Неделя пролетела, как в тумане, то и дело прерываясь на звонки родителям и смену болезненных повязок. Радовало только то, что по совам эксперта заражение ему не грозило, только кожа будет долго заживать, но это уже было достаточно очевидно вещью, чтобы принять, как данность — не более того.

Эмоции глушили выписанные препараты и Бамблби бы соврал, если бы сказал, что принимает ровно отведенное количество, на деле же они непозволительно быстро заканчивались и это могло бы вызвать нешуточные подозрения со стороны мужчины, если бы не… парню было натурально стыдно за просьбу о подобной «помощи» у отца, но это по его мнению было лучше, чем замучить самого себя до изнеможения. А доставить ему нужные лекарства, пока Рэтчета не было дома — дело совершенно, как оказалось, не сложное.

— Я понимаю, что это не приведет меня ни к чему хорошему. — Крутя в руке очередную пачку ответил блондин в трубку телефона. Сидеть и разговаривать с матерью сейчас было тяжело, не только из-за сложившейся ситуации, но и из-за стыда перед родительницей, знавшей о том, что сын и муж делают за ее спиной. Би не мог винить ее в беспокойстве и трезво осознавал к чему может привести злоупотребление успокоительными веществами. Тем не менее принимал он их по мере необходимости и никогда не пытался выпить за раз сверх того, что ему прописывали, так что сам парень был относительно спокоен за свое состояние. Но он не мог гарантировать стабильности в недалеком будущем и на то у него были причины.

+++

Ни слова, о друг мой, ни вздоха…

Мы будем с тобой молчаливы…

Ведь молча над камнем могильным

Склоняются грустные ивы…

И только склонившись, читают,

Как я, в твоем взоре усталом,

Что были дни ясного счастья,

Что этого счастья — не стало!

(Из М. Гартмана)

— Было бы еще хуже, если бы я видел тело. — Смотря на закрытый гроб, едва различимо сказал Бамблби, чувствуя, как к глазам подкатываются слёзы.

Стояла немного пасмурная погода, тучи, если и собирались в плотную кучу, то практически сразу расходились в разные стороны. Находившиеся в зале люди становились невольными слушателями звенящей тишины, кажется, что даже мир снаружи замер, оставляя их без единого звука. Несмотря на то, что народа было достаточно много, голосов слышно не было — лишь едва различимый плач от куда-то сзади. Би то и дело поднимал глаза на высокий, расписанный потолок, надеясь, что сможет сдержаться до окончания процессии.

Вереница людей медленно двинулась к месту будущего упокоения. Звенящая тишина так и не собиралась отступать. Казалось, что все происходит в каком-то вакууме. Когда процессия удалилась от первоначального здания, ровно на столько, что бы то можно было видеть, как на ладони, выглянуло теплое солнце. День, как буд-то только-только начал свой ход и не собирался уступать свои законные часы сгустившимся облакам.

Чем ближе приближались к нужному месту, тем переменчивее становилась погода. Неожиданно поднялся, буквально, шквальный ветер, такой, который мог бы снести за собой заборы, но, как ни странно ничего не происходило, словно он не доходил до земли оставаясь на ветвях раскидистых деревьев, сгоняя к людям лишь едва ощутимую прохладу. Наверное, будь у Би более сильная вера в существование, хотя бы относительно паранормальных вещей, он бы подумал, что это душа так разыгралась, вот только та должна следовать за телом, которое так и не смогли найти в полностью сгоревших остатках дома.

Процессия двигалась с короткими остановками, на места которых указывал пожилой мужчина, за которым они и шли, все двигалось медленно, но когда мы подошли к повороту на кладбище, все как будто замерло — время буквально остановило свой неумолимый ход. Останавливаться каждый несколько минут не приходилось, хотя у Би несшего на плече гроб (с каждой его стороны по несколько человек) начало появляться ощущение тяжести по всему телу, хотя и не должно было по сути.

«Мое ментальное состояние сказывается и на физическом.» — Мелькнула резюмирующая мысль.

Поличным ощущением он мог сказать, что его ноги буквально засасывает, воздух липкий, тяжелый, какой-то густой, чем дальше они шли тем тяжелее становилось дышать. По веренице людей пошел шепот, кажется, испытывал это не только он сам, но непонимание начало распространяться и на других присутствующих. Когда дошли наконец до могилы, поставив гроб для последнего прощания, образовалась опять эта звенящая тишина.

Люди молча глотали слезы, смотря на фото улыбающегося, полного жизни, молодого по сути мужчины, только порывы ветра раз за разом разрывали эту тяжелую тишину.

Когда пришло время опускать гроб в могилу, блондин подошел чуть ближе остальных, внимательно рассматривая фотографию, перед глазами как на зло встала пелена из слёз, хотя он обещал сам себе не плакать, легче от этого никому не станет. Не без труда, подбирая слова, которые прежде прокручивал в голове, полицейский не мог собрать их в единое целое.

— Прости меня за все. — Единственное, что он смог выдавить из себя, прежде чем слёзы потекли по щекам, скатываясь каплями и разбиваясь о землю после падения.

И все вокруг как будто ожило: звуки вернулись и шелест листвы, и поскрипывание веток, и щебет редких птиц — не остались не замеченными. Потому что стоящие люди буквально переглянулись между собой с недоуменным и немного напуганным видом.

На ум пришла фраза, которую Оптимус как-то сказал на очередном миролюбивом собрании, при этом заговорчески улыбаясь, что само по себе довольно редкое зрелище.

«Так хочется вас всех собрать и посидеть той старой шумной компанией…». Вот и собрал он всю компанию, как и хотел, вот только кто же знал, что соберет он ее лишь на своих похоронах.

Листья шумели уныло

Ночью осенней порой;

Гроб опускали в могилу,

Гроб, озаренный луной.

Тихо, без плача, зарыли

И удалились все прочь,

Только луна на могилу

Грустно смотрела всю ночь.

Алексей Плещеев «Могила»