— Ирука! Ты дома? — Какаши, непривычно не разувшись у порога, прошёл сразу на кухню.

— Конечно, дома, — недоумевая, что происходит, но с внутренним облегчением обернулся к нему супруг. — А вот ты где был всю ночь?

Какаши дёрнул головой, как норовистая лошадь при попытке взнуздать.

— Да так, знаешь, в гостях.

— Почему не предупредил? — стараясь не сердиться, спросил Ирука. — И почему маску не снимаешь?

Обычно Какаши первым делом целовал его, приходя домой. И уж совершенно точно не пропадал никогда из дому на ночь. А тут — вот… И явился весь взъерошенный, не разулся, точно и пришёл-то ненадолго.

Ирука не знал, как ему к этому отнестись. И Какаши, по-видимому, тоже не знал, как подвести разговор к нужной черте. Но решение он принял… Точнее, уверял себя, что принял…

— Что готовишь? — уходя от ответа, промолвил Какаши, подходя к плите.

Обычно он спрашивал: «Что на ужин?».

Странно было это всё.

— Рис, а к нему — печёную рыбу…

— Я что, мало денег тебе даю? Неужто нельзя готовить что-нибудь поразнообразней? Вечно этот рис и эта рыба! У меня так скоро плавники отрастут…

— Чем ты недоволен, скажи по-человечески…

— Да тем, что ты не желаешь по-человечески ничего делать. Готовишь вечно какое-то варево, какую-то бедняцкую похлёбку.

— Какаши, но это блюдо и сытное, и полезное…

— Это точно, что сытное, — Какаши набрал нужный разгон в неприятном разговоре и теперь желчно цеплялся за любую Ирукину фразу, выворачивая смысл наизнанку. — Сытное, это да! На чём-то же ты должен был наесть такие бока…

Ирука аж неожиданно сглотнул от обиды, да так, что посреди горла встало колом. Он вовсе не был толстым, а просто от природы — мягким, неспортивным. Но ведь не всем же на земле быть фитнес-моделями… И Какаши всегда нравилось ласкать его, приговаривая, как это здорово, что Ирука такой гладкий и мягкий на ощупь, чисто пух. И всегда называл его за это своим пушистым котёнком…

Ирука вообще перестал понимать, что происходит и к чему Какаши клонит. Они жили вместе уже так давно и всегда — мирно. Не считая угара первых лет, когда лезли друг на друга всякую минуту, воя от похоти. Но это ведь всегда и у всех было так. Единственное, что у них пошло не так, так это никак не желавшее наступать охлаждение чувств. Так во всяком случае Ирука думал и Какаши его в этом всячески поддерживал.

— Я не наедал себе боков, Какаши, — так же ровно, справившись с дыханием, проговорил Ирука. — Не с моей зарплаты их наедать, ты знаешь. И потом, у меня работа такая, сидячая.

— Вот именно, ты ещё молод, Ирука, а уже замшел за своим учительским столом, как трухлявый пень. И добро бы это было на пользу твоей карьере, так нет — сидишь-сидишь, и ничего ещё не высидел, даже приличной зарплаты…

— Приличная, в твоём понимании, это сколько? — начал понемножку заводиться и Ирука.

Никогда ещё их семейные перепалки не были как тяжелы и обидны.

— Приличная — это приличная, Ирука, — выплюнул сквозь зубы Какаши. — Ты хоть имеешь понятие, что есть на свете такие деньги, которые можно не считать и не прикидывать, хватит тебе до следующей зарплаты или нет?

— Мне никогда не иметь тех денег, о которых ты говоришь, — закусил губу Ирука. — Но я за ними и не гонюсь. Но я давно уже не считаю дни от зарплаты до зарплаты…

— Потому что я даю тебе недостающее… А уходит немало.

— Но, Какаши, ты живёшь в этом доме, ешь и пьёшь…

— Ем и пью, это ты верно подметил. Но деньги идут в основном не на еду, и ты это знаешь. А на Наруто. То у него развалились кроссовки, то его надо отправить в лагерь, то они с классом едут в поход…

Тут уж Ирука вспыхнул и пошёл весь красными пятнами.

