Путь долог.

Должно быть, они возвращаются в Имперский город. Се Лянь удивлен, что его двоюродный брат осмелился спрятаться в таком месте, но, что ж...

Он проделал немало грязной работы для новой королевской семьи, не так ли?

Дорога местами разрушена, отчаянно нуждаясь в ремонте. Се Лянь спотыкается о небольшую груду щебня, уже инстинктивно разводя руками; теперь его руки постоянно в царапинах…

На этот раз его кто-то ловит. Прежде чем его весом успевает завладеть гравитация, одна рука придерживает его за локоть, другая - за поясницу.

— Сюда, Ваше Высочество.

У Мин — отличный проводник: внимательный, осторожный. Се Лянь больше никогда не спотыкается, находя перед собой лишь идеально гладкую и ровную землю. Что странно, учитывая разруху, растянувшуюся за ними на многие мили.

Он не может видеть злобный взгляд У Мина, которым тот одаривает путь впереди, заставляя разбитую землю и осколки камней вставать обратно на место. Его рука не покидает локтя бедствия, продолжая придерживать его на всякий случай, однако теперь юноша ощущается не столько проводником, сколько обычным спутником. Компаньоном, если хотите.

Было время, когда Се Ляня утешало присутствие кого-то рядом с собой. Теперь же, это лишь напоминание ему о былых временах.

Зал, в который его приводят, лучше, чем он ожидал. Опять же, возможно, так и должно быть.

Ци Жун всегда знал перед кем стоит полебезить, не заботясь при этом о том, что из себя представляет сам человек*, думая лишь о том, что он может ему предложить.

*[П.п оригинал: "has always had a skill for kissing the boots of the most powerful person in the room, never caring for the head the crown rested upon" - всегда умел целовать сапоги самого могущественного человека в комнате, никогда не заботясь о голове, которая носила эту корону]

Сколько храмов он сжег, прежде чем враги Се Ляня предложили ему свое покровительство? Сколько верующих Се Ляня он погубил?

Это отчасти было тем, что поначалу так многих настроило против него — что в первые дни его изгнания те, кто все еще осмеливался поклоняться в его храмах, были зарублены на месте.

Се Лянь подходит ближе, а затем…

Затем он останавливается, вдыхая и чувствуя нечто, чего он не ожидал обнаружить:

Духовную Силу.

Не слишком сильную, но в гораздо большем количестве, чем принц мог предположить.

Его брови хмурятся, но У Мин наклоняется и шепчет рядом с его ухом:

— Призрачные огни, Ваше Высочество.

— … — Глаза Се Ляня сужаются.

Это не редкость для заклинателей или других практикующих магию, использовать подобных духов в церемониях или заклинаниях. Но у Ци Жуна нет таких мотивов. У него просто отвратительное чувство стиля. Это объясняет, почему сейчас в зале так холодно.

Над его головой висят десятки зеленых огней в духовных фонарях, заливая пространство почти кислотным светом.

Белый нефрит маски У Мина заливается изумрудным светом, когда его пустой взгляд задерживается на духах.

Раньше Се Лянь, возможно, не обратил бы на них внимания. Теперь же он с отвращением стискивает зубы.

— Где он?

Вместо того, чтобы ответить вслух, рука на его локте подталкивает его вперед.

Слуг нет — все разошлись. Гостей тоже нет. Хозяин дома, кажется, не может удержать никого, кроме заключенных.

Ци Жун сидит в полном одиночестве во главе стола, лениво ковыряя тушку жареного цыпленка. Такого, который в одиночку мог бы прокормить всю семью в нынешние времена. А он тем временем использует одну из его костей в качестве зубочистки, взывая к одному из огней над головой и мелочно ворча:

— Кто бы мог подумать, что в наши дни люди умудряются отклонить приглашение, — бормочет он, размахивая костью до тех пор, пока она не взлетает в воздух, задевая один из фонарей, заставляя его качаться. — «Знать» этой страны не распознала бы вежливость, даже если бы ее засунули им в задницу...

Ведь тетушка* всегда учила его — даже если ты не собираешься идти на собрание, ты всегда должен ответить.

