Сначала он не замечает его, но слышит. Юноша, мальчик почти, стоит тростинкой за мягкими языками свечей. Грубая ряса наверняка скрывает под собой что-то соблазнительное, как и бывает это обычно у таких вот мальчиков-тростиночек. Он выглядит столь невинно, распевая своим невероятно чувственным ртом нудные молитвы, что у Деймона дергается глаз.

Послушник красив, змеиные черты скрадывает надлом русых бровей и пока еще не сошедшая детская округлость. Одухотворенное лицо вызывает у Порочного принца яростное желание развратить, разложить, вымазать в собственной похоти. Преступление против королевства — держать такое невинное в глухости септ. Копна светлых волос, даже издалека, видится шелком, длинные пальчики складываются в замок, на особо высоких нотах напрягается тонкая шея. У мальчишки только-только пробивается первая щетина, ее почти не видно; о том, что она есть, указывает маленький надрез от бритвы на подбородке. У Деймона во рту собирается слюна от вида розовой полоски раны, провоцирует нежная кожа на похабные мысли. Юноша тонок и звонок, напоминает узким разворотом плеч Караксеса, так же наверняка ужом вьется и раскачивается туда-сюда при каждом шаге.

Деймону даже становится интересно, уж не нагулял ли его братец на стороне какого бастарда: больно внешность у объекта его вожделения характерная. Мальчик не гнется под пожирающим взглядом, все стоит как стоял, своим невозможным ртом распевает хвалебные оды Матери. А хотелось бы принцу, чтоб пели так же ему. Пока возносят молитвы благочестивые служители септы своим богам, чернит Деймон послушника в фантазиях как может. 

Бедное дитя. Творит брат короля с ним в мыслях страшные вещи, раскладывает прямо на полу септы, вылизывает беззащитно торчащие уши, бесконечно длинные ноги укладывает себе на плечи, трахает под мелодии песнопений податливое нутро. 

Тычок локтем в ребра спускает его с небес на землю.

— А ну-ка прекрати! — шипит на него Визерис. — Я этот взгляд знаю, пожалей и себя, и людей. Я фантазий твоих не вижу, но мне и отсюда чуется, что ты там делаешь.

— Плохо ты смотришь, брат мой, я молюсь и усердно, — с оскорбленным видом фыркает в ответ Деймон.

— От твоих "молитв" идолы краснеют. Помяни мое слово, если из-за тебя нас гнев Богов новым Роком накроет, я тебя в темнице запру и заставлю благочестивые трактаты писать. До конца жизни! 

— А может, еще и в септу служить отправишь? — смешком выбешивает короля принц. — Коль так, я готов, вот хоть сейчас прямо.

— Ты от меня такой милости не дождешься, — их шепот исходит уже на полноценный голос, катится эхом по высоким сводам. Визерис натыкается взглядом на старого септона, похожего внешне на мопса. Тот смотрит на них с неодобрительным прищуром, во взгляде проскальзывает немое осуждение.

Чувствует себя король нашкодившим ребенком, кивает зачем-то с извинительной улыбкой старику и вновь устремляет свой взгляд на исполинские статуи. Деймон разочарованно вздыхает: пока он с братом препирался, ускользнул от него юный послушник, будто и не было никого. На место юноши приходит двухметровый детина с тупым лицом. Все настроение в прямом смысле падает в сторону каменного пола. 

— Вставай, Деймон. Думаю, Боги нас услышали.

— Меня нет, я останусь. Хочу, знаешь ли, еще помолиться за благополучное вынашивание твоего сына.

— Я ценю такую заботу, но уже поздно, идем.

— Я хочу помолиться.

— Брат.

— Я хочу.

— Ну и катись в Пекло, — бубнит себе под нос Визерис и, подхватив под локоть свою беременную жену, оставляет Порочного принца одного в холодных стенах божьего дома — ждать снисхождения приглянувшегося мальчишки заново.

Следующую неделю доводит брат короля свою семью до истерического смеха. Таскается, как верный последователь Семерых, в септу каждую вечерю, после многочасовых богослужений летит драконом в самый низ Блошинного Конца и трахает всех, кто попадается под руку. К седьмому дню не шарахаются от него только парализованные, ибо не могут, один лишь виновник помешательства ведет себя так, будто и не видит масляного взгляда, скользящего во все складки его одежды.

