Деймон за ним не посылает. Пусть перебесится, в таких эмоциональных взрывах видится принцу его же влияние. Вне всякого сомнения, юноша ведет себя недостойно перед лицом королевской крови и наставником по оружию, но яркая вспышка показанных чувств и выраженная нотка агрессии неожиданно ложится на их взаимоотношения мягким покрывалом расслабленности поведения. Мальчик проявляет себя с тех сторон, что раньше были скрыты скованностью и расстоянием, не боится и не трясется больше. Деймона гладит изнутри довольством, он видит в мальчишке себя самого, дерзкого на язык, наглого, готового бросаться в самое драконье пламя. Пусть это только начало, но первый камень из потока грядущего оползня летит в пропасть, формируя внутренний стержень Маленького монаха.

Порочный принц уверен, что эта разлука сыграет против самого же послушника. У него самого полно дел, и он уж точно сможет пережить отсутствие некоторых встреч, а вот что будет чувствовать мальчишка, сам себя лишивший удовольствий и общения — большой вопрос. Наверняка прибежит рано или поздно в крепкие объятия, изголодавшись по насыщенным вечерам. Деймон представляет себе их встречу в красках, практически чувствует в легких запах трав и чего-то характерно юного, чем пахнет светлая кожа его ставленника.

Приструнить мальчика стоит, вне всякого сомнения, но и ему надобно урвать свое, хотя бы часть. Быть может, заставить его читать те трактаты о любви в супружеской постели? Вслух и с расстановкой? Мальчик наверняка будет краснеть и заикаться на очередном абзаце, и он заставит его перечитывать все заново, пока текст не будет уяснен, а голос не перестанет дрожать. Но уж Деймон позаботится, чтобы Маленький монах с позором провалил вверенное ему задание.

Он сядет ближе, определенно, вставая огладит крепкое бедро, скользнет чуть выше обычного, и послушник будет задыхаться от неосторожных прикосновений. На принце не будет рубашки — он еще не знает, чем это объяснит, но мечты уже летят неудержимой волной. Жар от его кожи заденет нутро юноши внутренними вибрациями, а текст будет самый пошлый, с намеками на запретную страсть, обязательно с иллюстрациями на полях и пикантными уточнениями, приписанными пером поверх строчек.

Шнуровка на штанах развязывается, рука скользит под кромку ткани, неспешно оглаживая вставшую от фантазий плоть.

Все это подготовит почву для него, он примет замученное вожделением тонкое тело в свои руки и скроет его в простынях своей постели. Будет любить изнеженность и невинность до утра и после, обернет эту ситуацию в свою пользу и выжмет из недоступности объекта своих желаний все ему причитающееся.

Кулак на члене уже совсем мокрый, и движения, быстрые и хаотичные, посылают по животу острые вспышки наслаждения.

Или он оденет его в кожу и шелк, богатые одежды, достойные членов его семьи. Кинет ему в руки ткани и кружева и заставит раздеться прямо у него на глазах. Он будет смотреть долго и жадно на то, что скрывается под грубостью и аскетизмом септонской робы. Трахнет соблазнительность изгибов взглядом, так, чтобы мальчишка почувствовал, понял, чего от него хотят, и сам притянул его руки к себе. Деймон возьмет его, разодетого в бархат и королевские цвета, и юный септон так или иначе даст ему желаемое, а принц будет нежен и страстен и... и...

Пальцы орошает белое семя. Брат короля выдыхает сквозь стиснутые зубы и откидывается на спинку кресла, в котором провел последние полчаса, мечась в пожаре вожделения. Вне всякого сомнения, что-то из представленного следует провернуть уже сейчас, но более деликатно, без такого напора. Мечты мечтами, однако спугнуть совсем юное создание желания нет. Пока он подождет. Всему свое время.

***

— Что тревожит тебя? — Мисария вкладывает в широкую ладонь склянку с мутной жидкостью, отмечая про себя: на сгибах пальцев мальчишеская кожа покрыта шершавыми мозолями. — Ты давно был у принца?

Маленький послушник отводит взгляд, и на лице его мелькает смесь раздражения и грусти. Бледная пиявка гладит тонкими пальцами только что подстриженные волосы: она давно не посещала септу, другие дети также требовали ее внимания, бойцовские ямы путали все планы, и на такие простые свидания не оставалось времени.

— Я слышала, ты читаешь ему уже около трех месяцев. Как проходят ваши вечера? Ты же не даешь ему раскрыть все твои секреты?

