⌛️ ГОД 325ЫЙ ⏳

/ЦОК!/

/ЦОК!/

/ЦОК!/

— ХА!

Вокруг стола расположилось трое гулей, один из которых лыбится ярче остальных, придвигая на свою сторону гору фишек.

— У меня две пятёрки! ВЫКУСИ!

— Простое везение! — ворчит его сосед по столу. — Не надейся на следующий раз. Ты израсходовал слишком много удачи!

— Эй! — огрызается первый, метая недовольный взгляд. — В этом нет ничего противоестественного! Мне просто очень повезло! Не завидуй!

—...Могу ли я сыграть?

Троица смолкает, переключает внимание на...

Человека.

Смертную девушку, если быть точнее.

У неё тёплые глаза, её лицо обрамляют мягкие темные кудри, по носу рассыпаны веснушки. Кажется, она из не самой плохой семьи, что делает её пребывание в подобном месте ещё более странным...

Однако Игорный дом в Призрачном городе открывает свои двери для всех — таков закон. Поэтому призраки спокойно освобождают для неё место и вручают игральные кости:

— Какие у вас условия?

— Хм… — девушка хмурится, рассматривая кости в руке — они достаточно увесистые, выполнены из чёрного нефрита, на котором золотом выгравированы цифры. —...Я надеюсь выиграть немного удачи, — объясняет она. — Здесь ведь такое возможно?

Она слышала, что в Игорном доме Призрачного города можно выиграть всё что угодно.

Троица переглядывается, затем кивает.

— Конечно, — подтверждает один из них. — Мы всё время ставим на удачу, однако что вы собираетесь предложить взамен?

— Эм… — девушка тщательно обдумывает ответ. Не то чтобы она могла предложить достаточную сумму денег — уж точно не теперь. Да их бы и не хватило, так что...

Услышав её решение, стол погружается в ошеломлённую тишину:

— Два года моей жизни. Как вы на это смотрите?

Время — опасный предмет для ставок. Особенно для смертных, которые никогда не знают, сколько им отведено. Иное дело призраки, для которых время — неисчерпаемый ресурс.

И всё же шансы справедливы, ставки пропорциональны — а в Призрачном городе это единственное правило, которое необходимо соблюдать.

— Что ж, — соглашается один из гулей, жадно сверкая глазами. — Приступим?

Всё просто — чёт или нечёт. Она выбирает чёт, они — нечёт, и...

В первый бросок у неё выпадает единица и тройка.

Нечётные.

И так два года её жизни исчезают в одно мгновение… Но, невзирая на это, её глаза наполняются решимости; девушка закатывает рукава и оглядывает стол перед собой.

— Удвоим ставки?

Все вновь смолкают и косятся на возвышение в центре зала.

Всему есть предел — особенно когда дело касается смертных и того, что призракам дозволено от них принимать в качестве ставок.

Градоначальник — достаточно либеральный правитель: он позволит человеку самому свести себя в могилу, если тот окажется достаточно глуп, чтобы это сделать. Но ему не нравится, когда призраки пытаются излишне нажиться на ситуации.

Так или иначе...

В последнее время Градоначальник стал рассеянным. Он не следит за городом так же внимательно, как раньше. Никто не знает, в чем причина изменений в его поведении, и всё же...

Один из гулей усмехается, а жажда наживы всё так же застилает его глаза.

— Почему бы и нет, мы можем играть столько, сколько захотите, юная госпожа!

То, как эта девушка, кажется, почти безумно готова делать ставку за ставкой, разжигает любопытство. Ведь кому настолько сильно может понадобиться удача? Что может быть настолько важным?

И только когда на кон ставится десять — десять лет жизни — откуда-то сверху слышится шорох.

Девушка не отводит взгляд от костей, готовясь бросить ещё раз, однако её соседи по столу затихают и прекращают игру. И только заслышав звук шагов, смертная наконец осознаёт, почему все так напряглись: их взгляды прикованы к помосту в центре зала — и когда шторы вокруг него раздвигаются, её собственное сердце пропускает удар.

Отчасти из страха, отчасти... заворожённо.

Человек, что спускается к ним, на вид моложе её — эдакий озорной подросток. Весь ряженый в алое, а на ногах красуются чёрные сапоги. Но его глаза, тёмным золотом смотрящие на неё сверху вниз, кажутся поистине древними.

— Г-градоначальник Хуа, — заикается один из игроков. — Мы... мы не хотели...

Ему на плечо опускается тяжёлая рука с чёрными, длинными — почти как когти — ногтями, и раздаётся голос, гораздо более глубокий, чем девушка ожидала от подростка его внешности.

— Хватит, — шипит юноша, сверкая глазами. — Или в следующий раз ты будешь играть против меня.

А это вовсе не пустяк. Градоначальник удачливее всех остальных, поэтому большинство не прочь с ним сыграть, даже если заранее знают, что проиграют. Но пережить раунд против него в качестве наказания? Тогда на кон принимается лишь одна ставка.

Душа.

— Но… — девушка вскакивает, когда Хуа Чэн уже собирается уходить.

Её губы дрожат:

— Господин, я осознаю цену своей ставке! Пожалуйста… пожалуйста, позвольте мне продолжить?

Князь демонов останавливается, одной ногой уже ступив на лестницу своего помоста, и поворачивает голову, сосредоточившись на её лице.

— ...Кто ты? — сухо спрашивает он, незнакомый с её лицом.

Большинство смертных, готовых играть с такими опасными ставками, уже прожжённые годами игроки. А она определённо не завсегдатай.

Смертная ёжится, но её голос остается твердым:

— Цинь Мэйжун*.

*[ ориг. Qin Meirong, что может означать: кит. 亲 пиньинь qīn — невеста;

кит. 勤 пиньинь qín — усердная, прилежная

кит. 美容 пиньинь měi róng — прихорашиваться

кит. 美 пиньинь měi / кит. 媄 пиньинь měi — красивая

кит. 荣 пиньинь róng — честь, процветание]

Хорошее имя — довольно красивое; но уж точно не то, которое было бы знакомо Князю Демонов:

— ...И зачем ты сюда пришла?

Мгновение она молчит, явно раздумывая, принесёт ли ответ ей какую-либо пользу… Однако кажется, что выбора у неё особо и нет.

— ...Мой жених, — объясняет она, крепко сжимая руки. — На следующей неделе ему сдавать экзамены на госслужащего, и я…!

Хуа Чэн закатывает глаза. Если бы он вёл счёт тому, сколько девушек заявлялось сюда, чтобы пожертвовать жизнью ради совершенно недостойных этого партнеров...