*[П.п. речь о Королеве - матери Се Ляня]

Ци Жуну никогда не приходилось отвечать на приглашения, он никогда их не получал — что ожидаемо с его привычкой запугивать людей.

— Честно говоря, я даже не знаю, почему я..!— дверь со скрипом открывается, и когда юный господин поднимает голову, он видит две фигуры. Одну высокую, стройную, в черном. Другая ниже ростом, стройнее, одета в белое. Обе носят маски.

Он узнает одну из них, удивленно восклицая. — Ах, это ты! — его тон весел, и со своего места во главе стола ему не видно, что руки бедствия крепко сжаты. — Я думал, ты уже ушел, — вскидывает он бровь.

Бедствие спокойно отвечает.— Я ответил на ваше приглашение, молодой господин.

— …— Ци Жун хмурится. — Я… не посылал тебе…

— Посылал. — тихо продолжает фигура в маске, продолжая идти вперед. Забавно — Ци Жун помнит, что Бай У Сянь был выше. Крупнее. Быть может, теперь он менее силен, после того, как выпустил чуму. Быть может, ему нужно время, чтобы восстановиться. — Я просто не спешил приходить. — Белые сапоги мягко цокают по полированному мрамору, пока бедствие подходит все ближе, ближе, а зеленое пламя все больше освещает маску по мере его приближения.

— Я не…

— Ты посылал, — повторяет он. — Разве ты не помнишь?

Лицо молодого человека замирает, сжимаясь в концентрации. Напряженно вспоминая.

Фигура в белых одеждах склоняет голову набок: — Ты хотел бы, чтобы я напомнил тебе? — дружелюбно спрашивает он. Как будто бы даже терпеливо. — Это случилось в последний раз, когда ты видел эту маску.

Ци Жун ничего подобного не припоминает, ведь они расстались на четких условиях…

— Сначала я его не заметил, — объясняет бедствие, останавливаясь во главе стола, рядом с тем местом, которое занимает Ци Жун. — Другие должны были снять его для меня. Но это было то, что ты хотел, — спрашивает он не без злобы, — не так ли?

— …— Ци Жун пялится, сузив глаза.

Медленно он тянется, как будто хочет коснуться поверхности этой маски, но рука фигуры в черном останавливает его, сжимая запястье до синяков. — Эй! —Восклицает он. — Кем, черт возьми, ты себя возомнил?..

Бедствие кладет ладонь на грудь товарища.

— Отпусти его, У Мин. — тихо произносит он. — Я сам с ним разберусь.

— Ваше В…

— Позаботься о призрачных огнях, — аккуратно подталкивает его бедствие. — Освободи их.

— … — У Мин отпускает запястье господина, словно отбрасывая кусок мусора. — …как пожелаете, — бормочет он. Одетый в черное юноша отступает назад, и Ци Жун смотрит на бедствие в белых одеждах с вновь обретенным подозрением; в конце концов…

Он не был таким раньше. Нисколько. Это кто... кто-то совсем другой.

—...Это правда ты?— бормочет он, подозрительно глядя на него.

— Ты действительно не помнишь, Ци Жун? — Голос из-под маски эхом раздается. — Ты пригласил меня.

— Я- Наконец, зеленые глаза расширяются от осознания. Потому что он знает это существо. Он узнает этот голос.

Но это не У Сянь.

Фигура тянется к своей маске. Когда лицо под ней обнажается — первое, что Ци Жун чувствует, — это шок. Затем выражение его лица превращается в маску веселого ликования. — Мой венценосный брат*! — восклицает он; его смех эхом разносится по всему залу, отражаясь от потолка. — …В конце концов, ты действительно принял мое приглашение.—Это ужасно забавно. — Сколько я присылал их тебе за эти годы?

*[П.п. в оригинале был просто "кузен", но я решила использовать обращение из нашего перевода. В том числе и для того, чтобы потом меньше повторяться с обращениями]

Слишком много, чтобы можно было их сосчитать. Се Лянь так и не ответил на них. Он всегда был слишком занят, совершенствуясь. Тогда он был богом, а потом…

Ци Жун улыбается во все свои зубы и заливисто смеется.

А потом Се Лянь стал никем.