— Нет, что ты, я осторожен, как и всегда — голос мальчика тверд, и женщина немного удивляется, откуда в тихом и скромном по обыкновению тоне подопечного проявляется сталь. Мальчик даже смотрит по-другому, ведет себя уверенней, где-то внутри прозрачных глаз мелькает на долю секунд характерное пламя. Мисария хмурится: нахождение в Красном замке оставляет на юноше слишком сильный отпечаток. Как бы не кончилось все бедой, думает она, но вслух говорит только:

— Ты должен понимать, сети мои простираются везде, но в замке я могу не успеть защитить тебя, если будет нужно, — тут Бледная пиявка кривит душой. — Будь осторожен, мой мальчик, драконье пламя сжигает. Как бы ты ни был уверен во всем, но твое должно оставаться внутри и уйти с тобой в могилу.

— Принц добр ко мне, — в голосе сквозит неприкрытая надежда, — он не будет причинять мне боли.

— Нет ничего ужасней немилости королевской семьи, как и их любви, — мальчик лишь хмыкает в ответ, явно имея свое представление на этот счет. Такое сопротивление вызывает в Мисарии бессильную растерянность, Маленький монах, в былом согласный с ней во всем, нынче ставит ее слова под сомнения, и это причиняет ей дискомфорт. С четкой ясностью она понимает — юноша падает в сети Порочного принца со скоростью рушащихся стен Харенхолла. Ее пташки доносят ей о каждой встрече ее подопечного с братом короля, но пока все выглядит вполне невинно. Однако не в правилах тех, кто вершит судьбы дворцовой знати, закрывать глаза на собственные предчувствия. Для чего нужны эти встречи на самом деле неясно: быть может, что-то скрывается под флером легкой интимности действий Деймона, и он на деле играет в свои закулисные игры.

Так или иначе, ей стоит убедиться, что даже если все происходящее всего лишь желание Порочного принца заполучить еще одну красивую вещицу в свою гостеприимную постель, это не повредит ее планам.

— Будь осторожен, о большем не прошу, — целует она подставленный лоб, оглаживает в последний раз шелк волос. — Тебе стоит воспользоваться моим снадобьем, — улыбка ложится на тонкие губы, раскосые глаза же не выражают никаких эмоций.

— Ты придешь еще?

— Быть может, через несколько недель. Если что-то случится — дядюшка передаст от тебя весть.

***

Второй вечер Деймон проводит в кругу родни. Визерис на удивление бодр и весел, Эймма страдает от приливов жара, и это отпечатывается изломом бровей на нежном лице, но стойкая женщина лишь обмахивается веером, смеясь на попытки мужа облегчить ее дискомфорт. Тот дует ей со всей силы в влажное от испарины лицо и совсем нее помогает. Это тихий ужин, где их всего четверо, не считая плода во чреве королевы, хотя кажется, сам король уже вполне мнит его полноценным членом семьи.

— Мейстеры уже сказали, когда точный срок? — Деймону не столько интересно, сколько хочется зацепиться за разговор на том конце стола. Жена его брата оглаживает живот.

— Мой сын появится на свет через три луны, — опережает ее Визерис. Эймма в улыбке поджимает губы: «Он очень воодушевлен», — шепчет она беззвучно с хитрым взглядом, и Порочный принц принимает правила игры, отвечая так же:

«Уже дал ему имя?»

«Бейлон»

«У-у-у-у-у», — тянет Деймон, вскидывая на брата смешливый взгляд из-под приподнятых бровей.

— Я вам не мешаю? — улыбается Визерис. — Быть может, дать вам обсудить меня за моей спиной, а не в лицо?

— Отец хочет устроить в честь наследника турнир, — Рейнира теребит золотое кольцо на пальце, подарок Порочного принца. — Ты будешь участвовать? Я бы хотела, — девочка смотрит дяде в глаза, уголки губ ее приподнимаются. Наклоняя голову, она смахивает волосы с открытого плеча за спину. Деймон думает отчего-то, что отрасти послушник такую же длину, они стекали бы гладкой волной с покатых мышц, в точности, как и у племянницы. Пред взором встает сразу же алебастр юношеской, манящей кожи, и обоняние улавливает галлюцинациями ноты свежего запаха. Он улыбается своим мыслям, и Рейнира принимает эту улыбку на свой счет.

