Роберт обвёл взглядом пространство католической церквушки. Кажется, с тех самых пор, как он последний раз заезжал в родной городок, поросший высоким бурьяном меж домами, и с населением, что могло уместиться в одну небольшую мегаполисную многоэтажку – ничего толком и не изменилось. В эту церковь он ходил еще будучи совсем крохой, цепляясь за руку матери, причитающей, что воскресная служба важна и нужна для духовного роста: Старые деревянные стены, перекрашиваемые неизменно раз в год – светлая краска на них множилась новыми слоями, одним поверх другого, что делало стены лишь неопрятнее, как бы прихожане не хотели обратного; здоровенное витражное окно круглой формы с изображением святого, через которое так же неизменно просачивался лунный и солнечный свет, переливаясь радужными переливами; деревянные скамьи и затасканная ковровая дорожка до деревянного аналоя – все еще слегка перекошенного и подпёртого книгой давно истершегося содержания.
Даже портативный орган, совершенно миниатюрная копия – остался тем же, с теми же свинцовыми и оловянными трубками, вычищенными до блеска. Старый священник, отец Грегор трясся над ним, как над самым великим сокровищем всего живого – и небес и земли. Пару раз Роберт честно пытался сыграть на клавишах старого инструмента, к которому не прикасались десятки лет, но грозный священник едва ли бы подпустил к инструменту хоть муху.
Отец Грегор умер в прошлом году, кажется от сердечного приступа, если верить матери, но Роберт был скорее склонен верить своим воспоминаниям – святой отец был глубоко зависим от алкоголя не самого хорошего качества и кажется, страдал паранойей. Как он вообще оставался жив последние двадцать лет – вопрос скорее риторический.
А вот портатив, на удивление, оставался всё таким же ухоженным, не смотря на отсутствие священнослужителя, за ним присматривающего. Возможно, разгадка кроилась в климатических условиях – церквушка стояла на холме, обдуваемая ветрами, но в ней всегда было достаточно сухо для того, чтобы ни одна доска ни сгнивала даже в сезон дождей.
Атмосферу ностальгии подкрепляло чудесное, едва осязаемое тепло десятка свечей и лунный свет, опускающийся с витражного окна прямиком на орган. Погода стояла ясная – для рождественской службы было даже слишком тихо, и ветер не свистел в щелях старого строения.
- Роберт, что же ты стоишь? – голос матери раздался чуть поодаль и мужчина с удивлением обнаружил, что и она и Майлз, за обе щеки уплетающий рождественский молочный шоколад, продвинулись дальше, садясь в первых рядах с левой стороны, неподалеку от украшенного стенда с пожеланиями, статуями ангелов и праздничными носками.
- Накатили воспоминания. – Роберт поспешно двинулся следом, обогнув несколько прихожан, устраивающихся на своих местах. Многих из этих людей Роберт помнил смутно, но улыбки на их лицах, умиротворенные и теплые заставляли самого мужчину улыбаться точно так же в ответ.
По правде говоря, он не хотел ехать в родной город с сыном, еще и в канун праздника. Городская атмосфера была ему теперь ближе – яркие электрические огни всех цветов и размеров, морозный запах свежести, мешающийся с ароматами из открытых пекарен и забегаловок на главной улице. Все окна облеплены самодельными снежинками из бумаги, а на экранах телевизоров, ноутбуков и телефонов всё пестрое, красное, белое и чарующее синее.
Пряный зимний латте из кофейни, смех разношерстных людей, катающихся на катке в центральном парке в полутьме.
Весь город напоминал цветник - атмосфера надежды на что-то новое и прекрасное лилась из каждого угла.
Атмосферу же в родном городке Роберт помнил куда менее красочной. Мать выращивала его одна в гордом одиночестве, работая на трёх работах, и рождество было похоже на теплые спагетти с фрикадельками, оставшиеся с вчера и тихие снежные вечера в кругу таких же брошенных и позабытых детей с других участков – мальчишек и девчонок, хвастающихся новыми наклейками или игрушками. Конечно, Роберт тоже иногда хвастался, но этого всегда было мало.
Улочки плохо украшали и на них царила темнота, что становилось только на руку, когда ты уже был безбашенным и темпераментным подростком.
