ВЕЛИР

Спустя пару дней после произошедшего события, которое уже и самому Велиру казалось дурным сном, Макс пошел на поправку. Велир предложил Ивану наконец забрать мальчика домой. Может, родные стены скорее излечат его, подумал Велир. Макс немного окреп, начал вставать с кровати, температура спала. Мальчик бодрился, старался успокаивать окружающих и клялся, что чувствует себя так, будто заново родился, но от Велира не скрыть было за улыбкой, что непонятная болезнь всего лишь отступила на шаг. Ни о каких сборах урожая, куда малец так рвался, не могло быть и речи, несмотря на то, как мучительно Макс переживал об Иване, который корячился там в одиночку. 

Прошла еще неделя. Велир сидел на крыльце, ежась от вечерней осенней прохлады, кутаясь в теплый плед из лоскутков. Небо мрачнело, собирался дождь. Знахарь неотрывно смотрел в одну точку, куда-то в серые облака. По сути, у него не было никаких методов, по-настоящему способных излечивать. Велир искусно драл гнилые зубы, зашивал раны так, что шрамы от них выходили не толще нити. Сращивал кости и вправлял суставы. Достаточно быстро и ловко, чтобы не мучить пациентов лишней болью. Принимал роды так умело, что женщины предпочитали просить его о помощи, пускай он и был мужчиной. Приходилось ему и делать ампутации, но ни разу в его руках никто не умер от потери крови, боли или заразы. Он даже мог соорудить в кузне неплохой протез, чтобы позволить несчастному продолжать пользоваться укороченной конечностью. Но что у него было против более сложных, внутренних болезней? Тем более душевных. Сварить зелье из трав? Прочитать заговор? Ловко внушить пациенту, что перед ним не какой-нибудь шарлатан, а виртуозный врач и почти что волшебник, чтобы тот всем сердцем поверил в собственное исцеление и встал на ноги? Дать спокойно отлежаться вдалеке от невыносимой работы и семьи, что высасывает все соки?

Велир все еще переживал за Макса. Помочь ему, как выяснилось, могло бы только чудо – такой редкий гость в деревеньке Ислер. 

Велир был простым ремесленником и осознавал это. Такими, как он, были и все те философы и академики, которых он видел в Тарборо в покоях больной дочери лорда. Просто эти олухи слишком зазнавались и много на себя брали. Лучше бы молча занимались своей простой работой, не боясь испачкаться в крови и дерьме, тогда, может быть, и добились бы большего мастерства. Постичь тайны человеческого тела не дано ничьему разуму, думал Велир этим промозглым вечером.

Заморосил дождь, мелкие капельки усыпали стекла очков. За спиной вкрадчиво скрипнула дверь.

– Учитель, – тихо сказал Василь. – Стемнело совсем. Я там, это… постелил вам уже. И чай вечерний заварил. Пойдемте, посидим…

Велир усмехнулся. Василя все еще мучила вина за его легкомысленное предательство, вот он и старался как мог задобрить учителя. Тому нравилась забота, но такой напор порой надоедал.

– Ты чего выслуживаешься-то до сих пор? Подлиза. Ну ладно, разливай давай свой чай.

Вскоре под умиротворяющий шум дождя обоих совсем сморил сон.

Знахаря разбудил стук в дверь. Этот звук, как всегда, спровоцировал условный рефлекс – он тут же проснулся и встал, будто и не ложился вовсе. Кому-то нужна срочная помощь, кому-то, кто не может ждать утра и хорошей погоды. Накидывая на плечи кафтан, всегда лежавший наготове у изголовья кровати, Велир поднял глаза и глянул на Василя. Надо бы разбудить мальца. Тот морщил нос и вздыхал, но пока не собирался просыпаться, и Велир все же решил сперва разобраться, кто постучал к нему среди ночи в холодный осенний дождь.

– Кто там? Открываю.

На пороге стояла женщина. В одной руке она держала масляный фонарь, другой рукой придерживала потертый тяжелый черный плащ. Это был его собственный плащ, который он когда-то отдал…

– Лиз?!

Женщина улыбнулась; в ее взгляде читалось облегчение человека, который наконец попал в безопасное место, достиг дома.

– Лиз, Лиз. Не узнал?

– Еще чего, Поганка, быстро в дом! – торопливо прошептал Велир, впустил её и, суетясь, принялся зажигать свечи. Огниво никак не давало искру, вспотевшие от волнения руки не слушались. Лиз неспешно подошла к столу, щелкнула пальцами, и все свечи на столе разом вспыхнули и осветили дом. Отвыкший от ее чудес, Велир ахнул и шарахнулся от стола.

– Пожар мне здесь не учини, ведьма! – проворчал он и толкнул ее в плечо, укрытое сырой, холодной тканью плаща. – О Релен, ты же продрогла вся, быстро раздевайся! 

– Прямо так сразу? – хихикнула она. И как у нее только оставались силы на ехидство? «Ничуть не поменялась, коза», – подумал Велир.

