Дневной свет просачивался сквозь щели в прохудившейся крыше, проникая в дом между балками потолочных перекрытий, и через небольшие зазоры в заколоченных изнутри гнилыми досками ставнях. Давно заброшенный старый особняк хранил сонную тишину: ничьи голоса не наполняли гулкое пустое пространство, ничьи пальцы не касались обветшавшей мебели, ничьи шаги не тревожили толстый слой пыли, годами копившейся на полу.

Солнечные пятна лежали на скрипучих половицах, обшарпанных стенах и покосившихся дверных проемах, такие уютные, теплые и приятно-золотистые, что Тони время от времени почти непреодолимо хотелось прикоснуться к ним. Но он не мог. Сил не было даже на то, чтобы просто пошевелиться. Все, на что сейчас осталось способно его некогда физически крепкое тело, это дышать и наблюдать из-под полуприкрытых век за хаотичным кружением полупрозрачных пылинок в столбах солнечного света.

Он нашел этот дом незадолго до рассвета, решившись на очередную вынужденную остановку исключительно для того, чтобы покормить Катрину. По мере приближения к мексиканской границе, количество хотя бы мало-мальски обитаемых земледельческих поселков уменьшалось с катастрофической скоростью, и вскоре совсем сошло на нет, оставив лишь разбросанные вдоль трассы редкие автозаправочные станции и придорожные забегаловки. И если в первые сутки после отъезда из Сантьяго, голодная вампирша с лёгкостью смогла бы найти себе пропитание в лице какого-нибудь местного забулдыги, то посреди бескрайней засушливой прерии, в которой они оказались, сделать это уже не представлялось возможным. Монтойя слишком торопился покинуть штат, неосмотрительно пренебрегая необходимостью дать Катрине возможность насытиться, пока был шанс. И потому уже на следующий день, когда она настолько зверски проголодалась, что не смогла больше терпеть, ему пришлось снова подставить свою шею.

Неприятно, но не смертельно, как тогда показалось охотнику. Несмотря на то, что после очередной достаточно небрежной вампирской кормёжки, забравшей порядочное количество сил, он едва мог передвигать ногами, и вести машину, его какое-то время переполняло странное чувство эйфории, которое, впрочем, вскоре сошло на нет. В отличие от ноющей боли в потревоженной рваной ране на шее, головокружения, и участившихся приступов сердцебиения. А ещё Тони начала донимать жажда, от которой ничуть не спасала отвратительно теплая вода из найденной между сидениями фургона пластиковой бутылки. Сколько бы он ни проталкивал внутрь остро пахнущую нагретой пластмассой жидкость, организм отказывался приходить в себя.

Новая кровопотеря напоминала о себе мелкой дрожью и слабостью в руках, приправленной то и дело одолевающей сонливостью. Глаза охотника закрывались сами собой, и тяжёлая машина все чаще виляла по трассе, в опасной близости от обочины.

К концу вторых суток пути, проведенных в душной кабине фургона, бросивший безрезультатные попытки борьбы со всеобъемлющей жаждой Энтони, уже совершенно перестал отличать предсказуемо усилившуюся вампирскую ломку от нарастающего обезвоживания.

Ему было слишком плохо, чтобы думать о чем-то ещё кроме бесконечной дороги, уходящей за горизонт и сидящей в кузове Катрине, которой снова требовалась еда.

Мысли о крестоносце, оставшемся где-то там, далеко позади, словно в другом измерении или прошлой жизни, Монтойя предпочитал гнать от себя подальше, зная, что больше не имеет на них никакого права. Ничего кроме боли, от которой все сильнее хотелось умереть, они с собой не несли, однако продолжали просачиваться в голову, словно яд в открытую рану.

Пару раз он даже всерьез задумывался над тем, чтобы сдаться, оборвать собственное бренное существование, что уже не являлось в его понимании жизнью, вместе со страданиями, до того, как они достигнут своего апогея, однако, стоило только пальцам нащупать прохладный металл револьвера, подоткнутого за пояс, как нечто неуловимое удерживало его руку, заполняя сознание мутным вязким дурманом.

