Еширо не скользит в темноте, потому что та не ощущается, как пространство без какой-либо опоры. Нет, наоборот. Она совершенно точно чувствует поверхность под собой, когда открывает глаза и медленно садится. Боли совершенно не чувствуется, отчего сердце наполняется облегчением, потому что, честно сказать, боль она могла терпеть только ту, что была связана с волейболом. Удивительно, как за несколько лет она стала буквально жить им, хотя в прошлом была не слишком спортивной.

Мысли о прошлом навевают грусть и некую ностальгию, когда она оглядывается, насколько может. Впереди, справа и слева, вверху ничего не меняется. Это статичная то ли темнота, то ли пустота, и подобное положение дел… сжимает сердце тоской, потому что она за десять лет сильно отвыкла от одиночества и того пожирающего чувства, что приходит вместе с ним.

Девушка медленно подтягивает колени к груди и обхватывает их руками, упираясь подбородком в них же. Честно, от смерти, настоящей, окончательной, она ожидала иного. Может быть, ада или рая, как в глупых рассказах взрослых. Может быть, пустоты и целого ничего, но не такой, как сейчас, а настоящей, когда тебя тоже нет, когда ты не можешь снова и снова пожирать самого себя глупыми, разрушающими мыслями. Может быть, новой жизни, очередного пробуждения с подсознательным «Я видел/видела прошлую жизнь». Глупо, конечно, но кто знает?.. В этой же она каким-то безумным образом оказалась.

Прикосновение к плечу, аккуратное и неуверенное, становится неожиданным. Настолько неожиданным, что она едва ли не путается в собственных конечностях и почти что падает обратно на поверхность, которую мысленно называет полом, когда оборачивается. Оборачивается и замирает, чувствуя, как внутри все замирает, а потом взрывается сотнями чувств.

Потому что позади, неуверенная и чувствующая неловкость, стоит Беа.

— Привет, — она явно хочет махнуть рукой в знак приветствия, однако сомневается, дергается и сжимает пальцы в кулак, опуская руку, не решаясь сделать то, что хочет. — Давно не виделись, да?..

— Беа… — собственный голос дрожит и сквозит непониманием, однако Еши смотрит прямо, старается не моргать, будто бы перед ней галлюцинация, а не действительно дорогой сердцу человек.

— Нет, — Беа мотает головой и садится рядом, смотря прямо на нее. — Позволь мне сказать. Позволь мне, потому что… Я слишком долго думала обо всем этом и корила себя, чтобы лишиться остатков своей решимости прямо здесь и сейчас, даже если это лишь иллюзия моего больного сознания, — она с тихим, нервным смешком вцепляется ладонью в волосы, а потом откидывает голову назад, как делала всегда, когда пыталась сдержать слезы. — Прости. Прости меня. Я так виновата, и мне так жаль. Мне не стоило говорить всего, что я сказала, или позволять кому-то говорить это тебе… И не стоило смотреть, как ты умираешь, чувствуя лишь злорадство, потому что ты отдала свою жизнь, защищая меня, хотя я сделала тебе ужасно больно.

Еширо почти что не дышит, слушая ее, всматривается в родные, ни капли не позабытые черты, что сейчас искривлены болью и отчаянием, самым настоящим страданием, однако не протягивает рук, как делала когда-то раньше, потому что знает, что это лишь собьет девушку с мысли, с желания выговорить все, что было внутри.

— Ты была права, во всем права, и я так перед тобой виновата. Я…

— Беа, — в этот раз голос не срывается, и Савада уверенно притягивает подругу, возлюбленную, дорогого человека в одном лице к себе, прижимает крепко, обнимает, будто бы не может поверить, что эта встреча реальна и правдива. — Я не злюсь. Я не обижена. Я не… Слишком много всего прошло, чтобы правда обижаться. Я так сильно люблю тебя, что не смогла бы долго, ты же знаешь.

Она ведет ладонью по осветленным волосам, зарывается в них пальцами и носом, будто бы пытаясь заполнить появившуюся много лет дыру, хотя это будет совершенно невозможно в ближайшие годы. Годы, которых у них совершенно точно нет.

— Знаешь… Знаешь, если бы вся эта штука с перерождением была бы реальна, я бы… Я бы хотела найти тебя в следующей жизни. Найти и никогда не отпускать.

Беа смеется тихо, с надломом и горечью, но ее нельзя винить за это. Еши лишь сильнее обнимает ее, гладит по голове, пытаясь успокоить. А потом дергает ее легонько, с намеком, заставляя лечь на собственные колени, потому что успела заметить расцветшие под глазами синяки от недосыпа. Она вновь перебирает пальцами пряди и слышит тихий вздох, печально улыбаясь.

— Ты опять убивала свой режим, да, Беа? — смешок немного нервный, а голос полон ностальгии, но ответа и не требуется, потому что они обе знают его. — Спи, милая, а я спою тебе. Ты же любила слушать, как я пою, пусть и кривилась всегда, не желая признавать.

Ее собеседница краснеет слегка, отводит взгляд в сторону, но покорно прикрывает глаза и расслабляется, с каждым мгновением дыша лишь спокойнее и размереннее. Еширо размыкает пересохшие губы и облизывает их, прежде чем тихо поет отрывок песни, который был связан для нее с прекрасной, но разрушающей изнутри работой[1]. И, конечно, с ними двумя.

Never planned that one day I'd be losing you

In another life, I would be your girl

We keep all our promises, be us against the world

In another life, I would make you stay

So I don't have to say you were the one that got away

Голос в темноте разносится тихо, не порождает эхо, и от этого ситуация кажется еще более личной, еще более интимной. И, честно сказать, более важной, запоминающейся, врезающейся в самое сердце.

***

Глаза она открывает в больнице. Это понятно по белому потолку и резкому запаху медикаментов. И, честно сказать, Еши очень надеется, что ее новая жизнь не начнется с больницы, правда. Потому что обычно в фанфиках это было показателем будущего пиздеца.

Однако через мгновение оба бока прошивает ноющей болью, и Савада тихо охает, понимая, что она как-то слишком высокая для ребенка. А еще то, что тело ощущается слишком привычно со всеми мышцами и связками, которые она тренировала эти три года. И, что ж, мысль о том, что она не умерла, кажется очень даже хорошей. Несмотря ни на что, да.

Еширо медленно садится на постели, морщась немного, а потом поворачивает голову влево, чтобы столкнуться со взволнованным взглядом серых глаз, сокрытых за стеклами очков. Таким же взглядом, что был у Беа в странном сне. Было ли это вообще сном?.. Совершенно точно нет.

Разомкнув вновь враз пересохшие губы, Еши неуверенно улыбается, смотрит внимательно, легко видя мелкие схожие черты, что были присущи этому человеку в прошлой жизни. И с каждым мгновением улыбка становится все более уверенной, все более теплой и нежной, потому что иначе она не может. Потому что иначе — не для них.

— Ты нашел меня.

Это кажется забавным, использовать фразу из той же работы, с которой была связана песня. Забавным и, вместе с тем, очень важным. Он ведь обещал, что найдет ее в следующей жизни. Конечно, скорее всего это она нашла Шамана, шагнув в его раменную, но какая, собственно, разница?

— Я нашел тебя…

Голос у него срывается, звучит хриплым перезвоном капель, будто бы он сдерживает слезы. Еширо протягивает руку, касается нежно щеки, поглаживая, и все остальное становится неважным, даже если у них впереди могут быть не просто десятки лет, а целая вечность.

Шаман ведь не позволит времени забрать самое дорогое для него существо на свете, верно?..