— Коль ты хочешь, так почему бы и не порадовать себя развлечением, — диалог выходит сумбурный, не понимая такого ответа, принцесса хмурится и только хочет потребовать уточнений, как Визерис перебивает ее:

— Право, брат, давно у нас не было увеселений, а этот турнир будет самым большим за всю историю Вестероса. Ради своего будущего наследника я не пожалел средств, — он бережно оглаживает руку жены. Деймон лишь склоняет голову в знак согласия.

Рейнира догоняет его в коридоре после ужина, равняется с ним шагом.

— Ты так и не ответил, — голос ее звучит даже немного капризно.

— Тебя беспокоит, что Визерис так хочет сына?

— Ты уводишь меня с темы, — принцесса мнется на секунду. — Я беспокоюсь за маму, — этот ответ звучит более приглушенно. Девочка отводит взгляд в сторону, задумчивость ложиться тенью на совсем юное лицо. Деймон разворачивается к ней, укладывает ее ладошки в свои: они кажутся совсем хрупкими и не такими широкими, на них нет пробивающихся мозолей от рукоятки меча, а пальцы совсем не длинные, и лунки ногтей изящные, аккуратные. И это абсолютно не мужские ладони. Это не ладони послушника.

 — Эймма сильная женщина, — от уверенности в голосе девочка расслабляется, и ее скованные плечи опускаются вниз. — Бояться нечего, мейстеры позаботятся о ней, а она сама слишком любит жить, чтобы покидать нас, — Рейнира смотрит на него снизу вверх, маленькая и беззащитная, вызывая своим подавленным видом теплые чувства в его груди и Деймон всматривается в ее лицо. Взгляд скользит по округляющейся уже фигуре, пухлым губам и тонкой шее, наливающейся груди и бедрам, он отмечает про себя: племянница вот-вот расцветет и будет готова ко всем страстям взрослой жизни, но внутри оседает только семейными узами нежная привязанность.

Принц хмыкает в ответ своим ощущениям. Когда-то он задумывался забрать принцессу себе, как только та расцветет, вкладывал в их встречи и свои маленькие презенты подоплеку не просто родственных отношений, но сейчас он отчетливо видит — ничего внутри него больше не горит на все больше проявляющуюся возможность вступить с родной кровью в более тесную связь. Деймон по-отцовски уже оглаживает светлую Рейнирину макушку, как это делали Визерис и Эймма, пытаясь убрать знакомой лаской яркую тревогу.

— Сладкого сна, — улыбается он и уходит в свои, кажущиеся абсолютно пустыми, покои.

***

Когда пропускает послушник и третью встречу, в мыслях поселяется легкое беспокойство. По расчетам Деймона, вспышка юношеского максимализма должна вот-вот пройти, но даже намека нет на присутствие Маленького монаха рядом. Если случилось что-то с мальчишкой, брат короля хотел бы это знать. Неизвестность тревожит, оседает внутри маслянистой пленкой. Следом примешивается лютая скука.

— Очередной рейд, Ваша милость? Собрать всех на площади? — сир Харвин помогает принцу прикрепить плащ, передает в руки шлем. — Облава была на прошлой неделе, в городе тихо.

— Рад слышать. Не стоит, это обычный обход, не более.

В городе действительно на удивление безопасно. Не попадается в тени высоких домов и темноте узких переулков ни один подозрительный прохожий, ночь проходит в абсолютном спокойствии. Принц доволен этим, он горд собой и своими людьми, ему не стыдно вывести сюда и брата, и его отяжелевшую жену под покровом плащей. Сколь бы ни был мал и беззащитен вышедший в летнюю темноту житель города, он мог идти, не боясь подворотен и скрытых в них ужасов. Любой горожанин. Даже маленький септон.

Им кивают другие стражники, с некоторыми из них Деймон перекидывается немногословными репликами, и вся дорога скорее похожа на ночную прогулку перед сном, чем на что-то серьезное. На одной из улиц их караул сменяет другая пара мужчин, и брат короля идет с ними обратно до стен Красного замка, посчитав, что на нынешний вечер он себя уже достаточно занял.

— Выглядишь, будто тебя кошка высрала, — сир Обри даже не морщится на такое заявление своего напарника, лишь устало потирает ноющую переносицу. Деймон даже на расстоянии в еще одного стражника чует алкогольный перегар, но не обращает на такой непотребный вид внимания. Он сам позволил одному из своих верных псов отдохнуть от службы несколько дней, в честь избавления от бремени горячо любимой сестры, и, судя по всему, в Вестеросе на пару бочек вина стало меньше.

