Я лежу за его спиной, упираясь подбородком в острый позвонок его шеи и зарываясь носом в его теплые мягкие волосы, свернувшиеся в колечки на затылке и чуть влажные после недавней исступленной страсти. Насладившись их запахом, я ловлю губами мягкую мочку уха, а пальцами легонько провожу по гладкому плечу. Не делай вид, что ты спишь! Обхватываю рукой его разгоряченное тело, и она скользит на ощупь по ключицам, груди, едва касается соска, а губы щекочут шею, спускаясь все ниже, к плечу. Он вздрагивает едва заметно. Не спит. Провожу рукой по животу, еще не остывшему, в легкой испарине, и тянусь к паху. Кладу ладонь на тонкую кожу, ощущая, как бьется горячая набухшая венка, и лишь слегка касаюсь пальцами его яичек, почти незаметно, и передвигаю их на член, немного задержавшись у самого основания. Его плоть сразу отзывается напряжением, я не медля обхватываю ствол пальцами и делаю пару движений.

Он не выдерживает, предательски стонет едва слышно и поворачивается ко мне. Светлые глаза утомлены, ресницы тяжело приподнимаются, но приоткрытые губы улыбаются. Он устал, но слишком влюблен, чтобы отказать. Я хватаю губами его рот и запускаю язык, настойчиво и властно. Он подается вперед всем телом, прижимаясь грудью к моей груди, держит мое лицо двумя руками, гладит мой язык своим. Наши носы касаются друг друга так тесно, что, кажется, у нас одно дыхание на двоих. Мое бедро накрывает его ноги, заключая в замок. Тебе не уйти, ты мой. Я сжимаю рукой его ягодицу слишком сильно, но не могу себя сдерживать. Он только теснее придвигается, я чувствую его возбужденный член, упирающийся в мой живот, и жар, исходящий от его кожи. Из моей груди вырывается хриплый вздох, когда его рука обнажает мою головку, и я впиваюсь губами в шею над острой ключицей, чувствуя, как дрожит его горло от возбуждения.

Внезапный глухой стук шагов за дверью заставляет меня приподнять голову. Джейкоб растерянно смотрит то в сторону кованой двери каморки, то на меня, в его глазах страх и мольба.

— Отойди!

Я слегка отталкиваю его, но он и сам встает и из-за моего неожиданного удара в грудь теряет равновесие, неловко падает с кровати и скользит голыми ягодицами по дощатому полу, рискуя нацеплять заноз. От этой мысли мне становится не по себе, словно щепки сейчас впиваются в мою задницу.

— Оденься! — бросаю раздраженно и торопливо хватаю с дубового стула свои штаны, едва не смахнув ими свечу.

Ситуация выводит меня из равновесия. Мне надоело оправдываться и чувствовать себя виноватым. Опять будет разговор с отцом! В дверь настойчиво стучат. Нет смысла тянуть, и я нехотя открываю засов, на ходу застегивая верхнюю пуговицу рубахи.

В каморку входит священник в сопровождении двух монахов-стражников. Я впервые вижу его — новенький, недавно получил пост, а потому проявляет рвение. Стараюсь скрыть презрение, хотя это не обязательно. Священник знает меня, хоть мы и не знакомы. Конечно, кто же в городе не знает герцогского сына.

— Ваша Светлость! — священник склоняется, сжимая руками чётки перед грудью. Его лысина блестит потом, отражая красный свет догорающей свечи.

Испытующе смотрю на него, выжидая. Священник переминается с ноги на ногу, ему неловко, оно и ясно — в первый раз. Наконец, мужчина решается:

— Я прибыл сюда, согласно Закону Церкви нашей, арестовать человека, подозреваемого в мужеложстве, — он снова склоняется и слегка отступает назад.

— Что ж, хорошо, — отвечаю, мельком поглядывая на Джейкоба, напряженно замершего в углу каморки под пристальным вниманием стражников.