Деймон уже живет в септе, вызывая нервные смешки у прихожан, больше так продолжаться не может. Он ловит за локоть одного из септонов, с пристрастием практически вытряхивает из бедного старца, как зовут послушника. Дрожа, как осиновый лист, старичок блеет:

— Да кто ж знает, он своего имени не говорит. Мы его Маленьким монахом зовем, он самый младший тут.

— Пусть приходит ко мне сегодня с проповедями, желаю слушать, — приказывает принц, септон вскидывается в удивлении. Рухнуло где-то, видать, древнее святилище Семерых, ежели Деймон Таргариен в праведники заделался.

Маленький Монах мнется в дверях, как девственница пред брачным ложем. Это сравнение кажется принцу невероятно подходящим.

— Проходи, — кивает он в сторону кресел у дубового стола, — садись.

Юноша проскальзывает мимо него, обдает запахами ладана и невинности — Деймона ведет от такого сочетания. Годы выдержки спасают распаленное тело и рукам волю не дают. Они садятся напротив друг друга, послушник укладывает большой талмуд себе на колени, теребит переплет. Ему некомфортно в богато обставленных покоях, и будь его воля, он бы вообще сюда не пришел. Не надо быть провидцем, чтобы считать это с напряженной позы.

— Не съем я тебя, — улыбается Деймон с хитрый прищуром. — Много, наверное, обо мне всякой лжи слышал?

— Говорят, если вам кто-то не понравится, так вы сразу человека жизни лишаете, — отвечают ему на удивление честно.

— Говорят, драконов доят, — фыркает принц. — Ты в такие россказни сам-то веришь? — юноша мотает головой, от этого движения ниспадают на высокий лоб завитки светло-русых волос. У мужчины чешутся руки убрать пару прядей, запустить пальцы в гладкость до запястий, но он только улыбается глазами, ободряюще кивает: — Прекращай трястись и почитай мне, мальчик.

— Что желает слушать Ваша милость? 

— Да что посчитаешь нужным. Для начала посмотрим на твое искусство чтеца, — он тянется рукой к старинному тому, невозможно близко к пальцам послушника оглаживает переплет, цепляет обложку, раскрывает на случайной странице. — Вот хоть это.

— Благословение Отца, — начинает юноша, и дальше Деймон его не слушает. Пересаживается за стол, разваливается в кресле, складывает руки в замок на животе и смотрит. При близком рассмотрении мальчишка кажется ему еще красивее. Красота эта по-мужски остра, будь он действительно одним из Таргариенов, был бы самым желанным для придворных девиц. Послушник облизывается, его рот сохнет от долгого чтения. Меж четко очерченных губ, увлажняя, мелькает розовый язык. Простое движение отдает принцу под парчовые одежды ярким возбуждением. Ожидаемо.

Скрытые столом руки скользят под складки камзола, тянутся к вставшему уже члену. Маленький монах так увлечен текстами, что не замечает даже, как меняется дыхание его слушателя, как шуршит тихо от трения плотная ткань штанов. Поглощенный священными строками, он проникается молитвами настолько, что окрашивает высокие скулы нежный румянец, глаза наливаются влажностью. Только-только сломавшийся голос дрожит, звенит святой невинностью. Принцу думается, так же этот голос должен дрожать на высоких нотах, такой же румянец — покрывать впалые щеки, когда разложит он мальчишку прямо на этом столе. Фантазии летят неудержимо, подливают масло в огонь вожделения.

Страницы старого тома слипаются меж собой, чтобы перевернуть очередной лист, послушник подносит тонкие пальцы ко рту. "Оближи их, давай, ну же", — стонет про себя Деймон. Как на отзыв к его просьбе, проходятся подушечки по плоскости влажного языка. Брат короля готов позорно спустить в ту же секунду, дергается неловко, скрежещет ножкой кресла о пол.

Юноша отвлекается от чтения, вскидывается на принца, сталкивается с ним взглядом. Проваливается Деймон в оргазм с каменным лицом. Ему есть чем гордится: в нем не дергается ни один мускул, даже дыхание не выдает происходящего. Послушник смотрит растерянно, не знает, продолжать или нет, сбитый на середине молитвы неожиданным шумом. Он не смущен, не испуган — мужчина делает вывод, что остался незамеченным.

— Очень одухотворяюще, — выдыхает Деймон, не отводя взгляда. — Хорошо читаешь, мальчик, у тебя талант, — в штанах у него липко и мокро, в достоверность сказанного. — Приходи завтра в то же время, выбери по своему вкусу что-нибудь столь же... увлекательное.

