Фэн Синь, в принципе, знал много.

Он был довольно успешным человеком с хорошим достатком, жил в нормальных условиях и мог позволить себе даже больше. Фэн Синь был умным, перспективным, многие мечтали оказаться на его месте, даже не думая о том, сколько сил на это потрачено.

Занимая положение рядом с Се Лянем в управлении большой компанией, он чувствовал себя там, где и должен был быть — дома, в комфорте и с приятным окружением. Он добился всего, чего так хотел и о чем они с Се Лянем мечтали. Все трудности и черные дни остались позади, поэтому теперь каждый из них позволил себе расслабиться и наслаждаться тем, что у них есть.

Фэн Синь даже мог назвать Се Ляня другом, что как-то задевало его сердце особенным теплом.

В один из тех неприятных, противных дней, когда дождь хлещет в лицо, они заключили договор на сотрудничество с одним парнем, оказавшимся предприимчивым и дельным с первого взгляда.

А со второго — очень и очень язвительным.

И если к Се Ляню он относился хорошо и даже уважительно, смотря на него большими глазами, когда тот не видел, и выполняя все его поручения, то с Фэн Синем на контакт никто не шел и даже не пытался

И так Му Цин появился в его жизни, словно хлесткий ветер в лицо, от которого нигде не скрыться.

За пару лет они смогли сработаться и даже встречались вместе с Се Лянем, чтобы посмотреть «Звёздные войны», но Фэн Синь все равно чувствовал себя немного –много– некомфортно.

В конце концов, в чем его проблема?

Фэн Синь многое знал, разбирался в бизнесе и в физике, потому что обожал её в университете, но одного он не мог понять уже который месяц.

Как так получилось, что Му Цин готовит ему пасту, по ночам обнимает со спины, когда просыпается от кошмаров, кусаче целует –потому что по-другому не умеет– и смотрит очередной фильм «Марвел», хотя считает супергеройское кино глупым?

Фэн Синю двадцать пять, он довольно успешный, у него горит сердце и –еще больше– глаза, в ребрах свистит ветер — свобода толкает в спину — и ему вся жизнь кажется полной возможностей.

У Му Цина в руках просыпается рассвет, когда он пишет очередную картину и потом тащит её к Фэн Синю, у него краски на шее и кистях рук, он ненавидит бизнес и управление и встречается с тем, кого вроде бы –почти– ненавидит тоже.

И если бы не одна глупая, нелепая случайность, то их бы точно ничего не объединяло.

Потому что в один из вечеров Ши Цинсюань ляпнул, что Фэн Синь гей, а тот так отнекивался, что они с Му Цином начали встречаться на спор, чтобы доказать, что совершенно точно не смогут друг в друга влюбиться.

Несерьезно и в шутку, минутное развлечение, да и Фэн Синь легко ведется на споры.

И он был уверен всем сердцем, что об этом забудут, но никто не забыл.

Они жили вместе уже три месяца — и это казалось каким-то безумием.

***

На самом деле, переезда не было — Фэн Синь неосознанно перетаскивал вещи Му Цина к себе, а тот просто оставлял их там. Поэтому было странно обнаружить себя за неделю до нового года вместе, когда Му Цин лежал головой на его коленях, а Фэн Синь перебирал волосы, словно расплавленное серебро, пальцами и легко поглаживал виски и затылок.

В голове много раз пролетали мысли о том, когда же Му Цин признает, что это все неправда, игра ради спора, что он хочет только победы и превосходства, но тот молчал — и Фэн Синь молчал тоже.

Старая гирлянда светила теплым жёлтым светом, мягко переливаясь, и отражалась в глазах Му Цина и на его скулах, когда тот снова жаловался на глупость главных героев, несмотря на то, что они включили его любимый фильм. И Фэн Синь понимал — он начал понимать ещё пару месяцев назад и сейчас точно мог сказать, что глубоко в душе Му Цин любит этих персонажей и этот фильм тоже, но ему легче сказать что-то подобное, чем свои настоящие мысли.

Потому что выдавать настоящие мысли — страшно, если их кто-то узнает, то будет опасно, потому что доверять нельзя никому, он это давно понял.

И в каждой из картин Му Цина Фэн Синь видел части его души, которая складывалась из проблесков сонных лучей над горизонтом, из режущих осколков и блестящей синей стали, и это ему –почти– нравилось.

Похоже, Му Цин сам не подозревал, сколько своего –секретного и тайного– он выдал за эти месяцы, что Фэн Синю хотелось узнать ещё, хотелось погрузиться в это море с головой, чтобы брызги волн больше не хлестали его по щекам, а мирно укачивали и заполняли лёгкие.

Доверие — очень хрупкое и шаткое — поселилось между ними бледным светом, проблесками на груди и щеках, и требовало большой работы, не только со стороны Фэн Синя, — с обеих сторон.

Но он готов был на любой труд, если это позволит ему подойти ближе расстояния вытянутой руки, рассказать, чем горит душа, и узнать, чем сияет в ответ другая.

Ведь сердце Му Цина было тлеющим пеплом, он нёс огонь бережно, закрывая от всех, кто мог бы на него наступить и разрушить остатки.