Катрина не отпускала его, держала на коротком поводке, и Тони уже нисколько не сомневался, что ей становятся известны все его мысли ещё до того, как он успевал их додумать.

Душевная боль всё не проходила, и тем самым, невероятно изматывала, заставляя злиться то на себя, то на обстоятельства, то на проклятого святошу, охмурившего его партнера, то на самого Джека, не сделавшего абсолютно ничего, чтобы облегчить его участь. А ведь он мог, и Энтони это знал. Кроу всегда был эгоистом. И если раньше Тони с этим мирился, принимая партнёра таким какой он есть, то теперь прошлые обиды, и зародившиеся сомнения в искренности Джека, начали настойчиво подтачивать его изнутри.

«Пускай тебе хоть раз будет больно, как было больно мне, — вертелось в голове охотника всякий раз, когда он представлял их последнюю встречу, что должна была избавить его от нежизни в мертвом теле. — Ты будешь жить дальше, и, вполне вероятно, неплохо проводить время с этим крысенышем, но я очень хочу, чтобы ты испытал хоть на миг то, что испытываю я сейчас, когда, наконец, явишься за мной».

Злость, как ни странно, придавала ему сил, мотивировала стойко переносить изменения, происходящие в умирающем теле, и постепенно гаснущем рассудке. И охотник продолжал держаться уже на собственной железной воле, когда цепкие путы сознания вампирши ненадолго отпускали его, оставляя один на один с остатками прежней личности, и со всё растущей физической немощью.

К сожалению, последний укус Катрины за пару часов до восхода солнца, окончательно вывел его из строя. Обескровленный и ослабевший, Тони больше не смог заставить себя подняться, и, тем более, вернуться за руль оставленного возле дома фургона. Его хватило только на то, чтобы отползти в угол комнаты, и, прислонившись спиной к стене, провалиться в тягучую полудрёму. И даже настойчивые ментальные попытки Хозяйки достучаться до его неимоверно уставшего разума, не возымели эффекта. Однако подремать ему удалось совсем недолго. На рассвете охотника разбудил жестокий озноб и жгучая боль во всем теле, что разливалась адским огнем по венам, садистски скручивала в болезненные узлы мышцы и суставы, крала воздух из лёгких, срывая дыхание. Кажется, теперь он действительно покидал мир живых. И без того отравленная вампирским ядом кровь, которой осталась в лучшем случае половина, стремительно умирала, подводя его все ближе к тонкой грани между жизнью и смертью.

Потеряв счёт времени, Монтойя то корчился, сжав зубы, на пыльном полу в невыразимых мучениях, то снова засыпал, проваливаясь в бездонную черноту, но при этом отчётливо ощущая даже сквозь сон присутствие Хозяйки. Катрина тоже находилась в доме, но предпочла более темное помещение, чтобы дождаться сумерек. Разум насытившейся вампирши, погрузившейся в вялый дневной транс, почти не тревожил его, более не искажая восприятие, и не внушая преждевременный страх перед солнечным светом.

Раньше он никогда не задумывался над тем, насколько красивым может быть небесное светило, золотистое, или белоснежно-слепящее, стоящее в гордом одиночестве в зените, или временами прячущееся в кучевых белых облаках. Здесь, на самой границе с Мексикой, которую им, кажется, так и не удалось пересечь, оно припекало особенно жарко, не просто согревая, но, зачастую обжигая, и иссушая. Несколько лет тому назад, временно перебравшемуся в Нью-Мексико на заработки Энтони, умереть в подобном месте показалось бы полной нелепостью. Он не собирался задерживаться надолго среди всех этих выжженных солнцем прерий, заветренных глубоких каньонов и захолустных городишек с лопочущими по-испански жителями. И даже встретив Джека Кроу, чья жизнь в полном смысле этого слова, стала и его жизнью, Тони, в глубине души, рассчитывал когда-нибудь вернуться в тот же Техас, где солнце не обжигало, а приятно грело.

Всё пустое. И далёкое, словно пришедшее из давно позабытого сна, который он уже не всегда был способен отличить от суровой реальности. Память все сильнее морочила охотника, безжалостно стирая имена, лица, события, уничтожая все то, что он хотел бы помнить до самого своего последнего вздоха.

