Бедствие стоит на расстоянии, пока его помощник тихо договаривается о цене в ближайшем ларьке духовных предметов. Как недавно убитая душа, полная злобы, он ценен, но У Мин не торгуется так сильно, как мог бы. Есть некое удовлетворение в том, что его оценили дешево. Когда юноша возвращается, он кладет маленький кошель в протянутую руку Бога.

— ...Этого должно быть достаточно, — бормочет Се Лянь, перекатывая мешочек между пальцами и оценивая вес монет.

— Для чего, Ваше Высочество? — Бедствие не отвечает ему напрямую, а только отдает указания, куда его отвести и что купить, когда они подходят к нужной лавке. Вскоре ему на ладонь кладут серебряную цепочку, и принц…

Под маской ему удается слегка улыбнуться.

Он заменяет кожаный шнур на шее, удерживая гладкий черный камень на месте. Это небольшая награда по сравнению с тем, что Ци Жун отнял у Хун-эра. Но это самое большее, что Се Лянь может ему сейчас предложить. Мгновение он стоит на месте, сжимая камень в своей руке.

Се Лянь так сильно хочет перестать что-либо чувствовать. И временами ему это удается. Тогда он может смотреть на мир и не чувствовать ничего, кроме желания разрушить его. Но он не может стереть нежность в своем сердце, когда вспоминает молодого человека. Боль от его потери. Боль от того, что он скучает по нему.

— ...У Мин, — бормочет принц, склонив голову.

— Да, Ваше Высочество?

— … 

Се Лянь тяжело сглатывает при звуке этого титула, вспоминая… вспоминая… Принц встряхивается, отказываясь реагировать. — Ты когда-нибудь влюблялся?

Наступает тяжелая пауза.

— …Да, — признается молодой человек слегка напряженным голосом.

— Ты скучаешь по этому человеку?

Юноша в маске откидывает голову назад, глядя на небо. Сейчас глубокая ночь: луна висит высоко, звезды мерцают над ним. — Каждый день, Ваше Высочество.

Каждый миг.

Се Лянь порывается спросить его, почему он не отпустил — но причин может быть дюжина. По крайней мере, он знает свою. Самая большая причина, почему Се Лянь все еще здесь, хочет он того или нет. Злоба.

— Становится ли легче? — шепчет он только для того, чтобы услышать: «Нет».

У Мин ранее пообещал ему, что не будет лгать, даже если ответ будет не таким, какой он бы хотел от него услышать.

И Се Лянь благодарен за это. Он не питает лишних надежд. И... — Куда бы вы хотели отправиться теперь, Ваше Высочество?

Он жмурится под маской.

Ваше Высочество.

«Гэгэ, ты меня видел?..»

Се Лянь отпускает камень, опуская руки по бокам и стряхивая их, как будто он обжёгся.

Хун-эр принадлежит к его человеческим частям. Частям, которые чувствуют. Которые надеются. Которые болят. Се Лянь больше не хочет чувствовать эту боль. Вообще ничего не хочет чувствовать. Раньше, когда Се Лянь хотел перестать думать — о нем — он не мог, потому что обещал мальчику, что никогда его не забудет. Теперь же…

Он отомстил за него. Оплакал его. В нем всегда будет часть, которая будет скорбеть. Но теперь Се Лянь откладывает ее в сторону. Оставляет гнев позади. Это не больно. Все остальное он запихивает в маленькую коробочку внутри себя. Запирает в тесном замкнутом пространстве, откуда оно не сможет выскочить и причинить боль.

— Отведи меня к королю Юн’аня, — отвечает он в конце концов; ветер играет в его волосах.

У Мин склоняет голову, наблюдая за ним, но прежде чем Се Лянь успевает выразить свое нетерпение, рука юноши вновь оказывается на его предплечье. — Как пожелаете, Ваше Высочество.

Се Лянь предполагает, что кровь на его мантии каким-то образом исчезла — потому что он не слышит криков ужаса, когда люди встречаются им на пути. Он не слышит ничего, кроме болтовни торговцев. Голосов детей, играющих до тех пор, пока матери не позовут их домой. Солнце уже зашло, предупреждают они. Никогда не знаешь, что может случиться. Медленно, Се Лянь улыбается.

Они останавливаются, когда доходят до ворот. Вдалеке охранники шепчутся о том, как с ними поступить — он даже различает, как один из них говорит, что они, наверное, нищие. Что если они будут игнорировать прибывших, то те уйдут. Се Лянь так широко улыбается под маской, что становится больно. Раздается смешок.

Именно так все это и началось — когда его отец закрыл городские ворота для нищих. Беженцев.

Как быстро увядает самодовольство, когда оно уже не сопровождается негодованием. Когда это уже неудобно. Се Лянь этого не стерпит. Он не позволит им так легко отделаться.

— У Мин, — он сухо приказывает, не нуждаясь в уточнениях, прежде чем призрак склонит голову в знак подтверждения, бормоча:

— Ваше Высочество.

Се Лянь начинает медленно подходить к воротам — на этот раз без чужой поддержки, но не боится упасть. Он слышит слабые крики дворцовой стражи вокруг него. Лязг сабли. Се Лянь не сбавляет темп, ни разу не останавливается. Если на его пути падает тело, его убирают до того, как оно коснется его ног.

Застава, разбитая единственным солдатом.

Когда он достигает ворот — они открыты для него. Рука вновь оказывается на его предплечье, помогая ему перешагнуть порог, а затем — губы шепчут рядом с его ухом: — Держитесь прямо, Ваше Высочество, — давая ему указания. Совсем, как это делал Хун-эр… Бедствие стискивает зубы. Какая-то часть его, которую он не может контролировать, дрожит от ощущения ледяного дыхания, опаляющего его челюсть, но не доставляющего дискомфорт.

Не отвечая, принц продолжает двигаться вперед. Вокруг него бушуют звуки затихающей битвы, и голоса стихают, обрываются один за другим. Каждый раз, когда ему нужно пройти через дверной проем или совершить поворот, У Мин является ему. Его прикосновения легкие, уважительные, они не замедляют темпа или импульса Се Ляня, лишь направляют его.