******

В один из литературных вечеров Деймон сидит в одном лишь халате на голое тело. Он только что после омовения, от пара горячей воды в покоях влажно, камин пышет жаром, ставни закрыты, и Маленький монах тут же покрывается бисером пота.

— Если жарко, сними верхнее облачение, — советует принц с мнимым участием.

— Не принято оголять себя при персонах королевской крови, Ваша милость, — растерянно вскидывается послушник.

— Я никому не расскажу, — смеется в ответ Деймон, встает с кресла, огибает стол. — Хотя бы ворот ослабь, я не говорю тебе догола раздеться.

Юноша вспыхивает нежным румянцем, как ребенок. Реакция то на слова или на жар камина — непонятно, но он послушно кладет книгу на стоящий рядом стул, тянет веревочки на вороте. От влаги узел никак не поддается, пальцы скользят по бечевке, в неловкости своей слишком он торопится, еще больше затягивая шнуровку. Мужчина стоит, оперевшись бедром о стол, впитывает яркое смущение на молодом лице. Ждет, скрестив руки на груди.

Минуты длятся, а с места дело не двигается, в полном отчаянии вскидывает маленький монах омуты светлых глаз, надламывает брови, расстроенный. Деймон заходится в предвкушении, вся ситуация играет, как по нотам.

— Подойди, помогу тебе, так уж и быть, — вскидывает с улыбкой руки. Под цепкостью ногтя узел поддается с легкостью, мужчина тянет в сторону многострадальный ворот, оголяя острый кадык и яремную впадинку. Они стоят близко, ровно настолько, чтобы мог брат короля дышать полной грудью запахом юного тела и вспревшей кожи и не спугнуть своим напором доверчивость чтеца.

В комнате оглушающе тихо, не слышно ни пения птиц, ни треска поленьев в камине. Воздух становится вязким, патокой искрящего напряжения ложатся фантазии Деймону на грудь. Он почему-то уверен, что под грубостью ткани ничего нет, стяни с покатых плеч уродливость рясы — и предстанет перед ним вся соблазнительность наготы.

Жилистая шея под его руками влажная от пота, прозрачные капли манят накрыть ртом, сжать пальцами посильнее, чтобы наутро расцветали метками на коже багровые синяки. Мальчик стоит не двигаясь, сосредоточено рассматривает рисунок на халате. Края одежды сходятся только на талии, прихваченные поясом. В таком положении, хочешь не хочешь, натыкался бы взгляд на открытую грудь и покатость пресса. Но Маленький монах упорно отводит глаза от обнаженности. Святая невинность. Святость эту хочется Порочному принцу рвать зубами на куски. Обращая на себя внимание, тянет он ворот ниже, из-под серой ткани выглядывают острые лезвия ключиц. Нижняя рубашка до сих пор так и не показывается.

На этом пора уже самому остановиться, иначе разденет мужчина его догола, разложит на этом полу и трахнет не церемонясь.

— Так достаточно, — голос Деймона хрипит, мальчик вздрагивает, будто очнувшись ото сна, потирает ладонями открытую кожу.

— Благодарю, Ваша милость.

— Будешь должен, — улыбается с хитростью.

Сегодня они читают Историю домов Вестероса.

***

За долгие вечера Маленький монах прочитывает ему половину священных книг. Каждая строчка под аккомпанемент похабных фантазий Порочного принца звучит из уст мальчика почти кощунственно. Все меньше меж их креслами расстояния, бывало, сталкиваются они коленями, треплет его Деймон по голове. Вставая с места, будто нечаянно опирается на чужое бедро ладонью.

Прикосновения вошли в обиход их встреч плавно, большая часть из них сочится целомудрием, призвана раскрыть юный разум к влиянию, расслабить, усыпить покрывающую послушника наивность. Другая же доля касаний отдает откровенным вожделением, нацелена поставить юношу в неловкое положение, обещает золотые горы и моря блаженств. Качает на волнах ожиданий Порочный принц Маленького монаха, чает помутить воду в его душе и ни капли стыда за это не испытывает.

Приходит в этот вечер будущий септон совсем растерянным, с давно уже прочитанным томиком, смотрит, не зная, что делать в такой ситуации.

— Чтения не осталось, Ваша милость. Все прочитано.

— Неужели? — притворно удивляется брат короля. — Как же так вышло?

— Ваша милость...

— Деймон.