– Дуреха ты. Родная.

– Ладно тебе. Если надо, можешь отвернуться.

Сверху раздалось мяуканье Кота. Рыжий выглянул из-за шторки, отделяющей постель Василя, спрыгнул вниз, уселся на лавке и изучающе уставился на гостью. Сам Василь приподнялся на локтях, попытался очнуться ото сна, осознать происходящее и поздороваться, но Лиз принялась раздеваться, и он тут же смущенно отвернулся к стене. 

– Спи! – приказал ему Велир. – Ты завтра за главного, будешь носом клевать – получишь. Успеете поболтать.

Василь послушно затих. Велир знал, что тот вряд ли собрался засыпать. Пускай подслушивает, что с мальчишки взять.

Он откопал у себя подходящую для Лиз сменную одежду: ее платье нуждалось в капитальном ремонте и стирке.

– Куда мне вещи грязные сложить?

– Да брось прямо тут. Василю все равно завтра полы мыть.

Она помолчала секунду, а когда смысл шутки дошел до нее, рассмеялась в голос. 

– Да уж, ты прости, так к тебе спешила, что стираться было некогда.

Он одолжил ей свою рубаху, штаны, нашел шерстяной кафтан потеплее и сам накинул ей на плечи. Он подумал, что кто-нибудь вполне мог бы влюбиться сейчас в эту фаргову дочь – простоволосую, в мужской одежде,  уставшую с дороги, но счастливую. Ее заплетающиеся пальцы никак не могли справиться с дурацкими пуговицами и шнуровкой, поэтому Велир помог ей. Она дождалась, когда он закончит, и рывком прижалась к его груди, сжала в объятиях едва ли не до хруста. Он ответил, положил руку на ее спутанные волосы. 

– Четыре года. Где ты была эти проклятые четыре года? 

Голос Велира едва не сорвался от волнения. Он считал ее то ли мертвой, то ли взятой каким-нибудь уродом в жены, и трудно было сказать, какой из этих вариантов звучал хуже.

– Лир. Нальешь своей настойки? – устало шепнула Лиз ему на ухо, не разрывая объятий.

– А может, лучше постелить тебе и уложить спать по-человечески? – раздраженно спросил он, маскируя заботу язвительным тоном. Но все же осторожно отстранился и покорно отправился в погреб, где хранились бутыли с его фирменным пойлом.

Она пригубила напиток и ахнула от удовольствия, прикрыв глаза.

– О Фарг, я так скучала по твоему вареву. Надеюсь, теперь-то я останусь в Ислере надолго. Не переживу больше разлуки с этим вкусом. Да и с тобой тоже.

– Жить-то где будешь? 

В ответ Лиз вздохнула и невинно улыбнулась, молча уставилась на него своими черными, как угольки, блестящими глазами. У братца Лира жить будет, а как же? Он хмыкнул в ответ. Сочтя этот звук за позволение гостить, сколько понадобится, она отхлебнула еще настойки и поинтересовалась:

– Как ты тут? Что нового? Про меня не спрашивай, сил нет говорить о себе. Потом. Дай хоть тебя послушаю. Я смотрю, ты еще одного питомца завел, – заметила она, протянув ладонь Коту и дав обнюхать.

Велир почувствовал, что она пытается избежать рассказа о себе, и насторожился. Такое поведение казалось несвойственным ей, и, зная по опыту, было о чем переживать. И все же он надеялся, что его егоза и правда всего лишь очень устала. Поэтому он не стал ее допрашивать и ответил, пожав плечами:

– Ага. Без тебя скучно было, вот и завел – должен же кто-то бардак у меня устраивать. А так… нечего рассказывать. У меня, как и у любого в этом сонном местечке, ничего не поменялось. Тебе, наверное, сложно понять, каково это – когда ничего не меняется. 

Жизнь Лиз и правда с рождения представляла собой бесконечное приключение. Она никогда не могла усидеть на месте, влезала в такие передряги, что кому ни расскажешь – не верят. Велир познакомился с ней, когда в пятнадцать лет нанялся в работники к ее отцу, богатому кузнецу Олегу Груце. По непонятной ему до сих пор причине он, худощавый, хмурый и заносчивый парень, сразу же полюбился его избалованной девятилетней дочурке. Она насильно сделала его своим другом. Даже не другом – братом. Неугомонная девчонка слушалась Велира больше, чем отца, научилась от него отборно браниться и виртуозно скрывать свои проделки. Вскоре и Велир привязался к ней, как к младшей сестре.

Несмотря на уважение деревенских к Олегу, его дочь недолюбливали. Кузнеца жалели, считали, что пацана бы он воспитал, а вот девка у него блудная растет. Кузницу не на кого оставить будет. Жалели, что он так сильно тоскует по жене, – будто с ума сошел, – что снова жениться не хочет, обрекая себя и свое дело. О Лиз ходили грязные слухи еще тогда, когда она не понимала значений слов, которыми ее обзывали. Велиру не раз приходилось защищать ее, собирая синяки.

