В доме тихо, когда Се Лянь открывает глаза.

На самом деле он не может видеть дневной свет. Но он чувствует его тепло на своей коже. Может чувствовать, как у него щиплет глаза, когда он слишком долго смотрит прямо на свет, даже если канги не позволяют ему его видеть.

В доме тихо.

Так, так тихо.

— … — Се Лянь садится, потирая затылок.

Должно быть, он проспал довольно долго — его плечи одеревенели. У него небольшая головная боль. Трудно проснуться самому, когда его не будит свет.

Обычно его будит мать.

Должно быть, после всего этого она хотела, чтобы он выспался, но… принц хмурится, шаркая ногами.

— Матушка? — зовет он, пробираясь через дверь спальни. Нет ответа.

Она уже дала его отцу его утреннюю дозу? Он должен начать пить его как можно скорее.

У Се Ляня не было возможности сказать ей об этом накануне вечером — он должен был. Он был просто...

Несосредоточенным. Он многого не сказал, — а он должен был. Он просто... Разговаривать для Се Ляня сейчас гораздо труднее, чем раньше.

Легче не будет.

Сначала он думает, что она уже ушла к реке, даже если она уже вчера стирала; это единственное место, о котором Се Лянь может подумать, где она могла бы быть.

Но когда он прислушивается, он понимает…

Нигде в доме не слышно сердцебиения. Не слышно дыхания.

...Где его отец?

Он не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы покинуть свою спальню уже несколько недель. И даже когда он это делает — он не может уйти далеко.

Се Лянь движется к задней части дома, держась одной рукой за дверь родительской спальни, то открывая рот, то с тревогой закрывая его.

Он имел в виду то, что сказал прошлой ночью.

Это не значит, что Се Лянь гордится каждым словом. Может быть, ему не следует стыдиться того, что он сказал о Хун-эре или Ци Жуне, но…

Ему не следовало называть его эгоистичным стариком.

Се Лянь знает это и корчится от угрызений совести.

Его отец слишком горд, чтобы извиняться за что-то. Было время, когда Се Лянь тоже был таким. Теперь… теперь, по сравнению со всем остальным, сказать: «Мне жаль» кажется такой простой вещью.

Он делает глубокий вдох, толкая дверь. — Отец?

Нет ответа.

Совсем тихо.

Се Лянь знает, что в доме, вероятно, никого нет — нет ни дыхания, ни сердцебиения, кроме его собственного.

Только скрип, этот слабый, деревянный звук.

Гроза прошлой ночью была довольно сильной — вероятно, она сделала дерево в стенах немного менее прочным.

Ему придется попробовать и посмотреть, сколько денег осталось после покупки лекарства. Может быть, их достаточно для ремонта. Се Лянь может помочь, но в таком состоянии он не может делать работу в одиночку.

Перспектива утомительна, но... теперь, когда Фэн Синь ушел, ему нужно приложить усилия. Даже если он не хочет. Даже когда он просто хочет...

Если он не позаботится о своих родителях, никто другой не позаботится.

Он идет обратно через дом, подпрыгивая, когда чувствует, как что-то касается его руки — кусок ткани, мягкий хлопок.

Принц останавливается в паре шагов.

Он поднимает руку и, хмурясь, потирает щеку.

— …Как долго она дала мне поспать? — бормочет он, качая головой.

Достаточно долго, чтобы сходить к реке, закончить стирку и, по-видимому, повесить сушиться. Это чудо, что Се Лянь не сбил все это с ног.

Часть его хочет быть раздраженным, потому что он говорил ранее, что развешивание вещей посреди комнаты может быть для него проблемой — что это может сбивать его с толку, но —

Се Лянь начинает слишком волноваться из-за этого, и ситуация начинает казаться слишком знакомой. Он выходит из парадной двери, следуя по тропинке вниз к реке.

— Матушка! — Он кричит, сложив ладони у рта: — Отец!