Слышится свист, когда стрела устремляется богу в затылок — но она испепеляется, прежде чем достигнуть цели.

Впервые Се Лянь ступает по дворцовым залам с тех самых пор, как дом его детства был выжжен дотла. Полы кажутся гладкими и отполированными под его ногами. Он останавливается, протягивая руку, чтобы провести руками по стенам. Позолоченным, украшенным барельефами, изображающими битву. Подушечки пальцев Се Ляня скользят по золотым колесницам; небольшим отрядам копейщиков; лучникам, пускающим в небо крошечные стрелы. Когда Се Лянь прослеживает их полёт навстречу солнцу, он натыкается на фигуру. В одной руке ее меч, а в другой — цветок. Она падает.

— … — Губы Се Ляня кривятся в сердитой ухмылке, он одергивает свои пальцы назад.

Сначала они идут на войну, крича о своей нищете, о бедственном положении, о своих страданиях. Они разрушают его дом, вырезают его людей. Теперь Се Лянь живет в их мире, и... Нищета никуда не исчезла. Они не исправили мир. Не излечили болезни и не воздали людям. Лан Ин воевал, свергнул династию, и все из-за её некомпетентности. Страданий её подданных. Затем присвоил себе заслуги в окончании засухи. Но он не прекратил никаких страданий. Он просто создал фрески об этих событиях. О нем.

Челюсть Се Ляня болит.

Скольких коралловых серег стоит одна такая фреска? Скольких жизней?

/БАМ!/

Битва рассыпается под его кулаком, кусочки золотой фольги и мрамора крошатся, приземляясь к его ногам.

Что за шутка.

Что за ложь.

Принц разворачивается, продолжая свой медленный, целеустремленный марш.

Этого он не стерпит.

Он не позволит им так легко отделаться.

Се Лянь не позволит ему так легко отделаться.

Этот дворец, как и королевство, которым он правит — все это: дешевая имитация. Попытка притвориться чем-то, чем оно не является: улучшением. Отголоски Сяньлэ есть во всем, к чему он прикасается. В меблировке. Материалах. Однако мастерство исполнения низкое. В этом нет никакого искусства. Нет вызываемого восторга. Только вонь крови, лежащей в основании. Цена, которую они заплатили, чтобы спать в роскоши.

Ладонь возвращается на его предплечье. Помогает ему свернуть в коридор, и когда Се Лянь вдыхает, он улавливает нечто неожиданное.

Защитную энергию. Талисманы. Их так много, что у его нос свербит от источаемой ими силы. Он на мгновение поворачивает голову, беспокоясь за У Мина: они могут доставлять ему дискомфорт. Но... Затем он чувствует запах их горения — сотен оберегов, рассыпающихся в пепел, рассеивающихся прежде, чем достигнуть земли.

Наконец, раздается тяжелый скрип, когда двери в тронный зал распахиваются. Се Лянь осторожно дергает за локоть, и У Мин без возражений отпускает его. Принц идет вперед, проводя подушечками пальцев по стенам, затем — по дверям, ощупывая глубокие отметины на дереве, оставленные сгоревшей бумагой.

В тронном зале находится лишь одно живое существо; он слышит его паническое дыхание и судорожный стук сердца.

Медленная улыбка распространяется по лицу бедствия.

— Вы волновались, Ваше Величество? — окликает он слегка насмешливым тоном. Он ловит один из разорванных талисманов, чьи обугленные клочья трепещут в воздухе, осторожно зажимая его двумя пальцами. — Вы очень старались не пропустить зло, — размышляет наследный принц, склонив голову.

Остатки талисмана воспламеняются в его хватке, поднимаясь вверх вспышкой дыма и пеплом рассыпаясь пред его ногами.

— Вас что-то преследует? — наступает тишина — и затем Се Лянь слышит, как сердцебиение замедляется, как будто человек теперь менее напуган.

— ...Это вы?

Мысль о том, что осознание того, что это наследный принц Сяньлэ, может утешить, наполняет грудь Се Ляня гневом. — Это я, — он отвечает холодно. Откуда-то доносится детский плач.

— …Вы пришли убить меня? — тихо произносит король; его голос лишен единственного, чего так жаждет Се Лянь —

Страха.

До этого Се Лянь не мог к нему прикоснуться. Он был окутан аурой короля, и небесный мандат не позволял падшему богу дать ему отпор, ведь лишь смертному герою было позволено низвергнуть его.

Теперь же Се Ляню не нужно атаковать, чтобы знать, что король Юн’аня более не неприкасаемый. Теперь его тело не истончает небесную ауру, оно… Се Лянь замолкает, раздувая ноздри.

Ровно наоборот.

Это место провонялось болезнью, гнилью и смертью. Порчей.

Принц подходит ближе; его голос преисполнен леденящим гневом:

— Что это?

Здесь пахнет проклятием.

С каждым шагом, приближающим принца к цели, плач становится лишь громче, а запах сильнее. Запах... запах...

Се Лянь останавливается перед королем; его руки безвольно свисают по бокам.

— …Ты заразился, — говорит он тихо и недоверчиво. — ...Как это возможно?

Поветрие ликов.

Это невозможно. Ведь Лан Ин такой же убийца, как и Се Лянь. Как и любой из солдат, сражавшихся на войне.

И все же-

— Нет… — Лан Ин качает головой, его голос дрожит, и… Звучит почти так, будто он спокоен. — У меня нет поветрия ликов.

Се Лянь хмурится, отступая назад и качая головой, отчаянно поглядывая в сторону У Мина, потому что мысль о том, чтобы прикоснуться к телу мужчины — чтобы проверить — слишком отвратительна…

— У него отметины, Ваше Высочество, — бормочет У Мин. — Он вам лжет.

 — Я не лгу! — кричит Лан Ин, сжимая руки на груди и наклоняясь вперед. Се Лянь не может видеть, как он любяще гладит лица, проступающие на его коже; но он может почувствовать запах гниения, исходящий от него. Может услышать их мучительные крики.

— Это моя жена, — медленно объясняет мужчина, — и мой сын!

— … — Се Лянь замолкает, пытаясь осмыслить это. — ...Кто тебе это сказал?