— Полагаю, теперь ты не слишком занят для своего маленького кузена, не так ли?

Выражение лица Се Ляня такое же непроницаемое, как и до того, как он снял маску — совершенно гладкое. — …Ты знал, кем он был?

Ци Жун с трудом останавливается в своем веселье, продолжая хихикать: — Кто?

— Мальчик, которого ты убил, — тихо поясняет Се Лянь, тщательно формируя каждое слово. — Ты знал, кто он?

—...Я видел, как он следовал за тобой, — вспоминает молодой человек, постукивая пальцем по подбородку. — Затем, как только я увидел этот глаз… ну, было довольно очевидно, что это был тот самый мальчишка из прошлого.

Этот глаз.

Что он имеет в виду?

— Ах, так ты не знаешь, — ухмыляется Ци Жун, — ты никогда не видел маленького монстра без тех бинтов, не так ли? — Он всегда был болтлив, даже когда говорить не следовало, и никогда не обращал внимания на реакцию собеседника. — Считай, что тебе повезло — он был отвратителен…

Се Лянь не может видеть, как У Мин замирает в дальнем конце зала, держа в руке призрачный фонарь и склонив голову.

— Ты действительно никогда не задумывался, почему он скрывал свое лицо? — Ци Жун теперь смеется еще громче, фыркая, нет, кудахча: — Я удивлен, что он не вырвал его! — Он бьет по столу, и тарелка звенит, ударяясь о дерево. — Это было бы лучше, чем заставлять кого-либо смотреть на него!

— Достаточно.— Голос Се Ляня низкий, ядовитый, но двоюродный брат его не слушает. Он никогда не слушает.

— Я думал, ты будешь благодарить меня, правда! — Восклицает его кузен, откидываясь назад. — Этот маленький урод все время следовал за тобой. Кто ЗНАЕТ, какую херню он хотел от тебя. Он, вероятно, был одним из тех обрез…

Затем Ци Жун не может говорить. Он булькает и задыхается, выпучив глаза.

Пальцы обвивают его горло. Тонкие изящные пальцы, совершенно гладкие на ощупь, стискивают его железной хваткой. Со знанием дела указательный палец надавливает на артерию, а большой давит на трахею.

— Это был вопрос с односложным ответом, — голос Се Ляня ровный. — Меня не волнует, что ты думаешь о том, как он выглядел, — его пальцы впиваются еще немного, пока он не чувствует, как мышцы и сухожилия под его хваткой начинают дрожать и скрипеть от напряжения, — мне все равно, что ты думал, он хотел.

— Б-брат, т-ты-!

— За всю свою жизнь у тебя не было ни одной стоящей мысли, — голос Се Ляня по-прежнему спокоен даже сейчас. — С чего бы мне теперь беспокоиться о твоем мнении?

Кожа молодого господина почти багровеет от напряжения, но он все еще каким-то образом умудряется выглядеть возмущенным.

Се Лянь отпускает его, и тот падает вперед, цепляясь руками за стол и кашляя. — Когда тетушка услышит об этом, она… н-накажет тебя!

— Моя мать умерла, — одеревенело отвечает Се Лянь. — И даже если бы это было не так, ей было бы все равно, что я с тобой делаю.

— Она...— Се Ляня почти бесит слышать, как тихо звучит голос Ци Жуна. Как потрясено. —...Она мертва? — Это существо имеет наглость, чтобы звучать грустным.

— В обычной ситуации я мог бы сказать, что ты скоро ее увидишь, — губы Се Ляня кривятся в усмешке, — но для тебя это невозможно.

Ци Жун замолкает, в шоке глядя на своего кузена. Се Лянь не ошибался. Ци Жун не бесчувственный, не не осознающий последствий своих действий. Он знает. Он осторожен, проверяя свои границы. Когда дело доходит до его кузена, он никогда не думал, что все может зайти настолько далеко. Он всегда думал, что что бы он ни сделал, Се Лянь будет вынужден с этим смириться. Чтобы двигаться дальше и смотреть сквозь него. Все всегда так делали. Он никогда не осознавал, что пересек черту, пока она не оказалась далеко-далеко позади него. — Ты-?

Меч с грохотом падает на стол перед ним.