Я пытаюсь придать своему лицу выражение гнева или хотя бы недовольства, когда смотрю на проклятого грешника. Это почти получается, только мое неудовольствие вызвано скорее прерванной любовной игрой. Священник, перехватив мой взгляд, направленный на юношу, указывает на Джейкоба рукой и поясняет:

— Вот он!

Фарс ситуации заставляет мои губы непроизвольно растянуться в усмешке, несмотря на все старания быть серьезным. Надеюсь, Джейкоб поймет, что я смеюсь не над ним. Он смотрит мне прямо в глаза, ни на кого больше — только на меня. В его глазах страх. Что ж, я бы тоже боялся на его месте. К счастью, герцог не может быть преступником, это просто невозможно.

Я понимающе киваю священнику и направляюсь к двери, захватив камзол. Мне больше нечего здесь делать. Я бросаю прощальный взгляд на Джейкоба — в его глазах безнадежность, они блестят влагой в свете свечи.

Его подержат пару недель в камере, пока не доведут до истощения, а потом оскопят. Это варварское кровожадное наказание, неизвестно почему до сих пор применяемое нашей Церковью. Впрочем, чего ждать от палачей, наслаждающихся воплями сжигаемых заживо людей? Жестоки ли они? Мы все по-своему жестоки. Я ухожу, застегивая на ходу расшитый шелком камзол до последней пуговицы — на улице холодно. Я слышал, что не всем удается выжить после оскопления, нагноение может убить. Надеюсь, с Джейкобом будет по-другому. В любом случае, я больше его не увижу. Жаль. Нет, правда, действительно жаль!

***

— Отобрали очередную игрушку, — отец вроде спрашивает, но вопрос звучит как утверждение.

Он смотрит в тарелку, но мысли его далеки от куска дичи, лежащего на серебре в окружении пряных трав. Я молчу — он и так все знает. Отец зол, его кулаки сжимают приборы так, что белеют костяшки пальцев. Ненавидит меня, презирает? Да. И любит. Я легонько улыбаюсь и поднимаю глаза.

— Его Преосвященство не успокоится, пока не кастрирует всех мужеложцев герцогства, — не смеюсь, но говорю легко, стараясь сгладить напряжение.

— А ты, не иначе, взялся помочь ему разыскать их всех! — отец неожиданно повышает голос и поднимается с места, угрожающе сжимая столовый нож в руке. — Сколько их прошло через твою постель, сын? Ты, верно, и сам сбился со счета!

Невольно пожимаю плечами — я и не пробовал считать, зачем? Будто мне приятно терять любовников! Это не так. Отец садится, гнев сменяется разочарованием.

— Ты неисправим, я понимаю. Но неужели ты настолько глуп, что совсем не умеешь прятаться? Я согласен терпеть сына с причудами, но терпеть глупца, позволяющего двору насмехаться надо мной — нет! Я не желаю больше слышать сплетен о том, что после моей смерти титул достанется извращенцу! Эти слухи не минуют ушей и родителей твоей суженой, надеюсь, ты понимаешь это?

Я понимаю, что он серьезен. Улыбка сползает с моего лица, я смотрю в его лицо, ожидая услышать худшее.

— Довольно ты повеселился, сын! Еще один такой случай — я изгоню тебя из семьи.

Внутри все холодеет. Никогда я не слышал от отца подобных речей.

Все последующие дни мои мысли поглощены угрозами родителя. Да, я единственный сын, но герцог имеет немало племянников, не запятнавших себя. Я совсем не умею прятаться, проклятье, так и есть! Сокрушенно бью себя ладонью по лбу. Больше никаких мужчин, довольно.

***

Ночи все холоднее, а настроение все хуже. Я стою у окна, за которым завывает осенний ветер, ударяя струями дождя по стенам замка, как плетьми. Мои мысли неизбежно возвращаются к Джейкобу. Его усталая улыбка, которой он одарил меня тогда в каморке, ямочка на подбородке, острые плечи. Он был хорош, жаль было потерять его. Я сам виноват.

