Путешествие кажется короче, чем должно быть, пока У Мин осторожно ведет своего бога за локоть, а Се Лянь размышляет о том, что он совершил.

Он убил кого-то.

Се Лянь уже убивал раньше на поле боя. Но то было другое. Ожидаемый аспект войны. Он никогда не знал имен людей, которых убивал в то время. Никогда не получал удовольствия от их страданий. В этом была некоторая обезличенность.

Но с Ци Жуном было не так.

Се Лянь наслаждался этим. Он до сих пор чувствует удовлетворение, когда думает об этом. Он бы убил и Лан Ина, будь у него такая возможность; мучал бы его. Но он не почувствовал себя лучше, крича в лицо королю. Не почувствовал ничего похожего на это, когда слушал отчаянные горестные крики Лан Иня.

Можно разбить зеркало, но нельзя изменить отражение.

Когда они прибывают в бухту Лан-эр, принц ощущает как морской бриз ласкает его лицо. Чувствует запах дождя, что только недавно прекратился.

Сколько он пережил, чтобы подарить этим землям дождь.

Се Лянь останавливается. Он слушает шум океанских волн, смех детей и звуки их игры. Солнце греет его лицо, а Жое удобно защищает его глаза от света — который он не может увидеть — обвивая верхнюю часть его лица.

— …Его Высочеству нужно найти место, чтобы…?

— Я знаю, где я это сделаю, — бормочет Се Лянь.

У Мин замолкает, ожидая.

Се Лянь впитывает звуки этого города. Запахи. Тысячи жизней, кружащие вокруг него все одновременно. Все такие счастливые. Как, как они вообще могут быть счастливы в таком мире?

Все это наполняет наследного принца разочарованной, мстительной печалью. И сомнениями.

— …Ваше Выс…?

— Три дня, — бормочет Се Лянь, выпуская руку из хватки У Мина. — Я выпущу её через три дня.

Призрак склоняет голову, наблюдая за ним, а затем кивает. — Да, Ваше Высочество.— Кажется, призрак говорит это неохотно — но он до этого ни разу не ослушивался приказа.

— Тогда держись пока подальше.

Он не ослушивается и сейчас — даже если ему не нравится эта затея.

Наследный принц стоит в одиночестве в ожидании, прислушиваясь к удаляющимся шагам У Мина, растворяющимся в шуме городских улиц. Ему легче мыслить ясно, когда призрака нет рядом. Легче быть холодным и жестоким — таким, каким он хочет быть.

Се Лянь не рассматривает свою заминку как акт милосердия — скорее, как поиск оправдания. Даже когда они живут своей жизнью, молятся своим богам и воспитывают своих детей — они делают это на руинах того, что когда-то принадлежало ему. Когда он подходит к обочине дороги, обнажая фансинь, он думает, что они покажут ему, свое истинное лицо. Что они лицемеры — не лучше и не хуже тех, кому они пришли на замену. Что они не имеют права презирать его.

Се Ляню не впервой делать это. Он и раньше пронзал себя мечом, но тогда он стенал в агонии на полу пещеры, дрожа, чтобы не взмолить юного солдата, защищающего его, обратиться за помощью.

Ему больно и сейчас, но эта боль отрешенная. Как будто это происходит с кем-то другим.

Он падает на землю; импульс от его падения образует под ним небольшую воронку, и Се Лянь кричит: — Помогите! — Его голос тихий, слабый, но он ясно звенит в противовес какофонии звуков вокруг.

Се Лянь слышит, как люди останавливаются; он знает, что они его заметили. Но каждый раз, когда кто-то подходит, чтобы понять, что случилось — люди начинают его узнавать. В конце концов, Се Лянь же снял маску. Его глаза закрыты, скрывая канги, а Жое обвивает рукоять фансиня.

«Это… это наследный принц?»

Они даже его имя произносят с осторожностью. Как будто его неудача и страдания могут стать заразными. Что даже признание падшего бога может заразить их. Скоро они действительно что-нибудь подхватят, но это не будет плохой удачей Се Ляня.

«Неужели... неужели никто не собирается ему помогать?»

«Ты что, шутишь?!» — усмехается голос. — «Ты думаешь, мы сумасшедшие?! Он бог несчастья! Если мы прикоснемся к нему, какую удачу это обрушит на нас!»

Бог несчастья.

Се Лянь безучастно смотрит под покровом век.

У этого прозвища есть один нюанс, который никогда не имел смысла. Се Лянь на самом деле не был столь неудачлив до своего падения. Это пришло с кангами. Когда он был богом, он...

Принц хмурится, слегка сжимая почву под ним, как будто бы желая, чтобы эта яма была его могилой.

Богом чего он был в конце концов?

Войны? Конечно, нет.

Быть может, богатства? Это было то, о чем люди молились больше всего. О деньгах, крепком здоровье и — детях.

Учитывая то, что он собирается сделать, Се Лянь не знает, есть ли у него право претендовать на должность бога медицины. И хотя люди часто молились о достатке, он не обращал внимания на эти молитвы. Се Лянь припоминает, что поручал их Му Цину и Фэн Синю. На самом деле большую часть времени он не слушал тех, кто молился ему напрямую.

Это самая удручающий факт в становлении Богом: вы узнаете, как редко они на самом деле слушают.

Се Лянь проводит первый день размышляя об этом, слушая, как продавец пытается принести ему что-нибудь попить, но каждый раз его жена останавливает его.

«Может быть, сначала болезнь поразит ее лицо», — злобно думает бог. Ведь она уже отвратительна изнутри.

Се Лянь продолжает рассуждать: выходит, молитвы, которые он на самом деле исполнял, были... От людей вроде Лан Иня. Жителей Юн’аня...

Горечь и гнев наполняют юношу из-за несправедливости всего этого.

«Несправедливо!» Когда-то он плакал и плакал, пока тянулся к матери. «Это нечестно!»

Но затем принц вспоминает кое-что еще.

Даже на пике его могущества некоторые святыни уже находились в плачевном состоянии. В одной из них у его божественной статуи не было цветка, который он традиционно сжимал в правой руке. Тогда, маленький мальчик приносил ему свежий, прекрасно сформированный бутон. Каждый божий день.

Он продолжает убеждать себя, что не хочет думать о Хун-эре. Что это слишком больно. Что это напоминает ему о прошлом, которое стало невыносимо болезненным. Но когда он шел из имперского города в бухту Лан-эр, Се Лянь кое-что заметил — цветок, заткнутый ему за ухо.

Тогда он пораженно и рассержено спросил об этом У Мина, и призрак притворился, что не понимает, о чем Се Лянь ему говорит. Тогда богу было трудно побороть в себе слезы, — потому что каким-то образом он чувствовал, что лепестки его были белы, как снег. И Се Лянь знает, что его спутника больше нет. Что цепь на его шее несет на себе все, что от него осталось. Но в тот момент ему казалось, что мальчик был рядом, пытаясь сказать…

Пытаясь сказать ему не делать этого.

Цветок все еще находится в волосах Се Ляня. И если боги — это то, с чем их ассоциируют самые преданные верующие, то Се Лянь был бы богом цветов.

Рука, не сжимающая рукоять фансиня, тянется к уху, мягко поглаживая лепестки. Он почти улыбается.

Се Лянь был бы богом сирот. Надежды. Историй у костра и мясных булочек, разделенных между всеми. Богом ткачества.