— Ты… спятил? Он мой сын! Как я могу его в чём-то ущемлять!

— Давай не надо. Он ни разу не твой сын, а просто оболтус, выброшенный на улицу. Ты бы, будь твоя воля, всех беспризорников тащил к себе, холил и лелеял…

— Ты никогда…

— Не возражал? Нет, что ты, конечно, я рад и счастлив, когда даже в выходные нам не побыть вдвоём и просто не полежать в постели, занимаясь сексом, потому что Наруто надо сводить в парк и купить ему мороженое!

Ирука выключил своё варево на плите, потому что больше не мог уследить за готовкой — слёзы навернулись и встали в глазах пеленой. Долго стоял сгорбившись, прижав ладонь к глазам, не в силах произнести ни слова.

— Одного я никак не пойму, Какаши. Почему ты так долго терпел? — заговорил он наконец. — Или ты думал, всё однажды изменится волшебным образом? Я запишусь в спортклуб, начну готовить блюда гавайской кухни и сдам Наруто в детдом? На что ты расчитывал, когда молча терпел так долго?

Удивление Ируки показным не было. Какаши так и чувствовал, что распалить в себе праведный гнев до нужных масштабов никак у него не выходит. Потому что никакого гнева он против своего супруга не испытывал. Не за что было Ируку ненавидеть, а любить — было за что. За мягкость, незлобивость, умение всегда пойти навстречу и найти нужные слова для него, Какаши. Вытянуть его из любой депрессии и психоза, просто поговорив по душам.

Молчание затягивалось неприлично.

— Наверное, ты просто хочешь уйти от меня и ищешь повод? — тихо и проницательно спросил Ирука.

Какаши всегда был для него открытой книгой. Хатаке вздохнул поглубже, решаясь, потом резко встал.

— Пойми, — прикрыв глаза, сказал он наконец. — Я… Я перерос тебя, Ирука… Я сделал очень много для того, чтобы жить так, как всегда хотел… А ты… Ты не сделал ничего для того, чтоб подняться хоть на уровень выше…

Ирука молчал, потрясённый несправедливыми обвинениями. Внезапно всё, чем он так гордился, оказалось, было в глазах Какаши мелким и незначительным. А Ирука так гордился. Гордился своими маленькими победами. Что закончил курсы секретарей, что нашёл небольшую подработку, что за год посетил все намеченные лекции по искусству в известных музеях, что сумел подготовить и устроить Наруто на авторские занятия при выбранной школе, куда расчитывал перевести подростка на будущий год, и вполне успешно копил сумму на обучение…

Ему всё давалось в жизни нелегко, но Ирука никогда не складывал лапки, бился-колотился как мог. Разве Какаши всего этого не видел? Не может быть, они ведь делили эти радости и печали на двоих и Какаши так же точно строил планы на будущее Наруто, одобряя всё, что делал для пацана Умино. И денег давал, не жалея, сколько нужно было — и на курсы для самого Ируки, и на их развлечения, и на ведение дома. Ирука серьёзно расчитывал, что Какаши даст необходимую сумму на обучение Наруто, если Ирука не успеет скопить сколько нужно… Подстрахует…

И вот…

— Ты бросаешь нас? — уточнил Умино, не давая Хатаке выюлить.

— Бросаю тебя… — расцепил с трудом сведённые от желчного страха зубы Какаши. Он говорил до сих пор те слова, что слышал от доброжелателей. Но эти, последние, жалкие и постыдные, пришлось сказать самому. — Если ты о деньгах, то не волнуйся, содержать тебя по-прежнему мне по силам. Говори, сколько тебе нужно в неделю…

— Убирайся…

— Что?

— Убирайся, говорю… — глаза Ируки сверкнули так, что Какаши сделалось нехорошо под ложечкой. — Я не содержанка и ты с этой минуты мне совершенно чужой человек и никакими деньгами тебе от нас откупиться не получится. Ступай в свою новую счастливую жизнь, ублюдок, мы и без тебя справимся.

