Леди Баг торопилась. Её вечерний патруль затянулся из-за того, что пришлось помочь премилой, перепачканной шоколадом и слезами девочке и спустить к ней котёнка, забравшегося на высокую ветку и покидать её в ближайшее время явно не собирающегося, и теперь она немыслимо опаздывала.
«Немыслимо» — всего-то на пятнадцать минут, но для нетерпеливого влюблённого сердца каждая секунда была на счету.
Алой птицей она порхала над крышами домов, окрылённая и воодушевлённая предвкушением, и в то же время пальцы её беспокойно подрагивали, стискивая колечко йо-йо, а губы тревожно сжимались в тонкую полосу и неаккуратно размазывали блеск. Девушка боялась, что сегодня не успеет, что её задержка будет стоить ей непозволительно многого, а потому неслась стремглав.
Отделанные серым и бледно-жёлтым, асбестово-белым и кирпично-рыжим, жилые и офисные здания сменялись одни другими, и вскоре меж ними и просветом парковой зоны площади Вогезов проступили очертания монументального особняка. Одного конкретного и фасадом знакомого ей в мельчайших деталях.
Леди Баг не сдержала облегчённой улыбки. До особняка Агрестов было уже рукой подать.
Высокая ограда не стала препятствием в этот раз так же, как и во все предыдущие; углы обзора камер видеонаблюдения успешно обойдены, и девушка, затаив дыхание, бесшумно приземлилась у стены и ненадолго замерла. Сердце учащённо билось, а кровь пылала от адреналина, но в душе, вопреки отрезвляющему страху быть пойманной с поличным, распускали лепестки мириады роз. Прижав ладонь к груди, Леди Баг тихо выдохнула и прокралась дальше, к широким окнам спальни Адриана.
С недавних пор её влекло сюда сильнее обычного. С того самого дня, где-то около месяца назад, как она впервые возвращалась домой новым маршрутом и услышала чудесную музыку, льющуюся из приоткрытого окна, и решила ненадолго задержаться, чтобы дослушать её до конца.
Тогда-то всё и началось. Тогда-то она и пропала окончательно и бесповоротно.
Маринетт любила Адриана пылко и беззаветно, немного неуклюже, но искренне и бесконечно; но она и помыслить не могла, что где-то в ней ещё есть пространство, свободное от чувств. Однако тем же вечером она с ним распрощалась: Агрест с лёгкостью выкрал и его также. Его пальцы ловко управлялись с клавишами фортепиано, и он, сам об этом не подозревая, с каждым новым звуком насыщал чистой любовью её и без того до краёв наполненное сердце. И заставлял его томиться и сладостно болеть.
Но девушка ни о чём не жалела: она не делала ничего дурного, и тонуть и растворяться не только в лучистых зелёных глазах, но и в искусно отыгранной композиции было её личным осознанным выбором.
За те двадцать семь дней, что она провела у его окон, наслаждаясь музыкой, Адриан заметно продвинулся вперёд. С каждым разом его мелодии становились понемногу мягче, плавнее и приятнее, и Маринетт втайне радовалась за возлюбленного. Отец наверняка его хвалил, и это было для него лучшей наградой, для неё же — его лучащаяся счастьем улыбка.
Подобравшись к окну, Леди Баг присела на плитку, облокотилась о стену и заметно расслабилась: было тихо. А это означало, что Адриан ещё не сел за музыкальный инструмент и она не опоздала и не упустила ни одной ценной минуты. Девушка подтянула к груди колени, обняла их и умостила голову сверху — поза, выработанная привычкой, осторожностью и готовностью при малейшем риске обнаружения пружинисто вскочить и умчаться прочь, — и прислушалась.
По ту сторону стены она различила негромкие шаги и знакомый неразборчивый говор: кажется, Адриан беседовал с кем-то по телефону. Но вот он замолчал, очевидно, попрощавшись и сбросив вызов, и остановился. Леди Баг задержала дыхание и сверила время по коммуникатору, а юноша отодвинул стул — скрежет его о пол был достаточно неприятен — и принялся за игру.