— Не надо так смотреть, — хмурится она, замечая выражение лица Градоначальника. — Он умён и заслуживает того, чтобы пройти отбор! Просто… — она смолкает, закусив губу, пока Хуа Чэн смотрит на неё слегка впечатлённо.

Никогда до этого смертные не осмеливались сделать ему замечание — не тогда, когда он в этом облике.

— Он просто что?

Цинь Мэйжун — прекрасная девушка с тонкими чертами и ясными глазами. Однако беспокойство и страх преждевременно состарили её, вызвав морщины в уголках её глаз.

— ...Экзаменаторы — они его недолюбливают. Прячут его результаты. Ему просто... просто не везёт, только и всего!

Есть большая разница между невезением и намеренным вредительством. Но есть в этой девушке нечто странное. Хуа Чэн задирает бровь, разглядывая её с некоторым любопытством...

Аура вокруг неё принадлежит человеку, которому от природы суждено быть счастливым. Но почему-то её судьба омрачена неудачей.

Аурой от проклятия. Заразной, как чума, что передаётся при прикосновении. Совсем как паразит… и где-то он уже всё это видел.

— …Мы рассчитаемся с тобой через шесть лет, — вздыхает Князь Демонов, разворачиваясь прочь. — Если так хочешь помочь своему жениху, в следующий раз попробуй дать взятку.

Цинь Мэйжун в отчаянии пытается пойти вслед за ним:

— Тогда что насчёт вас?

Хуа Чэн замирает, вновь одной ногой уже ступив на помост.

— А что я?

— Могу… могу ли я дать взятку вам?

Несколько стоящих рядом призраков начинают хохотать и поддразнивать. Простая смертная, у которой есть лишь годы её жизни. Что она может предложить Градоначальнику?

Но, как ни странно, Хуа Чэн, кажется, заинтригован.

Это сбивает окружающих с толку. Конечно, хозяин Призрачного города справедлив, а если дело касается детей, то ещё и щедр. Но почему он проявляет доброту к этой девушке — остаётся лишь гадать.

Однако у Хуа Чэна есть одна слабость, которая недоступна миру и о которой никто не догадывается.

Ведь всё, чего хочет эта девушка — защитить того, кто ей дорог. И демон, как никто другой, очень может это понять.

— Какую?

— Я… — Она замолкает, задумываясь, и в конце концов, осознав, что её шансы на успех объективно невелики, но всё же полная решимости попытаться, решительно вскидывает голову:

— Я могу что-нибудь для вас приготовить!

Цинь Мэйжун была превосходной поварихой — Хэ Сюань всегда вылизывал тарелку до блеска.

Несколько призраков перекидываются взглядами, явно готовые посмеяться над подобным предложением, однако…

Непревзойдённый не смеётся.

Смертная смотрит на него с надеждой; её губы дрожат, в то время как на его лице возникает лёгкое подобие улыбки.

— ...Я принимаю твоё предложение.

Ответ вызывает ажиотаж.

— … Градоначальник Хуа, — подаёт голос один из гулей, пока сам пытается поднять челюсть с пола, и клацает зубами. — Вы же это не СЕРЬЁЗНО!

— Почему бы и нет? — хмыкает тот, сцепив руки за спиной и следуя за молодой девушкой вниз по ступенькам. — Кто ты такой, чтобы так говорить?

Призраки закрывают рты и лишь молча глядят, как их Владыка покидает Игорный дом, идя рука об руку с простой смертной. И всё ради какой-то обычной еды.

Все, кажется, сбиты с толку, и лишь один юный призрак следит за происходящим с едва уловимой горечью в глазах.

Шуо пристально смотрит на Яньлинь и поначалу ничего не говорит, однако, когда Хуа Чэн исчезает в проходе, юноша бросает на свою спутницу предупреждающий взгляд.

— Не теряй головы.

Девушка поджимает губы.

Никто не близок с Князем Демонов.

Не по-настоящему. Не в том смысле, который бы имел значение. Фай и Сян стали к нему ближе, чем кто-либо другой… Но никто не знает его таким, каким он был до горы Тунлу. Никто не знает, почему ему известно то, что известно.

Единственное, о чём известно Яньлинь, Шуо и Бао — это его высшая цель.

Он ищет кого-то. Некоего слепого даоса. Они не знают зачем и почему, но, учитывая, что поиски продолжаются уже три столетия, этот даос явно своего рода бессмертный. И кем бы он ни был — он связан с прошлым Хуа Чэна. С той частью, которую им не суждено узнать.

С подобным бывает трудно смириться, особенно когда ты следуешь за кем-то на протяжении веков, однако всё время остаёшься на расстоянии вытянутой руки.

Хуа Чэн не жесток, однако...

— Пусть моя голова не беспокоит, спасибо. — бормочет девушка, отворачиваясь.

Это его разум не может оценить всей картины — не её.

В деревне тихо — немного уныло из-за сезона дождей, но не неприятно.

И хотя Хуа Чэну нередко предлагали гораздо бóльшее за гораздо меньшие усилия, Цинь Мэйжун готовит для него прелестное блюдо. Ничего особенного, но еда оказывается тёплой и сытной, а вкус наводит ностальгию. Не о том, что было на самом деле, нет...

У мамы Хуа Чэна отродясь не было средств, чтобы приготовить ему нечто подобное — а последний дом, который у него был...

Демон еле уловимо улыбается, вспоминая те неудачные попытки Се Ляня приготовить что-то хоть сколько-нибудь съестное.

Его Высочеству потребовалось немало времени, чтобы понять, что его готовка никуда не годится, так как Хун-эр всегда принимал блюда с улыбкой и ел больше, чем нужно, притворяясь в кои-то веки жадным до еды, тем самым позволяя богу вместо этого есть то, что они заготовили заранее.

И как же Се Лянь расстроился, когда наконец испробовал блюдо собственного приготовления.

— Почему ты говорил, что было вкусно?! — стонал он, откашливаясь и давясь тем единственным кусочком, который успел проглотить: — Не нужно щадить мои чувства!

На что Хун-эр лишь улыбнулся, зачёрпывая ещё. Се Лянь не мог видеть выражение его лица, но понимал всё по голосу.

— Потому что гэгэ приготовил это для меня!

Хуа Чэн замирает, задержав палочки во рту, пока проглатывает последний кусочек. Технически ему не нужно есть. Но он всегда становится немного счастливее, вспоминая трапезы, которые они разделяли вместе.

— Так слухи правдивы?

— Какие?

Девушка встает у стойки, чтобы собирать остатки еды, и вытирает руки о тряпку.

— Поговаривают, что вы вдовец, и потому всегда одеты в красное.

Словно жених.

— … — Хуа Чэн хмыкает, качая головой. — Не совсем.