Возлюбленный У Мина тоже ткал. Он признался в этом, во время их путешествия к бухте Лан-эр, когда Се Лянь почувствовал веревку, обвязанную вокруг одного из пальцев призрака. Юноша объяснил, что тот человек — мужчина или женщина, Се Лянь не уверен, юноша никогда не использовал обращения конкретного рода — часто следил за тем, где какие нити, наматывая их на пальцы молодого человека во процессе своей работы.

Се Лянь проделывал подобное с Хун-эром, так как он не мог видеть цвета. Чаще всего мальчик настаивал на добавлении красного, что заставляло бога улыбаться, каждый раз соглашаясь. Се Лянь не может вспомнить, когда он перестал ткать и почему.

Как итог свои рассуждений принц знает, что он не бог несчастья. Оно может преследовать его, куда бы он ни пошел, но...это — его проклятие. Не его божественное начало.

На второй день кто-то подходит к нему, но не для того, чтобы предложить помощь.

— ...Ну и чем, ради всего святого, ты занимаешься? — тянет голос, звуча в равной степени раздраженно и сбитым с толку.

Се Лянь устремляет глаза к небу, ненадолго поднимая веки и узор канг в его радужках гневно сверкает в сторону Бай У Сяня: — Уходи. Ты скучный.

Бедствие ухмыляется, скрещивая руки на груди и перенося вес на одну ногу. Сегодня у него обличье богатого молодого господина: красивого, в нефритово-зеленых одеждах; его волосы собраны и отведены от лица прекрасными золотыми украшениями. Девушки восторженно вздыхают, проходя мимо него, — а торговцы ворчат, что юноша возится с падшим богом.

— Как по-детски.

Се Лянь узнает его голос, несмотря ни на что. Неважно, какое у него лицо или в какую одежду он решит облачиться. Се Ляня этим не отвлечь. Ведь для него это не имеет значения.

— Верно, — протягивает Се Лянь, сложив руки за головой. — Я по-детски ни на что не годен, — зевает он, вытягивая ноги, как будто ему даже не больно, когда движение смещает лезвие в его груди. — Наверное, тебе уже стоило бы отказаться от меня. Я представляю довольно грустное зрелище.

— … — Брови бедствия медленно поднимаются, а губы приоткрываются в недоверии. — Я никогда не покину вас, ваше высочество.

Пфф, я вас умоляю.

Се Лянь закатывает глаза, скрестив лодыжки.

Что еще он может сделать, кроме того, что он уже сделал? Убить дальних родственников, которых Се Лянь даже не помнит? Помучить его еще? Пусть так. Ему так или иначе уже все приелось.

— Разве не ты всегда оскорблял моих последователей? — отмечает Се Лянь — Не ты ли утверждал, насколько они были глупы?

Каким глупым был Хун-эр.

— Кем это тогда делает тебя?

Впервые Бай У Сянь, кажется, не находит, что ответить.

Наследный принц зевает вновь:— Как бы то ни было, — вздыхает он, играя с цветком за ухом. — Если ты собираешься преследовать меня: делай это на расстоянии. Ты загораживаешь мне солнце.

Не то чтобы он мог загореть. Или что меч, пронзающий его грудь, подразумевал данные намерения.

К его чести, даже когда Бай У Сянь прыгает к нему прямо в яму, нависая над ним, Се Лянь не вздрагивает. Его дыхание остается прежним. Он не боится.

Если вы вынуждены жить с чем-то достаточно долго, ничто не сможет оставаться пугающим вечно.

Даже Бай У Сянь.

— ...Никто тебе не поможет, ты же знаешь это. — размышляет бедствие; он отбрасывает тень на лицо Се Ляня. — Так зачем тебе с ними возиться?

Се Лянь усмехается, швыряя камешек в направлении бедствия, и даже несмотря на слепоту бросающего, камешек бьет цели с глухим ударом.

— Не твое чертово дело. — бормочет принц, отбрасывая волосы с лица.

Бай У Сянь ничего ему не сделает. Он просто манипулирует им, чтобы он совершил новую, еще более разрушительную ошибку. И учитывая тот факт, что наследный принц в настоящее время находится на грани освобождения чумы, чтобы оправдать собственную казнь...

Что ж. Се Лянь не особо беспокоится об этом сейчас. Он пересечет эту грань, когда придет время, если Цзюнь У не уничтожит его первее. В любом случае, Бай У Сянь сейчас не сильно влияет на результат.

Это их первая встреча, которая не заканчивается истерикой Се Ляня.

Ха.

Когда бедствие удаляется, Се Лянь качает головой, безмолвно, но раздраженно ликуя. После всего пережитого можно считать это прогрессом. Хорошо. Се Лянь чувствует удовлетворение, когда солнце садится.

Наступает третий день, и по мере того, как утро перетекает в день, Се Лянь слушает, как торговец снова пытается принести ему чашку воды. Как жена вновь бьет его по голове, называя старым дураком.

Се Лянь согласен с ней. Проявлять доброту в этом мире — удел дураков.

Наконец, он полагает, что солнце близится к закату, потому что он возвращается. Тень вновь написает над ним — и рука обхватывает рукоять фансиня, вынимая лезвие из груди Се Ляня.

— Не знаю, чего ты ожидал, — бормочет Бай У Сянь. — Кто-нибудь вообще когда-нибудь помогал тебе?

Се Лянь не отвечает ему, медленно садясь.

Он никогда не ждал чье-то помощи. Дело не в этом. Это существо не способно этого понять, а Се Лянь не хочет объяснять. Дождь льет уже несколько часов, и он замерз.

Он хочет покончить с этим сейчас.

Бог хватается за край ямы, в которую он сам себя зарыл, подтягивается, и в тот момент, когда он выползает обратно на дорогу — кровь все еще течет из раны на его груди — кто-то сильно врезается в него, с грохотом падая на землю. Се Лянь наклоняется вперед, цепляясь руками за брусчатку, и чувствует что-то острое под пальцами: зерна риса, медленно размокающие под дождем.

— … — Торговец на земле рядом с ним садится со стоном: — О, ЧЕРТ! Смотри, что ты наделал!

Мужчина ползает и кружится, пытаясь не дать рису высыпаться из корзины; его бамбуковая шляпа сползает с головы и болтается на шнурке на шее — но все это бесполезно.

—...БЛЯТЬ! — ругается он, откидываясь назад и скрещивая руки на груди. — Потрачено!

Торговец поворачивается и прожигает взглядом на молодого человека, все еще сидящего на четвереньках посреди дороги, и вскидывает руки к небу: — Ты хоть ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, как трудно заработать столько риса? При ТАКОМ состоянии ЭКОНОМИКИ?!

Юноша не поднимает головы и не отвечает.

Незнакомец аж дымит от негодования: — О, так теперь ты просто будешь ТАМ СИДЕТЬ?! Ты даже не собираешься извиниться или ВЕРНУТЬ МНЕ ДЕНЬГИ?!

Ногти Се Ляня скрипят о брусчатку, а его зубы стиснуты. О, он вернет ему сполна.

— ЧЕГО ТЫ ВООБЩЕ ДОБИВАЛСЯ, ЛЕЖА ВОТ ТАК ПОСРЕДИ ДОРОГИ?! — кричит мужчина, сердито жестикулируя и размахивая руками, походя на разгневанную птицу. — Ты ждал, что КТО-ТО ТЕБЯ ПЕРЕДЕТ ИЛИ ЧТО?!