— …Он, — бормочет Лан Ин, и Се Ляню не нужно спрашивать, кто. Ответ всегда один и тот же. Тот же голос, скрывающийся за разными масками. — Это был подарок.

Нет.

Се Лянь морщится от отвращения.

Это был трюк, замаскированный под награду.

Бай У Сянь, вероятно, потешался, когда мужчина благодарил его, ожидая, когда король Юн’ань пожнет плоды своих усилий.

— Расскажи мне, — говорит Се Лянь, нависая над ним, — как эта штука убедила тебя, что это подарок.

— …Если я дам им достаточно времени, они вернутся, — отвечает Лан Ин дрожащим голосом — наполовину мучительно, наполовину с надеждой. — Вот что он мне сказал. Где он? Я… я сделал все, что он просил, я…

Его голос стихает, слабеет, и Се Ляня трясет от осознания правды.

Он...

Он все еще так медленно учится, не так ли?

Лан Ин умирает. Се Лянь успел прибыть как раз к его последним мгновениям. Нет.

Его тело дрожит.

Нет, нет, нет.

У Мин приближается к богу, мягко проговаривая: — …Ваше Высочество, в…

Призрак резко замолкает, не в силах говорить.

О, Се Лянь смутно осознает, что раньше тот действительно не шутил. Он был серьезен. Пальцы бога крепко сжимают горло своего последователя, впиваясь в него ногтями. «Он действительно позволил бы мне развеять себя без боя, не так ли?»

Какая храбрость.

Его пальцы сжимаются сильнее.

Как глупо, но как смело.

Как только его когти протыкают кожу, бедствие получает то, что ему нужно — духовную силу. Се Лянь уже много лет не чувствовал такой энергии, пульсирующей в его венах, затопляющей его, подобно тающему льду; удивительной в своей силе. Этот призрак оказался намного сильнее, чем показалось наследному принцу на первый взгляд. Всего через мгновение он получил достаточно.

Он позволяет своим пальцам ослабить хватку, уже ожидая, что существо убежит от него, но этого не происходит. У Мин продолжает спокойно оставаться в его хватке, непоколебимо взирая на своего бога.

— … — Се Лянь опускает руку, сгибая пальцы и отводя взгляд, подавляя прилив стыда. У него нет на это времени. Не сейчас. — ...Ты идиот, — бормочет он, снова поворачиваясь к Лан Ину. — То существо никогда не собиралось тебе помогать.

— Он сказал-

— ОН ЛЖЕЦ! — Се Лянь ревет, заставляя стены сотрясаться от мощи своего голоса, — и сила, которую он получил от У Мина, вырывается вперед, поднимая короля Юн'аня в воздух.

Теперь его сердце не остановится — Се Лянь заставит его продолжать биться. Он не...

— ПРИСЛУШАЙСЯ К НИМ! — кричит он гневно. — ПРИСЛУШАЙСЯ ЖЕ! — Комната погружается в тишину, в которой слышны лишь рыдания. Болезненные крики измученных душ, вынужденных томиться в агонии. — КАК ТЫ МОГ ПРИНЯТЬ ЭТО ЗА ПОДАРОК?!

Лицо Лан Ина каменеет, его руки сжимают грудь. Он... он прислушивался, он был... — Бедствие, это все он!

— ОН ЭТОГО НЕ ДЕЛАЛ! — прерывает Се Лянь, а его рукава вздымаются, когда он бьется перед этим человеком в агонии, потому что…

Се Лянь больше ничего не может с ним сделать. Он не может мучить его. Не может заставить его страдать больше, чем это. — ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО! — плач вокруг усиливается, звучит еще мучительнее.

Бай У Сянь никогда никого ни к чему не принуждает. Се Лянь уже понял это. Он замышляет интриги, лжет и обманывает. Он манипулирует, подстрекает и мучает. Но ошибки, которые вы совершаете — они ваши собственные. Преступления, которые вы совершаете — лежат на вашей совести.

— РАДИ ЭТОГО?! — рыдает Се Лянь.

Он смог отомстить за Хун-эра. Теперь это его единственное утешение. Потому что Бай У Сянь лишил наследного принца Сяньлэ возможности отомстить за себя. За его семью. Его королевство.

Ему больше нечего взять.

— ЭТО ТО, ЧТО ОН ТЕБЕ ПООБЕЩАЛ, ЕСЛИ ТЫ ВСЕ ЭТО СДЕЛАЕШЬ?!

Се Лянь потерял все из-за лжи? Потому что один одинокий, отчаявшийся человек был настолько ослеплен горем, что был готов следовать за этим существом? Из-за этого его семья потеряла дом? Не поэтому ли Се Лянь потерял свою божественность, свое зрение? Свою чес—?*

*[П.п. это может быть чисто моя догадка или игра фантазии, НО! В оригинале это предложение выглядит как "His hon—?", что можно посчитать как "his honour" — "его/свою честь". Однако как по мне, это немного выбивается из контекста. Так вот, сугубо пища вам для размышлений от моего больного ума. Хун-эр по английский пишется как Hong-er, да и звучит так же. Поэтому..... вариант "His hong-er" тоже имеет право на существование, особенно учитывая то, что автор в оригинале, бывает, что забивает на заглавные буквы ;)]

— Нет, — бормочет король.

Се Лянь замолкает, все еще трясясь.

— ...Я чувствовал себя призраком, — шепчет Лан Ин надломленным голосом. — Остальной... остальной мир был таким нормальным, но... мой мальчик...

Глаза Се Ляня щиплет.

— ...Я должен был нести его... так далеко, — хрипит мужчина, — и никто... никто даже не взглянул на него. — Слезы стекают по его лицу; его щеки впали, а кожа стала землистого цвета. — Он… он был такой маленький, — продолжает король, и из его горла вырываются всхлипы, — я-я нес его так далеко, но никто не желал меня слушать!

Се Лянь опускает голову, сцепив руки на груди. — …Я знаю, — шмыгает он. — Я помню.

— Я стоял в ваших храмах, я смотрел, как люди бросали СТОЛЬКО золота в тарелки для пожертвований, в пруды — они даже не дали взять мне и ГОРСТЬ тех монет! — Лан Ин кричит. — БЫЛИ ЛИ ЭТИ ПОДНОШЕНИЯ ДОРОЖЕ МОЕГО СЫНА?! БЫЛИ ЛИ ИХ МОЛИТВЫ НАСТОЛЬКО ВАЖНЫ?!