Мало кто до этого осмеливался задавать ему подобные вопросы напрямую. По крайней мере не без страха.

— Я был моложе его, — поясняет Князь Демонов, не особо переживая о том, что раскрывает детали личной жизни простой смертной. — Не думаю, что он осознавал мои помыслы.

Цинь Мэйжун требуется некоторое время, чтобы переварить услышанное. Тряпка в её руках на мгновение замирает, но когда она вновь подаёт голос, то выглядит спокойной.

— Его больше нет?

— ...Однажды я найду его.

Это лишь вопрос времени, Хуа Чэн уверен в этом. Просто он никогда не представлял, что это займёт так долго.

— … — девушка улыбается, протягивая руку, чтобы забрать пустую тарелку. — Звучит красиво.

Хуа Чэн смолкает, слегка удивленный такой оценкой. Те немногие, кто… знает о его положении, обычно используют такие слова, как: Безнадёжно. Безрассудно. Всё это пустая трата времени.

— Ты так думаешь?

Цинь Мэйжун кивает, возвращая тряпку на место и прислоняясь спиной к столу.

— Я… незадолго до того, как Хэ Сюань и его семья переехали сюда, я потеряла свою сестру.

Прошло уже больше десяти лет, но одно лишь воспоминание о произошедшем окрашивает её голос глубокой тоской:

— Мы были близняшками.

В тот год по стране пронеслась ужасная болезнь, охватившая простых людей слово пожар. Страшнейший мор со времен Поветрия ликов, разразившегося в Сяньлэ множество лет назад…

Цинь Мэйжун выжила, однако её сестра угасла, подобно тлеющим углям.

— ...Я знаю, — вздыхает она, качая головой. — Знаю, что призраки реальны, как боги и все остальные — ведь думай я иначе, я бы не пришла вас искать, но…

Она переводит взгляд к окну — её глаза наполнены нескончаемой болью.

Две половинки единого целого, которые не должны были быть разделены.

Хэ Шэн и Хэ Чжун помогли частично заполнить брешь в её сердце, дали ей вновь почувствовать себя почти целой. Но пустота так до конца никуда не исчезла.

— Я вечно твердила себе, что, если бы она всё ещё была здесь, она бы пришла и нашла меня, — продолжает Цинь Мэйжун с тихим вздохом. — Но время шло, и когда сестра так этого и не сделала, я решила, что она просто двинулась дальше.

Девушка задирает голову, чтобы не дать слезам упасть. Слезам горького счастья, рождённого любовью, которая существует лишь в воспоминаниях.

Хуа Чэн слишком хорошо знакомо это чувство.

— Но теперь, после того, что вы рассказали… — Она поднимает руку и протирает глаза. — Я не могу не задуматься: возможно, она так же, как и вы, ищет меня. Присматривает за мной. Думаю, это то, чего все бы хотели, если бы узнали, что призраки реальны.

Хуа Чэн не сводит с Цинь Мэйжун глаз, однако нельзя понять, о чём он думает. На что девушка смущённо хмыкает и качает головой.

— Извините за то, что я наговорила. Просто мне кажется… он был бы счастлив узнать, что вы его ищете.

Князь Демонов приподнимает уголки губ, но…

«Если бы твоя возлюбленная знала…»

«...Если бы твоя возлюбленная знала, что ты не можешь упокоиться с миром из-за неё… она могла бы почувствовать себя виноватой».

Хуа Чэн всегда знал ответ:

Он никогда не позволит своему божеству узнать, почему он не двинулся дальше. Не потому что он этого не хочет — просто у него нет иного выбора.

С тихим стуком он опускает палочки на стол, отодвигает стул и поднимается на ноги.

— Что ж, на этом твоя часть сделки закончена, — тихо заключает он.

Князь Демонов никак не благодарит девушку за проявленную доброту и не показывает эмоций, которые та в нём пробудила.

Но Цинь Мэйжун и не ждёт этого.

— Пришло моё время.

Девушка с улыбкой провожает Князя Демонов взглядом.

Заключить сделку с дьяволом — большая редкость, тем более с величайшим из всех, однако иногда демоны не так уж и плохи. Бывает, они даже могут стать очень приятными гостями.

Следующим утром Цинь Мэйжун, тут как тут, спешит обнять своего жениха, прежде чем тот уедет в город в очередной раз сдавать экзамен.

— В этот раз у тебя всё получится, — отчеканивает девушка, сжимая лицо юноши в своих ладонях, — Клянусь.

Хэ Сюань улыбается, прижимаясь лбом к её лбу, и обнимает её за талию.

— Я рад, что кто-то так считает, — тихо отвечает он.

В последнее время все его усилия кажутся ему бесполезными: будто он снова и снова пытается пробиться сквозь каменную стену, но каждый раз возвращается с пустыми руками…

Однако его невеста ни на минуту не перестает верить в то, что в этот раз всё будет по-другому, что стоит лишь попробовать. И даже когда Хэ Сюань сам начал думать, что девушка уйдёт от него из-за того, что он не может предложить ей то, чего она заслуживает...

Её вера в него продолжила оставаться непоколебимой.

— Если не поторопишься, то опоздаешь.

Хэ Сюань мычит в ответ, не желая расцеплять объятий, по крайней мере не сразу.

— …Я сделаю всё, чтобы это было не напрасно, — бормочет он. — Обещаю.

Как будто бы принято считать, что мужчины берут от жизни всё, не замечая жертв и усилий их близких, которые помогали им в их пути.

Так, вот, Хэ Сюань не из таких.

Он помнит каждую жертву, каждую каплю поддержки — и не оставляет их без благодарности. Он никогда не принимает что-то как нечто само собой разумеющееся. Поэтому нет ни секунды, когда Цинь Мэйжун не знала бы, что Хэ Сюаню не всё равно...

И даже если бы он ничего не произносил вслух, она бы всё равно всё понимала.

— Я знаю, — шепчет девушка в ответ.

По правде говоря, он уже всё окупил сполна.

Последние несколько лет, даже если и были отмечены одинаковым количеством падений и триумфов, стали одними из самых счастливых в её жизни. И Цинь Мэйжун прекрасно знает юношу, за которого собирается выйти замуж. Знает, какой он добрый, умный и честный.

Он того стоит.

Она поднимается на цыпочки, чтобы нежно поцеловать его в губы, и после, отстранившись, улыбается ему, поправляя его волосы, и отступает назад.

— Я буду ждать твоего возвращения.

Хэ Сюань вновь улыбается и бросает на невесту последний взгляд.

— Знаю.

Они расстаются: она возвращается домой, а он — в город, где он родился.