— Кейтлин не опьянела от твоего дыхания? — интересуется он и слышит в ответ смешок со стороны сира Беретана.

— Не думаю, что он вообще был дома все эти дни. Зато он в полном дурмане помочился на Коля, спутав его со стеной.

— Это достижение, достойное Золотого плаща.

— Жаль, что только на сапоги, Ваша милость, — бурчит похмельем с той стороны их нестройной шеренги. — Будь моя воля, я бы ему и ебало обоссал.

— Не такой уж у тебя длинный член, чтобы до его постной рожи дотянуться.

— Он подпрыгнет, — смеется Деймон, и ему вторит зычный гогот Беретана. Обри же только стискивает ломящие виски пальцами и проходит чуть вперед, отбиваясь спиной от скабрезных шуток.

***

Четвертый вечер принц думает закончить раньше обычного и отдать свое тело сну. Но простыни оказываются жесткими, а матрас твердым, и веки отчаянно не хотят смыкаться хотя бы в подобии легкой дремы. Деймон прислушивается к своим ощущениям: к сожалению, тело его совершенно бодро, — и он садится рывком на ложе, вдыхая ночной воздух полной грудью и потирая шею. В эти часы он только встречал будущего септона в своих покоях, и привыкший к такому расписанию разум не давал должной усталости, что смогла бы погрузить его в вынужденный отдых. Как по инерции, следом за мыслями о юноше цепляется взгляд за сверток на дубовом комоде — там, в ножнах, лежит его подарок Маленькому монаху. Внутри отдает отголоском приятной вибрации, и идея, как занять себя на часть ночи, приходит сразу.

Если и есть квинтэссенция стабильности в этом мире, так это скрытые за стенами низких домов пристанища продажной любви. Когда-то в далекие годы он приходил сюда к Мисарии, брал ее под жадные взгляды шлюх, или же пил наблюдая сам, угощая свою свору Золотых плащей выпивкой и удовольствиями после на славу выполненной зачистки улиц. Но сейчас девушка перевоплотилась в Бледную пиявку целиком и полностью, сбросила с себя даже то малое, что связывало ее с этим местом, и облеклась в интриги и козни. Деймон, в свое время считавший ее как минимум любовницей, как максимум возлюбленной, не воспротивился такому переходу и отпустил лисенийку из своих объятий. Только потому, думал он, что работает она на благо королевства и служит его брату вернее всех в этой прогнившей стране.

Поэтому, когда он видит ее фигуру, скользящую меж оголенных тел, даже на секунду не понимает, что она тут забыла. Мисария же движется в его сторону темной змеей и обвивает в приветствии длинными руками его шею.

— Мой принц, как я рада, — она целует его в щеку, и сухие губы мажут пустотой ощущений по бритой коже.

— Не думал тебя встретить, — улыбается он и целует в ответ. По привычке уже оглаживает тонкий стан, затянутый в белый лен, теснится ближе. Лисенийка вскидывает темные глаза, смотрит так, будто пытается залезть в душу.

— Не только септонские своды и высокие замки заполняют мой досуг. Меня везде ждут дела, — ее узкий рот дергается в кривой усмешке, черные угли взгляда прожигают насквозь.

— Всегда удивляли твои крайности, — Деймон выдерживает напор с присущей легкостью, цепляется за сказанные слова. — И как там Семеро? Процветают при твоем участии?

— Мой принц смеется надо мной, — притворно вздыхает женщина, в руках меж тем расслабляется, пропускает сквозь свои пальцы длинные белые пряди. — Богам нет дел до нас, а потому мы и плетем свои жизни с таким безрассудством.

— А что до людей? Все ли в порядке в твоих рядах? — Мисарию забавляет этот тон. Они будто и не в борделе стоят, а на светском приеме одаривают друг друга ничего не значащим вниманием.

— Все в рядах служителей тихо и спокойно, никто не болен и каждый полон сил. Король может не волноваться, молитвы целой толпы юных монахов обеспечат ему долгие лета счастливого правления, — принц в ее объятьях обманчиво спокоен, стоит расслабленно, смотрит поверх ее головы на совокупляющиеся тела.

— Что ж, желаю твоим пташкам легких крыльев, — и выпускает ее из своих рук. Пиявка понимает его без слов, оглаживает в последний раз предплечье и исчезает в толпе, оставляя бывшего любовника один на один со своими мыслями. Она сработала наверняка, сомнений нет, слова ее попали в плодородную почву, даря Порочному принцу ответ на незаданный вопрос.