Монтойя тяжело втянул в воздух в лёгкие. Его по-прежнему познабливало и мутило, но временно отступившая ломка все же ощущалась, как значительное облегчение.

Он перевел взгляд на тускло поблескивающий, лежащий в полосе белого света револьвер, видимо выпавший из-за пояса ещё на рассвете, когда Катрина набросилась на него с целью утолить голод. Совсем близко, но в то же время так далеко — не дотянуться. Металл оружия отбрасывал неяркие отсветы, рассыпающиеся мелкими солнечными зайчиками по ближайшей стене. Когда-то револьвер достался ему от Джека, внезапно решившего, что Тони вполне сможет заменить его самого, случись вдруг что непредвиденное в группе…

…Стремительно ворвавшийся в небольшой, рутинно обставленный номер мотеля крестоносец, сходу разразился потоком громкой нецензурной брани. В маленькие окна съемной комнаты светил тусклый закат, а стекла слегка дребезжали от бушующего на улице теплого ветра, налетающего порывами и несущего с собой клубы пыли и мелкого мусора.

— Черт бы побрал этих криворуких тупиц! — рыкнул Кроу, швырнув на кровать сначала перчатки, а затем и бессменную кожаную куртку. — Они, блядь, совершенно необучаемые!

— Да тише ты, — попытался успокоить его Энтони, сидящий в кресле, и неспешно подтягивающий из бутылки темное пиво.

Номер был оформлен на него, но Джеку, естественно, никогда не пришло бы в голову считаться с этим фактом. Для крестоносца подобное было не более, чем глупой формальностью, которой можно легко пренебречь.

— Не суди их строго, — с налетом флегматичности продолжил Монтойя, наблюдая за продолжающимися метаниями босса по комнате. — Ребята едва нюхнули пороху. Неужели ты думал, что за две неполных недели они станут профи?

Тони невольно усмехнулся, поймав на себе сердитый взгляд лучшего друга. Энергичность Джека била все рекорды. Как бы сильно он не выматывался во время зачисток, всегда находил в себе силы на что-то ещё.

— Не думал, — огрызнулся Кроу, бесцеремонно вытягивая из рук Энтони бутылку, и прикладываясь к ней. — Но эти, мать их, просто грёбаный шедевр!

Монтойя в ответ лишь обречённо покачал головой, вставая с места, и возвращая себе отнятое пиво. Проще было дождаться, пока крестоносец успокоится сам, чем с пеной у рта доказывать ему обратное.

Не так давно они потеряли на одной из зачисток практически всю команду. Часть убитыми, часть банально сбежавшими из «профессии», и злому, как черт, крестоносцу пришлось снова тащиться в Монтеррей, чтобы набрать новичков.

Обучение действительно не задалось, и шло ни шатко, ни валко. Новобранцы либо робели, где не следует, либо пытались геройствовать, да и пристроить хотя бы одному из них копьё, никак не выходило. Сколько бы не бились с парнями покрепче Кэтлин и Монтойя, уже считавшиеся ветеранами в этом деле, оставлять горе-копейщиков один на один с кровососами было, мягко говоря, небезопасно.

Тем не менее, Тони не терял позитивного настроя и, по большей части, чуть философского, созерцательного взгляда на вещи. Которого, надо сказать, совершенно не разделял Джек.

— Не удивлюсь, если на следующей же зачистке один из этих долбоёбов попадется на зуб упырю! — в сердцах сплюнул крестоносец, приземлившись на край жёсткой двуспальной кровати. — Нет, ну это же надо было залезть без прикрытия, очертя дурную голову, едва ли не в самый темный угол дома, в подпол, мать его!

— Все мы иногда совершаем ошибки, Джек, — спокойно заметил Энтони, устраиваясь рядом с боссом. — Все с чего-то начинают. Хотя цена вопроса, конечно, тут в том, кому эти ошибки сойдут с рук, а кому сразу могут стоить жизни.

— Давай ещё скажи, что охотниками не рождаются, — саркастически ухмыльнулся Кроу, сдергивая с переносицы черные очки, и глядя на напарника. — Философ хренов.