— Посмотрим, — просипел Хатаке, тяжело дыша: маска почему-то давила и душила. — Посмотрим, как ты справишься. Учителишка из шарашкиной конторы… Тебя даже в шарагу поприличней работать не взяли — не тот уровень, видимо. Будущие уголовники и будущие проститутки — только с ними тебе и разрешили возиться.

Ну уж это был удар ниже пояса, но Какаши лишь с какой-то злобной радостью увидел, как вспыхнули и погасли от причинённой боли глаза на некогда любимом лице. Мучить любимых свойственно лишь человеку.

Ирука больше ничего ему не сказал, сел с размаху на широкую скамейку, отвернувшись от Какаши, и спина его была спиной совершенно равнодушного к Какаши человека.

Помявшись, Хатаке пошёл к двери. У порога обернулся, ожидая, что может быть, Умино повернётся, скажет ему что-нибудь ещё обидное, чтоб можно было уйти, по праву громко хлопнув дверью. Но Ирука ничего ему больше не сказал, потому что всё, что можно было сказать, уже было произнесено вслух и это никак нельзя было забрать назад и сделать вид, что ничего не было.

Какаши вышел за дверь, неловко зацепившись карманом за дверную ручку.

Ирука долго ещё сидел, потрясённый, униженный до последнего предела. Он готов был к любому удару извне, но к ножу в спину — нет. Доверял Какаши безоговорочно, а он вон, оказывается, как про него все это время думал. Что делает одолжение Умино, живя с ним вместе. Снисходит до него. Содержит. Как моську, как морскую свинку, что подарили на день рождения родственники и потому выбросить жалко, а возиться с ней — лень.

Да, к таким открытиям Умино не был готов. Против воли, глаза так и жгло непролившимися слезами. Ирука сжал губы и пообещал себе, что не заплачет. Не поддастся слабости. Теперь у него вообще не было на это права. Наруто вступал в тот возраст, где любая педагогическая ошибка обходилась слишком дорого, за ним нужен был глаз да глаз. И за другими учениками — тоже.

Будущие уголовники и будущие проститутки? Ха! Да, верно, но всё-таки… Умино мысленно перебрал всех своих учеников, кого он всё-таки вопреки всему отстоял у судьбы, отбил у общественного мнения, за кого боролся всеми средствами, которыми располагал, и добился-таки!

Ино, девчонка из квартала красных фонарей, где работала её мамаша, пока не словила шальную пулю в лоб. Теперь держит свой цветочный магазинчик на приличной улице. Собирается замуж за адвоката.

Сай, уличный воришка, подобранный где-то на центральных улицах. Воровал по карманам. И чудесно рисовал. Это Ирука ведь добился, чтоб устроить парню выставку — сначала при интернате, потом нашёлся спонсор — организовали в маленьком зале частной галереи. Теперь Сай — совладелец этой галереи, собирался выставляться в Европе и ему предрекали серьёзный успех.

Киба Инузука, нынешний нападающий городской баскетбольной команды, тоже был его, Ирукина, большая победа. Умино помнил, как бегал в жару и в холод на каждый матч — следить, чтоб подопечный, делавший свои первые шаги в большом спорте, не задвига́лся по старой привычке в перерывах между таймами клеем.

Не со всем, но справлялся же Ирука и победы были. Среди десятков поражений — единицы, но были. Спасённые жизни и судьбы. Ируке было чем гордиться, что бы там Какаши ни говорил. Ирука мог в любой момент жизни закрыть глаза и сказать себе, что живёт ненапрасно.

Да, он ничего не нажил, не скопил. Не потратил на себя ни одной лишней йены. Но когда ему звонили и знакомые молодые голоса в трубке сообщали радостные новости о своих новых победах, вот тогда он понимал, не было слишком большой жертвы для такого. И когда они переставали звонить, с эгоизмом молодости забывая о том, кому были многим обязаны, Ирука всё равно радовался — значит, у них всё было прекрасно. И он снова и снова тратил бы свои силы на них, своих учеников, которые никому в целом мире не были нужны, кроме него. Некрасивого и непородистого. Непрестижного и неуспешного.