— Ты узнаешь его, не так ли? — говорит Се Лянь, и ему не нужно видеть страх в глазах своего двоюродного брата, чтобы знать, что он в ужасе. — Вы двое хорошо знакомы друг с другом.

— … — Тот отползает назад так быстро, что стул опрокидывается и оказывается отброшен в сторону. — Ты… ты не собираешься! — он задыхается, отталкиваясь руками и брыкаясь ногами, когда Се Лянь вновь берет меч в руки: — Ты не можешь! Ты… не— он паникует, пытаясь придумать причину, по которой его нужно пощадить, а потом… — Боги не могут вредить людям!

Он никак не ожидал, что Се Лянь засмеется. — Я не бог, — ухмыляется он. Ци Жун никогда раньше не видел, чтобы его двоюродный брат делал такое высокомерное выражение лица. Оно было бы сочтено неблагодарным. Неприличным. Се Ляню же, кажется, теперь все равно. — Вот почему ты отвернулся от меня, помнишь?

Юноша вскакивает на ноги, пытаясь убежать.

— Ты… ты мог угрожать и запугивать меня раньше, но…! — Он изо всех сил пытается сдержать страх в своем голосе: — Ты уже не тот, ты не можешь…

Теперь Се Лянь смеется еще громче.

Одинокая кровавая слеза стекает по его щеке.

— Ты думаешь, мне нужны мои глаза, чтобы причинить тебе боль, Ци Жун? — Се Лянь цокает языком по нёбу. — Ах, я забыл — ты обычно нападаешь на женщин и детей, не так ли?

Или на кто-то, кто уже оказался в ловушке перед бедствием. Се Лянь знает, что его Хун-эр легко справился бы с Ци Жуном в честном бою.

Принц знает это, потому что сам обучал мальчика.

— Тогда мы поставим шансы в твою пользу, что ты на это скажешь? — криво улыбается Се Лянь. — У Мин, дай ему свою саблю. — Возникает заминка, пока одетый в черное юноша наблюдает за своим богом, склонив лицо. — У Мин.

— Да, Ваше Высочество.

Молодой человек делает шаг вперед, передавая клинок в руки Ци Жуна, что дрожит так сильно, что чуть не валится с грохотом на пол.

— Ты… — бормочет он, наблюдая, как к нему приближается Се Лянь, — ты убьешь меня из-за этой маленькой КРЫСЫ?! Я-я твоя семья! Моя кровь..!— Ци Жун запинается с болезненным визгом, когда что-то ударяет его по щеке, он… Он даже не заметил, как это шевельнулось. Теперь он видит это, занимающее атакующую позицию, обращенное вертикально вверх, подобно естественному продолжению тела Се Ляня. Эта картина: его кузен, стоящий в этой позе, заставляет его задуматься, потому что...

С мечом в одной руке, другой — прижимая что-то к груди, он…

Он так похож на божественные статуи, что украшавшие его святилища. Те самые статуи, которые возводил Ци Жун лишь, чтобы потом помогать их разрушить.

Но это лицо не безмятежно — оно оскалено.

— Я никогда не считал тебя своей семьей, — шипит наследный принц. — Меня возмущал тот факт, что мои родители когда-либо заставляли меня терпеть тебя!

Ци Жун пытается отразить следующую атаку, но отстает на три удара сердца. Его правое предплечье обжигает боль.

— Мой отец считал тебя обузой, а… а моя мать?! — Се Лянь вновь заливается, на этот раз едким, хихикающим смехом… Явно издеваясь и пародируя самого Ци Жуна.— Она чувствовала себя ВИНОВАТОЙ за то, что не была рядом со своей сестрой перед ее смертью — ей было наплевать на ТЕБЯ! — Каждый раз, когда Ци Жун пытается уклониться или парировать, ему наносят еще один удар. По его плечам. Его щекам. Его ногам. Мучительные маленькие порезы — глубокие, но никогда достаточно сильные, чтобы сбить его с ног.

— Я-Я ЗНАЛ, что ты всегда смотрел на меня свысока!! Вот почему я…!