Может быть, она дала ему его утреннюю дозу, и он стал чувствовать себя немного лучше? Раньше они любили вместе гулять, во дворце.

Но он проверяет путь к ручью. Он идет по каждой тропе, по которой ходит его мать, когда она собирает ягоды или грибы на ужин.

Там ничего нет. Никто не отвечает.

И Се Лянь понимает, с этим медленным, опускающимся чувством…

Он делал это раньше.

Год назад, сейчас. Ба-?

Принц останавливается, его сердце медленно ускоряется в груди, кончики пальцев подрагивают там, где они свисают по бокам.

Бай У Сянь сделал… он тоже что-то сделал с ними? Это-? Это происходит снова?

Его дыхание учащается, и он чувствует…

Чувствует, что земля его не держит. Как будто она медленно начинает уходить у него из-под ног. Это землетрясение? Или какое-то заклинание? Или же-

О.

О, это он трясется.

Он стискивает зубы, поворачиваясь к дому. Се Лянь—он—

Он не будет тратить целый день на поиски в одиночестве, не в этот раз. Да, он медленно учится, но теперь он знает больше. Ему нужно будет найти оставшиеся деньги, чтобы получить любую помощь. В конце концов, здешние жители — они не так хорошо знают его семью, как те, что там...

Не думай об этом сейчас.

Се Лянь пытается напомнить себе об этом, бросаясь обратно к дому; спешит к кухонному столу — и, найдя кошель, вздыхает с облегчением, когда чувствует, что монеты еще остались. Не много — но достаточно.

Достаточно, чтобы получить помощь.

Он снова поворачивается к двери, раздраженный, когда снова чувствует, как ткань касается его руки, потому что это происходило уже так много раз, что Се Лянь не понимает, как ему не удалось опрокинуть каждую…

Принц замирает, когда что-то ударяется о его щеку. Не ткань. Не одежда. Это-

Се Лянь сначала спотыкается, его грудь вздымается, когда он оглядывается и повышает голос: — Здесь кто-нибудь есть?!

Никто не отвечает, и когда Се Лянь закрывает глаза — он слышит то же, что и раньше.

Совершенно ничего.

— Мам? — зовет он. —...Пап?

Не мать. Не отец. Это термины, которые он начал использовать, когда стал старше. Когда он покинул дворец, чтобы начать учиться на горе Тайцан.

Это огорчало его мать, которая щипала его за щеку, бормоча:

«Ты всегда слишком быстро взрослеешь, сын мой.»

Кто-то здесь есть.

Тогда ее улыбка была такой грустной — и она прижимала его к себе, даже когда маленький принц раздраженно стонал, умоляя…

«Не будь так занят, что забываешь свою бедную старую мать, хорошо?»

Кто-то здесь есть.

Се Лянь не может этого объяснить. Он не слышит никаких признаков жизни, но…

Что бы сейчас ни ударилось о его щеку, это был человек.

— … — Медленно, с дрожащими пальцами он протягивает руку, делая медленные, осторожные шаги вперед.

В доме только одно сердцебиение.

Ни звука.

Только этот медленный, непрерывный скрип.

Что-то ударяется о его пальцы.

— … — Он медленно поворачивает к этому ладонь, сгибая пальцы, и…

Он держит чью-то руку. Холодную, жесткую.

Но даже сейчас Се Лянь узнает это прикосновение где угодно. Единственное прикосновение, от которого, как он думал, он никогда не станет отшатываться. Оно никогда не могло его напугать.

Рука его матери.

Стон, срывающийся с его губ, не человеческий. Это даже не звук животного, просто…

Теперь он понимает, что скрип исходит не от стен.

Он над ним, вокруг него — но слишком близко для этого.

Другая его рука тянется вверх, дрожа и…

Он держит руку своего отца.

Он тяжело падает на колени, его ладони дрожат; он пытается убедить себя, что это нереально. Что это очередной трюк. Что он проснется с криком и все еще будет в том храме.

Се Лянь не будет одинок. У него-

У него все еще будет семья, если он только сможет проснуться. О.