Все поменялось, когда в четырнадцать лет в сердце Лиз вспыхнула магия. Видать, судьба решила, что мало горя в жизни девочки. Пока не случилось ничего лихого, отец собрал вещи, оставил кузницу своему лучшему ученику Гавелу и уехал с дочерью в город. Там легче было найти того, кто научит ее управляться со своей силой и не навредить себе. Там, в городе, Лиз и жила, пока ее не выдали замуж. Но брак вышел не слишком удачным. Мягко говоря.

Перед внутренним взором Велира вновь встали отчетливые воспоминания того дня, когда она вернулась к нему из города. Одна. Разбитая, измученная. Велир мысленно поблагодарил богов, что прямо сейчас она выглядит всяко лучше, чем тогда.

Какое-то время она пожила у Велира. С тех пор, как они виделись впервые, названый брат успел бросить кузнечное дело, переехать в домик у леса, что долго стоял заброшенным, и стать знахарем. Очень кстати – ведь Лиз как никогда нуждалась в помощи. Слегла у него, будто больная, хоть и без жара. Молчала, хоть горло и не было воспалено. От воспоминаний заныло сердце, точь-в-точь как тогда.

Оправившись, Лиз решила вернуться в отчий дом, где теперь жил Гавел, который к тому времени уже обзавелся женой Бьянкой и детьми. Давно знакомые люди приняли Лиз как сестру, дети полюбили веселую тетушку. Казалось, жизнь наладилась.

Но четыре года назад на Лиз донесли имперцам. Бьянка приревновала к ней своего непутевого мужа и обвинила ее в колдовстве. Лиз пытали, выбивали признания, устраивали абсурдные испытания, но так и не нашли достаточно доказательств для того, чтобы назвать ее колдуньей. Ее чудом не приговорили к сожжению, “доказали” всего лишь ее прелюбодеяния с чужим мужем и за это выгнали из Ислера, на три года запретив возвращаться. Велир за руку проводил ее до самого края деревни. Он помнил, как невыносимо было отпускать ее, теперь одну, без отца, непонятно куда. Они долго стояли, обнявшись; Лиз плакала, уткнувшись ему в плечо. За лишний год ожидания Велир почти потерял надежду увидеть ее снова.

– А как поживает моя дражайшая Бьянка?

– Она утопилась. Не выдержала мук совести, – сказал Велир и спрятал искривившиеся в отвращении губы за кружкой настойки. 

В деревне Ислер всегда жили простые люди, которые обманывали друг друга, мстили, судили, подставляли. Но водиться с имперцами всегда считалось самым грязным делом, на которое пойдет только последний подлец. Имперцам никогда не было дела до людского, у имперцев была лишь одна цель – разжечь побольше костров. Поэтому между крестьянами ходила поговорка: “Один костер разгорится – да на всю деревню перекинется”. Кузнецову жену тогда возненавидел каждый ислерец. В спину ей бросали камни и проклятия, торговцы отказывались продавать ей свой товар, ей даже не давали пройти в церковь и замолить грех. Однажды утром ее мертвое, посиневшее тело нашли на берегу озерца, что было посреди деревни.

Услышав ответ Велира, Лиз поникла.

– О Фарг… Мне так жаль ее. 

Велир едва не поперхнулся настойкой.

– Она чуть до смерти тебя не довела.

– А Гавел-то, небось, все еще кузнец-молодец? Всех баб в деревне уже успел облапать? Думал, я ему в наследство досталась от отца к кузнице в придачу. Как какие-нибудь меха или клещи – пользуйся на здоровье. Вот его бы утопить. А Бьянка всего лишь была отчаянной и нелюбимой женщиной.

Повисла тишина. Трудно было не согласиться. Спорить с Лиз было невозможно: она лучше знала, каково было каждому в той истории.

– Лиз. Ты устала. Ложись на мою постель. Пока не остыла после меня.

– А ты где спать будешь?

– На лавке посплю, если таки посплю. Сна ни в одном глазу – тебе спасибо.

Лиз улеглась, отвернулась к стенке и совсем скоро засопела. Василь, вдоволь наслушавшись, тоже мирно спал. Остались только Велир с Котом. Мурлыканье немного унимало тревогу на душе. Велир прислушивался к дыханию Лиз, неотрывно смотрел на отблески свечей в черных волосах и думал, что уж теперь-то он защитит ее во что бы то ни стало, не даст снова пойти по миру. 

Как же много времени утекло с тех пор как они познакомились… Сейчас Лиз было уже двадцать девять. Он тихо хмыкнул, вспомнив, как когда-то в детстве, заговорив случайно о любви, они пообещали друг другу, что если до тридцати лет оба не найдут себе спутников жизни, то сыграют свадьбу – только чтоб родня отвязалась.  

Кот, недовольный задумчивостью хозяина, многозначительно боднул Велира теплым лбом, намекая, чтобы тот продолжил поглаживать ему шерстку и перестал витать в облаках.