…в город, где он родился…

Хуа Чэна посещает эта мысль, пока он тенью следует за молодым человеком по тропинке, обсаженной деревьями.

Они оба родились в одном и том же месте, лишь с разницей в три столетия.

Забавно, как время и боль могут проложить столько разных дорог, и как все они рано или поздно могут привести к одному и тому же пункту назначения.

Молодой человек — учёный Хэ Шэн, также известный как Хэ Сюань — идёт вперёд с прямой спиной и высоко поднятой головой. И что-то в этом всём не так.

Глубоко внутри Хуа Чэн чувствует нечто, похожее на воспоминание о чём-то, что он глубоко похоронил…

Он закрывает глаза, заталкивая свои мысли глубже.

В последнее время их стало труднее подавлять, но он уже давно привык держать себя в руках.

Государственный экзамен организован в небольшом невзрачном здании в центре города. Вокруг него собралось множество одарённых молодых студентов с сосредоточенными лицами, которые пришли сюда, чтобы написать свои эссе в атмосфере полной тишины, нарушаемой лишь шорохом кистей, скользящих по бумаге.

Хуа Чэн наблюдает за происходящим под покровом чар, прислонившись спиной к колонне. Всё в нём выдаёт его скуку, пока сам он прокручивает кинжал меж пальцев.

«Ты теряешь концентрацию», шепчет голос в его голове. Хуа Чэн хмурится.

«Подави это», думает он про себя.

Ему не трудно переключиться, сосредоточившись на поставленной задаче. Он пристально следит за тем, как Хэ Сюань передаёт экзаменационный бланк одному из наблюдателей, заканчивая экзамен раньше остальных… И выглядит он при этом абсолютно спокойным, как человек, уверенный в том, что его ответы абсолютно верны — и что в конечном счёте это не будет иметь никакого значения.

Хуа Чэн наблюдает, как Хэ Сюань кланяется экзаменаторам и выходит из помещения.

Солнце висит высоко в небе, и Князь Демонов решает довести дело до конца, тенью следуя за служащими.

Он видит, как свиток, который сдал им молодой ученый, выбрасывают и заменяют другим, отправляя его в стопку на проверку...

Цинь Мэйжун, похоже, не ошибалась — здесь что-то нечисто.

Когда экзаменаторы покидают комнату, Хуа Чэн являет себя, развеивая чары, и подбирает свиток, который только что положили в стопку, и свиток Хэ Сюаня, который выбросили, — сравнивая их.

На одном — хорошо написанное эссе, явно достойное проходного балла, в то время как другой свиток...

Абсолютно чист.

Хуа Чэн редко ошибается. Ему это не свойственно. Он дотошен, решителен и сосредоточен.

Ну, обычно.

Что значит, что он не привык совершать ошибок по неосторожности. Ошибок, о которых он потом пожалеет.

— ...Что вы здесь делаете?!

Окрик застаёт его врасплох.

Человек?.. Что он здесь забыл? Как он прошёл незамеченным?

Когда Хуа Чэн поворачивает голову, он видит в дверях одного из тех экзаменаторов... но на несчастье последнего, сегодня Князь Демонов пришёл не под личиной озорного юноши:

Его нынешний облик куда более зловещ. И гораздо лучше отражает его настроение.

Высокий, широкоплечий, с тёмными как омут глазами, острыми клыками и длинными ногтями. Облик, который он скрывал под чарами, не ожидая, что его увидит кто-либо из смертных, но теперь...

Теперь ничтожный человечишка дрожит, замерев в дверном проеме, и смотрит на него будто на какого-то монстра.

И обычно в такой момент Хуа Чэн бы усмехнулся, запрокинул голову и произнес какую-нибудь насмешливую речь, чтобы окончательно запугать смертного и заставить его замолчать, но...

— Что ж, — демон раздраженно оглядывает свиток Хэ Сюаня. — ...Это осложняет ситуацию.

— СТРАЖА!

Но прежде чем мужчина успевает закончить говорить, ему в голову прилетает свиток. Его глаза распахиваются, а затем он безвольно падает на пол, в то время как Хуа Чэн закатывает глаза и прокручивает бланк Хэ Сюаня между пальцев.

Ситуация немного осложнилась.

Когда стража всё же заходит в помещение, они видят лишь экзаменатора Мао Сюэ, который сгорбился над столом и раздражённо перебирает свитки.

— Господин? Вы вызвали?

Мужчина выпрямляется, бросая на них хмурый взгляд.

— Нет, спасибо, вы, некомпетентные идиоты!

Охранники мешкают.

Мао Сюэ упирает руки в бока и разворачивается к ним всем корпусом. Он невысокого роста, так что ему приходится вытянуть шею, чтобы раздражённо взглянуть охранникам в глаза:

— Вы в курсе, сколько времени прошло с тех пор, как я вас звал?!

Охранники растерянно переглядываются.

— …Мы не…

— Сорок пять секунд! — огрызается экзаменатор. — И если бы это действительно была чрезвычайная ситуация, то любой бандит уже успел бы расправиться со мной. И после этого вы называете себя профессионалами!

— Приносим свои извинения, господин, мы…!

— Ещё бы вы не извинялись! — хмыкает Мао Сюэ, подхватывая стопку ответов. — Я собирался попросить одного из вас, идиотов, отнести эти свитки ко мне — но теперь ясно, что придётся сделать всё самому!

— Господин-!

— С дороги!

Стражникам только и остаётся что стоять и смотреть, пока весьма огорчённый Мао Сюэ протискивается мимо них со свитками в руках. Но... Кажется, он вёл себя немного странно?..

И пока Хуа Чэн самолично доносит свитки до экзаменационной комиссии, Хэ Сюань задерживается у рыночной площади в поисках какого-нибудь подарка для своей невесты.

В благодарность за всё то, что она сделала за последние несколько лет.

Ткач, который когда-то работал на этой улице, уже давно переехал — куда, Хэ Сюань не знает — однако новое поколение ремесленников подхватило некоторые из его известных наработок, и теперь ткут на их основе ленты, пояса и полноценные наряды.

Молодой человек останавливается, чтобы рассмотреть одну из лент для волос. Чёрная с золотыми нитями, создающими иллюзию волн, пересекающих водную гладь. Совсем как ночное море.

Она не та, которую Цинь Мэйжун бы выбрала для себя… зато чёрный всегда был цветом Хэ Сюаня.

И казалось бы, такая краткая заминка, ничто в масштабах дня. И всё же, за эти несколько часов жизнь Хэ Сюаня кардинально изменилась — а он ещё даже не подозревает об этом.

Добираясь домой к себе в деревню, он и понятия не имеет, что этот день станет не таким, как другие. Ветер дует так же, как и всегда — дорога тоже ему знакома. В воздухе, как и всегда, витает привкус соли. Всё... как обычно.

