Машина мерно везла Ихтовых через весь город от клиники до дома. Дядя то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и как-то неутешительно цокал. Рыбе это было неприятно, но она продолжала хранить молчание, так как прекрасно знала манеру Павла Игоревича разводить монологи на пустом месте. Слушать что-то, помимо дребезжания машинного мотора и дождя, барабанившего по стеклу, не было желания. Однако тишину всё же нарушили.

— Оль, может, заедем в Мак? Не хочешь? Я оплачу с карманных, — Антон внимательно смотрел на сестру. Он явно хотел её хоть как-то порадовать, хотя в такой ситуации никакой радости не хватит, но Рыба лишь мотнула головой, после чего в машине вновь повисло гробовое молчание.

Дома девочка пошла к себе и, не имея ранее привычки запираться в своей комнате, всё же заперлась. Её звали ужинать, но она отказалась, продолжая сидеть у себя. И хотя семье казалось, что подростка просто хочет побыть одна и отстрадать своё горе в одиночестве, где её на время лучше и оставить, Оля пыталась активно придумать, что делать с нулевой комнатой и как избежать попадания в оную ещё раз, который, вероятно, станет уже последним. Никакие мысли, помимо депривации сна, в голову пока что не лезли.

Младшая Ихтова позвала Антона к себе. Брат стоял напротив и встревоженно смотрел на неё. Рыба, которой всё ещё было дико непривычно видеть только одним глазом, нервно крутила в руке карандаш.

— Ты же в курсе, что я пострадала во сне? — спросила наконец девочка, переведя взгляд с пола на старшего Ихтова. Юноша кивнул. — Если я усну ещё раз, я могу умереть. Буквально. Как видишь, царапины и потерянный глаз усомниться не дают. Ты должен не давать мне уснуть как можно дольше.

— Хорошо, но что делать в итоге? Рано или поздно ты уснёшь.

— К тому времени я придумаю, что делать, чтобы не умереть.

Антон понимающе кивнул, хоть и было заметно, что он скорее бы дал сестре уснуть, чтобы последняя отдохнула наконец. Но тот факт, что она пострадала буквально у себя в кровати, очевидно, во время сна (всё пока что указывало на это, да и ничем в то же время не опровергалось), вынуждал юношу действовать вопреки своей обычной линии поведения.

В комнату постучали.

— Рыбонька, открой, пожалуйста, — прозвучал обеспокоенный, но натянуто ласковый голос тёти. Ихтовы напряглись, а у Рыбы в груди закралось нехорошее предчувствие, однако дверь она открыла. В проёме стоял высокий мужчина, который резво зашёл внутрь, бегло окинув девочку с ног до головы. Оля ошарашенно смотрела на человека, а после перевела растерянный взгляд на тётю, как осознание пронзило разум как электрический ток: санитары из психоневрологического диспансера. Её госпитализируют. Вероятно, с подачи органов соцзащиты.

И как бы Оля не сопротивлялась, это в конечном счёте оказалось бесполезно. Вслед за одним санитаром в комнатушку протиснулся второй, и, как итог, Рыбу за обе руки вели прочь от дома. Старший Ихтов пытался выяснить, что происходит и как этому помешать, но подростка понимала: брат никак тут не поможет.

В клинике, в подростковом отделении девочке вкололи успокоительное и снотворное, чтобы она уснула. Пока лекарства разносились по организму по кровеносным сосудам, девочка лишь жалела, что не сможет попрощаться с некоторыми людьми, которых считала важными для себя.

Через минут пятнадцать её сопротивляющееся медикаментам сознание сдалось.