Роберт не хотел возвращаться туда, где совершил первые ошибки и первые успехи, туда, где мать причитала о том, что ему пора взяться за ум, ведь он уже в средней школе, и туда, где тишина вокруг с каждым годом становилась лишь более давящей.
Так уж устроены люди – со всех сторон покрывая свою жизнь крайностями, и Роберт был из тех, кто погрузился в шум и гам, отказавшись от мертвой, гнетущей тишины.
Приехать было спонтанным решением: Кэролайн, кажется окончательно забившая на сына, перекроила все свои планы и улетела куда-то в тропики, в который раз напомнив Роберту, что он был конченным идиотом, раз женился на этой женщине и развестись, забрав Майлза, было лучшим решением, поэтому празднование в “семейном” кругу накрылось медным тазом. Больше всего Роберт переживал о чувствах сына на этот счёт, но тот, кажется, уже готов был смириться с тем, что мать, задаривающая его подарками, но появляющаяся в его жизни раз в миллион лет – окончательно потерялась. Тем не менее, тяжелые думы на его лице были даже слишком очевидны, поэтому Роберт не придумал ничего лучше, как разнообразить их досуг 4-х часовой поездкой по засыпанной снегом дороге в местечко, позабытое самим временем.
- Мальчик, а ну сейчас же убери или быстрее доедай свой шоколад! Скоро начнется служба. – София, к старости переставшая снимать очки со своих зеленых глаз вовсе, нахмурила седые брови, выразительно поглядев на внука, пока Роберт садился рядом с ними на узкую скамью.
- Хорошо. - Мальчишка медленно надкусил еще немного шоколада и стал так же медленно заворачивать остатки в шуршащую фольгу, параллельно прожевывая с характерным, чавкающим звуком.
- Никаких манер, прости тебя Господь. – София коснулась его губ нежно-голубым платком, стирая остатки растаявшего лакомства.
Роберт тихо вздохнул - скрестил руки на груди и перевел взгляд на аналой, за которым все еще никого не было.
- Вы пригласили святого отца с другого города?
- Не оставаться же в праздник без служения. – Платок незамедлительно отправился обратно в небольшую коричневую сумку, в которой по воспоминаниям Роберта умещался целый гараж инструментов, приблуд и косметики. - Как жаль, что отец Грегор почил, упокой Господь его душу. Никто не хочет ехать сюда и ухаживать за церковью, как то делал он.
Роберт хмыкнул понимающе. Было бы странно осуждать священнослужителей, не желающих посещать это богом забытое место, где даже дорогу на центральной улице перестали ремонтировать уже как пару лет. Если сам Роберт предпочитал избегать этого места, словно сошедшего со страниц современных хоррор-комиксов, неизменно оплачивая матери билеты на автобус до своего гнёздышка, то уж работы здесь избегал бы кто угодно.
- Раньше этот город хоть как-то сводил концы с концами, мама. А после того, как серебряные шахты закрыли окончательно, даже священники предпочтут поехать куда-нибудь ещё. – Роберт шмыгнул носом и поёрзал на скамье. Несмотря на печное отопление, в церквушке было всё же заметно прохладнее, чем с тем бы справлялся обычный жилой дом – никто из прихожан не снимал верхних одежд.
- А как добывается серебро? – Майлз подал голос аккурат в тот момент, как Роберт с удивлением обнаружил, что со стороны подсобного помещения прямо к аналою двигается новоявленный священнослужитель.
- Они…копают землю под горой, с помощью разных инструментов. – Мужчина слегка прищурился и вопросительно вскинул бровь, наблюдая за незнакомцем.
Священник шагал широко и поспешно, а выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Очень специфическое выражение лица, не имеющее ничего общего с привычным “просветлением”, которое обычно исходило от шаблонно-добрых служителей церкви.
Незнакомец был молод, на вид не больше тридцати – на подбородке виднелась светлая, густая щетина, которой уже было не далеко до полноценной бороды. Облачён же незнакомец был в несколько нестандартную тёмную рясу, делающую его больше похожим на монаха, чем на святого отца – темный капюшон на дополнительной накидке, напоминающей шерстяной плащ, а на груди под белым воротничком, висел определенно НЕ католический крест. Что-то вроде египетского или кельтского, возможно?
В руках незнакомец нёс большой кожаный футляр на ремнях, очень похожий на книжный, но куда больше, чем если бы тот был лишь для одной книги.