Я прислоняюсь щекой к откосу окна, упираясь взглядом в черноту ночи, словно в стену, но мой разум простирается гораздо дальше: я вижу луг, колыхающиеся на легком ветру высокие травы в теплых сумерках последних летних дней, зарево заката играет в его глазах, как отблески костра. Он так влюблен, так искреннен. Он тянется ко мне руками, обхватывает мою шею, я улыбаюсь довольно и нахально, я знаю — он мой. Он легко касается губами моих губ, и шепчет что-то, я не могу разобрать. Моя рука скользит ему под рубашку, я нащупываю мягкий сосок, который напрягается под моими пальцами, я шепчу в ответ:

— Что? — и, положив щеку на его плечо, щекочу дыханием чувствительную шею.

Он смеется смущенно, невольно отстраняется и прижимает ладонью мою руку к груди. Его лицо расслабленно, глаза чуть щурятся от света.

— Я люблю тебя, — тихо-тихо, словно боясь собственной откровенности, повторяет он и смотрит, не опуская взгляд, ждет ответа.

— Я тоже люблю тебя, — отвечаю, не задумываясь.

Я говорил это всем. Людям приятно осознавать, что они любимы. Так они проще сносят обиды. Я притягиваю его плечи к себе и целую крепко, настойчиво. Его запах сладкий и терпкий, как аромат трав в лесу. Такая светлая ангельская внешность и такой греховный запах, от которого пробуждается похоть.

Я невольно провожу пальцами по губам, глядя в дождливую ночь, вспоминая. Моя мужская плоть просыпается, ей тоскливо. Я не привык долго быть в одиночестве, да и зачем? Забыв об обещании, данном себе, устремляюсь в город.

Я нахожу его быстро, в кабаке, где лениво цежу горькое пиво из глиняной кружки. Он смотрит искоса, заметив мой взгляд. Это привычно мне, кто-то из моих бывших любовников говорил, что я демон, и взгляд мой завораживает. Я слегка прикрываю глаза и подаю парню едва заметный сигнал пальцем. По удовлетворенной готовности, отразившейся на его лице, я понимаю — он ждал этого.

Вот Джейкоб не ждал. Он был смущен и сбит с толку, когда я пристал к нему на празднике. Он был растерян, хлопал ресницами и краснел. Он не понимал, что между нами происходит, еще несколько встреч, пока я не впился поцелуем в его вожделенные губы, не позволяя ошеломленному вопросу вырваться наружу. Джейкоб вздрогнул, напрягся на пару мгновений, поднимая ладони, как для защиты, но обмяк и растаял в моих объятиях.

Этот парень не краснеет. Он уже садится за мой стол и улыбается. Он красив, дьявольски красив. Пожалуй, он самый красивый из тех, с кем мне доводилось быть. Черные волосы падают на изящное лицо, синие глаза выписаны, словно тонким пером, яркие губы нервно изломаны. Я вспоминаю Джейкоба — его округлые скулы, покрытые россыпью веснушек, светлые брови, волнистые волосы цвета золотистого овсяного поля, ямочки на щеках и подбородке.

Этот парень совсем другой. Я кладу ему руку на бедро под столом, и он все понимает, мне даже не нужно сдвигать свою хватку ближе к его промежности — он уже трепещет. Он, конечно, узнал меня, все в этом постылом городе узнают меня. Это неважно, главное, чтобы священник не нашел нас. Не пойман — не вор.

Ты настолько глуп, что совсем не умеешь прятаться?

На этот раз мне пришла блестящая мысль — я спрячусь у себя дома. Никто не посмеет прийти в мои покои. Довольно тесных каморок и съемных комнат, где мне приходилось ютиться с Джейкобом, словно он не был достоин ночи в герцогской спальне. Он не жаловался, хотел лишь быть рядом, хоть в свинарнике, хоть на сеновале. Моя стратегия свиданий как можно дальше от замка оправдывала себя довольно долго — мы безбедно проводили время с Джейкобом несколько месяцев, до недавнего ареста.

