — Очень так… неслабо действующая. Её если попробовать, то всё… жизнь заиграет новыми… эээ… мотивами. Не хочешь продегустировать… распробовать… принять, в общем? — он поправил очки и выжидающе уставился на Жилина.

— Пойду я, — покачал головой тот. Кинув прощальный взгляд на опустевшее блюдце из-под пирожного, полковник встал и неловким движением похлопал инженера по плечу. — Спасибо. Ты уж побереги себя, хорошо? Не увлекайся своими разработками, изготовленными, так скажем, не совсем по ГОСТу. 

— Так я ж легонько, — инженер вдруг нахмурился: — только ты уж, будь добр, никому и никогда об этих разработках.

— Унесу твою тайну с собой в могилу, — Жилин рассмеялся каким-то чужим резким смехом и поспешил покинуть квартиру друга, прежде чем этот смех перейдёт в истерический.

***

Изначально Жилин планировал после посещения инженера зайти домой переодеться, а потом отдать ключи от квартиры соседке, чтобы через несколько дней его же коллегам не пришлось ломать его дверь в поисках невесть куда пропавшего полковника. Он сразу решил, что хочет уйти из жизни где-нибудь вдали от дома. Использовать для этой цели своё табельное оружие он не решился, подумав, что это будет неэтично. Тщательно обдумав этот непростой вопрос, Жилин пришёл к выводу, что хочет, чтобы в итоге его тело полностью слилось с природой, растворившись в ней. Жилин и сам не понимал, откуда взялось это странное желание, но всё же решил ему последовать. В паре километров от города протекала река, где летом было не протолкнуться от желающих искупаться, но он решительно отбросил мысль топиться именно там, опять же подумав про людей, которые явно не испытают прежней радости, окунаясь в реку, где было обнаружено тело. 

Немного подумав, Жилин отправился в сторону леса, до которого от дома инженера было около сорока минут быстрой ходьбы. Этот лес, даже издалека выглядевший мрачным и непроходимым, вызывал у жителей города если не страх, то ощущение дискомфорта. Местные грибники предпочитали проехать на автобусе десяток километров до безобидной рощи, чем соваться в находившийся практически в черте города старый лес. Ведущий «Загадки дыры» регулярно награждал его громкими титулами «Обитель тёмных сил» и «Место с дурной энергетикой». Горожане относились к его словам с долей скептицизма, но разросшийся за годы существования города лес всё же обходили стороной, не забывая припугивать непослушных детей якобы водившимися там лешими и вурдалаками. 

Пожалуй, один лишь Катамаранов имел смелость регулярно туда наведываться. Хотя, может, это объяснялось тем, что его проскипидаренный насквозь организм просто был невосприимчив к страху? На вопросы любопытствующих о лесных чудовищах Катамаранов всегда отмахивался и заявлял, что самое ужасное чудовище в этом лесу — он сам, что всё равно не добавляло храбрости горожанам. Инженер, видевший лес из окон высокого здания НИИ, как-то раз признался Жилину, что иногда сверху создаётся иллюзия, будто стоящие вдали старые ветвистые деревья начинают мелко подрагивать и в такие минуты он и его коллеги стараются не смотреть в окна или даже плотно задёргивают занавески.

Жилин направился к лесу. На полпути он вспомнил, что так и не зашёл домой переодеться и отдать ключи, но именно в этот момент он чувствовал такую отчаянную решительность, что при всём желании не смог бы повернуть обратно. Когда он приблизился к мрачным деревьям, уже совсем стемнело. Лишь необычайно яркая с красноватым отливом луна позволяла ему немного ориентироваться в пространстве.

Бесшумно ступая по тёмному лесу, Жилин заметно оробел, что совсем не пристало храброму работнику милиции, коим он всегда себя считал. В голове мелькнула шальная мысль поскорее унести отсюда ноги, пока не поздно, но Жилин всегда выполнял данные себе обещания и твёрдо решил идти до конца. Единственное — он не совсем понимал, каким именно образом должна была прерваться его жизнь. Не может же он на ровном месте исчезнуть. Ведь так не бывает — был человек, и за мгновение сгинул по прихоти судьбы. Жилин рассчитывал на что угодно: на диких зверей, старое прогнившее дерево, которое может в самый неожиданный момент обрушиться на него сверху, на обитающую здесь по местным легендам нечисть, в конце концов. 

Продравшись сквозь кусты, Жилин вышел на небольшое открытое пространство, окружённое деревьями. Он отогнал от себя невесть откуда взявшееся волнение и ступил на поросшую жухлой осенней травой поляну. Сделав следующий шаг, он по грудь провалился в ледяную воду. Сначала Жилин почувствовал триумф от того, что его план удался, но уже через секунду отчаянно забарахтался, пытаясь выбраться. Он хотел жить.