И время как будто бы замерло.
Машины словно замедлили ход, больше не шурша шинами по асфальту и не звуча пронзительно клаксонами; птицы смолкли, очарованные великолепной мелодией — пока ещё нестройной, пробной, но уже цепляющей за душу и до дрожи волнующей, — а монотонный гул города сделался на полтона тише. И пусть ничего этого не было на самом деле, но для Леди Баг, застывшей в своей согнутой позе и позабывшей, как дышать, всё ощущалось именно так.
Протяжные мелодичные звуки, издаваемые струнами гитары Луки, будоражили её сердце, но музыка Адриана была самой её душой. Она пробирала насквозь, затапливала и захлёстывала, и Леди Баг блаженно прикрыла глаза, на несколько секунд позволив себе эту слабость и неосторожность, и ощутила её каждой частицей себя; впитала бы всю без остатка, если бы это было возможным, но довольствовалась имеющимся — и была благодарна Адриану, Тикки и даже Габриэлю Агресту за минуты хрупкого счастья.
Но вот юноша сбился, что-то прошипел сквозь зубы и начал сначала, а девушка коснулась кончиками пальцев губ и лукаво улыбнулась. Даже в редкие моменты раздражения он был очарователен.
Так продолжалось ещё какое-то время, после чего Адриан прервался, прошёлся по комнате — через приоткрытое окно она отчётливо слышала его шаги и усталый вздох — и вновь вернулся к фортепиано.
Небольшая передышка пошла ему на пользу: Адриан собрался и стал более внимательным. Больше он не ошибался и не путал клавиши; сосредоточенно молчал, вкладывая душу в игру, и получал от неё удовольствие сам, и возобновившаяся мелодия звучала размеренно и плавно — наконец-то так, как и должна была. Звуки были чистыми и красивыми, и Леди Баг, невзирая на затёкшие ноги и плечи, уходить с насиженного места не торопилась и наслаждалась каждым, представляя, как однажды Адриан сыграет и для неё. Для неё одной.
Она слушала внимательно и так рассеянно одновременно, улыбалась собственным мыслям и не знала, что с крыши соседнего здания за ней пристально наблюдают ярко-зелёные кошачьи глаза.
***
Адриан заметил её случайно: однажды обратил внимание на вскользь промелькнувший мазок красного, — и после этого думать о чём-то другом уже не мог. Его Леди отчего-то заинтересовалась его довольно посредственной игрой на фортепиано, и юноша понял, что вот он, его шанс: призрачный и сотканный их ломких надежд, но всё же — имеющий право на воплощение.
Он уменьшил часы фехтования и добавил их для занятий музыкой. Перераспределил патрули и позволил себе выделить конкретное время для музицирования, чтобы Леди Баг было удобнее приходить к определённому часу, и думал, что видит дивный сон.
Адриан боялся её спугнуть, но в то же время желал любоваться её улыбкой как можно чаще. Искренней, нежной и полной любви — и чем он только заслужил столь вожделенное счастье?
Он знал, что ему не может везти вечно; понимал, что однажды допустит ошибку: забудется, не поставит музыку в смартфоне на повтор и не успеет вернуться в комнату до того, как трек сменится другим; или Леди Баг наберётся смелости, заглянет в окно и никого не увидит, один лишь только музыкальный инструмент, хранящий молчание, и стоящий на нём электронный источник мелодии; или придёт Натали и окликнет его и ответа ожидаемо не получит, и тогда обман — так или иначе — раскроется.
Но Адриан до последнего ценил каждое мгновение, что мог тайком любоваться девушкой, которую любит, и видеть, как расцветает на её губах улыбка от якобы его — его, Адриана! — игры. И таял от нежности, мечтая запечатлеть эти сокровенные минуты в своём сердце навсегда.
Она была мила, красива и восхитительно очаровательна в своём неведении, а он — безнадёжно влюблён и окрылён её вниманием. Однажды он наберётся смелости и решимости и признается ей во всём.
Однажды, когда-нибудь, всенепременно — но не сейчас.