И Фэн Синю хотелось раздуть пламя, вдохнуть в Му Цина жизнь и нежность, показать это не только словами, но и поцелуями по спине, чтобы тот не отталкивал его, а принимал.

Они ни разу не говорили о своих чувствах друг к другу, но украшали вместе дом, держались за руки, пока никто не видит, Му Цин заботился о нем, когда он заболевал, а Фэн Синь целовал его в уголки губ, когда тот редко улыбался.

Улыбаться Му Цин стал больше — наедине, когда Фэн Синь говорит какие-то совершенные глупости или называет его нелепыми прозвищами, когда желает спокойной ночи или доброго утра, когда Фэн Синь спрашивает, все ли с ним в порядке.

Это страшно — чувствовать, что кому-то правда может быть не все равно.

И, несмотря на то, что Му Цин молчит, молчит когда просыпается по ночам, молчит, когда Фэн Синь волнуется, он все равно делает маленькие шаги, учится верить кому-то, кроме себя.

Фэн Синю не хочется выигрывать — да и играть больше тоже не хочется, и Му Цину, кажется, тоже.

***

Вечер прокрадывается незаметно, тени от гирлянды и небольшой лампы расползаются по стенам и дотрагиваются до ног Му Цина совсем немного. Фэн Синь думает, что он, вероятно, очень счастлив. Улыбка появляется на губах каждый раз, когда Му Цин отбивает пальцами по столу такт песни, которая играет на каком-то случайном канале.

Эти рождественские мелодии были на один лад — и Фэн Синь думает, что променял бы все свои прошлые унылые празднования нового года на одно — с Му Цином.

Непривычно и странно видеть, что кто-то ещё — с ним — готовит закуски, чтобы съесть их за один раз, смотрит мельком отрывки новогодних фильмов, поправляет в спешке накинутую на полки смешную мишуру и надевает её, как шарф.

Пока Фэн Синь чистит очередную порцию мандаринов, которые брызгают в глаза, он может наблюдать — и это становится его любимым занятием.

Потому что шаг за шагом, Му Цин чувствует себя свободнее, и это проявляется во многих мелочах. Он берет кружку Фэн Синя, улыбается своим неведомым мыслям, спокойно ориентируется дома — и Фэн Синь хочет назвать это место домом, теплым и настоящим, незатронутым глупыми спорами и их перепалками.

За суетой и подготовкой время протекает стремительно, ночь ложится на дома и рассыпает немного звёзд, погода — на удивление — безоблачная и ясная.

Фэн Синь все ещё видит себя безусловно точно счастливым — Му Цин сидит рядом, касаясь бедром его, и они разговаривают о совершенной чепухе. Му Цин говорит о предстоящих выставках и планах, а Фэн Синь может слушать его почти вечность, когда в глазах блестят звёзды и ладони расслабляются.

Му Цин берет очередную дольку мандарина.

У них появилась неуловимая договоренность: встретить новый год в ясном рассудке, и Фэн Синь даже рад тому, что запомнит каждую секунду этого дня.

Когда бьют куранты, они переглядываются и внимательно смотрят глаза-в-глаза, Му Цин ищет на чужом лице следы обмана, а Фэн Синь хочет найти правду.

И он ее находит — Фэн Синь дарит Му Цину очередную большую кофту с вышитым на ней красными нитями «я люблю тебя», он вышивал это сам и уверен, что надпись выглядит криво и несуразно в глазах художника, но Фэн Синь в первый раз готов проиграть.

Проиграть, переступить черту, чтобы спор не имел значения, чтобы все было по-настоящему, искренне и честно.

Фэн Синь хотел быть честным хотя бы с самим с собой.

Му Цин смотрит долго, оглаживая пальцами края надписи, иногда открывая рот, чтобы заговорить, но снова молчит.

— Знаешь, у меня есть такая же, — Шепчет Фэн Синь совсем нелепо и неловко, указывая пальцем на надпись на кофте где-то со стороны сердца «до бесконечности».

Му Цин перехватывает его запястье и легко сжимает.

Фэн Синь думает, что никогда не видел столько обеспокоенности и нежности на его лице.

— Ты проиграл, — Шепчет в ответ Му Цин, и за спиной в окне расцветают огни фейверков и освещают его волосы золотом.

— Мне в первый раз так захотелось проиграть.

Му Цин смотрит куда-то в бок, достает неброское широкое кольцо смазанным движением, и протягивает Фэн Синю, почти не смотря на него.

Тот думает, что это, наверное, нелепость, сон или сказка, потому что на внутренней стороне кольца почерком Му Цина, острым и неровным, написано «я люблю тебя».

Му Цин поднимает другую руку, на которой виднеется такое же кольцо.

— Похоже, я тоже проиграл, — Говорит он тихо и убирает одним движением волосы, упавшие на лицо.

Фэн Синь целует его куда-то в висок, легко прикасается к спине рукой, чтобы немного подтолкнуть ближе.

И Му Цин не отталкивает, только рука его немного дрожит, когда касается щеки Фэн Синя.

Они будто учатся заново, начинают сначала, правильно, так, как и должно быть.

И теперь Му Цин не кривится, когда Фэн Синь называет его замечательным, светом его жизни, а учится принимать это так, как нужно.

Это кажется правильным.