— Да, — бормочет Се Лянь ровным голосом.

— … — торговец неловко останавливается, а его руки все еще задраны вверх, как будто он не ожидал подобного ответа. — Ну, — бормочет он, пытаясь вернуться к тому, что… что он дела… ах, верно, верно…

— ЕСЛИ ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ УБИТЬ СЕБЯ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ БУДЬ БОЛЕЕ ВНИМАТЕЛЬНЫМ К ДРУГИМ, ТЫ МАЛЕНЬКИЙ ГАВНЮК! — Он воет, поднимая свою корзину и ставя ее себе на бедро: — И НЕ СОЗДАВАЙ ПРОБЛЕМ ДРУГИМ!

Как бы то ни было.

Се Лянь сердито смотрит.

Это не имеет значения. Неважно, как долго мужчина воет и ругается на него, пытаясь заставить молодого человека расплатиться с ним, все это не имеет значения. Всё равно скоро всё закончится. Тогда мешок риса станет ничем.

В конце концов мужчина с раздраженным фырканьем сдается и топает прочь.

Се Лянь безучастно смотрит в землю, делая медленные вдохи, чтобы успокоиться; холод пробирает его до костей. Промокший, в городе, что когда-то страдал от засухи.

Се Лянь был проклят за попытку вызвать дождь. И теперь ему не поможет ни одна человеческая душа.

Когда он открывает рот, чтобы позвать У Мина, сказать ему, что время пришло...

Дождь прекращается.

По крайней мере так поначалу решает Се Лянь, пока не ощущает, как что-то легло ему на голову — легкое, но твердое, не дающее ему промокнуть под дождем.

Бамбуковая шляпа.

Принц на мгновение замирает, а затем поднимает голову вверх, не в силах увидеть, что прямо на него смотрит торговец. — Что ты так на меня смотришь?! Я просто немного покричал. Разве стоит так расстраиваться из-за этого?

— … — Се Лянь молчит, не в силах ответить.

— …Я не понимал, что ты слепой, — признается мужчина, почесывая затылок и его голос звучит немного смущенно. — Ты должен сказать мне.

Молодой человек так и продолжает ошеломленно сидеть, пока мужчина не поднимается на ноги, увлекая Се Ляня за собой.

— Люди не обращают внимания, — журит строго фермер принца, поправляя ремешок на доули — закрепляя ее красивым и аккуратным узлом, чтоб тот не развязался. — Если ты будешь продолжать сидеть и злиться на то, что никто не заметил, что тебе нужна помощь, ты будешь ходить озлобленным до конца своих дней.

Се Лянь... он...

— Сегодня у меня был плохой день; ты не должен возвращать мне деньги за рис, — вздыхает мужчина, и принц не столько видит, сколько чувствует, что похоже произошедшее все еще огорчает торговца. — Теперь ступай. Ты не ребенок, ты взрослый мужчина — перестань пялиться и иди домой, понял?

Он разворачивает Се Ляня за плечи, легонько похлопывая его по спине, — затем поворачивается сам и, не говоря ни слова, уходит своей дорогой с полупустой слегка помятой корзиной риса в руках.

— … — Принц медленно тянется вверх, ощупывая края шляпы.

О. Его губы дрожат.

Раньше когда плакал, он бежал к матери на руки.

«Нечестно!» — рыдал он, цепляясь за подол ее платья. «Это несправедливо!»

Но Се Лянь так и не научился.

«Перестань ныть!»

Сейчас он вспоминает отца.

«Ты проиграл, потому что он был лучше тебя!»

О. Се Лянь прижимает подбородок к груби и его слезы смешиваются с каплями дождя на его щеках.

«Если хочешь победить: в следующий раз работай усерднее!»

Вот что это... что это...

Его пальцы тянутся вверх, сжимая камень, висящий на шее на серебряной цепочке.

Се Лянь понимает. Спустя столько времени он осознает, что делал все это время.

Он закрывает рот руками, а его глаза широко раскрыты, пока слезы льются из них водопадом, впервые сильнее чем за столь долгое, долгое время. За месяцы, с... С той ночи, в лесу.

— Прости, — шепчет принц, сгорбившись. Он говорил это и раньше, стоя на коленях в собственной святыне, умоляя о прощении у своего верующего.

— Х… — Прошло так много времени с тех пор, как он мог произнести его имя. — Хун-эр, — всхлипывает он, и это слово вырывается из его уст болезненно, но это хорошая боль. Она не ломает его. — Прости!

«Все хорошее, что есть в тебе, — НЕ ЗАВИСИТ от меня, разве ты не видишь?!»

В это миг Се Лянь слышит это так живо, так ясно — то, как звучал голос Хун-эра, когда тот отвечал:

«Как вы можете такое говорить?»

Его горе некрасиво. Он не падает на землю, красиво плача. Наследный принц Сяньлэ стоит посреди улицы, рыдая, как ребенок, и закрывает лицо руками.

«Позволь мне быть этим смыслом».

«Если ты не можешь найти смысл жизни, позволь мне стать этим смыслом».

Се Лянь сказал этому мальчику жить ради него, найти смысл жизни через него — а он, Се Лянь, он… Се Лянь же не может жить даже ради себя.

И это после того как мальчик так старался заботиться о нем. Так отчаянно пытался осчастливить бога. Се Лянь все это время держал величайшее сокровище Хун-эра в своих руках и обращался с ним* с такой… небрежностью.

*[П.п. с собой]

— Прости!

Принц не знает, сколько он стоит так, продрогнув под дождем. Как долго он плачет, снова и снова извиняясь перед покойным, до тех что ощущает себя абсолютно разбитым. Он руки медленно отводит руки от лица, вновь сжимая камень на своей груди.

— …Я больше так не буду, — шепчет он, решительно сужая глаза и стискивая камень изо всех сил. Удивительно, но тот даже не трескается под напором его силы, и почему-то даже сейчас он отдает легким теплом. Се Лянь тяжело сглатывает и его голос хрипит от слез:

— Обещаю — я больше никогда не сдамся!

Вскоре после этого он слышит другой голос, что обращается к нему сквозь теперь уже медленно стихающий дождь. — ...Чем ты тут занимаешься?

Это он, естественно. Се Лянь на мгновение выдавливает короткий смешок и его плач утихает.

— Уже почти закат. Если ты не выдвинешься…

— Иди нахуй.— Се Лянь не поднимает головы, говоря это, и Бай У Сянь замолкает, недоверчиво глядя на бога.

—Извини... что? — Он кажется пораженным, но Се Лянь не съеживается от страха или апатии. Наследный принц поднимает голову:

— Я не ясно выразился?— он подходит ближе, не неуверенно, не без цели. И когда Се Лянь ступает, земля под его ногами трясется от силы шагов. Он выбрасывает руку вперед, хватая бедствие за перед его одежд: — Тогда я повторю еще раз, — шепчет он, слепо глядя в лицо белой маске.

— ИДИ НАХУЙ!

Он ударяет бедствие ногой с такой силой, демона проносит через всю городскую площадь. Он врезается в стену здания; кирпичи ломаются и рушатся под ним.