Он онемевше поворачивает голову к двери.

Должно быть, кто-то пришел из города, когда они услышали его зов. Он этого не ожидал. Наткнуться на такую картину, увидеть которую должно быть ужасно.

Се Лянь не знает наверняка, но… Крики.

Леденящие кровь, нескончаемые крики.

Это почти раздражает, чем дольше это продолжается. Се Лянь начинает говорить им, чтобы они прекратили, что у него болят уши, но…

О.

Это - это только он.

Это он кричит.

Он не может сказать, как долго.

Может быть, достаточно долго, чтобы его горло полностью пересохло. Чтобы его голова закружилась.

Он думал, что больше не способен чувствовать. Он думал, что боль уже наполнила его до такой степени, что ничто другое уже не может причинить боль.

Когда Фэн Синь ушел, Се Лянь подумал, что ему больше нечего терять. Даже утешался этим.

Но ему никогда не приходило в голову.

За все годы, что он боялся потерять своих друзей, Хун-эра, даже маленького Призрачного Огня — Се Лянь ни разу не беспокоился о своих родителях, нет.

Он беспокоился об их безопасности, как и любой другой, но...

До этого момента Се Ляню и в голову не приходило, что родители могут оставить его.

Когда он умолял Хун-эра уйти, отталкивал Фэн Синя, улыбался, говоря Му Цину, что он рад, что тот ушел.

Се Лянь думал, что он свыкся с одиночеством. Что так будет лучше.

Но на каком-то уровне он думал, что его родители будут там.

Его пальцы царапают половицы, глубоко вонзаясь в дерево.

«После этого он повесил его тело.»

Се Лянь поднимает голову, пытаясь понять почему.

Из всех способов, которыми они могли уйти, — почему так? Но…

Он думает, что может знать.

Знание, которое делает еще хуже.

Кто в конце концов рассказал ему, что случилось с Хун-эром?

Ботинок ударяется о его макушку. Се Лянь отворачивается, тупо бормоча…

Извинение.

Его глаза расширяются, а затем становятся тусклыми.

Это... это извинение. Взятие на себя ответственности. Се Лянь думал, что теперь все кончено.

Больше никаких ловушек. Больше никаких трюков. Что бедствие получило то, что хотело. Что ему уже нечего было отнять.

Когда он заставил Фэн Синя уйти, принц подумал, что наконец освободился от всего этого. Он был не прав.

«Если ты хочешь обвинить меня в войне, в чуме — мне уже все равно.»

Когда Бай У Сянь сказал ему эти слова, Се Лянь понял, что это было сделано злонамеренно. Он думал, что целью было разозлить его. Чтобы заставить его ненавидеть.

Чтобы заставить его ненавидеть мир. Ци Жуна.

Но...

«Хун-эр — это был ты.»

Бай У Сянь этого не делал.

Ци Жун — он тоже этого не делал.

Се Лянь сделал это.

И возможно-

Он поднимается на ноги — медленно, колени шатаются под ним.

Может быть, в этом и был смысл, все это время.

Чтобы снять их, требуется время.

Ему приходится повозиться, волоча стул, опрокинутый на пол.

(Вероятно, тот, который они использовали.)

Когда он возится с узлом на шее матери, приходит слабое осознание, мысли затуманены от боли.

О.

Вот куда делась его шелковая лента.

Се Лянь кладет их рядом.

На мгновение ему захотелось лечь между ними и тоже перестать дышать. Как он делал, когда был маленьким, после того, как ему приснился кошмар. Залезал в их постель, плакал матери о том, как он напуган.

Се Лянь — он забыл.

Он забыл, как отец держал его тогда. Перед падением. Перед войной. Перед спором. До того, как он уехал совершенствоваться на гору Тайцан.

Се Лянь забыл, как Король носил его на бедре, прижимая Се Ляня к себе, когда тот говорил, что боится.

Забыл, как его отец гладил его по волосам и говорил, что это нормально, иногда бояться.

