Боль — это не то чувство, что он видел в глазах Минсока. Это было нечто большее, чем просто боль, нечто большее, чем просто немой укор во взгляде. Маленькая смерть.

Эта была измена по глупости, ни более, ни менее. И это никак не оправдывало Чанёля, даже наоборот. Так он чувствовал себя ещё более гадко. Он и сам не мог ответить на вопрос, зачем он это сделал. Ведь Минсок... Его Уминни... Казалось, между ними всегда было что-то большее, нежели любовь. Что-то такое трепетно, нежное, хрупкое. То, что нужно холить и лелеять. И всё было так до этого момента.

И какая вша его укусила?..

Он ведь даже не был пьян...

Минсок не должен был об этом узнать. Но узнал. По еще одной чанёлевой глупости.

И всё покатилось под откос.

Не было криков. Не было угроз. Не было уходов или наоборот попыток выгнать. Нет. Казалось, всё осталось точно также. И всё же изменилось до неузнаваемости.

Минсок всё также ждал дома, встречал с работы, привычно целуя в щеку, вкусно готовил, позволял целовать и обнимать, но... Молчал. Почти не говорил. И смотрел. Так пронзительно, что у Пака выворачивало душу наизнанку.

И так день ото дня.

— Если хочешь, я уйду.

Чанёль не мог больше видеть своего Минсока таким. Живой куклой со сломанной душой.

Но Минсок лишь молча качал головой, с силой натягивая улыбку, и возвращался к своим делам.

Когда Чанёль последний раз слышал не тихий шёпот, а его нормальный голос? О звонком, задорном смехе и речи не шло.

Чанёль сломал его. Одним словом. Одной глупой ошибкой. И как всё исправить не представлял.

— Пожалуйста, поговори со мной.

Тихое и надломленное. Чанёль и сам начинал ломаться под гнетом сгустившихся над его голов туч и вины, что дамокловым мечом висела над ним.

— О чем? — также тихо, подобно ветру за окном, не прислушаешься — не услышишь.

— О чем угодно. Просто говори. Как можно громче. Иначе...

"Иначе ты похож на призрака"

Чанёль не произнёс этих слов вслух, сам их пугаясь.

А Минсок и не стал уточнять, что же "иначе". Лишь как обычно натянуто улыбнулся.

Всё исправить. Чанёль должен был всё исправить. С каждым днем его голову всё больше и больше занимал лишь этот вопрос. Ни о чем другом он не мог и не хотел думать.

— Может, нам сходить к психологу? — Чанёль сжимал в своих руках такого хрупкого Минсока, что, кажется, ещё больше похудел за прошедшее время.

Молчание.

— Минсок, ну хоть что-нибудь мне ответь! — объятия становились лишь сильнее и грозили оставить на бледной коже синяки.

— Зачем? — надломлено. Короткое слово резануло слух и что-то внутри. Может это было сердце.

— Потому что так нельзя.

— Так поступать тоже было нельзя...

В глазах Минсока стояли непролитые слезы. Чанёлю было физически больно на это смотреть. Он был готов кричать от боли, скулить побитой собакой у ног Минсока, лишь бы не видеть этого. Только понимал, что не поможет это.

— Я знаю, — Чанёль прикусил губу, практически до крови. — Я так виноват перед тобой... Но... — а что ещё он мог бы сказать? Абсурдность и в то же время типичность их ситуации загоняла его в тупик.

Чанёль боялся смотреть открыто в глаза Минсока, боялся вновь увидеть те слезы и ту боль, что он оставил своей глупостью.

— Мы можем расстаться, если ты хочешь.

Слова обжигали язык, тугим кольцом сжимали лёгкие, не давая сделать вдох, и въедались в сознание словно разлитые по бумаге чернила.

— А ты этого хочешь? — тихий всхлип разрывал тишину вокруг себя, вынуждал Чанёля чувствовать себя ещё более ничтожным.

— Я не хочу делать тебе больно.

— Неужели если мы расстанемся, мне больше не будет больно?

Солёные капли прочерчивали по лицу влажные дорожки, срываясь с кожи и теряясь где-то в складках одежды. Чанёль не знал наверняка, но, казалось, Минсок впервые позволял себе выплакать эту боль.

— Я бы хотел, чтобы это было так, — слова застревали в горле и Чанёлю буквально силой приходилось выдавливать их. Потому что внутри всё кричало и протестовало.

Отпустить Минсока? Расстаться с ним?

Нет.

Нет, нет, нет!!!

— Я сделаю всё, лишь бы тебе больше не было больно, — казалось, Чанёль и сам был готов заплакать. По крайней мере глаза слишком характерно пощипывало. — Поэтому... Если ты меня ненавидишь...

— Я люблю тебя! — крик отражался от стен и звенел в ушах Чанёля набатом. — Должен был бы тебя возненавидеть, но понял, что люблю тебя ещё сильнее и не хочу никому отдавать! Чёртов придурок Пак! — кулаки молотят по груди Чанёля. — Почему я не могу просто дать тебе по роже, собрать вещи и свалить, никогда больше не вспоминая? Почему?!

Пронзительный крик со звоном отражался от стен квартиры. В ушах тоже звенело. Минсок кричал с надрывом. Боль пронизывала этот высокий звук. Чанёлю хотелось закрыть уши, но вместо этого он лишь прижимал Минсока к себе лишь сильнее и слушал. До самого звонка в ушах. Это его наказание. Он причинил боль и не вправе теперь от неё отгородиться.

— Прости меня. Прости, прости, прости, — с каждым словом Чанёль касался губами любимого лица в невесомых поцелуях, сцеловывая слезы. — Любимый, родной, ненаглядный. Мой Уминни.

— Придурок Пак Чанёль. Ненавижу тебя за то, что так сильно люблю!

— Я знаю, мой хороший, знаю.

— Не делай так больше, иначе...

Чанёль не дает договорить. Он не хочет знать, что там иначе.

— Не буду. Обещаю.