- А вы…современного священника пригласили, я смотрю. – Роберт покосился на мать, но та лишь фыркнула.
- Не суди книгу по обложке, Роберт.
Когда святой отец встал за аналой, буквально впечатав футляр в его поверхность, от чего деревянная стойка жалобно заскрипела, и скинул с головы капюшон, София закономерно затихла, а Роберт готов был захихикать.
Волосы священнослужителя, светло-рыжие, торчали во все стороны, словно всполошенная солома, в левом ухе красовалась серьга с крестом, а на правом, прямо на хряще – три штуки непонятных сережек, больше похожих на шипы. И взгляд, ох, этот взгляд – Роберт готов был поклясться, что незнакомец определенно хочет сжечь эту церковь вместе со всеми прямо вот сию секунду. И он вполне себе мог, благодаря этому огненному, тёмно-карему взгляду.
Зал затих за секунду до того, как с аналоя разнеслось громогласное и разъяренное:
- Санта-Клауса НЕ СУЩЕСТВУЕТ.
Роберт поперхнулся воздухом и незамедлительно покосился на Майлза – тот сидел, комично раскрыв рот и уставившись на священника. Было видно, как в его голове двигаются крохотные шестерёнки, и нет, не по поводу Санта-Клауса, ведь они уже это обсуждали, что дядька из дымохода скорее миф, чем реальность, а вот папа и мама, покупающие подарки это реальность.
- Его ПРИДУМАЛА КОКА-КОЛА. – Священник продолжил, попутно расстёгивая ремни на своём футляре. – И если ВЫ НЕ ПЕРЕСТАНЕТЕ ВТИРАТЬ ИМ ЭТУ ДИЧЬ, то Святой Николай НИКОГДА НЕ ПЕРЕСТАНЕТ КРУТИТЬСЯ ВОЛЧКОМ В СВОЁМ СРАНОМ ГРОБУ.
Роберт раскрыл рот на манер собственного сына, но вот София, кажется, наконец-то отошла от культурного шока.
- Молодой человек, что вы себе позволяете?! – Она привстала со своего места и её седые брови стремились слиться с носом, настолько она была зла. – Что за богохульство вы здесь устраиваете?!
- ВЫ! – священник выхватил из футляра что-то, что можно было распознать, как библию и направил её в сторону Софии. – НЕ попадёте в Рай, ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО ХОДИЛИ В ЭТУ ЦЕРКОВЬ БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ СВОЕЙ ЖИЗНИ!
Взгляд его был настолько выразительным, что Роберт был готов поверить в эти слова сиюминутно, а еще даже порадоваться, что его мать попадёт в ад, потому что там ей точно не будет скучно.
Впрочем, сама София была этому совсем не рада – хватая воздух ртом как рыба, она медленно осела на своё место, пораженная чужой наглостью.
- А вы! – священник направил книгу в сторону соседнего ряда. – НЕ ДОЛЖНЫ ЖЕРТВОВАТЬ ПОСЛЕДНЕЕ БЕЛЬЁ НА БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ, ВАМ ЭТО НЕ ЗАЧТЁТСЯ.
Взгляд незнакомца неожиданно стал куда менее острым – он приложил корешок библии к свободной ладони, постукал немного и продолжил чуть спокойнее:
- Ведь, как завещал наш Отец: “Помогать нуждающимся следует только от достатка, но не во имя жертвы”.
В зале тут же поднялся недовольный гул, а Роберт остро почувствовал, что на его глазах вот-вот появятся слезы и он в конец разразится бесстыдным смехом, не вполне понимая от чего смеётся, но тут начал играть орган…
Людской гул немедленно затих.
Хлопок – закрылись входные двери, и в лучших традициях фильмов ужасов холодный ветер прошёлся между рядами, задувая большую часть расставленных по церкви свечей, а звук органа лишь усилился.
Кто-то играл, играл на клавишах этого инструмента, к которому мог прикасаться только отец Грегор - звуки были живыми и определенно исходили от портатива, на который всё так же лился лунный свет из витражного окна.
Роберту стало не до смеха, он подскочил со своего места, как и большая часть посетителей, испуганно уставился на двери и тут же перевел взгляд обратно на аналой и за него.
Клавиши органа двигались сами собой и тягучая, жуткая мелодия продолжала заполнять церковь. Майлз вцепился в отцовскую руку:
- Мы что…в фильме ужасов?