Что мир был страшным местом.

Се Лянь пока может быть напуган…

Его отец будет охранять его, пока он не будет готов.

Лицо принца искажается от скорби.

Его пальцы сжимают шелковую ленту.

Се Лянь—

Он смотрит в потолок, изо всех сил пытаясь отдышаться.

Он не готов.

Узел связать сложно — руки не перестают трястись.

Тяжело перекинуть ленту через бревно — он не может позволить себе споткнуться. Никто не поймает его, если он это сделает.

Се Лянь знает, когда он просовывает подбородок в узел, который он сделал для себя, что это не сделает ничего большего, чем меч, лежащий на полу, — отброшенный в панике.

Может быть, было бы какое-то утешение — пойти тем же путем, что и Хун-эр.

Но Се Лянь не думает, что сможет вынести напоминание об этом чувстве. О мече, вонзаемом в него снова и снова. О крике — о смехе.

Его ноги начинают болтаться, и Се Лянь молится.

Когда его грудь начинает сжиматься от удушья, он молится.

Единственному оставшемуся богу, который будет слушать его. Который мог бы даровать ему милость.

Он молится Цзюнь У.

Когда кровь течет по его щекам. Когда его ноги дергаются, а кости трещат, Се Лянь молится о смерти. Об облегчении. Он отчаянно ищет ответ.

Но ответа так и не приходит.

Сначала — Се Лянь думает, что лента рвется.

Она ослабевает на его шее, и он едва успевает выдавить хоть слово, как соскальзывает на пол, приземляясь между телами своих родителей, скрюченный.

«Нет!»

О боже, нет.

Позволь мне умереть. Пожалуйста, просто позволь мне умереть. Его лоб ударяется об пол.

/глухой удар/

Позволь мне умереть.

/глухой удар/

Наследный принц когда-то мечтал о небесах. О бессмертии. Смотрел на мир и говорил себе, что может спасти его. Что он может его изменить.

/глухой удар/

Позволь мне умереть.

О Боже, пожалуйста, — просто дай мне умереть.

Для чего все это было? Зачем? Зачем так сильно бороться, чтобы добраться до него, просто чтобы утащить его обратно?

/глухой удар/

Зачем? Зачем Се Лянь так старался?

/глухой удар/

Позволь мне умереть.

Он старался. Он так сильно старался. Взбирался когтями по каждой ступеньке к небесам — и ударялся о каждую на обратном пути.

/глухой удар/

Позволь мне умереть.

Пытался защитить свой народ. Пытался спасти свое королевство. Пытался спасти —

«Золотые дворцы всегда будут рушиться, мой милый мальчик».

Се Лянь останавливается, прижавшись лбом к полу.

«Это естественное следствие их создания».

Что-то давит на его руку — мягкая, гладкая ткань. Она скользит по его коже, извиваясь, как змея.

—… — Се Лянь поднимает подбородок, красные полосы крови все еще стекают с его кожи.

Не так давно это напугало бы его. Оставило его съежившимся от страха.

Теперь он поднимает руку — так же, как делал раньше, ожидая, пока к нему подойдет маленькое холодное пламя. Чтобы осветить его путь в ночи.

Шелковая лента скользит между его пальцами, медленно ползя вверх по запястью. Се Лянь сейчас не нуждается в этом свете.

Он больше не боится темноты.

Когда он говорит сейчас — голос, который он слышит, не его собственный. Он чужой.

Голос незнакомца, с телом незнакомца.

— …Жое, — рокочет он, заставляя человеческую речь звучать как холодный ветер.

Все в порядке, думает он.

Се Лянь не хочет быть собой. Уже нет. — Приди ко мне.

Шелковая повязка ползет вверх по его руке, по лицу, прежде чем аккуратно обвивается вокруг лица падшего бога, заняв свое первоначальное место над его глазами.

Се Лянь так упорно боролся за мир, потому что думал, что сможет его спасти. Впервые за это утро Се Лянь слышит голоса.