Мной овладевает злость от досады. Я крепче сжимаю руку нового друга, силясь вспомнить его имя — я довольно пьян, и память отказывает. Да какая разница, потом спрошу. Я тащу безымянного красавца прямиком в покои, делая вид, что не замечаю изумленных глаз прислуги, которой давно полагается спать. Пусть смотрят — они служат мне, моя собственность, пусть привыкают. Если завтра до отца дойдут сведения о произошедшем, я буду знать, кого выпороть — я окидываю слуг тяжелым взглядом, и они понимают, о чем я думаю сейчас. Они не расскажут.

Парень скидывает одежду, исподволь глазея на покрытые гобеленами стены с восхищением. А я с восхищением смотрю на него: он прекрасен. Как мне повезло так быстро найти такое совершенство? Его тело в меру сильное, он невысокий и гармонично сложен, его кожа белая и чистая. Я подхожу ближе и прикасаюсь к его округлым мускулистым рукам. Они прекрасны, но мне не хватает широких угловатых плеч и острых ключиц Джейкоба, такого тонкого, словно матушка, богатая вдова, совсем не кормит его.

Мне хочется прикоснутся вновь к его выступающему кадыку, дрогнувшему от смущенного судорожного вздоха, я хватаю губами шею парня — но это не Джейкоб, все не так. Я закрываю глаза и целую его яркие губы. Слишком холодно, хоть парень трясется от возбуждения, я нравлюсь ему обнаженным. Я нравлюсь всем.

Он покрывает мою шею и грудь сотней поцелуев, мой член встает, а зад стонет от вожделения — он так соскучился по крепкому и жаркому мужскому органу. Я смотрю на пылающие похотью глаза любовника, вижу его обнаженную горячую головку, и меня берет оторопь. Нет, я не дам ему взять меня — что-то в нем не так. Он чужой, слишком чужой. Может, это временно, я привыкну, к такой красоте нельзя не привыкнуть.

Я вспоминаю, как впервые насадил себя на член Джейкоба, как меня заводили его обомлевшие глаза, подернувшиеся поволокой страсти, он был на пике блаженства, шептал мое имя, и я словно парил над ним, мое тело пронизывало жгучее удовольствие, оно окатывало меня волной при каждом движении, распространяясь от низа живота вверх, ударяя в голову, заставляя стонать и сжимать руки любовника до синяков. Я желаю этого. До боли, до расцарапанной кожи желаю этого сейчас, но не с ним, не с этим парнем. Что-то в нем не так. Он пахнет не так, он другой. Я не могу подпустить его к себе.

Я с силой разворачиваю его некрупное тело так резко, что он охает, опускается на локти, понимая, чего я хочу от него. Меня трясет от злого возбуждения, я хватаю одной рукой его белую ягодицу, такую же округлую и упругую, как все его тело, а второй стимулирую свой изнывающий член. Рваными движениями смазываю маслом пальцы, собираясь ввести их извивающемуся передо мной любовнику. Он трет свой член, постанывая, его анус призывно зияет, я придвигаюсь ближе, глажу маслянистой рукой его зад.

Меня окатывает холодом, словно водой из ведра. Это совсем не Джейкоб. Это не он.

Я обессилено падаю на пол, подогнув под себя ноги. Ладонь ложится на мой член, сжимая его так, чтобы было больно. Я чувствую, как плоть опадает под рукой. Голова еще шумит от выпивки, но на смену опьянению приходит усталость.

— Пошел прочь!

Не смотрю на него, закрываю глаза — не хочу видеть это прекрасное лицо. Это не он.

Я слышу как стучит дверь за моей спиной и приоткрывается снова — парень не плотно притворил ее, боясь разбудить домочадцев. Слишком осторожный, слишком опытный, с ним все не так, все раздражает. Просто — это не он.