Роберт ободряюще сжал ладонь сына.
- Не уверен. Мам? – Роберт перевёл взгляд на мать, которая стала бледнее белоснежных ангелов за ней, хотя недовольство на её лице, расцветающее с каждым мгновением добавляло легкого румянца.
Тихо и недовольно она заворчала:
- Мы иногда слышали, как из церкви играет орган. По ночам. И горит свет. Но мы думали, что это местные богохульники заходят на ночлег. – Взгляд её метнулся к противоположному ряду прямо на полную, не чета самой Софии, напоминающей скорее скелет, женщину с чепчиком в горошек на голове. – ПЕТТИ! Ты что, вызвала экзорциста из-за той отвратительной собаки?!
- Мой ПОНЧИК не заслуживал такой смерти!! – вскричала женщина и крик её был похож на вопли сирены, Майлз даже закрыл одно ухо свободной рукой, всё еще цепляясь за отца, как за спасительный плот.
Роберт предпочёл сдвинуться с места вместе с сыном ближе к стойке с носками и ангелами, прежде чем услышал повелительное:
- Эй, ты, с мелким.
Мужчина поднял голову, чтобы встретиться почти лицом к лицу со священником – тот нависал над ними с высоты пары ступеней, ведущих к аналою.
- У нас есть двадцать минут, прежде чем всё тут сдохнут страшной смертью от рук нечестивого. Знаешь, что обожал прежний хозяин этого сарая?
Роберт сглотнул - голос незнакомца звучал почти интимным шёпотом и казался куда ниже, чем пару мгновений назад. Сердце в груди билось как оголтелое, а мозг отказывался думать здраво.
- Эм, а…орган.
- Ага. – Священник фыркнул, перехватил библию в своих руках поудобнее и стремительным шагом направился к незатихающему портативу, с размаху влепив по его крышке книгой. Один раз, второй раз, третий.
Священник долбил библией чертов портатив по всему, что попадалось под его тяжелую руку. А рука у него действительно была тяжелая – звук раздавался такой, будто бы орган должен был уже рассыпаться пополам. Но на нём не было ни царапинки, более того – даже удары по клавишам не сбивали мелодию, продолжающую наполнять церковь.
На скамьях начался хаос – Роберт с ужасом обнаружил, что София вцепилась в лицо той самой пухлой Петти, выкрикивая нечленораздельные ругательства, и прочие гости последовали их примеру, сцепляясь между собой в драках. Отец с сыном, жена с мужем, дети с родителями – всё завертелось в один большой бойцовский клуб.
Одна единственная женщина, лет 50-ти на вид, незамедлительно метнулась в сторону Роберта и Майлза – мужчина тут же напрягся, пряча за собой сына, но женщина была не меньше напугана, чем они сами и лишь встала поближе к стенду, на котором всё еще горело с десяток свечей.
- Да сука! – Священник с остервенением вмазал органу еще несколько раз, вскрыл книгу, вырвал пару страниц, резко вспыхнувших синим пламенем, закинул их внутрь открытой спереди конструкции, но огонь не оставил на органе даже копоти. – Эй, ты, лицо младенца, если ты оставишь мелочь у стенда вон с той бабкой в черном пуховике, то с ним ничего не случится, а мне тут нужна помощь!
Роберт возмущенно вскинулся – и это он тут лицо младенца?! Да, он брил лицо начистую, но не был похож на младенца ни на йоту и вообще…
Ему было, на секундочку, 36 лет.
- Пап, мне страшно…- Майлз испуганно сжался, но Роберт присел на корточки, обнимая сына.
- Всё будет хорошо. Я тебя не оставлю, я буду совсем неподалеку. Но мне все же нужно…помочь дяде, очевидно. Хорошо?
Майлз замотал головой отрицательно, почти готовый расплакаться и Роберт сосредоточенно забормотал:
- Я куплю тебе икс бокс, если ты постоишь с этой женщиной 10ть минут на одном месте.
Лицо мальчишки тут же стало приобретать совершенно противоположное выражение, больше характеризующееся как задумчивость.
Роберт не мог не воспользоваться этой возможностью, до того, как сын скажет “нет” – и быстренько сдвинул его к незнакомой женщине. Та медленно обняла мальчишку за плечи, уставившись на него с немым ужасом.
- Отлично, спасибо. – Роберт тут же ринулся к аналою.
