Возвращаться

Элизия побывала во многих странах, увидела многих людей, со многими подружилась. Она искренне полюбила эту планету с её горами, равнинами, океанами, песками, зеленеющими дикими лесами и лесами небоскрëбными, переполненными людьми. Она искренне полюбила людей, таких разных, таких непохожих, таких многогранных и трудных для понимания — и потому прекрасных. Её сердце было широко, оно было достаточно большим, чтобы вместить в себя всё человечество — чтобы принять каждого человека как личность со своими принципами, своими мотивами, своими проблемами и мечтами. Элизия любила узнавать новое — она хотела бы обхватить руками весь земной шар, чтобы обнять со всей любовью, заглянуть в душу каждому, чтобы прочувствовать саму сущность — но это было невозможно. Элизия любила недостижимые цели за горизонтом идеала, за которыми можно гнаться бесконечно, и вся Земля была её домом, и каждый её житель был её другом.

Элизия любила дождь — но иногда он заставлял промокнуть насквозь, когда идти было некуда и она сидела у дороги, замëрзшая, не зная, куда податься. Элизия любила ветер — но иногда он срывал с ног, не давая встать и продолжить путь. Любила жару — но иногда она обжигала ноги болью, заставляла мысли потяжелеть, горло пересохнуть. Элизия любила людей — но иногда они грубили, угрожали, пытались украсть её вещи или жизнь. Она любила мир во всём его несовершенстве, но мир не всегда любил её в ответ. Она была готова отдавать сколько угодно — но иногда руки, на которые она клала своё сердце, выкидывали его на обочину, как мусор.

Элизия была свободна, как перелëтная птица, пересекающая континенты. Но перелëтным птицам всегда есть, куда возвращаться.

Элизия открыла глаза — свет не слепил их, острый, словно заточенное лезвие. Свет растекался по комнате мягкими мазками гуаши, свет ложился на её щëки, пряди распущенных волос, кончик носа, длинные уши, не тревожа и не грозя. Элизия зевнула, потянулась руками — и перевернулась на бок. Было так тепло, мягко и уютно — вылезать из одеяльного кокона не хотелось, хотелось зарыться носом в пышные подушки, накинуть одеяло на голову и полежать так ещё.

В глубине квартиры мирно сопел чайник. Тихие, осторожные шаги приближались к ней — она слышала их, знала, кто это, но не открывала глаза — ждала того, что последует за вернувшейся тишиной.

Лëгкий, невесомый поцелуй — прикосновение губ к щеке, заставляющий выдать себя — она не могла продолжать притворяться спящей, когда собственные губы сами по себе растянулись в тëплой улыбке.

— Доброе утро, Элли, — голос, зовущий её, был нежным, как утренняя роса на луговых цветах, как оттенки бескрайнего неба равнин ранним утром.

— Доброе утро, — шепнула она, смотря на Эден — такую домашнюю, заботливую и ждущую её здесь, в этой квартире, из любого путешествия.

— Будешь чай? — Элизия снова закрывает глаза. Её девушка садится рядом, нежно перебирает пряди волос, говорит негромко, не заставляя выныривать из этого ленивого утреннего уюта — позволяя остаться в нём подольше. — Вода только-только закипела.

Элизия что-то мычит в подушку. Эден смеётся — едва уловимо, едва слышный смешок — и в своих мыслях Элизия пририсовывает к нему теплую, полную нежной любви улыбку.

Элизия любит весь мир — и весь мир её дом, но есть в нём одно место, которое она всё же любит чуть больше.