— Кем ты себя возомнил, чтобы сметь даже ГОВОРИТЬ СО МНОЙ?! — рычит юноша.

Время научило его съеживаться при звуке своего титула: из-за того, что это означало, что кто-то узнал его и знает, кем он был. Се Лянь пребывал в таком отчаянии, что не мог быть собой. Ему было легче притворяться кем-то другим. Даже если это было быть никем.

Теперь же молодой человек рычит во весь голос:

— Я НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ!

Медленно, бедствие поднимается на ноги, стряхивая пыль и щебень с лица:—...Ты сошел с ума?! — шипит он в ответ.

Даже если так, Се Ляню только что удалось обрести разум снова.

— Ты забыл?! — кричит Бай У Сянь и его голос звенит от гнева, пока он подходит к принцу. — Ты забыл, как эти люди относились к тебе?! Как они прокляли тебя?!

Се Лянь склоняет голову: — Думаешь, я когда-нибудь смогу забыть?

— Твои родители оставили тебя, твой народ, твои последователи — и все, что потребовалось, это — ЭТОТ мужчина?! Этот НИКТО?!

Наследный принц качает головой: — Я не потерял всех своих последователей, — бормочет он, и даже если он не повышает голоса — бедствие ясно его слышит. — Есть тот, кто никогда не оставит меня.

Никогда. Не смотря на то, кем стал Се Лянь, и заслуживает ли он поклонения.

— ...Его все еще здесь нет. — холодно отвечает Бай У Сянь. — Никто не скажет тебе спасибо за это. Они больше не будут строить для тебя храмы. Они не будут посылать тебе молитвы. Ничто не сделает вещи такими, какими они были раньше!

Каждая фраза, брошенная им резка и остра подобно ножу — все сказанные им слова ранее преследовали его. Сейчас же наследный принц Сяньлэ больше не съеживается от них. Он не падает обратно в яму жалости к самому себе.

Се Лянь улыбается. И улыбка его не горькая и не злая. Она слабая, окрашенная слезами, но искренняя. Сейчас она красивее той, что была у него, когда он был облачен в дорогие шелка и золотые маски.

— Мне не нужны молитвы, — шепчет принц с болезненной улыбкой на устах и в его глазах столько тепла — столько любви и…

Надежды.

— Я не за этим помогаю людям.

Подобно тем, кто молятся, не ожидая ответа. Где-то на своем пути Се Лянь забыл об этом.

Он родился, наделённый богатством и славой. Красотой и силой. Мир был у его ног еще до того, как он успел сделать первые шаги.

Се Лянь не хотел становиться богом ради подобных вещей.

Он понял это еще тогда, когда его Гиоши баюкал его на руках, спрашивая, что бы Се Лянь хотел сделать, если бы мог исполнить чью-либо молитву. Когда он позднее спрашивал его, что бы он сделал, если бы было два молящихся и лишь одна чаша воды; когда его ответ сочли кощунственным: сотворить еще воды.

Возможно, это был неправильный ответ, но Се Лянь продолжает оставаться все тем же ребенком, что тогда верил в это. Просто он забыл об этом на своем пути.

Он забыл о желании создать еще чашу. Забыл о днях, когда улыбался и смеялся, пребывая на склонах горы Тайцан. Он забыл о мальчике, что защищал его, сражался рядом с ним; о первом, кто заставил его сердце биться чаще.

Он забыл о своем первом друге. О том, кто подшучивал и закатывал глаза, прижимая метлу к груди, отпуская небольшие саркастические комментарии, которые Се Лянь считал немного скандальными, чтоб смеяться над ними вслух; однако когда он все же хохотал над ними, тот мальчик улыбался — как будто они делили секрет на двоих.

Он забыл о матери, что заставляла его строить золотые дворцы, пока он отказывался прекращать гоняться за бабочками. Той, кто вытирала его слезы, когда те дворцы падали, и Се Лянь был слишком потерян, чтобы понять, что она имела в виду, когда она напомнила ему об этих воспоминаниях: 

Золотые Дворцы всегда будут рушиться, что бы вы ни делали. В этом-то и смысл. Это естественное следствие их создания.

Се Лянь воспринял это как предлог, чтобы намеренно их разрушить, но его мать имела в виду совершенно не это — золотые дворцы всегда будут рушиться. Но это не значит, что их не стоит строить. Потому что, как и бабочки, за которыми он гонялся в детстве — они будут падать. Они всегда конечны. Но вместе с тем такие красивые — и как только вы перестанете плакать по их утрате, вы сможете собрать кусочки...

И построить их снова.

Се Лянь забыл об отце, что наказывал ему перестать ныть и жалеть себя, пока мальчик плакал о несправедливости мира. О том, кто помог ему стать сильнее, когда у него были все предлоги, чтобы быть слабым; а когда Се Лянь был слишком напуган, отец крепко обнимал его, оберегая. Отце, что говорил ему, что бояться — это нормально: что мир большой, и он будет защищать принца от него, пока тот не станет достаточно взрослым, чтобы справиться с ним.

И он сделал. Се Лянь так и не понял этого, но... его отец сделал это.

Се Лянь забыл это где-то по пути.

Он забыл мальчика, что упал с небес в его объятия, подобно падающей звезде.

Забыл, несмотря на то, что пообещал себе никогда этого не делать.

Он забыл, как этот мальчик смотрел на него, будто в глазах принца была сокрыта вся вселенная.

Все время, с тех пор как он пал, Се Лянь провел, учась ненавидеть мир. Чтобы проклясть его. Чтобы рассуждать о том, как тот жесток, эгоистичен и жалок — и что он не хочет его спасать.

Но Се Лянь стал богом не потому, что мир был совершенен или потому, что всех в нем стоило оберегать.

Се Лянь стал богом, потому что он любил мир, и он любил так много людей в нем.

Даже если он полон Ци Жунов. Людей, которые лгут. Которые судят, воруют и насилуют. Которые возьмут ваши дары и проклянут вас, назвав вас другом. Мир действительно ужасен, самолюбив и несчастен.

И теперь Се Лянь знает, что ему, вероятно, не под силу его спасти. Он определенно не может уберечь всех.

Но этот мир дал ему родителей, которые его любили. Этот мир дал ему Фэн Синя. Дал ему Му Цина, ради которого даже сейчас, Се Лянь, отдал бы все, чтобы они могли начать все сначала. Этот мир дал ему Гиоши и все те уроки, что этот человек когда-либо преподал ему. Этот мир дал ему того солдата, что оставался рядом с ним в течение всей ночти, когда он был поражен заклятием Земли Блаженства, несмотря на то, что воин не получил никакой награды за помощь.

Этот мир дал ему Хун-эра.

Этот мир подарил ему мальчика, что следовал за ним до ада и обратно, довольствуясь жизнью без прикрас, лишь бы иметь шанс остаться подле Се Ляня. Того, кто вынес все муки, что пришлись на его долю, не проронив ни звука, лишь бы сохранить Се Ляня в безопасности. Мальчика, что молился изо всех сил, никогда не ожидая ответа.

И даже когда тот же мир забрал его — мир все равно даровал Се Ляню крестьян, желающих высматривать мальчика всю ночь сквозь холод и тьму, лишь бы слепой не искал своего друга в одиночку. Людей, что были им практически незнакомы.

Фермера, что все же отдал для Хун-эра свои свадебные одежды. Его сыновей, что построили погребальный костер, несмотря на поздний час.