Священник ткнул пальцем в футляр на нём и прикрикнул:
- Тащи его сюда и быстрее!
Наглости незнакомцу было не занимать, но Роберт повиновался без единой адекватной мысли в голове, обнаружив в футляре герметичные колбы со святой водой, распятье, какие-то странные щипцы для пыток из бронзы и… ярко-жёлтый пульверизатор в виде утёнка.
Приближаясь к органу, мужчина чувствовал как ходят ходуном под ним деревянный пол от силы чужих ударов и вибраций раздающейся музыки.
- Что…что мне еще делать?
- Стоять рядом, стараться не обгадить штаны и отвечать на мои вопросы!
Священник выхватил распятье из футляра, приложил его со всей дури об орган, как и книгу до этого, что незамедлительно отправилась в далекий полёт куда-то за спину – из-под креста посыпались белые искры.
- Так блять, а что этот гандон ненавидел, знаешь? – лицо священника приобрело воистину гневливое выражение.
Роберт замычал испуганно:
- Ну…отец Грегор ненавидел собак.
Погодите ка, собак…мать что-то говорила про мертвую собаку?
- И тогда чего ты ждёшь?! Гавкай!
- Что?
- Гавкай, говорю!
Роберт на секунду рот захлопнул, но только лишь для того, чтобы издать совершенно посредственный, ненатуральный лай.
Портатив неожиданно двинулся с места в сторону, задрожал трубками, а мелодия ускорилась.
Священник, продолжающий долбить адский инструмент распятьем с силой супермена, посмотрел на Роберта так, будто бы в аду из его плоти приготовят фрикадельки к сегодняшнему ужину.
- Лучше у меня не выйдет…
- Ладно, что ещё он ненавидел?
Проще было бы сказать, что отец Грегор НЕ ненавидел, но это уже был пройденный вариант.
- Геев!
- Чегоооо? – Священник исказился в лице пуще прежнего, и там уже было откровенное отвращение. Роберт нервно покачнулся на месте от дрожи досок под его ногами.
- Он ненавидел геев!
- Тьфу ты блять… - последний раз дав распятьем по клавишам портатива, священник выхватил из футляра пульверизатор в виде утёнка и принялся щедро окроплять металлические трубки прозрачной жидкостью, выставив распятие чуть в сторону, ближе к Роберту.
- Целуй тогда.
- Что?
- ЦЕЛУЙ ГОВОРЮ.
Роберт явственно почувствовал, что покраснел. Нет, у него был опыт с мужчиной, еще в колледже, но это было так давно, и он никогда не возвращался к этому этапу.
Но думать, очевидно, не было времени и он решительно ухватил незнакомца за локоть, сокращая расстояние между ними - впился в чужие, исказившиеся в гневливый оскал губы крепким, любовным поцелуем.
На удивление, губы священника были мягкими. Мягкими, большими, весьма приятными – Роберт закрыл глаза, позволяя тревоге раствориться в этом кратком мгновении, а когда открыл их, обнаружил совсем иной взгляд священнослужителя.
Тот, кажется, выглядел испуганным.
Разорвав поцелуй, Роберт услышал хриплое:
- Кретин, распятье целуй…
В то же мгновение невидимая сила отбросила его в сторону противоположной стены, выбив из легких весь воздух. Мужчина моргнул, застонав, откинулся спиной на пол и в ужасе замер, наблюдая вверх ногами, как орган разрастается, становится больше и буквально приобретает демонические черты - как нитевидные рога, глаза и рот раскрываются черным пространством и то, как… святой отец, забравшись на то, что теперь было головой демонического портатива, тычет в его пустую глазницу распятием, светящимся как радиоактивный артефакт.
Кажется, он что-то читал на латыни, но это было лишь предположение – в ушах стоял гул, музыка стала столь быстрой и громкой, что уши почти заложило и голова начала раскалываться от нестерпимой боли.
- Изгоняю тебя! Изгоняю тебя! Изгоняю тебя!
Свет от распятья разросся вспышкой и последнее, что Роберт услышал, прежде чем потерять сознание, был всплеск, звук разбитого стекла и смачное:
- На вот ещё, запей, сука!
***
Если бы небеса действительно умели карать грешников, то Хоггарт с удовольствием наблюдал бы за тем, как горит его собственная контора мудаков, отославшая его за триста км от дома. Зимой, в метель.