Иногда говорят, что ты просто чувствуешь — знаешь, когда у тебя что-то отбирают. Когда ты теряешь нечто ценное. У Хэ Сюаня такого не было.

Он не чувствует ничего, пока не оказывается на дорожке, ведущей к дому, и видит свою мать. Та стоит на коленях на лужайке перед их домом; её глаза полны слёз, руки зарываются в землю, и...

Впервые её взгляд просто...

Пуст.

То был день, когда умерло сердце Хэ Сюаня. Буквально, физически. Он почувствовал, как оно угасает.

Его разуму потребуется больше времени, чтобы сломаться и загнуться — эта часть его всегда была твердой и непоколебимой, закованной в железный остов, который составляет суть его самого…

Но его сердце… тогда оно было нежным. До того, как его вырвали и превратили в нечто совершенно другое.

Оно треснуло, когда мать рассказала ему, как в их деревню пришла группа мужчин и попыталась забрать Хэ Чжун. Трещина углубилась, когда она объяснила, что Цинь Мэйжун попыталась их остановить… И что в конце концов их обеих забрали.

Его сердце болело и жгло от сожаления. От мыслей, что он должен был быть здесь. Что он не должен был задерживаться. Зачем он в принципе удосужился пройти этот чёртов экзамен ещё раз; какой в нём теперь смысл?

Но ох, всё было не так плохо, пока боль в его сердце была лишь трещиной. Потому что когда он узнал, кто именно их забрал, этот надлом превратился в пропасть.

То были люди из богатой семьи, владевшей почти половиной города, некогда члены боковой ветви клана Ши, которые позже были изгнаны за нескончаемые выходки.

Спросите, для чего им оказалась нужна А-Чжун, а затем и Цинь Мэйжун? В качестве наложниц.

Затем Хэ Сюаню стало казаться, что его сердце стало ломаться пополам, а трещина в нём всё росла и росла, пока почти не разорвала всё надвое и не пустила сквозь себя холодный ветер.

Потому что Хэ Сюань знал… знал, что девушки будут сопротивляться.

И часть его желала, чтобы они этого не делали — потому что, что бы Шэны не сделали, сопротивление им не будет стоить того, что…

Но когда он прибыл в поместье, готовый сражаться за их освобождение, реальность оказалась хуже, чем он когда-либо мог себе представить.

Долгое время Хэ Сюань был только старшим братом. Он думал лишь о том, как найти для своей сестрёнки лучшее место, откуда та смогла бы любоваться парадом в честь фестиваля огня. Думал о том, как уберечь её. Всегда был начеку и никогда не отпускал её руку.

Его сердце окончательно разбилось, когда он нашёл тело А-Чжун. Оставленное во дворе перед домом, брошенное и использованное, все ещё мягкое, ещё не окостеневшее. Что означает, что он был близок. Что будь у него больше времени, он мог бы остановить это. Мог бы...

«Я тебя не брошу.»

«Я знаю!»

Тогда она была такой маленькой, её лицо так сияло доверием — такой верой в него.

«…гэгэ, ты потрясающий!»

Теперь же её лицо лишилось красок; оно запятнано кровью — а глаза взирают на него холодным и невидящим взглядом.

«…я ведь твой лучший друг. Так ведь, А-Чжун?»

Они больше никогда не засияют.

«Всегда!»

Но тем моментом, когда его сердце окончательно умерло, стал тот, когда он услышал слабое прерывистое дыхание — нет, даже дыханием назвать это сложно.

Предсмертные вздохи.

Там, избитая почти до неузнаваемости, оставленная в одиночестве на холодной земле, лежала Цинь Мэйжун, отчаянно пытающаяся произнести его имя синюшными губами.

— Х...Хе...Х...Сюань...

Тянущаяся к нему — переломанными и искалеченными конечностями.

Тогда Хэ Сюань почувствовал, как остатки его сердца, которое все ещё пыталось биться вопреки всему, стали обращаться в пепел. Тогда, когда он держал её в своих объятиях, бережно укачивая её и пытаясь успокоить её боль...

Однако уже ничего нельзя было исправить.

Тёмные кудри, которые когда-то казались ему такими гладкими, теперь стали липкими и спутанными от пропитавшей их крови. Веснушки, которые он когда-то сравнил с созвездиями, теперь тоже запятнаны алым. Но когда её глаза взглянули на него в последний раз — они оказались всё такими же тёплыми.

— Хе С-Сюань, — повторяет она его имя, пока кровь пузырится в уголках её губ с каждым произнесённым ею словом; но даже когда он пытается её успокоить — девушка не перестаёт пытаться:

— Я… всё в порядке, — шепчет она, смотря куда-то вдаль, за его плечо— глядя на что-то, чего он не может видеть.

— О-она нашла меня, — её губы растягиваются в слабой и кривой улыбке. — О-он был прав…

— Я не… — Хэ Сюань еле выдавливает из себя слова. — Я не понимаю…

Наконец её дыхание переходит на хрип; сломанные ребра протестуют против каждой попытки вдохнуть… Но даже так она умудряется схватиться за ворот его одежд.

— Ты хо…хороший человек.

Последние слова Цинь Мэйжун никогда не покинут его.

Её глаза всё ещё такие ясные. Вплоть до самого конца они решительно смотрят на него:

— Н-не позволяй им... заставить тебя позабыть об этом, Хэ Сюань...

О, но он забудет.

Навеки эти слова канут для него в забвение.

— Ты… хороший человек.

Но вот свет и тепло покидают её взгляд, и в этот момент Хэ Сюань лишается сердца. Что-то всё ещё осталось там, в груди, всё ещё бьётся, но это больше не оно. Теперь там лишь какое-то незнакомое существо, которое больше не является его частью.

Когда Цинь Мэйжун покинула этот мир, она забрала с собой и улыбку Хэ Сюаня. Забрала его радость, его любопытную натуру и его доброту. Его надежды, веру и амбиции.

Пройдут столетия, прежде чем он снова сможет улыбаться и смеяться, пусть и с неохотой.

Столетия, прежде чем он снова полюбит.

И когда это случится, любовь явится к нему с дуновением ветра, что будет виться вокруг него, пытаясь пробудить в нём все эти забытые части его души.

И видят боги, Хэ Сюань будет ненавидеть это чувство. Будет бояться и не доверять ему. Будет всячески его отрицать и делать всё, что в его силах, чтобы закопать его и погасить. Что он только не сделает, неустанно пытаясь убедить себя, что больше у него нет сердца.