Веселые, смеющиеся голоса.

Он поворачивает голову, медленно, оцепенело, окруженный смертью. Кто-то ликует. Его шаги к дверному проему медленны, неторопливы.

Трудно идти, когда некуда идти.

Парад.

Раздается веселый барабанный бой. Пронзительный гул флейт. Люди кричат на празднике.

«Кого обвинил мир?»

Пальцы Се Ляня сжимаются в кулаки.

—Да здравствует Королевство Юн'ань!

«Кого они прокляли?»

Его рот наполняется горьким, едким вкусом.

«Тебя или его?»

— Да здравствует королевство!..

«Помнишь, как ты любил строить золотые дворцы?»

 «Ты…ты должен был быть ЛУЧШЕ остальных!»

«Но ты не сделал много хорошего, не так ли?»

«Я покажу тебе, малыш.»

«Когда я уходил, я думал…»

«Мне ничего не нужно.»

Его руки еще сильнее сжались в кулаки, но теперь там фансинь, дрожащий между его пальцами. Се Лянь не помнит, как поднял меч.

«Ваше Высочество— мне ничего не нужно.»

Его рукава теперь свободнее, они вздымаются.

И его лицо — оно кажется холодным.

Се Лянь поднимает пальцы, медленно, дрожа…

И находит поверхность маски.

Половина смеется. Половина плачет.

Его пальцы скользят по поверхности, медленно опускаясь на бок.

— … —Тихое хихиканье эхом разносится по комнате, отдаваясь эхом от тонких стен.

Ветерок развевает волосы матери, пальцы безвольно протянуты к нему. Ее сын не может этого видеть.

Он откидывает голову назад и смеется. Смеется до тех пор, пока его изуродованное горло не срывается еще больше. Пока не заболевает живот.

Пока он не плачет.

Этот мир жесток.

Он эгоистичен. Глуп. Всегда забирает. Всегда забывает.

 Этот мир прогнил, и Се Лянь не хочет его спасать.

— …Вы так легко не отделаетесь, — бормочет он, выходя на свет.

Птицы все еще поют. Солнце угнетающе яркое. Тепло.

Се Лянь улыбается.

Еще один смешок вырывается из него, когда он идет обратно вниз по склону горы.

— Я не позволю вам так легко отделаться.

Неблагодарные. Эгоистичные. Так сосредоточены на своих бесполезных, мелких жизнях.

Что они были по сравнению с его жизнью? Жизнями его родителей?

Хун-эра?

Нет.

Да здравствует Королевство Юн'ань?

Нет. Что за шутка.

Они не лучше его. Не удачливее. Никто не был. Он был выше всех. Самый благословенный среди людей. Избранный богом.

Единственная разница между ними и Се Лянем, это время.

Но он не хочет больше ждать. И он знает, как им показать.

Се Лянь медленно учится, — но для них это не обязательно.

Его ноги не спотыкаются на этом пути — нет. Это путь, которым он шел в течение многих лет. Достаточно, чтобы знать каждую яму и трещину.

Ему не нужно много времени, чтобы найти поле боя.

Пустое, заброшенное.

Так много душ осталось блуждать в одиночестве, забытые.

Се Лянь не забудет.

И он не позволит миру забыть о них.

Он чувствует обиду (п.п. имеется в виду обида не упокоенных душ; у нас часто это переводят как темную энергию или ауру, но по сути это таковым не является), которая захлестывает его, — погружается внутрь. Теперь она не может причинить ему вреда.

Это ничто по сравнению с негодованием, которое уже было в сердце наследного принца. Медленно он задает вопрос с неизбежным ответом.

— Вы ненавидите?

Его голос холоден, эхом разносится по полю.

— Люди, за которых вы умерли, — его пальцы сжимают фансинь, — теперь стали гражданами нового королевства.

Он начинает слышать низкие гневные вопли мертвецов. — Они забыли вас. Забыли ваши жертвы.