Да, наверное, Какаши был прав, когда говорил, что перерос Ируку. У него были харизма и задор, было желание испробовать всё, чем могла побаловать жизнь красивого и неглупого человека, и чего он недополучил в молодости. И Хатаке как никто другой был достоин лучшего образа жизни. Более престижного. А что мог дать Ирука, вечно замотанный работой и заботой? С ним ни в ресторан было не пойти, ни на курорт не поехать, ни людям нужным показать. Жили они в квартире Ируки, в районе очень малопрестижном, но тихом.

Ирука вздохнул и поднялся. Конечно, Какаши хотелось большего. И он работал для этого как проклятый. Из мальчишки — портового грузчика поднялся до топ-менеджера крупной ай-тишной компании. Ирука сам был свидетелем, как Какаши, полумёртвый от усталости, после работы, едва поев и наскоро поцеловав Ируку и Наруто, тащился ещё на вечерние курсы. Как засыпал посреди записей и курсовых, когда пробился на университетский курс.

Конечно, Ирука помогал ему чем мог и с сессиями, и с курсовыми, был надёжным тылом, но признавал, что без огромной силы воли и адской работоспособности ничего бы у Какаши не вышло. Хатаке желал от жизни намного большего, чем та сулила ему, ломал её и прогибал под себя. Умино помнил, как они радовались первой их семейной машине, что заработал Хатаке на новом рабочем месте, одышливой и совсем не новой, но радости их не было конца. Как Хатаке, гордый и счастливый, катал Ируку с верещащим от восторга Наруто по ночной Осаке…

Но рядом с Ирукой ему никак не удалось бы насладиться всеми результатами этого упорного труда. Ирука был равнодушен к роскоши, носил простую одежду, ел простую пищу, ходил пешком или ездил на метро, если Какаши не мог его подбросить на машине. Зачем было тратить тогда на него ресурсы, которые в последнее время полились на Хатаке с щедростью неимоверной? Правильно, незачем.

Ирука медленно добрёл до окна, прижался горячим лбом к холодному стеклу. Машинально поискал глазами машину Хатаке, что всегда стояла на одном и том же месте столько лет… И не нашёл. Закусил губу, удерживая бесполезные рыдания. Так теперь будет всегда. Какаши уехал. Уехал в свою новую счастливую жизнь, где не будет ночного шуршания бумагами и отказов из-за того, что рано вставать и весь день работать.

Там будет ресторанная еда и красивые женщины, дорогие тачки и открытые бассейны, мраморные лестницы, частные авиарейсы, тропические страны с белыми отелями, очень дорогие проститутки и элитный алкоголь… Всё, что можно только получить за деньги.

Не будет только его, маленького и нелепого учителя самой непрестижной школы в городе. Парня с уродливым шрамом на лице. Дурачка, отдающего свою жизнь по капле на детей, которые никому не были нужны. У которого ребёнок — и тот не его, а просто плод чьей-то случайной случки.

При мысли о Наруто Умино отлепился от окна и пошлёпал назад на кухню. Занятия заканчивались в восемь, скоро сын будет дома, голодный. Пусть Ирука не умел готовить изысканных блюд — еда у него выходила простая и сытная. Рядом с ним никто не голодал.

— Ирука, я дома! — с порога послышались звуки рэпа, игравшего у Наруто в телефоне, с треском упали на пол кроссовки, зашуршала, шмякнувшись на пол, куртка…

Ирука улыбнулся, уловив ухом эти привычные мирные домашние звуки. Всё хорошо. У них всё будет хорошо. А если Какаши нужна была другая жизнь, красивая и дорогая, в которую они с Наруто, подкидышем и юным уголовником, не вписывались, то и пусть пиздует на все четыре стороны.

Было в этом мире то, что не продавалось ни за какие деньги. Ирука это знал точно.

Он, Ирука, может быть, дорого и не стоил, но не продавался...