Энтони ничуть не обиделся, лишь слегка пожав в ответ плечами, и снова глотнув из наполовину опустевшей бутылки.

— По-твоему, это легко — терять людей? — внезапно нарушил повисшее, было, молчание крестоносец.

— Нет, конечно, — честно ответил Тони, ощущая на себе пристальный, оценивающий взгляд собеседника. — Мы все одинаково рискуем во время зачисток. Такая уж у нас работа. Но когда кто-то из ребят гибнет, мне, черт возьми, становится погано ничуть не меньше, чем тебе. На каждом из нас лежит ответственность за общее дело.

Джек чуть помолчал, продолжая задумчиво глядеть на него, но затем достаточно ядовито выплюнул:

— Да что ты знаешь об ответственности? Ты никогда не стрелял в голову укушенным парням, которые оказались в этом дерьме с твоей лёгкой руки. С лёгкой руки, мать его, Ватикана, которому не важны средства, и подавай только результаты!

Энтони слушал, не перебивая, внезапно остро ощутив всю важность момента. До этого ему и в голову не приходило, насколько неподъемным грузом может быть «правило номер один», всей своей тяжестью лежащее на плечах босса исключительно в силу его статуса.

— Я это делаю с завидной регулярностью, друг мой, и мне не на кого переложить эту ответственность, — добавил Джек, и в словах его отчётливо послышались нотки горечи. — Так что не надо мне тут, блядь, рассказывать о тонкостях нашего ремесла.

Фыркнув себе под нос, Кроу достал из-за пояса серебристый крупнокалиберный кольт, который всегда таскал с собой, и на счету которого, помимо кучи продырявленных бездушных тварей, было немало и смертей соратников, и начал неспешно проверять количество оставшихся патронов в обойме. Тем самым он хотел показать собеседнику, что разговор окончен, но Тони уже всерьез решился, и не думал униматься.

— Почему ты решил, что это только твоя ответственность? — осторожно осведомился Энтони. — Насколько я знаю, правила для всех охотников едины и не делают исключений. Ни для кого.

Ненадолго прервавшись, Джек покосился на него:

— Неужто загорелся желанием тянуть вместе со мной эту дерьмовую лямку, а, Монтойя?

— А если бы и да, — уверенно отозвался тот. — Тогда что?

«Пренебрегать общей безопасностью из-за кого-то одного в высшей степени неразумно, — подумал охотник. — И я понимаю это не хуже, чем ты, Джек».

Крестоносец вернул обойму на место, и уже с явным недоверием воззрился на него. Эмоции на лице Кроу в этот момент сменяли друг друга со скоростью по-прежнему свистящего за окнами ветра: искреннее удивление, злая ирония, затем сомнение, вновь сменившееся глубокой задумчивостью.

— А хотя, почему бы, собственно, и нет, — наконец, негромко произнес Джек, уже без колебаний протягивая темную рукоять Тони. — Я знаю, что у тебя хватит духу пристрелить даже меня, если будет такая необходимость.

— Не думаю, что до этого когда-нибудь дойдет, — усмехнулся Монтойя, поставив недопитое пиво рядом с кроватью, и протянув руку за оружием. — Но ты можешь на меня рассчитывать.

Пальцы охотника скользнули по тёплому металлу ствола с намерением покрепче ухватиться, но внезапно натолкнулись на пальцы Джека. Крестоносец же, казалось, совсем не спешил убирать руку, хотя соприкосновение ощутимо затягивалось.

Вскинув на него глаза, Энтони тут же встретил совершенно странный, но уже чрезвычайно знакомый взгляд. Он притягивал, подспудно манил к себе, заставляя с замиранием сердца вглядываться в темную глубину глаз крестоносца.

За лёгкой усмешкой таилась порочность, отголоски запретного, смутное желание снова перешагнуть незримую черту, за которой они, хоть и случайно, но однажды побывали.