***

Деймон закрывает глаза, скользит руками по тонкокостной спине. Мальчик под ним стонет усердно, как и положено служителю любви, но эти вздохи лишь отвлекают, не приносят желаемого наслаждения. Он вбивается сильнее, пытаясь приблизить себя к разрядке, зажимает юноше рот — так легче представлять на его месте другого. Перед глазами встает тонкая фигура в жестокой робе, под пальцами ощущается нежная кожа бедер, брат короля засматривается внутренним взором на абрис тонких губ, как они приоткрываются, красные, припухшие, слышит над ухом фантомом срывающийся голос. И тут же изливается внутрь дрожащего тела, не желая держаться дольше.

Оргазм опустошает и чувствуется чем-то неполным, возвращается Деймон в замок раздраженным, будто поманили его самой лучшей наградой, а в итоге оставили с подделкой эмоций. Секс должен был быть эпогеем этой ночи и дать ожиданию внутри попуститься, но слова Мисарии смазывали и так сомнительное теперь удовольствие в абсолютное ничего. Он понял четко и ясно: с юношей все хорошо, его не скосила болезнь, и держит на расстоянии от его покоев только упрямство и максимализм. А может быть, боязнь, что обратно его не примут после столь долгого отсутствия.

Порочный принц отсчитывает дни — всего четыре. Удивительно, как медленно и скучно тянется время, в противовес летящим вперед быстрым драконом минутам, проведенным с Маленьким монахом. Он уверен, что их встреча состоится уже скоро, и он должен быть к ней готов.

***

— Ты так бледен, — Мисария трогает пальцами острый подбородок. — Как твое здоровье?

— Это от недостатка божественного вмешательства в его тело, — играя бровями, комментирует с набитым ртом сосед Маленького монаха, забравшись с ногами на тонкий матрас. — Он ж раньше каждый день молился, аж рот рвал, а теперь один конкретный Бог его покинул. Ай, блядь! — в темную макушку тут же летит твердая кожура апельсина. Пиявка лишь улыбается на шутливый бой своих подопечных и помогает Гаю выпутать из спутанных волос яркую цедру. — Я твою маму рот нехорошо делал, — скалится он во все зубы и скрывается с гоготом в проеме двери, топая с грацией медведя подальше от праведного гнева послушника.

— Что-то тревожит тебя: может, стоит отринуть страхи и посмотреть опасениям в лицо? Ведь иначе поставленных целей не добиться, — она касается ссутуленной спины, и мальчик вскидывается на нее с каким-то отчаянием.

— Он не примет назад. Я укусил руку, что меня кормила.

— Ты уверен в этом? Принц разве давал тебе повод думать так о нем? Принцесса Рейнира славится своим крутым нравом и, однако, любима всей семьей, а все потому, что их связывает кровь, родство характеров и истинный интерес друг к другу.

— Я не гожусь в принцессы, — хмыкает послушник.

— Да тебя только в платье одень — и за тебя рыцари прямо на улицах драться будут, — гыкает из-за косяка низкий голос.

— Хочешь трюк? — юркой кошкой юноша пересекает комнату в один прыжок и останавливается перед застывшим в проеме Гаем. Тот, что-то заподозрив, открывает рот, но Монах опережает его. — Хорошо, — в зубы соседа вставляется яркий апельсин. — Але оп! — и дверь захлопывается, проталкивая сочный фрукт смачным хлопком дальше в полость.

— Фукин ты фын, — шепелявят из-за досок, но дверь обратно не открывается.

— Слава богам, я заглядываю сюда нечасто, — облегченно комментирует такую сцену себе под нос Мисария и продолжает: — Подумай над моими словами. На принцессу ты и впрямь не похож, но тебе не стоит думать о плохом, мне важно твое душевное благополучие. Даже если он и не позовет больше — не зарывай себя мыслями в песок, — она встает у коленей вновь севшего послушника, и тот утыкается в ее плоский живот головой, подставляя светлеющую макушку под нежные руки. Эта поза напоминает ей, как она утешала самого Деймона, когда тот пришел в бордель после одной из ссор с братом.

В нынешней ситуации она более чем понимает смятение ее подопечного: ломающиеся в нем стереотипы и обыденность серой жизни вводят его в ступор. Он забывается и корит себя после совершенных поступков, страшась последствий.