 — О, пощади меня. — Се Лянь закатывает глаза, волосы развиваются вокруг него, когда он двигается. Он превращает битву в искусство — в танец. Не так уж отличаясь от того дня, на совсем другом празднестве, с другой маской на лице. Окруженный криками тысяч и…

Мальчиком, упавшим в его объятия, подобно падающей звезде.

Он не видит У Мина, сидящем на полу в дальнем конце комнаты. С ногами прижатыми к груди, последним оставшимся духовным фонарем в руках...

Наблюдающим; его белая маска сияет в неземном освещении.

— Я никогда НЕ СКРЫВАЛ, что думал о тебе! — рычит Се Лянь. — Не притворяйся ШОКИРОВАННЫМ, не используй это как ОПРАВДАНИЕ!

— Ты-!

— Ты стал таким не потому, что ты мне противен, — голос Се Ляня поднимается до крика, — ты отталкивал меня, потому что ты был гребанным ЖИВОТНЫМ!

Следующий взмах меча глубоко врезается в бедро. Се Лянь немного злится, когда слышит, как его кузен падает на пол. Это раздражает. Он забыл о своей силе. Слишком разозлился. Он хотел, чтобы тот выстоял еще немного.

Ци Жун стонет, слабо отползая назад отталкиваясь ногой. Он больше не может двигать другой — слишком много мышц и сухожилий было разорвано последним ударом. Она свисает вдоль его тела — вялая и бесполезная.

— ...Но ты знал все это, не так ли? — бормочет Се Лянь, вздернув подбородок и прислушиваясь к болезненному дыханию и напряженному хныканью. — Кем ты был. — Он шагает вперед, позволяя кончику фансиня волочиться по мраморному полу, издавая низкий пронзительный звук. — Что под богатством, титулами и славой — ты был обычным больным уродцем. Ублюдком, которого никто не хотел. Сиротой. — Кончик лезвия останавливается, упираясь в пол между лодыжками Ци Жуна. — Ты ничем не отличался от того мальчика — но он привлек мое внимание, — усмехается принц, качая головой. — Ты не мог ВЫНОСИТЬ это, не так ли?

— Мы не были похожи! — кричит Ци Жун. — По крайней мере, я не был ДЕФОРМИРОВАННЫМ! — Он обрывает себя с воплем, когда фансинь взмывает вверх темной вспышкой; кровь течет по правой стороне его лица, когда он с лязгом роняет саблю У Мина, схватившись за остатки глаза.

— Теперь ты тоже, — холодно отвечает Се Лянь. — И затем до него доходит, а голова медленно наклоняется. Его волосы слегка распустились за время боя и теперь распущенные пряди ниспадают перед его глазами, окутывая их своим шелком. — Знаешь, — тихо произносит принц, — мой отец тоже умер. — У Мин в углу напрягается.

А Ци Жун задыхается.— Ч… что?! Как они…?

Се Лянь не отвечает ему. Он не заслуживает знать. Пусть мучается в догадках. Пусть это будет преследует его. Ведь он достаточно долго преследовал других.

— Я больше не бог, — повторяет Се Лянь. — Это означает, что я больше не теряю свои смертные земли и титулы. — Фансинь нависает над туловищем Ци Жуна, злобно сияя в зеленом свечении. — Это делает меня главой Королевского рода Се, не так ли? — Сейчас это кажется смешным. Для большинства это мало что значит, теперь после войны. Но Ци Жун — член этого рода, и это имеет очень большое значение для него. Не то, чтобы Се Лянь когда-либо мог быть коронован — не то чтобы он когда-либо желал этой судьбы для себя, если быть честным. Но этот факт дает ему одну способность — забрать то, что Ци Жун ценит больше всего на свете. Даже если он сейчас это отрицает. — Я изгоняю тебя, — ухмыляется Се Лянь, нет — он улыбается от уха до уха, как будто это момент, о котором он мечтал с детства.

(По правде говоря, это так и есть.)

Губы Ци Жуна дрожат, и он пытается рассмеяться, но его голос ломается и прерывается, пока он ползет, оставляя за собой кровавый шлейф. — Что?!

— Я изгоняю тебя из семьи, — медленно повторяет Се Лянь, четко произнося каждое слово, — я лишаю тебя всех твоих титулов.