Около двух месяцев назад, изрядно перебрав после очередной зачистки, они оба слетели с катушек, и переспали. Нелепое, совершенно необъяснимое с его точки зрения происшествие, перечеркнувшее все рамки дозволенного. Монтойя до сих пор не до конца понимал, как оказался в одной постели с лучшим другом, ведь мужчинам прежде не было места в его личной жизни.

И первое время это знатно не давало ему покоя, пока охотник не решил, что попытаться забыть случившееся — наилучший выход. К тому же, Джек тоже не особо-то рвался обсуждать свою пьяную выходку, старательно делая вид, что ничего не произошло и потому Тони без колебаний гнал от себя любые мысли на этот счёт, как и все ещё достаточно яркие воспоминания.

И чего только не сделаешь с пьяной-то головы… Однако, сейчас Кроу был практически трезв.

Нахмурив брови, Монтойя таки забрал револьвер. Ему все меньше нравилась эта ситуация, откровенно отдающая двусмысленностью, хотя по телу уже во всю гуляла предательская дрожь предвкушения, настойчиво напоминающая о том, что его по-прежнему тянет к лучшему другу, и что ничего-то ему, в прошлый раз, видимо, не показалось.

— Где сейчас остальные? — спросил охотник, поднимаясь, и мысленно досадуя на внезапную хрипотцу прорезавшуюся в голосе.

— Я оставил их с Кэтлином, — несколько недовольно отмахнулся Джек, тоже вставая. — Он найдет, в какой отель их пристроить. С меня, черт возьми, на сегодня довольно этих баранов!

Тони кивнул, намеренно избегая смотреть на крестоносца. Подоткнув револьвер за пояс, он сгреб с пола спасительную бутылку пива, наивно рассчитывая, что влитый залпом в глотку алкоголь сможет погасить разгорающийся внутри пожар.

— Если не планируешь возвращаться к ребятам, можешь снять номер здесь. По соседству ещё есть парочка свободных, — как можно более непринужденно бросил Энтони, подойдя к окну.

И не то чтобы его сильно интересовало происходящее на стоянке гостиницы, но это было куда лучше, чем снова встречаться взглядом с Джеком.

— Я учту, — раздалось в ответ чуть насмешливое, приправленное привычным сарказмом.

Судя по неторопливым шагам, Кроу направился к выходу, видимо, решив-таки оставить его в покое.

Тони шумно выдохнул, и отвернувшись от окна одним большим глотком допил содержимое бутылки. Пока терпкая пряная жидкость стекала в желудок по пищеводу, охотник почти физически ощутил чужой пристальный взгляд, скользнувший вниз по его спине от лопаток к пояснице. А в следующий миг его с силой, тесно прижали к стене, так, что пустая бутылка вылетела из рук, и жалобно звякнула об пол.

— Кончай ломаться, Монтойя, — горячо выдохнули ему на ухо губы Джека, пропуская вдоль позвоночника новую волну напряжённой дрожи. — Как баба, мать твою! У тебя же на лбу написано, что опять встал на меня хер.

Прежде чем Тони нашелся, что ответить, настойчивые руки крестоносца вовсю зашарили по его телу, забравшись сначала под рубаху навыпуск, а потом и в ширинку.

Возбуждение мгновенно затопило рассудок охотника лишая всяческой воли к сопротивлению. Мужские грубоватые прикосновения к его члену, что за считанные секунды налился и окреп, ощущались верхом блаженства. А уверенные движения ладони, сначала жадно сжавшей его яйца, а затем начавшей скользить от основания к головке и обратно, окончательно лишили рассудка, заставляя слепо толкаться в кольцо ласкающих его пальцев.

Джек прерывисто дышал ему в затылок, очевидно, тоже ловя свою долю кайфа от происходящего, и свободной рукой торопливо стаскивал с него джинсы вместе с бельем.

— Давай, скажи, что я не прав, — хрипло усмехнулся крестоносец прижимаясь к вожделенному заду встопорщенной ширинкой, и слегка двигая бедрами. — Нет ничего плохого в том, чтобы помочь друг другу сбросить долбаное напряжение.

— Я всегда знал, что с тобой что-то не так, — хмыкнул в ответ Энтони, отчётливо ощущая чужую эрекцию.