И боги станут свидетелями тому, как его сердце вновь разобьётся, когда Хэ Сюань вновь услышит эти слова, только уже из совсем других уст…

«Ты хороший человек, Мин… Х-Хэ Сюань».

И он снова будет сломлен.

Хуа Чэн стоит и смотрит.

Не потому, что у него нет причин вмешиваться — они есть. Он симпатизировал этой девушке, и ему было противно узнать, что с ней сталось…

Но сейчас он наблюдает за разворачивающейся сценой с неким извращённым чувством восхищения. Потому что Хэ Сюань не взрывается. По крайней мере не сразу.

Не тогда, когда Хуа Чэн смотрит, как убийцы его сестры и невесты протаскивают Хэ Сюаня по улицам, — холодного и разбитого — пока последний лишь безвольно висит у них на руках.

Его взгляд пуст и безразличен.

И поначалу Князь Демонов было решил, что молодой человек просто сдался. Однако, чем дольше он наблюдает, тем яснее становится, что что-то мешает тому так поступить.

Особенно сейчас, когда Хуа Чэн замечает эту тяжелую тёмную ауру, нависающую над юношей; энергию настолько мерзкую, что она пятнает всё, чего касается…

Проклятие. Прилипчивое, словно паразит, что глубоко въедается прямо в душу.

Оно шепчет Хэ Сюаню полные ненависти слова, пока тот сам изо дня в день сидит и сверлит взглядом голые стены тёмной и пустой камеры. Пока гаснет от голода, всё больше внешне походя на мертвеца — приближаясь к смерти ближе, чем когда-либо подходил Хуа Чэн, живой или уже мёртвый.

Лицо Хэ Сюаня теперь похоже на череп, обтянутый кожей; глаза его впали. А голос всё так же нашёптывает ему на ухо, что юноша потеряет всё. Что он умрет один, холодный и голодный. Что с таким же успехом ему следует умереть прямо здесь и сейчас.

Но Хэ Сюань не поддаётся на провокации — вопреки всем надеждам и здравому смыслу, он продолжает влачить своё существование, в то время как Хуа Чэн наконец узнаёт, чем это проклятие является на самом деле.

Демон-паразит.

И медленно, по мере того как Хуа Чэн наблюдает за тем, как демон страдает и всё пытается наесться за счёт Хэ Сюаня, который к этому моменту практически утратил всякий страх, он докапывается до правды о том, как всё это случилось. Постепенно все детали становятся на места.

Ведь, пусть он и не рассказал Ши Уду, как менять судьбы, это не значит, что сам Хуа Чэн не знал, как это сделать.

В конце концов, у этих двоих одинаковые имена. И один и тот же день рождения.

История имеет тенденцию повторяться, пусть порой и самым странным образом. Как бы вы ни старались учиться на ошибках и преподавать уроки другим.

Потому что Хуа Чэн предупреждал: есть много способов встретить проклятие лицом к лицу, так же как и скрыться от него, однако от него нельзя просто взять и отмахнуться, переложить его на плечи другого.

И теперь Хуа Чэн стал свидетелем кровавой расплаты за паутину грехов, которую сплёл Ши Уду.

Он смотрит, как похитители Хэ Сюаня чуть не доводят его до голодной смерти, однако тот всё таки выживает. Наблюдает, как молодого человека выпускают из тюрьмы — только для того, чтобы тот узнал, что его мать скончалась от болезни за время его пребывания в тюрьме, потому что поблизости не оказалось никого достаточно здорового, чтобы присматривать за ней.

И всё же Хэ Сюань не сдается.

С большим интересом Хуа Чэн следит за тем, как тот возвращается к своему больному отцу, который теперь слишком стар и слаб, чтобы работать на кораблях, которые сам когда-то помогал строить. И даже сейчас, когда Хэ Сюань сдал экзамен и ему, должно быть, хочется покинуть эту богом забытую деревню, он остаётся и становится судостроителем, открывая собственное дело. Сначала небольшое, но со временем всё более и более успешное.

Потому что, если есть что-то, чем славятся корабли Хэ Сюаня — так это тем, что они не тонут. И на краткий миг молодому человеку удаётся добиться успеха.

Однако подобное не может продолжаться долго. Не с этой сущностью у него на хвосте; не с теми людьми, что остались в этом городе. Мелочными, злыми и ревнивыми.

Хуа Чэн смотрит, как те отбирают у Хэ Сюаня всё, что у того есть. Снова, и снова, и снова. Однако каждый раз Хэ Сюань вновь встаёт на ноги.

Раз за разом.

Подобно волнам, накатывающим друг на друга во время шторма, после каждого падения он поднимается вновь.

Хуа Чэн даже почти готов пожалеть демона-паразита, который всё тянется за молодым человеком и отчаянно пытается питаться от него...

Но Хэ Сюань не встречает свои проблемы со страхом. Он не прячется от своих проклятий.

Любая другая сущность поменьше давно бы отказалась от охоты, однако Хуа Чэну известно каждое существо и творение, что когда-либо вышло из печи Чжао Бэйтун. Поэтому в конце концов он узнает в паразите Божка-Пустослова.

И тем не менее, этому смертном молодому человеку удаётся терпеть демона вопреки всему.

До тех пор, пока он больше не может. Но даже в тот день, когда Хэ Сюань всё-таки не выдерживает, в нём нет страха.

Хуа Чэн распознает разочарование на его лице, когда молодой человек узнает, что очередная его лодка оказалась захвачена главой местного клана. Видит, как в нём закипает гнев, когда банк отказывается продлить выплаты по кредиту.

Но последняя капля возникает ближе к вечеру, когда Хэ Сюань возвращается с работы.

Теперь осунувшийся, тощий — высокий мужчина, который когда-то был мускулистым юношей, но так и не оправился от голода, который пережил в тюрьме. Ещё живой, но всё больше походящий на призрака.

Он приходит домой, только чтобы узнать, что его последний живой родственник — его отец — скончался. Умер в одиночестве, сидя в кресле у окна, повернув голову, чтобы смотреть на улицу.

Ждущий, когда Хэ Шэн, его гордость и радость, его всегда хороший сын, в последний раз вернётся домой.

А Хуа Чэн всё наблюдает, впервые за всё то время, что он является демоном, уделяя молодому человеку больше внимания, чем какому-либо другому смертном.

Хэ Сюань опускается на колени возле стула своего отца, сжимая его руку меж своих ладоней. Теперь та стала твёрдой и холодной. Выражение лица юноши нечитаемо — его рот неподвижен. Хэ Сюань не плачет.

Со смерти Хэ Чжун и Цинь Мэйжун, Хуа Чэн не видел, чтобы тот пролил хоть слезинку.