В то время как Се Лянь потерялся в собственной печали, думая, что мир забрал у него все, мир даровал ему это.

Он подарил ему Призрачный Огонь. Не имея возможности согреть принца тот составлял ему компанию. Отгонял опасности по мере собственных возможностей. Не смотря на то, что Се Лянь часто был к нему жесток или равнодушен. Даже когда он постоянно игнорировал клятву, в которую огонь так отчаянно хотел, чтобы принц поверил…

«Я навеки ваш самый преданный верующий».

И даже когда призрачный огонь исчез, даже когда его оставили родители, и мир стал казался таким темным, таким невыносимо одиноким...

Мир даровал ему У Мина. Кто-то, кто уже отказался от всего во имя Сяньлэ. Во имя Се Ляня — и тем не менее последовал за ним. Даже когда путь, по которому шел Се Лянь, был таким аскетичным и жестоким. Даже когда принц обращался с молодым солдатом так бессердечно — так эгоистично.

И единственной наградой, о которой попросил призрак, было поцеловать ему руку.

Теперь же Се Лянь прижимает эту руку к груди и на его губах играет улыбка. Он улыбается так широко, что становится больно. Улыбается честно. Улыбается яростно.

Потому что иногда улыбка пред лицом печали — это самый смелый поступок, который только может совершить человек.

Раньше Се Ляню было нелегко быть храбрым — он видел слишком много из того, на что способен мир.

Но Се Лянь любит этот мир.

Он запрокидывает голову назад. Ощущает тепло заходящего солнца на своей коже. Вкус соли в воздухе. Слышит, как волны разбиваются о берег. Как дети смеются и играют вдалеке, а матери зовут их домой.

Се Лянь любит этот мир, и любит так много людей в нем.

Даже если большинства из них уже нет в живых, и они живут лишь в его сердце или покоятся на серебряной цепочке, свисающей с его шеи.

Се Лянь любит этот мир и, вероятно, не сможет его спасти, но это не значит, что в нем не стоит жить. Это не значит, что его не стоит защищать.

Бай У Сянь наблюдает за всем этим с растущим отвращением на лице.

— …Боже, какое же ты разочарование, — бормочет он, качая головой. — Подумать только: теперь, зайдя так далеко ты поворачиваешь назад...

Принц улыбается, закрыв глаза, все еще наслаждаясь лучами солнца на своем лице: — Мой настоящий учитель тоже сердился на меня, — признается Се Лянь, пока его волосы развеваются на ветру. — Он так расстраивался большую часть времени…

— Потому что ты никогда не СЛУШАЕШЬ! — рычит Бедствие, а принц качает головой.

— Нет, — его улыбка смягчается, и он опускает подбородок. — Я слушаю.

Принц смеется, и он плачет — но ему не грустно, он не ломается, он просто...Растет. И иногда это причиняет боль.

— Я лишь медленно учусь, только и всего.

— … — Бай У Cянь сжимает руки в кулаки, закипая от гнева. — Ты же понимаешь, ты не можешь это остановить! Когда солнце зайдет, тебе придется выпустить проклятие! И если ты этого не сделаешь, ты будешь проклят на десять тысяч жизней! Ты же должен это понимать, не так ли?!

Улыбка Се Ляня слегка увядает — потому что он знает.

И он уже не дерзкий, чрезмерно уверенный в себе принц, каким был когда-то. Теперь он знает, что даже если он будет стараться изо всех сил — очень велик шанс того, что он потерпит неудачу. Но это не значит, что он не будет пытаться.

Бедствие издает низкий яростный рык, когда бог полностью отворачивается от него, ощупывая землю носками сапог в поисках фансиня, и поднимает его.

— … — Он смотрит на лезвие, не в силах его увидеть — но все еще опасаясь его вида — и делает глубокий вдох, прежде чем выбежать и встать посреди улицы: — ПОСЛУШАЙТЕ! — кричит он изо всех сил, пока люди, которые три дня проходили мимо него, не останавливаются и не смотрят в его сторону.

— ВОТ-ВОТ КОЕ-ЧТО СЛУЧИТСЯ! — орет принц, отчаявшись, что ему поверят; наполовину уверенный, что никто не поверит, но...

Он слышит крики людей, запрокидывающих головы и указывающих на небо:

— О боже, что это?!

—Что-!

— ЭТО ВЫГЛЯДИТ КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЛИЦО!

Се Лянь орет громче, пытаясь перекричать толпу. — Это, это… это Поветрие ликов, оно возвращается!

Ему не под силу увидеть, как злится бедствие в белых одеждах и наблюдает за ним издалека, скрестив руки на груди; пока принц направляет проклятие пытаясь собрать его в единый вихрь.

— ЧТО?!

—Нет!

Вокруг раздаются ужасающие визги и детский плач; а Се Лянь поднимает руку над головой, размахивая фансинем: — ЕСТЬ ЛЕКАРСТВО!

Голоса стихают, и бог делает глубокий вдох, готовясь к грядущему.

— П-правда?!

Один мужчина в панике шепчет: — Можем ли мы доверять... можем ли мы доверять тому, что он говорит?!

— Разве ты не слышал? — отвечает ему другой, крепко сжимая товарища за руку: — Он наследный принц! Бог — и все говорили, что он знает лекарство от болезни…

— Зачем ему помогать нам сейчас? Мы же его враги!

— У БОГОВ НЕТ ВРАГОВ! — сейчас голос Се Ляня звучит громче, чем когда-либо: — У них нет королевств, и они не защищают только один народ!

Толпа, полная тех, кто смотрел, как он мучается три дня; тех, кто ничего не сделал, наблюдает за ним в молчаливом благоговении.

Он... действительно поможет им?

Се Лянь не может видеть, насколько зол Бай У Сянь, наблюдающий за ним сейчас. Недоступно ему и увидеть другую пару глаз, взирающую на него из-под другой маски. Влюбляющуюся, снова и снова.

—Я НЕ БЫЛ БОГОМ СЯНЬЛЭ! — Кричит он: — Я БЫЛ БОГОМ ЭТОГО МИРА! Послушайте же меня сейчас!

И люди слушают.

Каждый из них полон внимания, когда наследный принц говорит еще громче: —Лекарство — это убийство…— в толпе раздается несколько испуганных вздохов, но Се Лянь торопится закончить свою мысль: — … но на самом деле вам не нужно никого убивать! Вот...

Он протягивает фансинь, ожидая, чтобы кто-нибудь его взял.

— Просто возьмите его и ударьте меня — я точно не умру, но и вы не подхватите болезнь!

Позади него у Бай У Сяня отвисает челюсть. Он… пройдет через это снова? На этот раз добровольно?

Граждане, собравшиеся вокруг него, колеблются, поэтому Се Лянь продолжает, потрясая фансинем: — Все в порядке, ровно как я и сказал! Я не умру, так что вперед! Времени мало!

Он слышит, как люди вокруг борются со своими собственными сомнениями — но он знает, они сделают это, если дать им иллюзию дозволенности.

Идет обсуждение.

Некоторые хотят выйти и попытать судьбу или сделать это ради своих детей; в то время как другие отрекаются от этой идеи, называя ее слишком ужасной. Громче всех слышен голос торговец водой, указывающий на то, что раньше никто не помогал Се Ляню, когда тот истекал кровью на улице. Так как они могут принять его помощь сейчас, если они так и не помогли ему тогда. Это неприлично. Это просто... это неправильно.