— Ты растешь, мой мальчик, — ее голос звучит вкрадчиво. — А вместе с тобой растет и ответственность за содеянное. Тебе стоит принимать и эту сторону жизни.

— Я приду — и что скажу? — скулит ей в диафрагму щемящей тоской. — Я наплевал на твой опыт, а ты не дал мне довести дело до конца? Я мальчишка, не умеющий держать себя в руках, а ты этого не понимаешь? Я пришел, учи меня опять? Или еще лучше: я, как избалованная девица, топнул ножкой, а теперь передумал, давай начнем все заново? Унизительно. А по-другому у меня и не выйдет. Меня нет слишком долго, это выглядит уже неподобающе, — он шмыгает носом. — Перегибаю палку. Думаю, он сам не хочет меня видеть, и это абсолютно понятно.

***

Деймону мнится, прогулки до чардрева стали уже для него обыденностью за эту неполную неделю. Еще только спускаясь со ступеней, он слышит тихий голос близкой подруги племянницы и замедляет шаг. Девочки постелили себе покрывало в корнях дерева, и голова Рейниры покоится на коленях дочери Хайтауэра с завидным удобством. Та читала вслух «Десять тысяч кораблей», но сейчас, похоже, отвлеклась от предания, втолковывая что-то в хорошенькую головку недовольной чем-то принцессы.

Деймон вспоминает, как читал эту книгу Маленькому монаху и как обсуждал ее с ним весь последующий вечер. Послушник посчитал историю глупой и долго фыркал от накативших смешков на каждое упоминание очередного переселения. В конце смех передался и принцу, и книга так и не была дочитана, погребенная под абсолютно неподобающими шутками и глупыми высказываниями. Тогда он снова почувствовал себя как в юношестве, а от того, как хитро блестели прозрачные глаза и как на каждую шутку будущий септон вкидывался на него всем телом, ожидая реакции, впервые шевельнулось в груди теплотой чувство умиления.

Сейчас, по всей видимости, разговор, отвлекший племянницу и ее компаньонку, кажется девочкам вполне серьезным для их юных лет. До Деймона долетают обрывки фраз: «Я хочу летать на Сиракс и есть одни пирожные», «...Рейнира», «я не шучу...», «сварливая...». На секунду Деймон раздумывает, не присоединиться ли к такой ленивой перебранке, поделиться своим мнением насчет видения племянницей жизни и самому послушать щебет девичьих голосов, но даже из своего укрытия тема беседы его утомляет и оседает внутри полнейшей незаинтересованностью.

Он слушает еще с полминуты цитирование заученного наизусть текста, отмечая про себя, как скудно принцесса перечисляет факт за фактом, и, не дожидаясь, пока его раскроют, удаляется прочь от внутреннего двора.

***

Деймон слышит трение мягких подошв о каменный пол и даже не двигается с кресла. Сверток с одеждой давит ему на колени приятной тяжестью. Предвкушение играет в нем красками легкой кислотности и дрожи. Сзади высокой спинки шаги останавливаются.

— Ваша милость, — принц чуть не крякает раздраженно от этого тона. «Ваша милость» — они что, откатились опять на три месяца назад? Он поворачивается головой в сторону знакомого голоса и приподнимает вопросительно бровь. Замечает краем глаза сжатые кулаки и напряженную позу. Мальчика шатает от волнения в такт сердцу. Он так отчаянно пытается придать своему лицу непроницаемый вид, будто не терзает его тревога, что брата короля это даже на секунду восхищает. Но глупо скрывать чувства от того, кто видел тебя во всех проявлениях эмоций, глупо и смешно даже. Деймон встает с места, подходит ближе, и послушник не тушуется, держит напор с упрямством юных драконов, еще не обученных ходить под всадниками. Это сравнение веселит, в руки Маленькому монаху падает сверток — тот еле успевает его поймать.

— Что это? — спрашивает он растерянно.

— Твои извинения, — скалится принц. — Если считаешь себя таким умным, то эта ряса как насмешка богам. Хочешь бросать вызов — стоит выглядеть соответствующе.

— Вера запрещает нам. Даже воюя, мы должны пом..

— Мне насрать, что запрещает твоя вера, — перебивают его несмелые попытки отвертеться. — Раздевайся.