— При всем уважении, Ваша милость, не позволено. Вы королевской крови. Я не ровня, — хмурит Маленький монах светлые брови, смотрит исподлобья.

При всем уважении. Уважения в поведении мальчика предостаточно, Деймон уважением этим скоро плакать будет. Все кругом этим уважением трехлятым пропиталось. Что-то надо решать, действовать по-другому, идти в обход, постучаться с тыла. Он мог бы, несомненно, надавить, подчинить, заставить: вести себя грубее, действовать не так деликатно, — но брат короля обольститель, а не насильник. Он закроет глаза юношеской наблюдательности, ослабит внутреннюю недоверчивость и подождет, когда раскроется послушник достаточно, чтобы охотно принять в себя весь жар Деймоновой похоти.

Порочный принц берет, несомненно уважительно, юную руку в свою, накрывает ладонью тонкие пальчики, оглаживает подушечками пергамент кожи на запястье. Чувствует бешеный ритм трепетного пульса.

— Ты как друг мне, как самый близкий человек моему сердцу, — Деймон врет вдохновенно, как не врал собственному отцу, прикрывая по малолетству свои детские шалости. — Если не можешь пока перейти эти устои, то простого «мой принц» будет достаточно.

— Да, мой принц.

— Славно. Пойдем, выберем что-то из королевской библиотеки.

***

Послушник тянет тяжелую книгу за корешок, окидывает взглядом раскрытые страницы и кивает на что-то одобрительно. Деймон заглядывает через его плечо и хмыкает.

— Астрономия?

— Мне она нравится, но некоторых звезд из башни септы не видно. А тут даже карта есть, смотрите, — он кладет тяжелый том краем обложки на одну из полок. Раскрывает на развороте с иллюстрациями точек звездных светил и обводит тонким пальцем одно из созвездий.

— Как оно называется? — Деймон прекрасно знает, на что он смотрит, и ему не нужны повторения того, что ведает каждый принц с самой юности, но почему-то такие уточнения хочется задавать все чаще. В ответ на вопрос Маленький монах оживляется, начинает будто светиться изнутри, перехватывает книгу поудобнее и встает так, чтобы брату короля было видно, на что конкретно он указывает.

— Это Фонарь Старицы. А это Ледяной Дракон, его глаз всегда указывает на север, а хвост на юг, по нему легко ориентироваться в пространстве.

— Никогда не замечал этого, — врет Порочный принц. В свое время он всматривался в ночное небо до рези в глазах, выбираясь из очередной стычки или заплутав по молодости в лесу. — В картах я не сведущ, легче бы было, если бы ты показал мне вживую, — брат короля тычет наугад в одну из точек на карте. — Как еще раз? Пламенный дракон?

— Ледяной, и это Меч Зари, мой принц. Я сам путаюсь. Нам преподавали только по картам, но в небе я рассматривал их сам из окна. Точнее, то, что удавалось разглядеть.

— А хотел бы увидеть все? — Деймон замечает мечтательный огонек в глубине радужки и цепляется за него, как за ниточку, торчащую в клубке мальчишеской закрытости. Потяни за нее — и кто знает, быть может, раскроется Маленький монах полностью. Брат короля обдумывает эту мысль весь оставшийся вечер, а потом заказывает себе дубликат ключей от смотровой башни и части крыш Красного Замка.

***

Библиотека прочитывается планомерно и с завидной скоростью. В один из дней, не успев дочитать очередной том до закрытия ворот в замок, мальчик с грустью закрывает книгу и гладит разочарованно пальцами переплет.

— Хочешь продолжить?

— Если мой принц позволил бы, но нужно возвращаться. Септа закроется через четверть часа, надо успеть.

— Ты никогда не сбегал по ночам из-под взора наставников и не возвращался обратно под утро? — вопрос риторический, Деймон смеется взглядом. — Никогда не поверю, что ты настолько послушен.

Маленький монах отводит глаза, застигнутый врасплох точной догадкой, но сам улыбается, по-мальчишески задорно, искрится весельем. Искры эти цепляют Порочного принца за сердце. Деймон делит с юношей такие вот маленькие секреты охотно, привязывает к себе общими эмоциями. Под таким отношением послушник расслабляется, показывает себя из-под навязанного смирения и аскетизма. Брат короля дает ему все больше свободы. Зачастую в выборе чтения мнение юноши играет главную роль, обнаруживается талант к дискуссиям по философии и экономике. Мальчик вовлекается в диалог с большим желанием, обсуждение прочитанного будит в нем скрываемую экспансивность.