Они спорят взад и вперед, и Се Лянь — он знает, что у них нет времени ни на что из этого, что они...

/БУМ!/

Раздается громогласный грохот, сопровождаемый вспышкой, столь яркой, что люди в ужасе отшатываются в стороны. Земля содрогается под их ногами.

Се Лянь паникует, крепче сжимая фансинь, и гадает о том не слишком ли поздно и уже…

/БАБАХ!/

Толпа разбегается и кричит, когда тело наследного принца окутывает свет.

...Что?

Руки Се Ляня взмываются вверх и меч выскальзывает из его хватки, с грохотом падая наземь. Его одежды развеваются — развевающиеся рукава траурных одеяний сменяются простыми белыми заклинательскими одеждами. Жое соскальзывает с его лица, быстро нарезая круги вокруг него, сияя духовной силой; и когда наследный принц открывает глаза, в его радужки больше не горят стыдливым огнем проклятых канг.

Его глаза сияют, наполненные золотым светом, будто в них сокрыто солнце. И Се Лянь…

Он видит.

После долгих лет мрака, блуждая по миру без единого проблеска света, он снова может видеть. Но тот вид, открывается его глазам, это не бухта Лан-эр. Не облик Бай У Сяня. И даже не У Мина.

Напротив него стоит, паря над толпой пред его глазами — принц. Юный, намного моложе, чем Се Лянь когда-либо себе представлял. Облаченный в наряд из красного, белого и золотого шелка. Волны его каштановых волос отведены от лица и собраны шпильками из золота и нефрита.

Красивый.

В одной его руке блестящий белый меч, а в другой — столь же белоснежный цветок.

Корона из розовых лотосовых цветов восседает на его голове, и Се Лянь смотрит на него, приоткрыв губы.

Он прекрасен... так, так прекрасен. Но так ужасно печален. Его руки дрожат, глаза полны слез.

Снизу не слышно ни звука — и Се Лянь знает, что их и не будет; что это мгновение застыло среди потока времени: мгновение божественности, предназначенное только для бога. Момент вознесения.

Мальчик сжимает меч крепче и шепчет: — Я старался.

Сердце Се Ляня колотится.

— Я так сильно старался.

В этих глазах наворачиваются слезы. Этих прекрасных золотых глазах. Глазах, которые раньше взирали на мир с высоты, искренне веря, что могут спасти его.

— ...Я знаю, — шепчет в ответ ему Се Лянь и его взгляд также наполняется слезами. — Я знаю, что ты старался.

Наследный принц улыбается, как будто эти слова приносят ему хоть каплю умиротворения.

— И мне очень жаль, — бормочет Се Лянь, оплакивая гораздо больше, чем просто друга, семью или будущее.

Он скорбит о мальчике, которым был раньше. Тем, который строил золотые дворцы и гонялся за бабочками. Который верил, что нет проблемы столь большой, что он не мог бы ее разрешить.

Се Лянь так долго слушал, как мир проклинает его, что он сам начал верить каждому их слову, принимая из за правду. Начиная верить, что он это заслужил. Что он… Что он недостоин любви, восхищения или веры. Что, как и весь мир — его не стоило спасать.

— Прости, — повторяет Се Лянь, и слезы бегут по его лицу, капая с подбородка: — что я был так недобр к тебе.

— … — Наследный принц поднимает голову и улыбается: — Все в порядке, — шепчет он, протягивая руку.

Она больше не сжимает цветок. Она сжимает чью-то ладошку.

Ручку маленького мальчика; такого маленького, что тот едва достигает принцу колена. Половина его головы забинтована, но его чернильно-черные локоны даже так торчат во все стороны, обрамляя детское личико. Он осторожно наблюдает за Се Лянем, выглядывая из-за спины наследного принца, как будто бог может испугаться…

Но подросток нежно сжимает его руку, шепча:

«Не бойся»

Слезы не перестают бежать по щекам Се Ляня, пока он смотрит на этого ребенка.

— ...Я скучаю по тебе, — хрипло шепчет он, сжимая камень на шее. — И я так... я так сожалею.

Мальчик не произносит и слова, но Се Лянь может увидеть по его глазу, что это чувство взаимно. Что он тоже скучает по Се Ляню. Так сильно, что ему не нужно выражать это словами.

— …И он прав. — Бог улыбается сквозь слез6 — Тебе не нужно бояться, и однажды…

Его голос ломается, и он знает, что этот миг — проекция его собственного разума: что это нереально, что Хун-эра больше нет, но…

— Однажды я снова встречусь с тобой.

Мальчик кивает, веря. Всегда веря в него.

Он открывает рот, и Се Лянь отчаянно желает, что бы это было больше, чем одним мгновением. Что бы они могли сидеть и разговаривать часами. Что бы он мог услышать как этот голос позовет:

«Гэгэ!»

Всего лишь раз. Но ничто не длится вечно.

Ничто хорошее не остается навеки, но... это не значит, что оно того не стоит; даже если это означает, что все когда-либо закончиться.

Се Лянь моргает, и два мальчика исчезают.

Медленно его тело опускается на землю, ветер утихает вокруг него и Жое медленно возвращается к нему.

Прохожие шепчутся в благоговении и ужасе: в конце концов, редко кому удается лицезреть божественное вознесение — тем более второе вознесение — и все это средь бела дня.

Когда Се Лянь поворачивает голову, он видит — зловещие тучи, зависшие в воздухе, наполненные человеческими лицами.

Это был не Бай У Сянь. Бедствие в белых одеждах могло толкнуть его на этот путь, но это сделал не он.

Это сотворил Се Лянь.

— … — Бог расправляет плечи, его глаза сужаются в решимости, и он кричит: — ЯВИТЕСЬ МНЕ!

И души приходят, кружатся вокруг него, сливаясь вместе. Се Лянь становится на колени. Не глядя, его рука тянется к фансиню — там, куда он должен был упасть после того, как он выронил его, но... Его там нет.

Се Лянь в замешательстве смотрит на землю. Где...?

Духи устремляются к нему, пока бог продолжает шарить вокруг.

Где же он?! Почему тогда, когда он действительно может УВИДЕТЬ то, что он ищет, он теряет это...?

— Ваше Высочество.

Бог останавливается, медленно поворачивая голову.

В нескольких метрах позади него стоит молодой солдат. Высокий, стройный — как свежий стебель бамбука. В белой маске. Не наполовину смеющейся, наполовину плачущей, просто… Просто улыбающейся.

—...У Мин? — шепчет принц, не отрывая глаз.

Юноша одет во все черное, его доспехи сияют на руках и груди — они выглядят знакомо: так похожие на те, что носили солдаты, сражавшиеся за Се Ляня. На поясе у воина висит сабля. Длинная, острая.

«Прекрасный»

Се Лянь не может увидеть его лица: не может представить, как выглядит молодой человек, но в своем сердце — нет, в глубине души — он знает, что человек, скрывающийся под этой маской — прекрасен.

Но в руках он сжимает не свое оружие. Нет…

Он держит фансинь.

— …У Мин, — шепчет принц, пока злые духи приближаются к нему — Что ты делаешь?!