Вести блядскую проповедь на Рождество, а потом заниматься изгнанием ебучего деда, застрявшего в своем органе, потому что тот продал душу местному красненькому.
Вернее как – отослали то Хоггарта изгонять того самого деда, но никто же сука не сказал, что нужна была сначала рождественская проповедь перед десятком точно таких же дедов, которые знали о святости только слово “Бог”.
Было удивительно, что действию “отравленной” мелодии вообще кто-то не поддался из этого сарая. Ещё удивительнее было обнаружить там мужика с ребенком, хотя это было хотя бы предсказуемо, а вот тётка в пуховике, больше похожая на хозяйку борделя, что не грех, а скорее фича – прямо нарушение всяческих канонов.
Хотя, может быть виноват был алтарь ангелочкам или волшебные рождественские носки.
Еще и этот святоша с лицом младенца оказался…либо смышленым, либо тупым, как пробка.
За свои 150 неточных лет Хоггарт таких может и встречал, но еще никто не засасывал его прилюдно во время процесса хаотичного изгнания.
- И сейчас ты тут вот лежишь, дрыхнешь. Ну, хоть живой. – Экзорцист меланхолично уселся на собственный футляр рядом с мерно дышащим телом мужчины, и, вытащив из внутреннего кармана рясы длинную сигариллу, прикурил её о синее пламя завалявшейся библии, оторвав от неё очередной лист.
Прихожане медленно очухивались от произошедшего, разбредались по скамьям, травмированные друг другом, но не более, чем синяками, ушибами и царапинами.
- Папа! – мальчишка, вынырнув из рук женщины-как-хозяйка-борделя, поспешно затрусил в сторону падшего сном отца, но опасливо затормозил, косясь на экзорциста, пока не остановился.
Хоггарт выразительно фыркнул, стряхнув пепел на пол.
- Он в порядке. Я даже удивлен, но ему просто нужно проспаться, наверное. – Мужчина покосился на лежащего рядом.
Со стороны скамеек разнеслось испуганно-истеричное:
- О Господи, Роберт!
Хоггарт скривился и поднялся на ноги, подбирая за собой футляр – свалить побыстрее показалось отличной идеей, прежде чем ему выставят счёт за всё, за что обычно выставляют счёт.
- Пацан, слушай, а у тебя это…телефона отцовского нет? Номерка?
Мальчишка уставился на него немигающим взглядом, раскрыв крохотный рот:
- А вы…кем работаете, дядя?
Хоггарт медленно выдохнул табачный дым через нос:
- Клоуном. Ладно, погоди. – Зажав сигарету между губ, а футляр подмышкой, экзорцист поспешно стал рыться во внутреннем кармане плаща, пока не выудил две вещи: Изрядно помятую визитку и пачку жвачки в ярко-желтой обертке.
- Значит так. Во-первых, с Рождеством, но жуй только после еды, иначе кто-то оторвет тебе язык. – Хоггарт присел на корточки, покрутил жвачку перед лицом мальчишки и невозмутимо положил её на лоб мирно спящего героя сегодняшней ночи.
- Во-вторых, вот эту карточку спрячешь вон от того седого скелета, что уже бежит сюда. – Хоггарт точно так же как жвачку покрутил перед лицом мальчишки помятую визитку, после чего возложил её поверх жвачки на всё тот же лоб мирно спящего Роберта. – А как отец очнётся – отдашь ему. Понял?
Мальчишка не кивнул. Даже взгляда не отвёл, проклятый младенец – Хоггарт выпрямился и вытянув сигарету изо рта рассыпал пепел в сантиметре от темных волос лежащего мужчины.
- Ну всё. Чао-какао.
Оставалось только сбежать через подсобку – быстро, эффективно, удовлетворительно. Что Хоггарт и сделал, за пару секунд до того, как кто-то из прихожан выкрикнул “Остановите его!”.
Утопая по колено в снегу, экзорцист пыхтел сигаретным дымом, продвигаясь к своей машине, которая к счастью еще не слишком остыла, чтобы её можно было завести с одного оборота.
- Позвонит или не позвонит? – сигарилла дотлела почти до фильтра и Хоггарт, фырча, сплюнул её в кем-то примятый сугроб. – Ай, к чёрту.
Но про себя добавил: “Надеюсь, что да”.