— На стене, у окна моей кельи есть сетка для плюща, ей не только я пользуюсь.

— Тогда проблемы не вижу, — послушник сквозит благодарностью, раскрывает книгу на закладке и читает дальше. Под звуки тихого голоса Деймон продолжает разбираться со своими делами. Финансирование Золотых плащей выбить нелегко, Отто держится за каждый золотой дракон с завидной жадностью, влезая не в свое дело, а Порочный принц как никогда чувствует свою ответственность за вложенные в руки судьбы. Пока все идет хорошо, Лиман отсыпает золото, не смотря на причитания десницы, но мечи стоило бы обновить. Погруженный в думы над проблемами экипировки, он не замечает, как в покоях становится совсем тихо.

Маленький монах спит с книгой в руке, забавно склонив голову и приоткрыв рот. Время и вправду позднее, пора и самому отходить ко сну, будить мальчишку и гасить свечи. Деймон стягивает с себя камзол, нижнюю рубашку, расшнуровывает кожаные сапоги. Оставшись только в одних штанах, подходит он к спящему юноше, присаживается на корточки, заглядывает в лицо. Тому снится что-то абсолютно счастливое, полуулыбка трогает тонкий изгиб чувственных губ.

Фигура послушника расслаблена, колени, разъехавшись в стороны, приподнимают натяжением подол рясы, оголяя союзку простой обуви. Деймон не может сдержать руки, интерес к верности своей догадки переполняет его до самой макушки. Он тянется к краям одежды, кладет ладонь на дубленую кожу сапог и скользит выше. Когда за гладкостью голенища натыкаются пальцы на тонкие волоски, принца прошибает жаром.

Септы и септоны проповедуют полный аскетизм, отречение от благ земных, ничего лишнего не тащат с собой по бренной жизни. И шосс под рясами не носят, видимо, тоже. Деймон не давит, порхает буквально над открытостью длинных ног. Мажет касаниями со всей осторожностью, оглаживает острую коленку, ведет выше. Тут уж по всем законам он должен нащупать хотя бы брэ, но чем больше позволяет себе принц, тем яснее становится: кроме рясы на мальчишке нет ничего. Привычное возбуждение облизывает низ живота, открывшийся нюанс, такой мелкий и незначительный, будит в теле мужчины самые похотливые из желаний.

На свой страх и риск Деймон берется за внутреннюю часть бедра. Кожа там нежная, как у младенца, под такой лаской откликаются сверху учащенным дыханием. Принц вскидывает взгляд на спящее лицо, ловит еле заметные изменения в мимике. Под тонкими веками двигаются яблоки глаз, излом бровей делает вид послушника молящим о чем-то, трогательные уши потихоньку заливает краска.

Брат короля чувствует власть над юным телом, под влиянием его вибрирует послушник ответными порывами. Но несмотря на яркость желания, он не зверь — брать спящего без согласия. В последний раз оглаживает принц худое бедрышко, оправляет вниз задравшийся подол. Вынимая из ослабших рук раскрытую книгу, треплет мальчика по плечу.

— Пора уходить.

Первое время послушник не понимает, где он, почему возбужден, отчего смотрят на него таким темным взглядом. Фантомное ощущение прикосновений горят на коже, Маленький монах в полусне тянется к настолько близкому сейчас Деймону, вскидывает руки в порыве огладить испещренную шрамами обнаженную грудь, вернуть ласку, дарованную в сладостных грезах, но сознание проясняется с отрезвляющей резкостью, не дает сотворить необратимого.

— Я, Ваша милость. Пора мне. Да. Я пойду.

— Иди, мальчик, иди.

Не видя смешки в довольном прищуре глаз, скользя на поворотах, послушник вылетает из покоев, как пробка. А Деймон долго еще оглаживает себя под отрывки воспоминаний о нежной коже и чувственной наготе, скрывающейся за грубой тканью.

****

Когда заходит он к себе в покои, то застает послушника за осмотром лежащей без ножен на столе Темной Сестры. Маленький монах, не смея касаться, скользит ладонями над сталью, очерчивает пальцами по воздуху рукоять. Порочному принцу кажется, что мальчик даже не дышит, а блеск восторженных глаз можно ставить вместо сигнального огня на башне Староместа.

Посмей коснуться его оружия кто-то другой, наглец лежал бы уже пригвожденный к полу сквозь глазницу кинжалом, но трепетность юноши вызывает лишь умиление, оседает где-то под ребрами.