Се Лянь — дрянь. Отброс. Неудачник. Вор. Шлюха.

Не отнимай этого у него — спроси у кого угодно, они расскажут.

Но он никогда этого не делал.

Никогда не опускался так низко, чтобы забыть людей, которые погибли за него. — А теперь,

Губы Се Ляня кривятся в горькой мстительной усмешке.

— Они чествуют.

Ветер начинает выть, когда духи собираются, кружась в воздухе и образуя бурю.

Вдалеке Се Лянь все еще слышит парад. Барабаны. Смех. Пение.

— Тех, кто убил вас.

Судя по опыту Се Ляня — его обширному и болезненному опыту —

Самые болезненные предательства всегда сопровождаются бурными аплодисментами. — Вы ненавидите?

Теперь они кричат громче, чем когда-либо прежде. Громче, чем аплодисменты, чем барабаны, чем песни.

Под маской губы Се Ляня кривятся в усмешке. — ОТВЕТЬТЕ МНЕ!

Наконец крики превращаются в слова.

— Я НЕНАВИЖУ!!!

— Я... Я НЕНАВИЖУ ИХ!

— Я ХОЧУ… Я ХОЧУ УБИТЬ ИХ!!

Хорошо, думает Се Лянь. Это хорошо.

Это то, что ему нужно.

Он больше не хочет строить Золотые дворцы. — Придите на мою сторону.

Он хочет смотреть, как они падают. Хочет разрушать их до основания своими руками. Это и есть цель.

Это естественное следствие их создания.

Духи образуют ненавистную клубящуюся массу, закрывающую солнце.

В любом случае, Се Лянь не мог видеть его и раньше. Хорошо.

Вес фансиня кажется тяжелым в его руке. Жое взволнованно скользит под маской.

Мертвые души воют.

Хорошо.

Это — это то, что ему нужно. Он-

За его спиной раздается голос. Четче других — мягче.

Нежный, почти. Се Лянь останавливается.

— Ваше Высочество.

Губы под маской дрожат.

Какая-то часть его, которая все еще болит, которая все еще отчаянно хочет верить, чувствует что-то знакомое в этом голосе. Эхо чего-то потерянного.

Он глубокий, но юношеский. Голос молодого человека.

И он... он похож...

Впервые за такое долгое время принц почти называет это имя, шепчет с надеждой, желает, чтобы после всего, что мир отнял, он что-то ему отдал.

— … — Зубы Се Ляня со щелчком смыкаются.

Теперь он научился.

Он был медленно учится. Но он научился.

Когда он назовет это имя, никто не ответит.

—...Кого ты зовешь? — Голос у него холодный, бесчувственный.

Призрак, стоящий перед ним на коленях, высокий, стройный, одетый в черное, волосы убраны высоко и убраны с лица.

—Вас.

Его голова запрокидывается, глядя на одинокую фигуру в маске перед собой.

Если бы взгляд призрака выражал боль в этот момент — ни одна душа никогда не узнала бы об этом. — Я звал вас, Ваше Высочество.

—...

Пальцы бедствия сжимаются вокруг фансиня, и его голос становится жестче.

—Я не он.

Се Лянь вдыхает через нос, обнаруживая мощные волны духовной энергии. Больше, чем от любого другого призрака вокруг. Демоническая, да, но не скверная.

В носу не щиплет, глаза не слезятся, как от всего остального вокруг.

Это должно быть существо высокого уровня — по крайней мере, свирепый призрак. Вероятно, такой же силы, как существо, с которым Се Лянь сражался на мосту Инянь.

— Я узнаю вас где угодно, Ваше Высочество. — Этот голос снова здесь, теребит его память. — Это вы.

Звучит так, будто призрак пытается напомнить ему об этом, и…

Челюсть Се Ляня сжимается.

Он не хочет быть собой. Больше нет.

— …Подойди ко мне, — приказывает он с громкой властностью человека, полагающего, что ему подчинятся.