Одетый в черное юноша склоняет голову, наблюдая за вырисовывающейся перед ними ордой. Кажется, он не испытывает ни капли страха.

«Храбрый»

Губы Се Ляня подрагивают.

Глупый, но такой храбрый.

— Остановись, — задыхается он; вскакивая на ноги, вмиг понимая, что тот задумал: — ты не можешь, я… я еще даже не отплатил тебе!

 В ответ он лишь видит белую пустоту маски, скрывающую возможную нерешительность, но... Но даже так, каким-то образом, Се Лянь уверен — в сердце призрака нет ни капли сомнения.

— Не волнуйтесь, Ваше Высочество, — даже сейчас голос юноши звучит совершенно спокойно. — Вы можете отплатить мне в следующий раз.

Се Лянь видит, как его пальцы решительно сжимают рукоять фансиня. Но он уже знает...не...не...

— Не будет следующего раза! — кричит бог, отчаянно пытаясь достучаться до воина. — Это… если ты сделаешь это… это точно уничтожит тебя!

Се Лянь, скорее всего, тоже был бы уничтожен, но для бога войны его калибра у него гораздо больше шансов.

И он знает, что даже двигаясь со всей вновь обретенной скоростью и грацией — он не успеет.

Это происходит снова и снова, и он ничего не может сделать!

Но в последний момент, незадолго до финала, призрак шепчет кое-что, что заставляет бога замереть. Даже сквозь испуганные крики жителей Юн’ани, вопли злых духов — Се Лянь слышит эти слова так ясно, как будто ему шепчут их прямо на ухо:

— Я навеки ваш самый преданный верующий.

Принц отшатывается, раскрывая глаза в удивлении и протягивая руку.

— ...Ты?! — шепчет он, пристально рассматривая на эту маску — желая, чтобы у них было больше времени: у него… у него так много вопросов; так много вещей, которые он так и не сказал, но…

Но затем призрак делает именно то, что Се Лянь планировал сделать всего несколько минут назад.

Он поворачивает лезвие на себя.

В одно мгновение его поглощает целый рой духов, подхватывая его тело в воздух, и все, что может сделать принц, — это смотреть, запрокинув голову, смотря глазами полными ужаса.

Раздается крик и Се Лянь понимает…

Он уже слышал его раньше. Он знает его хорошо, как будто он его собственный.

Вихрь увеличивается, нарастает, достигая апогея, а потом…

Потом ничего.

Фансинь с грохотом падает вниз, а вместе с ним... Маленький белый цветок.

Наследный принц смотрит на них, не двигаясь. Его разум не в состоянии понять то, что видят его глаза.

У Мин... он...

Дрожащими пальцами Се Лянь тянутся к бутону на земле. Медленно, другой рукой он тянется к тому, что заткнут в его волосы, сравнивая их, и... Глаза принца наполняются слезами.

— ...Ты говорил, что никогда не солгал бы мне, — шепчет он.

Они одинаковы.

Как У Мин мог сказать ему, что не знает, откуда взялся цветок, он…

Пальцы Се Ляня дрожат, когда он подносит оба бутона к лицу, пытаясь примириться с правдой увиденного. То, что он понял сейчас, в своем сердце.

Тот призрачный огонь... Это был У Мин.

Бог вздрагивает, прижимая цветы к груди, а его слезы капают на фансинь.

Се Лянь...

Он был так отвратителен с ним. Так... Так отвратителен с ними обоими, как он мог... Почему, после стольких страданий этот бедный дух все еще следовал за ним? А как...

А как же его драгоценный человек? Тот, которого он… не хотел оставлять?

И в этом контексте, когда Се Лянь вспоминает о поцелуе — он знает, что должен испытывать больше угрызений совести, но… он не может заставить себя. Он рад.

Он рад, что У Мин был первым мужчиной, которого он решил поцеловать, даже если Призрачный Огонь — свирепый дух, которым он стал — предпочел бы разделить этот момент с кем-то другим.

Вероятно, он думал об этом человеке, когда так нежно обнимал Се Ляня. Но... Ничего страшного. Бог все еще рад.

Потому что в этот момент Се Лянь чувствовал себя в безопасности. Даже в самый мрачный момент он смог найти что-то... столь близкое к счастью.

Принц делает долгий, глубокий вдох, а затем...

Он слышит, как кто-то смеется. Низко, дико хохочет.

Он медленно поворачивает голову— только чтоб обнаружить, что Бай У Сянь все еще там. Сгорбившись, схватившись за живот; Се Лянь не может видеть его смеющееся лицо за этой маской, но может слышать его смех, так оскорбительно царапающий уши. Хотя, если бы он знал, что бедствие сочло таким забавным, он бы почувствовал лишь ужас.

— ...Что такого веселого произошло?

— Теперь я уверен…— голова Бай У Сяня склоняется в сторону, пока он продолжает тихо посмеиваться — Ты должен был понять, кем была эта душа.

— … — Се Лянь плотно сжимает губы, и бедствие хохочет дальше. — Твой самый последний верующий! А теперь он исчез!

Он... он...

— ...Исчез? — медленно повторяет Се Лянь, глядя на меч перед собой.

«Не волнуйтесь, Ваше Высочество, вы можете отплатить мне в следующий раз!»

Как... как он мог просто исчезнуть?

— Его душа, — поясняет демон, — рассеяна! 

Се Лянь, он... он знал о рисках. Он знал. Когда он собирался обернуть этот клинок на себя, он знал, что даже у него не было больших шансов выжить, но... У Мин... Он звучал так уверенно, так решительно, что, несмотря ни на что... Се Лянь поверил ему.

Но сейчас нет призрачного огня. Нет ни следа ауры У Мина. Он... даже если бы он не исчез, Се Лянь не смог бы попытаться вызвать его дух. В конце концов, у него не было имени. Он просто...

Исчез.

Се Лянь опускает голову, прижимая цветы к груди, его сердце колит от боли — и внутри снова что-то ломается. Еще немного.

Сейчас все никак, как было раньше. Теперь он знает, что сможет пережить эту боль. Что неважно, насколько несчастным и одиноким он себя чувствует, это не будет длиться вечно. И тем не менее он...

— …Какой же ты жалкий, ничтожный бог, — усмехается бедствие, с вдохновленной улыбкой наблюдая за его страданиями. — Любой, кто последует за подобным слабаком, должен быть еще более слабым.

— … — Се Лянь поднимается на ноги, складывая цветки в рукава. — Заткнись.

— В самом деле, после всего, что должно было увидеть это маленькое чудище, он всё продолжал следовать за таким ничтожеством, как ты!.. — Бедствие замолкает на полуслове.

Белоснежно сверкающий меч пронзает его грудь, пригвождая существо к земле. Казалось, принц призвал его из воздуха вместе с несколькими другими клинками, медленно кружащимися над его головой, пока глаза божества сужены и пылают от праведного гнева.

— КАК ТЫ СМЕЕШЬ ИЗДЕВАТЬСЯ НАД НИМ! — рычит принц.

— ЧТО ТАКОЙ МОНСТР, КАК ТЫ, ЗНАЕТ О ВЕРЕ?! — наступает он: его глаза горят золотом, как два маленьких солнца, и вокруг материализуются еще больше мечей, кружась подобно вихрю шершней — КОГДА ТЫ САМ ВО ЧТО-ЛИБО ВЕРИЛ?!