Се Лянь качает головой. Он отшатывается назад, а его губы дрожат. — …Нет, — признается он тихим, тихим голосом. — Нет, они-

Он чуть не спотыкается о собственные ноги, но чья-то рука придерживает его за спину.

— Ваш сын уже был мертв, — раздается голос У Мина. Плоский, равнодушный к печали Лан Ина. — То золото не спасло бы его.

— Но ведь были и другие, такие же, как он, было ТАК много других, и они — ОНИ ДАЖЕ НЕ ЖЕЛАЛИ ВЗГЛЯНУТЬ! — Лан Ин качает головой, и седые волосы прилипают к его лицу. — КАК ОНИ МОГЛИ БЫТЬ ТАК СЧАСТЛИВЫ?!

Се Лянь свешивает голову.

— КАК ОНИ МОГЛИ БЫТЬ НАСТОЛЬКО СЧАСТЛИВЫМИ, — вопит он, нет, он рыдает, — В МИРЕ, ГДЕ МОЙ СЫН БЫЛ МЕРТВ?!

— …Дети все еще умирают, Лан Ин, — бормочет Се Лянь пустым, усталым голосом. — Тебе просто больше не нужно нести их на себе.

Однажды Се Лянь нес на руках ребенка. Так... так далеко. Убитого, и из-за чего? Из-за того, что Лан Ин не хотел горевать в одиночестве? Из-за того, что демон взывал, предлагая замаскированный смертный приговор, и этот дурак побежал на бойню?

— Сколько золота ты истратил, чтобы построить это место? — вопрошает Се Лянь, задирая подбородок. — Когда вельможи, преклонявшиеся когда-то предо мной, приходили на твои пиры, обедали в твоем зале, становилось ли легче быть счастливым в мире без твоего сына? — он подходит ближе, и его шаги эхом отражаются от сводчатого потолка. У Мин же продолжает стоять в стороне, сцепив руки за спиной и наблюдая за сценой. — Когда золото, что использовалось для строительства моих храмов, стало фундаментом твоего трона, перестал ли он рыдать? — они оба знают, что это неправда — что он все еще кричит.

Не из-за Се Ляня. Не из-за его родителей. Или Сяньлэ. Или Хун-эра. Даже не из-за засухи, что погубила его.

Из-за Лан Ина. Лан Ин сделал это.

Это все так бессмысленно.

Все это. Все страдания. Боль. Утрата. Все, что пережил Се Лянь, было вызвано желанием этого человека не страдать в одиночестве.

Принц не видит, как Лан Ин улыбается, как слезы льются из его глаз, когда он болезненно смеется. — Нет, — признается он, — но это было гораздо лучше, чем не сделать ничего.

Се Ляня трясет от гнева и он уже открывает рот, чтобы сильнее надавить на короля, назвать его дураком, когда…

/Цзинь!/

Что-то с стуком падает на землю и катится по полу, ударяясь о ноги бога. Се Лянь застывает и через мгновение осознает, что стоит на коленях, ощупывая пальцами пол, пока не находит…

Жемчужину.

Маленькую коралловую бусину, идеально помещающуюся между его пальцами. Се Ляню не нужны глаза, чтобы знать ее цвет; знать, как она сияет. — ...Ты сохранил ее, — шепчет Бог, вспоминая: однажды он помог Лан Ину. До Хун-эра. Прежде, чем тот упал. До чумы и войны. Се Лянь пытался ему помочь. Се Лянь слушал его. Се Лянь увидел маленького мальчика, он…

Он посмотрел.

И Лан Ин все равно проклял его.

— …Я должен был поблагодарить вас, — хрипит король, — за жемчужину.

Се Лянь не поднимает глаз, сжимая серьгу между пальцами так сильно, что те начинают болеть.

— Если бы вы... дали мне ее раньше... — глаза принца наполняются слезами. — ...Все было бы иначе.

Се Лянь прижимает бусину к груди. Как?

Он отдал жемчужину Лан Ину в тот день, когда встретил его. В тот момент, когда он узнал о страданиях мужчины. Как все могло бы быть иначе для Се Ляня?!

— …Я ненавижу тебя, — шепчет он.

Се Лянь так или иначе раздал обе серьги из этого комплекта. Одну: добровольно — человеку, который обернулся и проклял его. Другую: ненамеренно — мальчику, который преданно следовал за ним. А затем, сознательно, позволил ей сгореть вместе с ним на погребальном костре. Две жемчужины из одного набора, подаренные таким разным людям, идущим такими разными путями. Се Лянь чувствует, как бусина ударяется о прах Хун-эра. В итоге они оказались в одном месте.

— Я не ненавижу вас, Ваше Высочество, — сипит Лан Ин.

 Принц замирает.

— После того, как мой мальчик умер... — плач стал тише, слабее, — вы были единственным, кто был добр ко мне.

Се Лянь медленно поднимает голову, ошарашенно глядя на человека перед собой. — Я всегда… думал о вас как о друге.

Наступает тишина.

Нет плача. Нет криков.

Только тишина.

Друг?

Он-?

Се Лянь задыхается, а его плечи трясутся от гнева, неверия и печали. — КАК ТЫ МОЖЕШЬ ТАКОЕ ГОВОРИТЬ?! — кричит он, впиваясь ногтями в ладони.

— Ваше Высочество-

— ПОСЛЕ ВСЕГО ТОГО, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ СО МНОЙ, КАК ТЫ МОЖЕШЬ ТАКОЕ ГОВОРИТЬ?! — тело падает на пол с глухим стуком, и Се Лянь замолкает.

Голос У Мина за его спиной тихий, осторожный: —Ваше Высочество, он уже мертв.

Он-?

Се Лянь вздрагивает, крутя жемчужину между пальцами.

Он уже израсходовал духовную энергию? Он... но он... Се Ляню еще было, что сказать. Что сделать. Как он… как он мог умереть?! Это- Он снова чувствует себя ребенком, бежавшим в объятия своей матери, плачущим после того, как снова проиграл игру Фэн Синю. Он всегда был крупнее Се Ляня, даже когда они были маленькими. Сильнее. Быстрее.