Бедствие поднимает руку, и тут же он чувствует, как призрак движется к нему в ответ, кладя свою ладонь поверх ладони Се Ляня.

Он в кожаных перчатках. Мягких. Изношенных в бою. Пальцы крупнее, длиннее его собственных. Судя по тому, что он чувствует, юноша на голову выше его.

— … — Рука Се Ляня скользит вверх по запястью — чувствуя подтянутые, стянутые мышцы в зазоре между перчаткой молодого человека и его рукавом, кости его запястья резко выделяются под его кожей.

Он носит доспехи. Се Лянь чувствует их чешуйки кончиками пальцев, они хорошо сделаны.

На боку у него сабля, длинная и острая. Когда руки Се Ляня находят его плечи — они удивительно широкие. Достаточно широкие, чтобы, если бы он встал перед наследным принцем, он мог бы полностью скрыть его от посторонних взглядов.

Наконец принц тянется к его лицу.

Только чтобы ощутить под кончиками пальцев твердый, холодный край маски.

Несмотря на все это, кончики пальцев Се Ляня дрожат, он инстинктивно начинает отдергиваться от страха, который ему до сих пор стыдно нести…

Призрак хватает его за запястье, хватка сильная, но...

Но такая нежная.

Се Лянь молчит, его ноздри раздуваются, когда он пытается выровнять дыхание, его глаза широко раскрыты под Жое, и...

Эта хватка тянет его запястье вниз, твердо, но настойчиво, пока Се Лянь не может почувствовать форму рта маски.

Не полу смеётся, не полу плачет.

Не лицо из его кошмаров. Лицо, которое сейчас носит Се Лянь. Просто улыбка. Маленькая, простая улыбка.

Теперь их лица оказываются достаточно близко, и Се Лянь не просто чувствует запах духовной силы существа —еще и его естественный запах. Он...

Сердце Се Ляня замирает. Он знакомый.

Как лес после дождя. Землистый, слегка дикий запах. Что-то, что-

Что-то, что так сильно напоминает наследному принцу дом. Не место, где он вырос, а место, куда он мечтает вернуться.

— Ты… — шепчет он неуверенным голосом.

Он не спрашивает, что бы спросил раньше. Не может вынести кричать это имя в темноту только для того, чтобы никто ему не ответил.

Се Лянь медленно учится. Но он учится.

—...Как тебя зовут? — хрипит он, его сердце колотится от эмоций, которые он ненавидит. Они причиняют ему столько боли.

Надежды.

Даже сейчас он не получает ответа. До такой степени, что его губы кривятся от разочарования, скрытого под маской, и…

Под маской юноши перед ним скрывается выражение слишком глубоких эмоций, чтобы их можно было выразить словами.

— …У этого слуги нет имени, Ваше Высочество.

Теперь его голос напряжен — как будто ему приходится выплевывать каждое слово.

Се Лянь не беспокоится об этом, чувствуя, как эмоции внутри него угасают, оставляя его еще более пустым, чем раньше.

Боже, как он ненавидит надеяться.

— …Быть без имени — значит быть У Мином, — бормочет он.

У Мин склоняет голову набок, шелковые пряди его хвоста скользят по плечу. — Как бы Его Высочество ни пожелал назвать меня, я отвечу. — Значит, У Мин.

Се Лянь закрывает глаза, переводя дыхание, чтобы успокоиться. — Ты солдат с этого поля битвы?

— Да.

Он отвечает так легко, без колебаний или затруднений. Прошло так много времени с тех пор, как у Се Ляня был разговор, который не был похож на битву.

— С какой целью ты здесь? — И снова слова падают так же естественно, как дождь…

— Чтобы служить Его Высочеству.

— … — Уголки рта Се Ляня сжимаются, и он повторяет:

— Как тебя зовут?

Его тон резкий, подозрительный, и после паузы следует ответ.

— У Мин.

Принц молчит некоторое время. Недоверчивый, научившийся в каждом добром поступке подозревать жестокий подвох.