Юноша вспыхивает мгновенно, отводит взгляд, облизывает в волнении губы, и брат короля отходит спиной назад, наблюдая, как тянут тонкие пальцы тесемки робы на шее, как склоняется русая голова в знак поражения и как горят румянцем высокие скулы. Он не может заставить себя злиться, и наказание его своеобразно, даже не наказание, а издевка, вполне любовная для такого проступка. Призванная скорее удовлетворить жажду самого Деймона, чем как-то охладить пыл ставленника.

— Это грех, мой принц, — надежда еще мелькает в прозрачных глазах, и брат короля топит ее с практически ощутимым наслаждением.

— За свои поступки надо отвечать, — он бы мог надавить сильнее и пригрозить полным прекращением их встреч, но смотря на острую красоту и прямую спину, понимает, что накажет так скорее себя, чем преподаст урок. Легкие вдыхают воздух сильнее обычного, он практически принюхивается к запаху ладана и трав, вгоняет его в себя все сильнее, пытается надышаться будто на века вперед. Мальчик распаковывает сверток, тянет время под жадным взглядом, осматривает вначале предложенные ему одежды.

Ткань сюртука отливает иссиня-черным, серебряные пряжки и красные вкрапления тонкой вышивки на воротнике и манжетах придают ткани характерность одеяний королевской семьи, и это сочетание смущает юношу. Он смотрит на разложенные на софе нижнюю рубашку с шелковыми вставками, простые штаны и кожаный плащ взглядом, полным подавляемого восхищения. Оглаживает пальцами зажатую в руках часть своего наказания, вскидывает взгляд на Деймона и, понимая, что тот даже отворачиваться не собирается, вздергивает подбородок, поворачиваясь к своему экзекутору спиной. Тот хмыкает от этого мимолетного акта показной гордости и все же отходит за одну из колонн, достаточно поиздевавшись над послушником своим присутствием.

От звука удаляющихся шагов Маленький монах чуть расслабляется, опускает напряженные плечи, украдкой оглядывается вокруг, пытаясь рассмотреть, где стоит Порочный принц, но не может найти его глазами. Все это брат короля видит в зеркале в пол, что стоит специально под углом, давая обзор на всю комнату, если знать, как встать перед ним смотрящему. Веревка, опоясывающая грубую робу, развязывается и бросается на пол, тесемки полностью распущены, и юноша поднимает руки, цепляя серую ткань по бокам. В покоях становится жарко, Деймону знаком этот жар, до ярких вспышек под веками. Взгляд скользит до рези в глазах по глади отражения.

Послушник тянет рясу через голову, из-под полы показываются изящные жилистые ноги, с четко очерченными мышцами и сухожилиями, нежные подколенные сгибы; поднимающаяся ткань оглаживает бледную кожу бедер, открывает сантиметр за сантиметром наготу и изящество молодости. Порочному принцу это представление ласкает внутри богохульными желаниями, он буквально чувствует, как расширяются его зрачки, когда оголяются ничем не скрытые ягодицы, крепкие, округлые, молочно-белые — любой укус или шлепок по сочной мякоти наверняка отразится малиновым следом, и Деймон дрожит от напряжения.

Следом показывается изгиб поясницы, ямочки на ней, четкая линия позвоночника и крылья спины — все покрытое точками трогательных родинок, как созвездиями: брат короля уже припадает к ним горячим ртом в своих мыслях, пятнает своим семенем алебастр кожи. Кончики пальцев колет в желании коснуться, все тело зудит в огненном томлении. Перекатывающиеся от движений мышцы манят своей упругостью, и Деймон, не отказывая себе, сминает свое возбуждение пальцами.

Терпеть практически невыносимо, под быстрые скольжения руки мальчик, ничего не подозревая, аккуратно складывает рясу на стул, наклоняясь. Меж ног мелькает розовым нежная кожа мошонки, мягкие округлости слегка раздвигаются, и Деймон стискивает себя кулаком сильнее и жестче. Смазка течет по пальцам толчками, послушник тянет за пятки сапоги, но те не поддаются, и он оглядывается вокруг, ища, куда бы можно было присесть, чтобы облегчить задачу.

В зеркале показываются разворот косых мышц, плоский живот с намеками пресса, неожиданно белая дорожка волос и мягкость спокойного члена. Все это уже слишком: Порочного принца сжимает в предоргазменной волне, он дышит через рот — вдыхать носом было бы слишком шумно, жмурится, на секунду теряя отражение из виду, глохнет от ослепительности оргазма, чувствуя в паху невыносимый спазм, и кончает в крепко сжатый кулак.