«Нечестно!»

Он плакал, когда она брала его на руки, утыкаясь лицом в платье.

«Это нечестно!»

Она всегда утешала его, но отец был гораздо суровее, держа его за плечи.

«Перестань ныть! Он просто лучше, чем ты сейчас.»

Принц вздрагивает.

«Если хочешь победить в следующий раз — работай усерднее!»

Се Лянь не может работать усерднее. Он уже старался. Он…Он ОЧЕНЬ старался, и все было бесполезно.

Только когда он поднимает голову, он замечает звук сабли, бряцающей в воздухе и разрубающей тело на куски. До полной неузнаваемости. Это уже не человек. Даже не животное. Просто масса плоти, костей и разорванной ткани.

Се Лянь не двигается со своего места на полу, обхватив себя руками и дрожа. — ...Я не просил тебя об этом, — бормочет он почти раздраженно.

Закончив, У Мин возвращается к нему, стоя на коленях и низко склонив голову. — Вашему Высочеству не нужно было марать руки о такое существо, — отвечает призрак.

— ... — Лицо Се Ляня под маской искажается. Его ладонь покалывает там, где она обхватывает горло У Мина. — …Прости, — выплевывает он слова, шокированный тем, что он все еще может чувствовать себя виноватым за что-либо, но он это делает. — Я не должен был этого делать.

У Мин не спрашивает бедствие, что он имеет в виду, его поза не меняется: — Для меня было честью быть полезным для Его Высочества.

Се Лянь вздрагивает.

Он вспоминает другого, кто когда-то служил ему. С такой преданностью и честью.

«Мне жаль… что я не мог быть более полезным для тебя, Ваше Высочество.»

Память об этих словах с течением времени колит все больнее.

Се Лянь качает головой, и его голос полон ненависти к себе. — Я все равно не должен был этого делать, — повторяет он, тяжело сглатывая. — Я никогда не был хорош в заботе о людях, которые следуют за мной. — Скорбь в его последних словах глубока. Она приносит с собой холод, словно грохочущий ветер, пробирающий Се Ляня до костей.

После паузы одетый в черное юноша отвечает: — …Если это успокоит совесть Его Высочества, у этого слуги есть просьба.

— … — Бог поворачивает голову в сторону У Мина. — …Просьба? — спрашивает он медленно.

— Награда, — кивая, подтверждает призрак.

Се Лянь сначала колеблется, недоверчиво, но медленно кивает. — …Сейчас я мало что могу, — вздыхает принц, — но если есть что-то, что я могу дать, назови это.

Голос У Мина теперь мягче, он наполнен эмоциями, которые Се Лянь не может понять. — Я бы никогда не попросил о чем-то, что выходит за рамки сил Его Высочества.

Се Лянь полагает, что он должен быть благодарным — или, быть может, стыдиться того, что этот солдат отдает ему так много, и единственное, чем Се Лянь может ему отплатить — это страданиями. — Назови это, У Мин.

Раздается тихий шорох, когда молодой человек подходит ближе и тихо спрашивает: — Ваша рука, — бог хмурится. — Может ли Его Высочество протянуть руку этому слуге на мгновение?

Замешательство Се Ляня лишь растет — но это такая простая просьба, как он может ему отказать? Он медленно подчиняется, поднимая ладонь перед собой. Быстро, невесомо, пальцы в перчатке сжимают его запястье, вытягивая руку бога вперед. Так нежно, что Се Лянь ни на секунду не беспокоится, но… Он не осознает, что У Мин снял маску, пока не чувствует прикосновение его губ. Прохладные на ощупь, они прижимаются в поцелуе к костяшкам его пальцев. Самый нежный поцелуй, который когда-либо дарили Се Ляню, поначалу едва похож на шепот — затем он становится чуть более уверенным, более продолжительным, когда юноша понимает, что бог не отшатнется от отвращения. Несмотря ни на что, сердце Се Ляня колотится, ударяясь о ребра.

Он не может вспомнить, когда в последний раз кто-то прикасался к нему, и он не боялся этого. Он не помнит, когда в последний раз кто-то прикасался к нему, и он не молился, чтобы это прекратилось. Его пальцы сжимают пальцы У Мина. — …Это все, чего ты хотел? — шепчет Се Лянь дрожащим голосом. — После всего этого? — У Мин снова прижимается к его коже поцелуем, мягче, как будто он не собирался этого делать, как будто это было чем-то, чему он предавался.

На мгновение грудь Се Ляня сжимается от беспокойства. Он вспоминает того человека в лесу. Вещи, которые он хотел. Каким разгневанным он стал, когда Се Лянь передумал. Он вспоминает тех мужчин в храме. То, что они хотели отнять у него, когда он не мог дать отпор. Это то, чего хочет У Мин? А если это так...

...захочет ли Се Лянь отдать это ему? Он думает, он думает, что он...

У Мин поднимает голову, и в тот миг, когда губы отстраняются, в груди Се Ляня начинает болезненно колоть. Как будто ему не хочется, чтобы это заканчивалось. Как будто ему хочется почувствовать эту доброту — еще совсем немного.

— Это самое большее, на что этот слуга мог когда-либо надеяться, — тихо отвечает У Мин, надвинув свою маску обратно на лицо. — Спасибо, Ваше Высочество.

Такое ощущение, что это мелочь. Такая мелочь по сравнению с тем, насколько жесток к нему Се Лянь. Как неблагодарно. Почему он...?

— Д-дядя?

Се Лянь не отпускает руку юноши, медленно поворачиваясь на голоса. Он похож на детский — тихий, испуганный.

— ДЯДЯ?! ЧТО... ЧТО ПРОИЗОШЛО?!

Охранники — те, что остались в живых, начинают по очереди звать, кричать —

Призраки. Здесь призраки.

У Мин помогает Се Ляню подняться на ноги, и бог почти улыбается. Он полагает, что теперь он действительно призрак. Между ними нет никакой практической разницы. У него нет родных. Он забыт, невидим для большинства. Вызывает ненависть и страх у тех, кто его знает. И он не может умереть.