— Нравится? — пугает он засмотревшегося послушника, ставит на поверхность стола баночку с жиром и продолжает полировку.

— Красиво, мой принц.

— Ты держал в руках меч когда-нибудь?

— Мы служители септы, наше оружие — наша вера, — Деймон ухмыляется заученности фразы. Из уст того, кто посвятит Семерым всю свою жизнь, слова звучат глухо и куце, без должного огня. Однако в глазах, облизывающих клинок по всей длине, полыхает драконье пламя. Брату короля импонирует такая реакция, он указывает пальцем на желоб в середине лезвия. Маленький монах вытягивает шею, пытаясь разглядеть лучше, что ему показывают, и обращается в слух.

— Это дол, — объясняет принц. — Он нужен, чтобы уменьшить вес клинка.

Бывало, в порыве родственных нежностей, рассказывал Деймон Рейнире разные истории о далеких народах, сажал себе на колени и показывал картинки из старинных книг, овладевая девичьем вниманием целиком и полностью. Но даже охваченная восторгом племянница не слушала его так внимательно, как юный послушник. Приоткрыв рот, впитывает в себя будущий септон каждое слово, смотрит на принца, как на Бога. Сейчас может вкладывать брат короля в открытый разум все, что душе угодно, и мальчик проглотит с послушным видом, воспримет на веру, еще и проповедовать пойдет.

Вечер пролетает за обучением теории мгновением. Деймон рассказывает о строении, положении рук и стойках. Цепляет мимолетом истории о своих боях, победах и поражениях, замечает в глазах юноши легкую грусть. И понимает его с одного украдкой брошенного взгляда.

****

— Ты знаешь валирийский? — спрашивает Деймон у юноши, осматривая корешки старинных фолиантов.

— Немного, мой принц.

— Учил в септе?

— Не совсем, слышал его в детстве, и сам иногда пытался разобраться. Ojenillen ñuhi zaldrīzi sīkudior masse skorī bantȳ, — тут же, в доказательство своих слов, как бахвальство, добавляет он фразу, услышанную где-то в дальних переулках города, от одного из смотрителей Драконьей ямы. Деймон смотрит на юношу, как на идиота, а потом хохочет громко и заразительно, на весь зал, от смеха откидывая голову назад.

— Я что-то не то сказал? — сквозь неловкость от очевидного провала фыркает мальчишка в ответ на взрывную реакцию. Глядя на светящееся весельем лицо, сам не может сдержать улыбку.

— Ты сказал, что трахал моего дракона семь раз за ночь, — утирает слезы принц. — Однако, вкусы у тебя специфичные, парень, — послушник краснеет как маков цвет, шмыгает носом смущенно, поворачивается к брату короля спиной. Деймон сует ему в руки какую-то книгу.

— На вот, почитай на досуге, может, пригодится, — погруженный в стыд, Маленький монах не замечает веселья в чужом голосе. Не глядя, в полном замешательстве, засовывает он томик в суму и достает только ночью, перед сном, лежа на жесткой кровати. С обложки смотрит на него название: "Обращение с драконами. Как различить период спаривания у особей".

Книга, не раскрываясь, летит в самый дальний угол, будит громким падением уже спящего соседа по келье.

***

— Где? Не вижу, — Деймон даже и не смотрит. Мальчик теснит его в сторону, заглядывает в телескоп, хмурится.

— Да вот же! — в порыве указать правильное расположение звезд тянет на себя брата короля за рукав. Порочного принца заполняет в груди что-то радостное и довольное: прикосновений так много, он даже жалеет, что не додумался до этого раньше. Прикинуться абсолютно тупым, дать юноше блеснуть знаниями и получить за это целую охапку мимолетных касаний — цена за такое на удивление мала.

— Это которая маленькая или которая большая?

— Там нет большой!

— Посмотри сам.

— Да Семеро. Где? — «В пизде», — веселится про себя Деймон. Настроение по высоте стремится к рассматриваемым звездам. Под ребрами будто колотит что-то, охватывает нежностью и теплом, внутреннее возбуждение откладывает отпечаток на поведение. Хочется дурачиться и подкалывать раздражающегося послушника все оставшиеся часы короткой летней ночи.