Он не может видеть выражения лица бедствия, но он может его слышать. Его уши чувствительнее, чем раньше, даже по меркам бога.

Предполагало ли бедствие чтоб он услышал это, Се Лянь не знает: — Люди верили в меня когда-то… давным-давно.

Но прежде чем на лице Се Ляня успевает отразиться нерешительность, демон продолжает уже громче:

— Что стоит говорить о неудачнике, следующим за другим неудачником?! Почему я не должен издеваться над тобой?! — он поднимается на ноги, отбрасывая меч в сторону. —Ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО думаешь, что сможешь победить меня, будучи таким каким ты есть сейчас?! Ты и раньше был не способен на это!

Возможно, нет. Се Лянь стал более чем знаком со вкусом поражения. Но это не значит, что он не попытается.

Однако прежде чем кто-либо из них успевает броситься навстречу друг другу, вновь раздается грохот — как и раньше, когда Се Лянь вновь вознесся, но только теперь он звучит немного громче.

— Может быть, он не сможет победить тебя, — раздается рокочущий, знакомый голос. — Но что насчет меня?

Се Лянь оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть молодого бога войны, приближающегося к ним в сверкающих бело-золотых доспехах.

Принц смотрит немного неуверенно, широко раскрыв глаза.

— Цзюнь… У?

Небесный Владыка одаривает его доброй улыбкой, на которую наследный принц не может не ответить и наблюдает, как император бросается в бой против бедствия, не переставая думать...

Почему сейчас?

Он так много раз молился Цзюнь У, когда его пытали. Когда он отчаянно желал смерти. Облегчения. Чего-либо. И тот так и не ответил.

Зачем приходить сюда сейчас? Неужели он наконец решил, что молитвы Се Ляня заслуживают ответа? Что он достоин спасения?

Все время, наблюдая, как его мучителя разрывают на куски, Се Лянь не перестает задаваться этими вопросами.

Даже когда от последнего остается лишь окровавленная разбитая маска, а небесный император возвращается к нему с усталой улыбкой на губах.

— С возвращением в ряды, Сяньлэ.

Сяньлэ.

Се Лянь и забыл, что император так его называл. Теперь мысль об этом вызывает у него только боль.

Медленно, принц поворачивает голову.

Солнце начинает садиться за океан. Пылая золотом и алым, оно заставляет само море гореть подобно пламени, пока в небе над головой начинают пробиваться зачатки звезд. Этот город прекрасен.

Се Лянь поднимает подбородок, оглядываясь по сторонам и вбирая в себя этот вид.

И в итоге, вместо того, чтобы ответить императору, Се Лянь садится на стену с видом на залив и наблюдает за закатом. Он смотрит на него с такой признательностью, которую никто в мире никогда не смог бы понять. С тоской — счастьем и такой печалью.

Он прекрасен.

Но было так много других вещей, которые Се Лянь хотел бы увидеть.

Даже когда он думал, что никогда не вернет свои глаза. Когда он отказался от совершенствования. Когда он думал, что мир навсегда останется во тьме. Теперь у него есть глаза, но... Хун-эра здесь нет. Как и его родителей. Его друзей. Или У Мина.

Что-то соскальзывает с его груди, с легким стуком падая ему на колени, и когда Се Лянь тянется к цепи, он понимает…

Камень исчез.

Его грудь сжимается от беспокойства, потому что: как? Как он мог исчезнуть?! Но когда он смотрит вниз, чтобы посмотреть, что упало…

Он видит кольцо. Слишком большое, чтобы Се Лянь мог носить его на пальце — сделанное из чего-то похожего на чистейший алмаз, а не какого-либо металла... И в центре него закреплен рубин, мягко поблескивающий ему в глаза.

Се Лянь пялится.

Как...?

Он касается кольца подушечками пальцев, осторожно поднимая его перед глазами. Почему-то оно теплое наощупь. Мягко пульсирует, когда он сжимает его слишком сильно. Совсем как маленькое сердце.

И Се Лянь не может объяснить почему, но... он знает. Знает, что это Хун-эр.

Се Лянь не знает, почему его прах продолжает так меняться. Он предполагает, что это должно быть как-то связано с ним самим, потому что в последний раз, когда произошло подобное, он подвергся воздействию напора огромной духовной силы со стороны Бай У Сяня, и сейчас снова, при вознесении.

Это кажется почти милосердным.

Он никогда не увидит мужчину, в которого вырос бы Хун-эр , но, по крайней мере теперь в какой-то степени — даже если он никогда раньше не слышал, чтобы костяной пепел вел себя подобным образом… Компаньон Се Ляня растет вместе с ним. Изменяется даже сейчас. Хоть его больше и нет рядом.

Принц осторожно надевает кольцо обратно на цепочку — и кладет красную коралловую жемчужину на место рядом с ним.

Вот так.

Даже если другая была утеряна в костре — в каком-то смысле теперь они снова вместе.

Сейчас, когда солнце уже село, и принц увидел все, что хотел...

Он поднимается на ноги, поворачиваясь лицом к Цзюнь У: — Простите, что беспокою вас, Владыка, — бормочет он, слезая со стены и направляясь к мужчине. — Но могу ли я попросить вас кое о чем?

Верховный бог войны заинтригованно поднимает бровь. — Что такое, Сяньлэ?

— Изгоните меня снова, — тихо просит принц, наблюдая, как император смотрит на него с выражением глубочайшего шока. — И на этот раз дайте мне еще одну кангу.

— Еще одну...? — Император запинается, стоя с отвисшей челюстью: — Ты-ты же осознаешь, что перестанешь быть богом, если я это сделаю, не так ли?

Улыбка на лице Се Ляня не радостная и не грустная — она просто есть:

— Я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

— …Теперь они действительно начнут называть тебя богом несчастья, — отмечает Цзюнь У, задирая брови.

Се Лянь знает это — и это нормально. Он знает, что на самом деле это не так.

Он бог цветов. Бог сирот и нищих. Бог гобеленов, песен у костра и мясных булочек, разделенных между всеми.

Се Лянь знает эти вещи — как и все те, кто верил в него.

— …Ты действительно снова откажешься от зрения? — неохотно спрашивает Цзюнь У.

Наследный принц смотрит на небо, на звезды, и знает, что даже если он пройдет всю вселенную, до тех огней в небе и обратно, он не найдет лица, которое хочет увидеть.

— …Есть вещи и похуже, — бормочет он.

Теперь Се Лянь понимает это.

Цзюнь У медленно улыбается.

— Ты действительно вырос, не так ли, Сяньлэ?

Даже если это заняло у него слишком много времени. Даже если он был медленным — Се Лянь сделал это.

— ...И все же, — размышляет Владыка, потирая подбородок, — я не могу изгнать тебя в царство смертных без уважительной причины.

Се Лянь улыбается, сжимая Хун-эра.

— О, — бог склоняя голову; его глаза ярко полыхают, — это решаемо.

Столкновение между небесным императором и богом войны в короне из цветов останется известно в веках — но не из-за внушающего благоговение характера битвы.

(Хотя это и было весьма впечатляюще.)

Нет: это оно известно тем, что это был наикратчайший период от вознесения бога до его повторного низвержения. За время меньшее, чем горение одной палочки благовоний.

(Рекорд, который будет побит раньше, чем кто-либо этого ожидал.)