— …Сожги это место, — бормочет он, высвобождая ладонь из руки У Мина, шагая вперед, не утруждая себя защитой.

Теперь его никто не тронет.

У Мин склоняет голову, прижимая одну руку к груди и прокручивая между пальцами одну прядь из своего хвоста. Играясь с чем-то, заплетенным в длинные шелковистые пряди черных, как вороново крыло, волос. Маленькой бусиной.

— ...Будет исполнено, — бормочет он.

Се Лянь медленно пробирается по коридорам. Теперь он знает дорогу. Может слышать крики битвы. Почувствовать жар пламени — как оно начинает разгораться и шипеть. Он проходит через залы. Слушает, как трескаются и рушатся золотые фрески. Как люди пытаются погасить пламя, чтобы спасти сооружение, прежде чем оно будет повреждено, не подлежа ремонту.

Разве они не знают?

Се Лянь на мгновение останавливается на мосту, ведущему к дворцовым воротам, и оглядывается.

Золотые дворцы всегда в конце концов разрушаются.

В этом-то и смысл.

Это естественное следствие их создания.

Он настолько увлечен этой мыслью, что не слышит, как кто-то спешит к нему. Так быстро, так стремительно, что даже У Мин, кажется, не...

Ну, на самом деле — это вина Се Ляня. Он послал призрака сжечь это место дотла.

— ТЫ, ПРОКЛЯТЫЙ МОНСТР! — орет солдат прямо Се Ляню в лицо — звук его крика столь разящий, что бог спотыкается и пятится назад, когда молодой человек со всей силы толкает его.

Монстр? Се Лянь вертит головой, внимательно прислушиваясь и вдыхая. Бай У Сянь вернулся? Он сейчас здесь? Почему он-? О. Се Лянь не замечает край моста, пока не сваливается с него, падая в овраг, через который он перекинут. Это-

Это только он. Это он монстр.

Воздух со свистом проносится мимо него, и он даже не может заставить себя испугаться боли, которую он почувствует при приземлении. Раздражает только то, сколько времени потребуется его телу, чтобы собраться воедино. И в момент этого осознания Се Лянь понимает, что больше не падает.

Его окружает пара рук, держащих бога, словно что-то бесконечно драгоценное — сокровище, сделанное из стекла. Передняя часть доспехов местами жесткая, но щека Се Ляня прижимается к зазору в них, чувствуя мягкую ткань рубашки.

Ощущение холодное, но успокаивающе. Пахнет лесом после дождя. Запах мягкий, дикий, но чистый.

Вокруг них вихрится воздух, и Се Лянь вздрагивает, ожидая, что они оба будут раздавлены о землю, но эти руки прижимают его ближе, и он слышит шепот: «Не бойтесь».

О.

У него сдавливает горло.

Се Ляню не страшно. Он испытывает небольшое облегчение, когда У Мин приземляется на ноги. Задерживает дыхание, когда призрак прыгает снова, преодолевая мост в один прыжок, все еще бережно сжимая своего бога в объятиях. Но ему грустно.

Так невыносимо грустно вспоминать время, когда падал не он.

Вспоминать, как тогда был напуган Хун-эр, как он дрожал, пока Се Лянь продолжал бой с мальчиком на руках. Это кажется таким глупым сейчас, что принц не остановил парад там на месте, прямо здесь и сейчас. Тогда это он говорил: «Не бойся».

Руки прижимают его немного ближе, и Се Лянь крепко зажмуривает глаза; его дыхание неровное.

Он не хочет думать о Хун-эре. Больше нет. Это слишком связано со всеми остальными его частями, со всеми вещами, которые Се Лянь не хочет чувствовать. Это больно.

После того, что сделал Бай У Сянь — это единственная часть его тела, которая все еще болит. Но после того, как это будет закончено, Се Лянь думает, что он сможет стать свободным. Он сомневается, что Цзюнь У позволит ему уйти после того, что он совершит. Скорее всего, он будет слишком опасен, чтобы ему позволили существовать.

— …Опусти меня, — шепчет Се Лянь, и его голосу не хватает силы, которую он так отчаянно хочет показать. У Мин никак не комментирует это — лишь повинуется, осторожно ставя бога на ноги.

— Куда бы вы хотели пойти дальше, Ваше Высочество?

— … — Се Лянь через мгновение опускается на колени, размышляя.

Он уже знает ответ — и он также знает, что так или иначе это будет их последний пункт назначения.

Как ни странно, после жизни, столь прославленной и сложной, как у него, Се Лянь не может подумать ни о каких других незавершенных делах, которые он хотел бы решить. У него не осталось семьи. Му Цин не хочет иметь с ним ничего общего. Фэн Синь — вероятно, где-то одинок и несчастен, виня себя в неудачах Се Ляня. Иронично, но единственный оставшийся человек, который знает его достаточно хорошо, чтобы попрощаться с Се Лянем, — это бедствие в белых одеждах. И тот уверен, что он появится, прежде чем Се Лянь столкнется с каким-то окончательным наказанием. Все его сожаления — их тоже нельзя отменить. Ничего не осталось. За исключением... За исключением одной вещи, на самом деле. Чего-то, что пришло ему в голову ранее, в тронном зале.

— …У Мин, — бормочет он, снимая маску с лица. Воздух на его коже ощущается почти как облегчение, как будто он, наконец, снова может дышать, даже если не так свободно, как раньше.

— Да, Ваше Высочество?

— …Подойди сюда, — голос бога тих, и одетый в черное юноша тут же преклоняется перед ним.

Се Лянь протягивает руку, ощупывая пальцами поверхность маски У Мина. Твердая — идеально гладкая. Его пальцы тянутся к краю в поисках зазора и поддевают его — принц наполовину ожидает, что призрак помешает ему снять маску, но тот этого не делает. Он ждет.

Се Лянь на мгновение замирает, а его сердце неровно бьется в груди. — Мог бы ты... — У Мин наблюдает за выражением лица бога, за тем, как дрожит его рот, и как тот принимает решение. — Не мог бы ты сделать это снова?

— … — Юноша склоняет голову, собираясь спросить-

— Поцелуй меня еще раз.