— Ты-! — Ци Жун фыркает, кровь блестит на его зубах, и он… он все еще пытается казаться не задетым, но в его взгляде мелькает ужас. — Ты думаешь, что мне не плевать?! — Теперь фансинь вонзается ему в бок, оставляя глубокую рану между ребер и вызывая мучительный стон.

— Да, — бормочет Се Лянь. — Потому что теперь ты просто сирота. Без титулов. Без семьи. Искалеченный. Источник отвращения и презрения окружающих. Никто тебя даже оплакивать не будет. Что ставит того мальчика выше тебя. — Се Лянь не называет его имени. Не здесь. Он не хочет, чтобы память об этом имени была на устах Ци Жуна.

Его двоюродный брат сдавленно смеется: — Оплакивать меня?! И кто… кто же будет оплакивать…?!

— Я, — тихо обрывает его Се Лянь. — Я оплакивал его. — Все еще оплакивает его. Часть Се Ляня думает, что он никогда не перестанет делать этого.

Сначала Ци Жун подумал, что его кузен, возможно, потерял хватку, нанося так много неглубоких, не смертельных ударов. Но теперь его истинные намерения становятся ясными. Се Лянь никогда не задевал одно и то же место дважды.

Он не знает, сколько раз Ци Жун ранил Хун-эра. Тогда он не мог заставить себя сосчитать. Он слишком погряз в агонии, оплакивая то, что у него отняли, чтобы обращать внимание на такие вещи. Но ему кажется, что сотни порезов должно быть достаточно. Ему слишком знакомо это ощущение.

Он осторожен, чтобы не пролить слишком много крови. Осторожен, чтобы убедиться, что его брат прочувствует каждую частичку этого. Даже когда красные пятна заливают щеки Се Ляня. Пятна на белых одеждах, брызги на стенах. Даже когда его кузен становится неузнаваемым, он чувствует это. Се Лянь возвращает фансинь; его лезвие блестит от крови, стекающей на пол, усеянный слегка застывшими лужами.

— …Дай мне умереть, — хнычет юноша, хватаясь за лицо. Когда-то оно было красивым. Таким похожим на принца. Теперь же оно напоминает чертов тыквенный фонарь из плоти. — Позволь мне умереть!

Се Лянь откидывает голову назад, испуская долгий удовлетворенный вздох.

Раньше Ци Жун так часто молился ему. Об ужасных вещях. Грязных, отвратительных желаниях. Это первая молитва этого верующего, на которую бог войны в короне из цветов, готов ответить. Но не быстро. Не так, как хочет Ци Жун.

— …Жое, — зовет он. Духовный инструмент дрожит вокруг его лица, извиваясь, когда слышит свое имя; — Вперед.

Ци Жун плохо видит; ему кажется, что у него галлюцинации, когда видит как к нему скользит шелковая повязка. Только когда она начинает скользить по его телу, обволакивая его и его шею, Ци Жун начинает кричать. — НЕТ! — вопит он, из него льется кровь, когда его вздергивают в воздух, другой конец ленты обвивается вокруг одной из балок на потолке. — Нетнетнет-НЕТ-НЕТ-НЕТ! — Он так сильно истекает кровью, что она льется подобно дождю. Се Лянь запрокидывает голову, прислушиваясь к звуку ее падения. — Не так, — всхлипывает его двоюродный брат, когда повязка стягивает его горло, а голос становится слабее, по мере того как его поднимают повыше, — брат, НЕ ТАК!

/ТРЕСК!/

Звук ломающегося позвоночника настолько громок, что Се Ляню режет уши. Затем наступает тишина — и остается лишь тихий скрип. Стук капель крови, разбивающихся о половицы.

Если подумать, это та же самая балка, на которой он ранее подвесил свои призрачные огни.

Бедствие ждет. Слушает, как бьется сердце над головой, как оно пульсирует все громче и громче, его стук становится неустойчивым, оно борется, пока мозг истрачивает последний кислород, медленно теряя функции. Кровь скапливается под его ногами, растекаясь по полу, пачкая подошвы сапог Се Ляня. Затем становится тихо.