Он пропускает момент, когда желанное тело затягивается полностью в шелк, кожу и лен, но когда юноша предстает перед его взором в цветах дома Таргариенов, Деймон не может сдержать душащее его эстетическое наслаждение. В красном и черном послушник смотрится столь органично, будто принадлежит царской семье, принадлежит ему — Деймону. Желание обладать просыпается в нем Балерионом Черным Ужасом, оплетает чешуйчатым телом его сердце и опаляет дыханием мозг. Под темнеющим взглядом Маленький монах заплывает краской, воротничок сюртука душит, и мальчик расстегивает первую ажурную застежку, оголяя белый воротничок нижней рубашки и острый кадык.

— Подойди, — зовет его принц, и голос укладывается тяжестью на грудь, толкает в сторону брата короля слишком поспешно для того, кто не испытывает по поводу встречи никаких эмоций.

Деймон тянет его к зеркалу, смещаясь так, чтобы не выдать скрывающихся в нем тайн, встает по обычаю сзади, сжимает предплечья. Мальчик чувствует дрожь в силе сжатия, пальцы будто не могут найти себе места, мнут ткань на рукавах.

— Нравится?

— Нравится, — соглашается послушник, но почти на себя не смотрит: да, одежда несомненно красива и богата украшена, в ней его стан выглядит еще стройнее, натянутый как струна — он впитывает лишь устремленный на него взгляд.

— Представь, — шепчет ему на ухо медом и патокой, — меч на бедре, — ладони стискивают мышцы до легкой боли. — Тебе бы пошли длинные волосы, — за спиной пышет смятенной мукой. Деймон держит себя титаническими усилиями на цепи, вдыхает полной грудью пленительный запах кожи и трав, заполненный дрожью стремлений окутать собой разворот плеч, утыкается лбом в мягкую копну на затылке. «Что же ты делаешь со мной», — кажется, в томлении чувств он забылся и опалил шепотом чувствительный загривок. — Дракон под тобой, его жар и сила, все твое, — мальчика откровенно ведет в сторону жаркого дыхания и сладких мечтаний, он поворачивает голову вбок, тонкие губы Деймона практически мажут по виску.

— Хочешь полетать на Караксесе? Хочешь? — попроси сейчас послушник хоть яркое солнце в свои ладони — он бы принес.

— Разве можно? — шепчет в ответ юноша. — Драконы не любят чужаков.

«Ты уже не чужак», — думает принц и спускается ладонью ниже, оглаживает косточку на запястье. Легко, чтобы не спугнуть. Кожа на ней натянутая, чуть сухая, теплая, согревает подушечки пальцев и стелется под ними мягкостью.

— Будешь держаться за рожки или луку. Мы пристегиваемся цепями, для надежности, но я подстрахую тоже. При мне Караксес не сделает ничего дурного. Мы полетим над замком и городом, если не побоишься — увидишь солнце над облаками, — мальчик смеживает веки, ресницы его дрожат, изгиб чувственных губ складывается в мечтательную улыбку. Деймон шепчет ему в волосы обещания, обвивает второй рукой талию, греет в объятиях, не встречая сопротивления, баюкает расслабленность их поз, откладывая этот тихий момент в памяти.

Слабый ветер колышет легкие шторы у окна, путается в одеждах, отблеск закатного солнца отражается на светлых радужках, как в водной глади, делая их цвет совсем прозрачным. Принцу отчаянно хочется зацеловать мальчишку до сладких вздохов, такого красивого, нежного и разморенного волшебством летнего вечера. Но он лишь касается лбом узкого виска и чувствует перекаты мышц под тонкой кожей.

— Я, — начинает послушник, — я... — «Скажи, что скучал, скажи», — Деймон ждет этих слов с жаждой путника в пустыне, потому что от своих эмоций не прячется — сам он скучал. Отрицать это глупо и не в его правилах. — Я с удовольствием полетал бы, — наконец высказывается послушник, но за этой фразой стелятся тонкими нотами несказанные слова. Пока брат короля довольствуется и этими искрами прорывающихся чувств, улыбается уголками губ.

— Тогда эта одежда останется тут как твой ездовой костюм, — момент затянулся, он выпускает Маленького монаха из своих рук, и мальчик ежится от отсутствия тепла за спиной и дыхания на лице, во взгляде читается толика разочарования.

В этот вечер они читают трактат о драконах и полетах.