Его лицо, выражение его глаз, когда Хэ Сюань бросает последний взгляд на отца… Они полны глубокого уважения и привязанности.

Хуа Чэну не знакомы эти чувства. Он не знает, что значит почитать отца. У него никогда его не было. Не было никого, подходящего на эту роль.

У него была мама. Во многих смыслах даже больше чем одна. Это единственные семейные узы, которые ему знакомы.

И теперь, наблюдая за развернувшейся сценой, Князь Демонов ловит себя на мысли, что ему немного завидно, несмотря на мрачность и откровенный ужас сложившейся ситуации.

Спустя некоторое время Хэ Сюань вновь встает на ноги и осторожно укладывает руку отца тому на колени.

Обратно в город он возвращается медленно, без спешки, — и просьба, с которой он идёт, так проста, так незначительна в свете всего остального…

Он всего лишь спрашивает в местной таверне, может ли кто-нибудь, помочь ему упокоить его отца. У него нет других родственников, кто мог бы ему помочь в этом, а для одного человека это слишком трудная задача.

И несколько местных действительно готовы помочь. Многие жители деревни любят и уважают Хэ Сюаня, как до этого и его отца...

Но сын главы местного клана лишь усмехается, со стуком опуская чарку на стол и щуря глаза:

— Зачем ему помощь? — ленно спрашивает он, выгибая бровь.

Говорящий юноша стереотипно красив, однако его взгляду присуща исключительная жестокость, которая сразу бросается в глаза.

— Хватит и одного, чтобы похоронить старую псину.

Псину.

Этот юноша — наследник семьи Шэн. Той же семьи, что забрала у Хэ Сюаня сестру. Забрала Цинь Мэйжун. Наследник той же семьи, что упекла Хэ Сюаня в камеру и оставила его там гнить. Это та же самая семья, которая неоднократно отнимала его корабли, в результате чего Хэ Сюань утонул в долгах.

Судостроитель подаёт голос не сразу и поначалу не реагирует. Однако в его глазах вспыхивает огонь, и Хуа Чэн видит, как нить, истрепавшаяся за последние несколько лет, наконец начинает рваться.

Теперь никто не протянет руку помощи, опасаясь возмездия со стороны молодого господина семьи Шэн.

Ну и пусть. На самом деле так даже лучше.

Хуа Чэн смотрит, как Хэ Сюань возвращается домой. Как берёт в руки топор, который он (как и его отец до него) когда-то использовал при строительстве кораблей, — которым он теперь рубит дрова в близлежащем лесу, чтобы развести кострище.

Хэ Сюань действует методично и осторожно, никуда не торопясь.

Он сжигает тело своего отца, собирает прах и закапывает его в семейной могиле.

Хэ Сюань похоронил невесту, сестру, мать, а теперь и отца.

Теперь же он стоит перед надгробием, уставившись на их фамилию, выгравированную на нём, и тут голову Хэ Сюаня посещает мысль.

Кто же похоронит его? Ведь никого не осталось, он...

«Ты умрешь в одиночестве», шепчет на ухо жестокий и насмешливый голос. «Холодный и голодный, и некому будет оплакивать тебя».

— … — Хуа Чэн пристально наблюдает за тем, как юноша молча стоит у семейного склепа.

Наконец, по лицу Хэ Сюаня расплывается улыбка. Криво и медленно та расцветает на его лице, и она вовсе не похожа на те приглушённые, застенчивые улыбки, которые он дарил миру в детстве. Не походит она и на те тихие, но уверенные улыбки, которые Хэ Сюань разделял с девушкой, которую любил.

Нет, в этой улыбке нет и следа здравомыслия.

— Вот как? — тихо произносит юноша.

Кажется, даже Божок Пустослов обескуражен его реакцией, поэтому затихает, в то время как Хэ Сюань отворачивается от могилы, всё ещё сжимая топор в руке.

— …Полагаю, тогда нет смысла, — продолжает он, волоча инструмент за собой по земле, так что лезвие медленно срезает травинки по ходу его движения.

Хэ Сюаню никто не отвечает, но он, похоже, догадался, что его преследует некое существо. Что оно слушает каждое его слово.

Поэтому Хэ Сюань улыбается ещё шире.

— Нет смысла быть ​​кем-то, кого стоит оплакивать.

Жизнь — это длинная череда принятых решений и их последствий.

Почти четыре столетия назад один игрок не знал, когда стоит остановиться. Тогда его друг попытался спасти того, сжульничав в игре в кости, на что хозяин казино отреагировал со злостью и гневом.

Десятилетия спустя юный призрак спас двоих мужчин из личной прихоти. Он откладывал их кончину так долго, как только мог. И когда их уже нельзя было спасти, проклятие упало на плечи двух братьев, один из которых никак не хотел отпускать другого.

Не позволив ему страдать, он переложил это проклятие на кого-то другого.

Каждое из этих решений привело к тому, что Хэ Сюань той ночью поднял свой топор. И ни одно из тех решений не было его собственным.

Но когда он вновь оказывается в черте города, проходя этот путь в третий раз за день… Он видит огни — десятки факелов освещают улицы.

Это фестиваль огня, такой же как и каждый год до этого.

Не такой, как тот, что он смотрел с А-Чжун, когда был ещё мальчиком. Однажды он даже взял на него Цинь Мэйжун, используя тот же трюк, что и со своей младшей сестрой, когда они были детьми, тайком забираясь на крыши.

То был первый раз, когда Хэ Сюань поцеловал её.

Она повернулась к нему и призналась, что ей было бы всё равно, где они посмотрят на парад — лишь бы она сделала это вместе с ним. И в тот момент ему стало слишком сложно удержаться и не поцеловать её. Вдруг он физически ощутил дистанцию между ними и не мог больше терпеть.

Тогда его сердце бешено стучало в груди. Теперь же там почти гробовая тишина.

Хэ Сюань не чувствует ни грамма раскаяния или страха, когда прокладывает свой путь через людей, волоча за собой топор. Будто он умер уже много лет назад, и его тело — единственное, что не приняло эту новость, продолжая нести его вперед.

Медленно, спотыкаясь, он пробивается к краю толпы, и никто даже не удосуживается присмотреться к нему повнимательнее. В конце концов, он всего лишь их сосед. Их тихий, терпеливый, вечно неунывающий сосед.

Никто не обращает внимания на его глаза до последнего момента. В том числе и его первая жертва.

Удар приходится ему прямо на затылок, раскалывая голову молодого человека словно дыню. Наследник клана Шэн ещё жив, когда рушится на землю с широко распахнутыми глазами и разинутым от шока ртом, из которого вырываются болезненные стоны. Следующий же взмах топора заставляет его замолчать навсегда.