Принц протягивает руку, ожидая — зная — что кто-то такой злобный, такой сердитый и полный ненависти, никогда не сможет упокоиться с миром. И, в конце концов, медленно — он чувствует, как ему на ладонь опускается маленькая мерцающая холодная масса. Се Лянь впивается в нее пальцами, поднимая руку перед лицом. Он позволяет душе Ци Жуна трепетать и дрожать в его руке. Она слишком дезориентирована и растеряна, чтобы говорить. Чтобы осознавать, кто или что она такое. Но Се Лянь его не развеивает, нет.

Это было бы слишком любезно.

— У Мин, — бормочет он.

Через мгновение слегка хриплый голос отвечает ему — Ваше Высочество?

— У тебя все еще есть один из фонарей, или ты уничтожил их, когда отпускал духов? — спокойно спрашивает Се Лянь, чуть крепче сжимая Ци Жуна.

— ... Один остался, - отвечает юноша.

Се Лянь улыбается, впадины и тени на его лице отливают зеленым светом. — Принеси его сюда, — приказывает он.

Он слышит медленные, уверенные шаги У Мина, когда тот приближается, повинуясь его просьбе, и останавливается рядом с Се Лянем, открывая бок фонаря, чтобы принц мог поместить внутрь только что образовавшийся призрачный огонь. Но прежде чем он это делает, Се Лянь подносит Ци Жуна ближе к себе, прямо перед ртом. — Ты собирался назвать его обрезанным рукавом, не так ли?

У Мин наблюдает за своим богом, крепко держа фонарь.

Се Лянь тихо смеется, две струйки крови стекают по его подбородку. — Я тоже.

Мысль о том, что кто-то когда-либо узнает, однажды ужасала его. Заставляла его думать, что это худшее, что кто-либо может узнать о нем, это та его часть, которая питает эти желания. Однако есть вещи гораздо хуже. Теперь Се Лянь знает это. Может быть, ему всегда будет стыдно за то, что он чувствовал к Фэн Синю. Может быть, ему всегда будет больно, что он не смог поговорить с матерью о Хун-эре. Но в тот день слова Му Цина напугали его. Лишили его утешения от того, что страх и стыд остаются тайной. Теперь Се Лянь не боится.

Он чувствует себя могущественным. Как будто он забирает эту часть себя обратно, используя ее, чтобы насмехнуться над Ци Жуном.

— Тебя убил обрезанный рукав, — размышляет Се Лянь, сжимая его так сильно, что дух издает болезненный писк. — Мстя за другого обрезанного рукава.

На самом деле он не уверен, считается ли таковым Хун-эр, поскольку тот сказал, что ценит мужчин и женщин одинаково. Во всяком случае, Се Лянь немного менее респектабелен, чем он, но…

Все в порядке.

Достаточно почувствовать, как Ци Жун дрожит от унижения и гнева в его ладони.

— А теперь, — он поворачивается лицом к У Мину, осторожно помещая призрачный огонь в фонарь, закрывая и запечатывая защелку за ним, — впервые в жизни ты будешь полезен. — Бедствие поднимает голову. — Жое, вернись.

Тело Ци Жуна падает.

Он падает на обеденный стол, окровавленный и разбитый; остатки его ужина рассыпаются по полу.

Лента наматывается на запястье Се Ляня, когда он поднимает маску обратно на лицо и протягивает руку. Ему не нужно произносить и слова, чтобы У Мин сделал шаг вперед и взял его за предплечье. — Куда бы вы хотели отправиться теперь, Ваше Высочество?

— Рынок еще открыт в это время?

Когда призрак утвердительно кивает, наследный принц улыбается. — Продай это.

Под улыбающейся маской мстительная расцветает клыкастая ухмылка, когда пальцы сжимают ручку фонаря. — Да, Ваше Высочество.

Взяв руку своего бога в одну ладонь, а другой — удерживая дух в воздухе перед собой, призрак выводит Се Ляня из поместья на городскую улицу.

Они составляют странную парочку. Один в черном, другой — в белом, с прожилками крови. Каждый в маске, а их руки сцеплены так, что это кажется почти интимным.

И перед ними горит зеленый фонарь, излучающий мягкое зеленое сияние, покачивающееся и мерцающее в ночи.