Пока мальчик вглядывается в трубу телескопа в яростном желании доказать собеседнику свою правоту, сам брат короля далеко от окуляра не отодвигается. Они стоят, прижавшись плечом к плечу, принц практически чувствует доносящийся до него легким ветром запах чистых волос и юной теплой кожи.

— Там только маленькие, — почему-то шепчет послушник. Деймон берется за тонкую талию, отодвигает Меленького монаха от телескопа ровно настолько, чтобы можно было заглянуть самому, не выпуская дрожащего тела из импровизированных объятий.

— Тогда та, которая желтая или белая? — спускается на шепот сам, опаляя нежную кожу на шее.

— Синяя, — послушник ежится, ветер порывает полы серой рясы. Деймон думает, что тому стоило бы одеваться во что-то менее удручающее. Грубость ткани царапает ладони, а худосочное тело в его руках дрожит по неясной причине.

— Я сейчас отодвинусь, а ты заглянешь и сразу поймешь, что синей там нет, — он двигает послушника еще ближе, прижимает к себе, пользуясь ситуацией, делясь теплом. — Вот прямо сейчас смотри.

Они сталкиваются головами: сунувшийся как-то слишком нервно к окуляру мальчик и еще не успевший отодвинуться Деймон. Последнему мажет гладкостью щеки по виску, Порочный принц сжимает ладони сильнее. Вместе с повисшим в груди звенящим и вибрирующим вдаривает в живот легким толчком возбуждения. Послушник почти ужом выскальзывает из объятий, смотрит загнанно куда-то мимо собеседника, поправляет слишком нервно рясу. Мямлит сквозь видимое смущение.

— Желтая, да, которая белая.

— Ты даже не посмотрел.

— Время, мне пора, правда, — сбегать вот так, похоже, входит у него в привычку. Брат короля смотрит сгорбившейся фигуре вслед, ладони его все еще обжигает слабым трением о грубость ткани.

***

— Пойдем, покажу кое-что, — заявляет он с порога и манит мальчика к причудливо сплетенным барельефам. Один из уступов выглядит подозрительно гладким, будто касались неоднократно холодного камня чьи-то пальцы. Под давлением часть стены отъезжает, словно дверь, со стороны юноши слышит Деймон восторженный вздох. Из проема зияет чернотой, но принц знает каждую ямку в ступенях, и огня ему не требуется.

— Там темно, тебе стоит быть осторожнее, — улыбка трогает тонкие губы, и брат короля шагает в проем первым. Лестница вниз крутая, свалиться с нее — раз плюнуть, мальчишка шагает медленно, держась за стены, нащупывает каждый уступ ногой с особой тщательностью. Однако в первом же пролете соскальзывает с покатой поверхности ступеней и падает в готовые к этому руки Деймона. Принц с удовольствием принимает на себя всю тяжесть юного тела, шарит в темноте по тонкой спине ладонями, выставляет ногу вперед, прямо меж худых бедер.

Поза удачная: юноша почти ложится на широкую грудь, балансируя на самых носочках, висит, цепляясь за крепкие плечи. В темноте все чувства обостряются, сердце у мальчишки колотится быстро, то ли от испуга за свою жизнь, то ли от такого тесного контакта. Деймону щекочет шею теплым дыханием, посылает по груди вниз стайку мурашек. Вроде бы он должен был посмущать мальчика да и поставить на место, это ведь шутка просто, окрашенная жаждой прикосновений. Настоящее будет потом. Но момент тянется непозволительно долго и с каждой секундой наливается остротой.

Где-то под горлом схватывает волнение, у самых ключиц. Принц понять не может, что его так взбудоражило, куда поспешило его хладнокровие в нынешний раз. Мальчик в его руках напрягается, пытаясь спуститься, елозит пахом о сильное бедро. Деймон сквозь осязаемое сожаление выпускает добычу из своих объятий. Дает послушнику больше места, встает чуть сбоку, направляет за руку, сзади удерживает от падения ладонью на тонкой спине.

Так и доходят они, за руки и в полной тишине, до самого конца тайного хода.

Своды подвалов Красного замка встречают прохладной мглой и слабыми отблесками сотни свечей. Деймон отпускает наконец влажную ладонь, медлит немного, позволяя мальчишке осмотреться получше да и самому прийти мысленно в порядок, идет к каменному выступу в стене. Там на тряпице лежит подобранное им оружие.