— Когда очень хочется трахаться, не обязательно делать это именно с бабами, — доверительно, но с прежним сарказмом, шепнул Кроу. — Просто перестань это отрицать.

Тони прикрыл глаза, однако остро-сладкие ощущения от соприкосновения с телом любовника, вдруг внезапно сменились на столь же остро болезненные. Из гипнотического полузабытья его вырвал новый приступ ломки.

Прошипев сквозь зубы сдавленное ругательство, охотник с усилием разлепил отекшие веки. Какое-то время он попросту не понимал, где находится. Но затем, даже через гложущую тело боль, разросшуюся настолько, чтоб занимать собой практически все его сознание, начали просачиваться крупицы узнавания. Старый дом, напоминающий чёртов склеп, по-прежнему окружал его четырьмя стенами. Последнее прибежище. Его безымянная могила.

Светлая полоса, в которой до этого находился револьвер, значительно сместилась в другой конец комнаты, да и сам свет уже перестал быть таким ослепительно-белым, всё более напоминая закатный. Его время подходило к концу.

Но уснуть, и больше никогда не проснуться, видимо, было слишком большой роскошью для проклятого создания, обреченного вечно скитаться в ночи.

И вместо того, чтобы вновь милосердно отключиться, изломанный нечеловеческой болью рассудок начал шутить с ним поистине злые шутки. Перед глазами мелькали то когда-то виденные пейзажи, подернутые серой дымкой, то лица давно погибших соратников, то страшные картины, полные крови и разрушения, явно занесенные к нему в сознание откуда-то извне, грозящие заслонить собой все остальное. Но Тони сопротивлялся. Отчаянно, из последних оставшихся сил.

Кровавое безумие словно прибой во время прилива то накатывало, заставляя мучиться от невозможности сделать вдох, то немного отступало, даря минуты передышки, но, тем не менее, наполняя его чувством неизбежности и неотвратимости близкого финала. Из ощущений теперь существовала лишь боль, а время и пространство просто исчезли, слившись в единый поток хаотичных образов и звуков.

На какой-то миг, Энтони вдруг показалось, что в дверном проёме, где догорали последние лучи солнца, возник мужской силуэт. Он узнал бы его из тысячи. Джек Кроу пришел за ним. Нашел до того, как его рассудок окончательно поглотила стылая кровавая пучина.

— Джек, — бледные пересохшие губы охотника едва шевелились, но остатки разума отчаянно тянулись к пленительному образу. — Джек…

Кроу неторопливо приблизился и присел рядом. Однако рука в кожаной перчатке, коснувшаяся его щеки, показалась Тони неестественно холодной.

— Прости меня, я тебя подвёл, — слабо выдохнул Энтони, глядя в родные глаза, однако Джек не ответил.

«Почему ты так цепляешься за этого предателя? — вместо этого раздалось в голове охотника. — Отпусти его. Забудь. Перестань противиться своей природе».

Но губы Монтойи упрямо повторяли имя сидящего рядом крестоносца. Он звал его, тянулся, как мог, пока тот наконец осторожно над ним не склонился, и не прикоснулся холодными губами к его рту.

Ощущение внезапного счастья накрыло Тони. Солнце, теплый ветер, играющий в волосах, недокуренная сигарета, улетевшая в пыль у носков ботинок, и совершенно нахальный поцелуй с привкусом табака, оставленный Джеком на его губах, пока команда была занята сборами перед выездом на очередную зачистку…

— Глупый, — пренебрежительно фыркнула Катрина, поднимаясь с пола, и чуть брезгливо утирая губы.

Кровь, с таким трудом выдавленная из обширной раны в мужской шее, больше никуда не годилась, и отдавала тленом.

Но раз он так хотел перед смертью полюбоваться на своего крестоносца, она решила подарить ему такую возможность.

Окинув ещё одним долгим взглядом изможденного охотника, провалившегося в свое последнее забытье, вампирша медленно побрела к выходу из комнаты. С приходом ночи она вновь обретала силу, и готова была отправиться на поиски пропитания.

— Он никогда тебя не любил, — бросила Хозяйка в звенящее тишиной пространство. — Жаль, что ты так этого и не понял.