Мгновение никто не двигается. Все замирают от шока. Музыка останавливается, пение — тоже. Десятки факелов неподвижно застывают, мерцая в ночи.

Хэ Сюань встаёт над трупом, а его когда-то загорелое лицо теперь совсем лишилось красок, щёки впали, а кожа забрызгана кровью. Он не делает никаких громких гневных заявлений, никаких сложных речей в адрес тех, кто его обидел — нет. Ботинком он опирается на голову молодого господина Шэна, молча выдёргивает топор из его груди и направляется к берегу.

Никто его не останавливает. Ни единая душа.

В городе не было семьи, которая пострадала бы от Шэнов так же, как семья Хэ, — однако те господствовали над этим местом уже несколько десятилетий. Они были жадными, эгоистичными и жестокими.

Поэтому простые горожане лишь наблюдают, пока когда-то добрый и ясноглазый мальчик, которого они знали, расправляется с банкирами. Некоторые даже идут вслед за ним с факелами в руках, пока Хэ Сюань бежит от одной цели к другой.

И почему-то, как бы те ни пытались убежать, как бы отчаянно они ни пытались защититься...

Всё оказывается тщетно.

Хэ Сюань двигается как одержимый.

Когда рукоять его топора трещит, он хватает расколовшееся древко и раз за разом и вгоняет его в мужчин, которые забили до смерти его невесту, время от времени останавливаясь, чтобы рассмеяться, будто он глумится кем-то незримым, кого никто другой не может видеть.

Ну что, он выглядит напуганным, ммм?

Когда от рукояти его топора не остаётся ничего, он берёт нож из мясной лавки неподалёку и рубит им, пока кончик лезвия не остаётся в сердце одного из тех людей, кто крал у его отца.

Ночь сгущается, гремит гром, в море бушуют волны.

А в это время в деревне бушует совсем иного рода буря, ночь заполоняют крики, а тёмная, окровавленная фигура всё мчится сквозь тьму, разрывая людей на части любым оружием, которое попадётся ему под руки.

Постепенно жители деревни начинают его подстрекать. Некоторые… некоторые даже начинают аплодировать. Благодарят его. Никто не скорбит по семье, всю жизнь мучившую местных жителей. К ним нет никакой жалости, поскольку горожане лишь смотрят, как Шэны пожинают то, что посеяли.

Так продолжается до тех пор, пока, наконец, не остаётся лишь глава клана, который пятится назад на четвереньках и молит о пощаде. Одно из его колен уже разбито молотком, зажатым в руке судостроителя капитана, пока кровь стекает по его подбородку.

— С-слушай, — заикается глава Шэн; его голос слаб и дрожит. Он оглядывает собравшуюся толпу, отчаянно пытаясь выискать в хоть одну душу, которая бы помогла.

Они не станут.

— У меня есть деньги — власть, связи — всё, что ты пожелаешь, я дам это тебе, просто…!

— Тогда вернись в прошлое, — отрезает Хэ Сюань, подавая голос впервые с тех пор, как он начал свою дорогу ярости.

Он звучит холодно, почти рационально.

— Верни мне мою семью, и я отпущу тебя.

— Я… — Глава Шэн глядит на него с дрожащими губами. — Ты знаешь, что я не могу, это невозможно!

С болезненным воплем он обрывает себя на полуслове, когда молодой человек разбивает и другое его колено.

— Тогда я не смогу тебя пощадить, — усмехается Хэ Сюань. — Какая досада.

Этот человек не может вернуть его семью, — Хэ Сюань же не может найти в себе силы проявить к нему милосердие. Внутри него нет места доброте, когда он вновь и вновь обрушивает молоток на лицо мужчины, пока тот не становится совсем неузнаваемым.

О, что только Хэ Сюань не сотворит, убеждая себя, что у него нет сердца. Оно умерло давным-давно. Он просто ждёт, его тело наконец поймет это.

Нет прецедента, чтобы человек пережил проклятие демона-паразита. Хэ Сюань не исключение. Однако не демон приводит его к концу. Это делает гравитация.

В момент, когда Хэ Сюань переводит дух, пропитанный дождём и кровью своих мучителей, а его пальцы ослабляют хватку над молотом — шатаясь, он делает шаг назад, не осознавая, что стоит на краю обрыва.

Он уже давно стоял на этом утёсе. Кажется, что годы. И всё это время он не осознавал, что позади него лежат скалы.

Жители деревни, до этого молча наблюдавшие за резней, теперь спешат ему помочь, но...

Слишком поздно.

Они бросаются вперёд — но Хэ Сюань падает и пропадает из виду

/ВСПЛЕСК!/

Холодно.

Гремит гром. Хэ Сюань тонет — его глаза так же темны и глубоки, как и вода вокруг — и тупо смотрит вверх. Ему холодно, и он совсем один. Раздавленный тяжестью волн, утаскиваемый всё дальше и дальше на глубину…

И с ним остается лишь тьма, когда воздух утекает из его лёгких.

Морское дно ударяет его в спину, а неподъемная тяжесть воды обрушивается сверху, выдавливая остатки жизни. На миг Хэ Сюань почти готов взмолить к Повелителю Воды о помощи — но у него нет никакого желания. И даже если бы он это всё таки сделал…

Его молитвы остались без бы ответа. Так происходит всегда.

Последние моменты его жизни лишены страха. В них нет печали, жалости к себе или безнадежности. Только ярость. Бездонная, полная горечи, бурлящая с таким же остервенением, что и волны над его головой, пока само его тело умирает, а Божок Пустослов так и остаётся без наживы.

Тело Хэ Сюаня оказывается на морском дне: безвольное, с невидящими глазами — освещённое бледным, неземным зеленым светом. Призрачный огонь.

На мгновение он висит на месте — единственная источающая свет точка в бесконечной пустоте океана. Затем раздаётся вой. Огонь кричит во тьму — неслышно — потому что, в конце концов, звук не способен пройти сквозь воду.

Но всё же море поднимается ему в ответ. Оно яростно бурлит, с новой силой обрушиваясь на корабли, плавающие возле гавани. Море поглощает их целиком, увлекая в пучину.

Ещё долгие годы люди будут помнить шторм, пронёсшийся той ночью по побережью, как и молодого человека, что бушевал вместе с ним. Будут помнить о жизнях, оборвавшихся на суше под натиском его клинков, как и о бесчисленных душах, которых забрало море. Об этом будут вспоминать как о трагической ночи. Ночи справедливости. Ночи мести.

Но больше всего люди запомнят устрашающую высоту и размер волн, которые разбили на куски огромные грузовые корабли.

То была ночь крови и смерти.

Ночь чёрных вод, погубивших корабли.