Се Лянь не может видеть, как распахиваются его глаза, а зрачки расширяются от шока. Не видит, как слегка приоткрывается, а затем закрывается его рот. Принц чувствует, как пальцы обхватывают его собственные, поднимая его ладонь — и как раз перед тем, как эти губы коснутся его костяшек пальцев, Се Лянь снова дрожаще проговаривает: — Не там.

Весь обратный путь от храма Се Лянь гадал о маленьких милостях, которые Бай У Сянь оказал ему, и зачем. Он до сих пор не понимает, зачем демон переодел его, причесал. Возможно, это было сделано для того, чтобы не вызвать подозрения у Фэн Синя, но...

Когда Се Лянь думает о человеке, который начал тянуться между его бедер, прежде чем Бай У Сянь позволил призрачному огню забрать его жизнь…

(Думать о призрачном огне сейчас тоже так трудно, так больно.)

Се Лянь не мог понять, зачем, из всех других страданий, которым он подвергался... Зачем избавлять его от этого? Зачем проявлять такое малое милосердие?

Но теперь он понимает.

«В конце концов, ты перейдешь на мою сторону».

Се Лянь начинает думать, что это значило... большее, чем он изначально понимал. Это проливает новый свет на то, когда он носил лицо Фэн Синя.

Если бы Фэн Синь действительно был первым поцелуем Се Ляня, его единственным поцелуем, бог не возражал бы против этого. В каком-то смысле это было бы уместно. Часть его хочет считать таковым момент с призрачным огнем, но... как он может? И теперь кажется, что Бай У Сянь просто наслаждался осознанием того, что он украл это у него. Вот на что это похоже. Как будто кто-то проник глубоко внутрь и вырвал когтями внутренности, оставив его опустошенным и онемевшим, как фонарь без света.

Се Лянь был медленным.

Тогда он медленно учился. Но он научился.

И теперь он знает лучше, чем думать, что все кончено. Чем думать, что Бай У Сянь не будет пытаться отобрать у него большее в будущем. И когда это случится, тот будет наслаждаться осознанием того, что Се Лянь не хотел этим делиться.

Что он был первым и единственным.

Се Лянь ждет, его сердце бешено колотится в груди, а рука дрожит в хватке У Мина. Юноша держит его так легко, не сразу отвечая или подчиняясь. Не так, как раньше. Но он не отшатывается и не отталкивает Се Ляня.

— … — бог отводит руку назад, и, соответственно, руку У Мина вместе с ней, поднося его пальцы к своим губам. — Вот, — бормочет он, слыша резкий вздох. — Поцелуй меня здесь.

Это ведь нормально, ведь так?

Он прикасается к Се Ляню с таким томлением, которое подразумевает желание.

Он должен хотеть этого, ведь так?

Се Лянь нервозно ожидает, что сделает призрак.

Это не столь заманчивое предложение, каким оно могло быть в прошлом? Может быть, и нет, после того, что призрак видел, что Се Лянь делал. Он не желанен? Он наконец перестал быть красивым?

Часть его почти надеется, что это действительно так. Быть может, тогда от него уже никто ничего не захочет. Быть может, тогда люди не будут так сильно пытаться что-то у него отобрать. Быть может-

Пальцы соскальзывают с его запястья, и в тот момент, когда Се Лянь чувствует стыд, его грудь поднимается, ожидая... что он...

Ранее, когда Се Лянь говорил те вещи перед Ци Жуном... У Мин... не отреагировал плохо. Когда он поцеловал руку Се Ляня, принц... он подумал...

Призрак наклоняется вперед, и дыхание Се Ляня останавливается, его руки опускаются на колени и он изо всех сил пытается оставаться неподвижным…

Он чувствует губы.

Не там, где он просил, а прижатые ко лбу. Мягко, так осторожно.

Нижняя губа Се Ляня дрожит, и его дыхание возобновляется, на этот раз прерывисто; он не уверен, то ли это мягкий способ сказать «нет», то ли…

Губы У Мина медленно спускаются ниже. Дыхание Се Ляня учащается.

Принцу требуется мгновение, чтобы понять, что призрак таким образом намеренно дает ему шанс передумать, следя за тем, чтобы поцелуй не появился из ниоткуда — что Се Лянь…

Его глаза закрыты, но их жжет.

...Он не хочет, чтобы Се Лянь боялся.

«Не бойтесь»

Его нос холодный, когда тот касается носа Се Ляня, но не так, как это можно было бы ассоциировать с призраком. Эта прохлада навевает мысли о зимнем утре, когда принц бежал посмотреть на снег, а дыхание клубилось туманом возле его губ. О ночах, которые он проводил, прикрывая рот руками, вдыхая тепло в ладони; скучая по летним дням, когда он оставался на улице допоздна и матушка звала его обратно внутрь, приговаривая, чтобы он перестал бегать так быстро, перестал гоняться за бабочками.

Его кожа холодна, но каждое прикосновение вызывает ностальгию.

Их рты на одном уровне — пальцы слегка сжимают его челюсть, приподнимая ее, и Се Лянь чувствует, как У Мин еще раз останавливается, давая ему последний шанс отказаться, но…

Принц наклоняется вперед и, с тихим звуком тревожного нетерпения, сокращает расстояние.

О.

Технически Се Лянь знает, что, вероятно, нужно целоваться с закрытыми глазами. Честно говоря, он не может заметить разницы, но, возможно, это несколько беспокоит человека по другую сторону процесса.

Однако мгновение он просто тупо пялится вперед, поглощенный ощущениями.

Это не больно.

Губы У Мина прижимаются мягко и осторожно, несмотря на тревожную и неуклюжую манеру, с которой Се Лянь начал поцелуй. Не настаивая на большем — и принц не может представить, что призрак стал бы: он, вероятно, понятия не имеет, о чем думал Се Лянь, когда обращался с подобной просьбой, но…

Се Лянь закрывает глаза, не столько углубляя поцелуй, сколько растворяясь в нем, полностью расслабляясь в объятиях молодого человека, и что-то в этом... вызывает реакцию. Нежно, но крепко хватка на его челюсти немного усиливается, и губа проскальзывает между его двумя, вызывая тихий вздох. Пальцы юноши вновь сжимаются, впиваясь принцу в кожу — но не неприятно. Нет… нет, Се Лянь, он… Его желудок слегка сжимается, когда он чувствует, как призрак начинает отдаляться, лихорадочно думая…

Нет.