— Это не Темная Сестра, но с ним легче управиться, — протягивает он Маленькому монаху клинок, взвешивая его тяжесть в руках. — Как только постигнешь основы — он твой, — видя восторженный блеск в бездонных глазах, Деймон до краев заполняется довольством. Меч и вправду красив, будь он мальчишкой — носил бы его как трофей везде, ни на секунду не расставаясь. То, что ковали его специально для юноши, принц упускает. Этот факт даже для себя пролистывает как ненужное уточнение.

Почему-то ни один из предложенных оружейником вариантов не нравился Деймону категорически. Этот тяжел, этот велик, этот — смешно даже, не красив и в почти мужских руках мальчика будет смотреться не к месту. В этом слишком много от его создателя, и принц решает: раз так, сделает эскиз сам.

От того, как ложатся в тонкие пальцы изящные изгибы рукояти, чувствует брат короля почти осязаемое удовлетворение. Смотрит, как освещает восторгом лицо, приоткрываются тонкие губы, как топит прозрачную радужку глаз шальной зрачок. Мальчик прекрасен в яркости своих чувств, и Деймон подхватывает счастье, как чуму, через воздух. Он замечает, что улыбается, только когда начинает сводить скулы.

***

— Ты ужасный ученик. Хуже я еще не видел.

— Каков учитель... — Деймон на провокацию не реагирует, она его даже и не задевает. Лишь вызывает усмешку. Принц вскидывает деревянный клинок и легко выбивает из рук послушника оружие.

— Меч должен быть продолжением твоей руки. Руки же ты не скидываешь, как ящерица хвост?

— Да как я могу его удержать, если мне надо за ногами следить? Я слежу за мечом — ты ругаешь за стойку, я слежу за стойкой — ты пеняешь на меч! Я либо тупой, либо хромой, либо безрукий — определись уже, кто я.

Деймон смеется на весь зал раскатистым смехом. Переход в обращении на «ты» смывает в нем желание выпороть мальчишку за тугодумность и невнимательность. Они встречаются теперь гораздо чаще, облюбовав себе под сводами подвалов Красного Замка место для уроков. И брат короля зачастую не без удовольствия примеряет на себя роль учителя фехтования.

— Стойка — начальный уровень, этому детей учат, а я не вижу, чтобы тебе было десять лет.

— С твоими объяснениями я отупею до нуля лет, и будешь качать меня на руках, как младенца, — принц на такое заявление ухмыляется. Он бы его и сейчас на руках потаскал, как принцессу какую. Но послушник не дева, и Деймон вздыхает от сожаления.

— Подарю тебе тогда погремушку в виде меча.

— Как мило, как раз выколю себе ею глаз.

— Не попадешь, ты и сейчас-то больше на ветряную мельницу похож — так мечом махать. Сразу видно, истинный септон: крутишь им, как кадилом.

Они препираются так не в первый раз. В отличие от прочтения книг, юноша во владении оружием гением не был, а Деймону обучать до этого своих избранников не приходилось. В расстроенных чувствах от очередного провала, послушник нередко брался за крепкое словцо, рвал и метал, забывая на время о своем стеснении и почтении к королевской крови. Деймон бесился бывало еще чаще, но будучи старше и опытней в проявлении эмоций, редко когда по-серьезному охаживал мальчика криком или руганью.

— Я хочу попробовать то парирование, описанное в книге, которую я унес с собой вчера, — послушник красный от пота и злости, движения становятся все отчаяннее и дерганее, по заострившемуся лицу отчетливо видно — его раздражает буквально все, а прежде всего своя неуклюжесть.

— Рано еще, ты на ногах еле держишься.

— Я хочу, — это абсурд, сегодня тренировка проходит ужасно, и вкладывать в забитую неудачами голову новые движение — как воздух сотрясать. Но требовательный тон отзывается в Деймоне чувством дежавю. Пока он не может понять, откуда оно и с чем связанно, однако чуть не сдается под юношеским напором. «Да чтоб ты так меня хотел, как это чертово парирование», — ругается он про себя, но вслух говорит:

— Завтра.

— Деймон, — в голосе сквозит чуть ли не обида за высказанный отказ. Привыкший к ласке и потаканиям мальчик чуть ли не топает ногой, как ребенок. В глазах плывет белым маревом злость. Изможденный неудачами и замыленный одними и теми же повторениями юноша, очевидно, перекладывает свои эмоции на того, кто ближе: хватается за безделицу, как за бревно утопающий, смеет дерзить и в расслабленности их отношений кусает, забывшись, руку, что его гладит.

— Завтра.

На следующий день мальчик не приходит.