Леон не мелочится — заняв место за барной стойкой, заказывает сразу бутылку. Бармен любезно приносит и стакан, но хлестать хочется прямо из горла. Кому вообще какое дело.

      Он оглядывается через плечо и оценивает контингент бара: неотесанные пьянчуги с самым дешевым пивом, не стесняющаяся браниться на весь зал шпана, дурные девки с оштукатуренными лицами.

      Он не лучше. С самого утра нечесаные волосы как попало перевязаны резинкой, выбившиеся пряди топорщатся, убранные за уши, трехдневная щетина. На бледной коже ссадины, оставшиеся после последнего задания, и синяки под глазами — он в последнее время почти не спит, а если спит, то под снотворным. Вылинявшие джинсы, растянутая футболка и косуха. Со стороны покажется, что какой-нибудь байкер-наркоман, заливающий дозу виски. Авось, сойдет за своего в этой дыре.

      Цепляясь затуманенным разумом за остатки своей порядочности, Леон наливает спиртного в стакан, — до краев — чтоб в бутылке осталось меньше половины. Поднимает его, наблюдая, как золотистая жидкость подрагивает в нетвердой руке, делает несколько больших глотков. Внутри приятно прожигает дорожку.

      Раньше спиртное помогало вобрать в себя неверное спокойствие, сейчас — наоборот, только больше раздражает воспаленный разум, но от привычки трудно избавиться. Алкоголю не под силу полностью вытравить эмоции, в которых Леон окончательно запутался.

      Грудную клетку то стискивает так, что Леон давится прокуренным воздухом, то раздирает изнутри, будто кто-то пытается его выпотрошить. Хочется согнуться пополам и тихонько заскулить. Тошно от собственной безысходности. Он застрял в безмолвном шторме. В нем накопилось столько ненависти и боли, столько жалости к себе, что впору захлебнуться.

      Леон всеми силами стремится придушить правду о том, что только такая жизнь его собой и делает. Она давно уже ненавистная, но неотъемлемая его часть; ярмо навязанного чужаками долга. Единственно верный путь, ступая которым раз за разом через боль выходишь на новый уровень.

      Романтик сказал бы: так поэтично — прижигая душу, закалять силу воли, но Леон выучил на практике, что это погано. Принудительные испытания на прочность лишь дробят на большее количество осколков. Они словно охотник, поймавший в капкан зверя, но не спешащий добивать — сначала посмотрит, сколько тот продержится, изнывая от отчаяния.

      Жалкий.

      Что бы она сказала, увидев его сейчас?

      Поджав губы в отвращении, одарила бы брезгливым снисходительным взглядом, от которого невыносимо, жгуче стыдно. Который от нее невозможно стерпеть.

      Одним глотком прикончив остатки виски, Леон отодвигает стакан. В голове гудит.

      — Эй, красавчик.

      Цокнув языком, на барную стойку рядом с Леоном локтем наваливается девчонка. Ему не хочется говорить, но он рад, что кто-то отвлек от самоуничижения.

      На вид ей не больше лет двадцати трех. Заурядная смазливая внешность, милое личико. Прическа и яркий макияж, на которые она наверняка угробила полвечера перед выходом, короткое платье.

      Немудрено, что она выбрала его — он симпатичный и одинокий. И пьяный в стельку.

      Она пытается флиртовать заранее заготовленными фразами, Леон не вслушивается. Господи, могла бы не тянуть. Постукивая пальцами по столешнице, он рассматривает девку и кивает на ее лепет, периодически останавливая взгляд на большой груди.

      В какой-то момент Леон качает головой в сторону размалеванной граффити двери туалета. Хочется быстро и без обязательств.

      В туалетной кабинке грязно, дурно пахнет и тесно для двоих.

      Он сзади, двигается быстро, сминая в руках ткань задранного платья. В ушах отдается собственное дыхание и противный чавкающий звук. Она давится стоном, скребя ногтями по замызганному кафелю, что-то неразборчиво просит. Может, быстрее? Видимо, хорошо — после полбутылки он еще на что-то способен.

      Леон глухо мычит, плотно сжав губы. Телу приятно, — пальцы сильнее смыкаются на чужой коже — но внутри скверно. Леона тошнит. Количество выпитого дает о себе знать.

      Понадеявшись на скупое удовлетворение, Леон с каждым толчком ощущает себя только мерзотнее. Он в засранном туалете бара, трахает девку вдвое моложе себя и даже не знает ее имени. И не узнает. А наутро и лица ее не вспомнит.

      — А ты ничего. Еще раз хочешь? — ухмыляется она, одергивая платье, и причмокивает губами. — Я тебе отсосу.

      — А тебе на боковую не пора?

      Привалившись спиной к стенке кабинки, Леон подтягивает джинсы. Его мутит еще сильнее чем раньше. Исписанная маркерами плитка расплывается перед глазами.

      — Что?

      — Уйди, — сухо просит он.

      — Не поняла.

      — Я сказал, отвали, — рычит Леон. — Съебись.

      — Ну ты и гребанный мудак, — с отвращением взвизгивает девка, прежде чем хлопнуть дверью туалета.

      Оставшись в одиночестве, Леон, уперев подошву ботинка в сиденье унитаза, сползает по стенке. Закрыв лицо рукой, судорожно пытается сглотнуть комок в горле, но приступ тошноты лишь накатывает с новой силой. Покачнувшись в сторону, Леон сгибается над унитазом, коснувшись рукой прохладного сливного бочка. На коже проступает холодный пот. Его рвет.

      В голове скребется единственная мысль — чужой голос спрашивает: «Когда же наступит твой предел?»