Он прижимается ближе, слепо скользя руками по шее У Мина. Пожалуйста-

Рука обвивается вокруг его спины, поддерживая, пока Се Лянь цепляется за шею У Мина, думая…

«Еще немного»

И, наконец, он чувствует, как призрак тоже расслабляется, погружаясь глубже, прижимая Се Ляня ближе.

«Еще совсем немного»

Первый поцелуй наследного принца на самом деле был совсем не поцелуем. Он был ловушкой. В последующие годы, нет, столетия — он поймет, что это было одной из форм насилия.

Этот поцелуй, однако, ощущается как выбор. Тот, который Се Лянь сделал самостоятельно. Тот, который не причиняет боли. Это...

Волосы У Мина мягкие под его пальцами, шелковистые. Теперь его рот крепко прижимается к губам Се Ляня, но при этом никогда не пытается ничего взять, просто… Просто наслаждается процессом, не требуя большего.

Сердце Се Ляня сжимается от неуверенной, болезненной эйфории. Хорошо — это-

Это хорошо.

И есть так много вещей, которых, как он знает, у него никогда не будет. Се Лянь знает, что никогда не обнимет того, кого хотел. Он никогда не женится и не заведет собственной семьи. Им никогда не будут восхищаться и любить так, как когда-то. Есть так много слов, которые Се Лянь никогда не услышит. Так много воспоминаний, которых у него никогда не будет. Так много других видов прикосновений, переживаний и чувств, но...

У него будет это. Этот момент — он всегда будет принадлежать ему, даже если…

Се Лянь медленно отстраняется, все еще легко обхватывая руками шею У Мина, и… он прикусывает губу.

— ...Прости, — бормочет он, его дыхание все еще неровное, а щеки покраснели. — Я не должен был… — Принц тяжело сглатывает, кладя руку на грудь У Мина, отстраняясь. — Я не должен был этого делать.

Призрак позволяет ему отстраниться, но все еще держит руку на его спине.

— Его Высочество не сделал ничего плохого, — тихо заверяет У Мин, но его голос звучит иначе. Он слегка задыхающийся и неровный, и это только заставляет Се Лянь чувствовать… — Этот слуга был счастлив быть ему полезным.

— … — губы принца слегка дрожат.

Вот в чем проблема.

У Мин здесь не потому, что он питает к Се Ляню подобные желания. Он здесь, потому что... Потому что он был солдатом Сяньлэ и хочет служить своему принцу. Потому что он погиб за свою страну, которая в свою очередь забыла его, и он хочет отомстить.

Он здесь не для этого.

Но он все равно сделал это, потому что Се Лянь попросил его об этом. А принц — он не может не думать-

Он продолжает вспоминать, о чем думал, когда кто-то поцеловал его под личиной Фэн Синя. Каким окаменевшим и печальным он был, но как же он не хотел, чтобы его друг уходил.

Это то, что сейчас чувствовал У Мин? Не поэтому ли он был таким нерешительным, таким осторожным, даже когда притягивал Се Ляня ближе? Он-

Губы Се Ляня дрожат, когда он отводит взгляд, разрываясь между радостью от того, что забрал что-то себе, и чувством вины от осознания... Что, возможно, в процессе он что-то забрал у У Мина. Он мог… Он мог сделать то же самое, что и Бай У Сянь.

Он… Как он мог…?

Медленно призрак снова надевает маску обратно на лицо — Се Лянь слышит, как она возвращается на место.

— Если это облегчит совесть Его Высочества, — бормочет юноша, повторяя те же слова, что он произнес ранее, но в совершенно ином контексте, — этот слуга может обратиться к нему с просьбой.

Се Лянь кивает, заставляя себя впасть в состояние онемения; губы все еще покалывают. — Назови ее,— поначалу он сомневается, что сможет предложить что-то, что компенсирует то, как он использовал У Мина. Бездушно, бездумно, но-

Рука мягко сжимает его с добротой, которую, Се Лянь знает, он не заслуживает.

— Позвольте мне быть тем, кто сделает это.

Се Лянь замирает, а его брови хмурятся замешательстве. — ...Сделать это? — спрашивает он, немного неуверенный в том, что он…

— Освободить поветрие ликов.

Свинцовая тяжесть в животе Се Ляня опускается еще глубже.

О.

— ...Ты хочешь сделать это сам? — спрашивает принц, отводя взгляд в сторону.

— Да, — отвечает призрак, все еще сжимая руку Се Ляня. — Жители Юн’аня принесли страдания дорогому мне человеку. — Когда молодой человек произносит это, подбородок Се Ляня слегка опускается. — Мне было бы приятно быть тем, кто обрушит это на них.  

Се Лянь убирает руку, прижимая пальцы к груди. — …Нет, — бормочет он. — Это должен быть я.

У Мин не отвечает, просто наблюдает за ним из-за пустой, улыбающейся маски.

— Тебе придется придумать что-то другое.

Даже сейчас призрак не протестует. — …Как Его Высочество пожелает, — отвечает он, медленно поднимаясь на ноги, помогая своему богу подняться.

Се Лянь больше не надевает маску, продолжая безучастно смотреть на свою руку, задаваясь вопросом, как она должна выглядеть, сжимая ладонь У Мина. — Ты не собираешься попросить что-то иное?

У Мин склоняет голову, отвечая:

— Позже, — пальцы еще раз сплетаются с его, нежно сжимая. — Этот слуга попросит у Его Высочества после того, как он завершит свои дела.

Се Лянь зажмуривает глаза и кивает.

Хорошо, это... это хорошо. Тогда он сможет дать У Мину все, что тот только попросит.

После паузы юноша спрашивает:

— Куда бы Его Высочество хотел пойти теперь?

К концу, думает Се Лянь. Туда, где все это началось. — ... Бухта Лан-эр, — отвечает он внезапно холодным голосом. — Отведи меня в бухту Лан-эр.

И снова У Мин ведет его по тропе.

— Как пожелаете, Ваше Высочество.