— …Если я узнаю, что ты мне лжешь, — шипит он, фансинь в его руках дрожит, — я развею тебя.

Улыбка У Мина соответствует покрывающей ее маске. — Его высочество может развеять меня в любой момент, когда пожелает, но этот слуга никогда не солжет ему.

Такая мощная решимость...

В другой жизни Се Лянь улыбнулся бы. Какой смелый молодой человек. Глупый, но... храбрый.

Если он солдат, погибший на этом поле боя — его цели должны быть такими же, как у Се Ляня. И этому, превыше всего, он может доверять.

Но есть еще кое-что, о чем бог должен позаботиться в первую очередь.

Медленно он убирает руку с маски У Мина — и на этот раз призрак позволяет ему, застывая от удивления, когда Се Лянь, в свою очередь, хватает его руку, прижимая ее к своей груди.

К камню, который покоится там, свисая с кожаного шнура.

— Ты знаешь, что это такое?

На этот раз требуется некоторое время, но призрак отвечает:

— Костяной прах, Ваше Высочество.

Се Лянь медленно кивает. Раньше он никогда бы не позволил кому-то прикоснуться к Хун-эру. Просто...

(Его желудок скручивает в слабой, отчужденной агонии. Только своей матери.)

Но это важно и требует чего-то, чего у Се Ляня нет, чего-то, что он может чувствовать запахом, исходящим от этого существа волнами: духовной силы.

— Ты что-нибудь чувствуешь от них?

У Мин колеблется, его пальцы осторожно лежат на гладком темном камне.

— … — Се Лянь не может видеть, как У Мин склоняет голову, а даже если бы и мог, маска скрывает все, о чем он может думать. — …Это был верующий Его Высочества, — спокойно отвечает призрак. — Безмерно преданный.

Несмотря ни на что, Се Лянь улыбается, его голос слабый, но довольный;

—Да все верно. — Пальцы У Мина так осторожны, что не касаются ни единого дюйма кожи Се Ляня, а только покоятся на самом камне. Даже в перчатках он не смеет. — Что еще?

— …Он следует… — На этот раз призрак замолкает, приспосабливаясь. — Он неотрывно следовал за Его Высочеством.

(п.п. в оригинале он говорит: ...He follow— He followed his highness closely— поэтому Се Лянь не реагирует на его исправление, так как считает, что в первый раз тот просто не договорил)

Се Лянь кивает. Память о Хун-эре болела внутри него, раньше. Воспоминание о нем было подобно терзанию сломанной кости. Вскрытию самого себя.

Теперь воспоминание о мальчике — единственное, что не причиняет ему боль. — …Ты можешь почувствовать, как он умер?

Затем пауза...

—Да.

—Скажи мне.

У Мин сначала не отвечает, это занимает достаточно много времени, чтобы принцу пришлось повторить, его тон ужесточился: — Скажи мне.

Голова призрака склоняется еще ниже, его голос скорбен. — Он был убит. Молчание Се Ляня нетерпеливое, ожидающее. — …Мечом, Ваше Высочество.

Его взгляд скользит вниз, к фансиню, глядя на духовное устройство сквозь пустой взгляд его маски: —Тем, что висит у вас на поясе.

Се Лянь сначала издает тихий вздох облегчения, зная, что призрак действительно это чувствует, а затем…

Затем его голос становится целеустремленным. — А ты знаешь, кто наносил удары?

На этот раз никаких колебаний, только презрение, что подтверждает уверенность принца в том, что У Мин точно знает, о ком говорит.

—Да.

Се Лянь кивает, засовывая фансинь в ножны.

— Тогда отведи меня к нему.

Призрак снова становится на колени.

Голова склонена, рука прижата к сердцу в обещании.

(Слегка дрожа после того, как его бог держал ее.)

— Я умру, следуя за Вашим Высочеством, клянусь.

Он не будет первым.

— …Ты уже мертв, — холодно отвечает он. —Начинай двигаться.