(анти)мораль

— Джей, — серьезно говорит Перси. — Можно спросить кое-что? Ты не обязан отвечать, конечно, но…

Перси взмахивает что-то неопределённое смуглой рукой небрежно и плавно, как мягкий перекат лохматых от серебристых брызг утренних волн. Джейсон поправляет капюшон серой спортивной толстовки и мягко улыбается Перси, давая свое согласие.

Перси улыбается в ответ механически, и беспокойная зелень его непривычно серьезных глаз идет рябью, когда он, умолкая, чтобы собраться с мыслями, бессмысленно течет взглядом по тонкой полоске серого горизонта между чистым утренним небом и ленивым колыханием соленой синевы океана.

Джейсон его не торопит. Спешить некуда. Джейсон именно поэтому встал ранним утром, чтобы на пробежке у утреннего океана не переживать о времени, которого никогда не хватает, и дедлайнах, которых всегда слишком много.

Перси не сказал ему, почему оказался у океана в такую рань, и Джейсон не видит смысла спрашивать. Вряд ли для полубога, океан для которого — родная стихия и место силы, прийти к океану в какой угодно час нечто удивительное.

— У тебя когда-нибудь было такое, — тихо начинает Перси, подбирая каждое слово, будто забыв английскую речь и заново учась говорить, осторожно и удивленно перекатывая непривычные слова на языке. — Что ты сражаешься, нормально, честно, держась своих собственных принципов и морали, а после понимаешь, что мог бы победить быстрее, намного быстрее, если на эти принципы и мораль хоть раз закрыть глаза.

— Что ты имеешь в виду? — уточняет Джейсон, будто не понимая, о чем говорит Перси, хотя у самого под ребрами сердце ускоряет биение и голос на неуловимое мгновение подводит, потому что, боги, конечно он понимает.

— Допустим. — Перси отрывает бездумный взгляд от горизонта и переводит на Джейсона, но говорить, смотря ему в глаза, не решается и стыдливо отводит взгляд обратно. — Сражаешься ты с полубогом, таким же, как ты, человеком — не монстром. Обычным смертным подростком.

Голос Перси немного хрипит, будто он выдавливает из себя слова по капле, и они через силу и белый шум помех текут нескладной и слишком болезненно серьезной струйкой. Он прячет руки в карманы толстовки, будто замерз под соленым утренним ветром, но Джейсон знает, что он может вынести и более низкие температуры. Наверняка нервно стискивает в руке анаклузмос и крутит колпачок меж пальцев.

— И ты понимаешь, что как бы ни был силен этот полубог, ты сильнее. Ты способен победить его. Ты способен сделать это сейчас же. Он больше не станет мешать, угрожать тебе и другим, он больше не примкнет к кому нахер угодно, чтобы начать новую войну. Нужно только перестать его жалеть и просто его убить. Не вырубить, не связать и стереть память, не что еще мы там делаем, играя в святых. Просто тупо убить.

Перси умолкает, то ли ожидая, что Джейсон что-то скажет, то ли подбирая слова, чтобы продолжить мысль. Джейсон блуждает взглядом от чистого матово-голубого неба и режуще-золотого солнца до профиля Перси и обратно, не выдерживая того, как серьезно и мрачно выглядит Перси.

Ему не идет серьезность. Ему не идет бессонная измученность, пустой, едва светящий жизнью сквозь стоялые зеленые воды взгляд, пряди седины, которых после Тартара стало больше, чем было, Джейсон точно это помнит. Перси не идет выглядеть на добрый десяток лет старше, чем он есть.

Джейсон не ожидал, что ему доведется узнать Перси с этой стороны. Ему больно от того, что это сторона есть, и благодарно-тепло за доверие и позволение увидеть что-то, что Перси ни за что не покажет постороннему.

— И вот ты думаешь, что сука, можно же просто убить и не мучиться с ним снова и снова на новых битвах, — продолжает Перси, неровно сбивая слова и перетекая нервно блестящим взглядом с одного серо-искристого гребня волны на другой. — Машинально прикидываешь, как можно было бы убить его, даже если делать этого не будешь, потому что мораль и прочие абстракции. И понимаешь, насколько это было бы до ужаса просто, если бы ты только захотел. Слишком, чересчур, сука блять, просто. — Перси обрывает речь и убирает с лица взлохмаченную соленой влагой ветра челку так, как будто в этом есть какой-то смысл и ветер не растреплет их обратно. — У тебя было такое?

— Да, — говорит Джейсон, не сияя от этого особым восторгом, но спокойно и уверенно. Может, римская мораль шире греческой. Может, римляне совершенно аморальны в своем отношении к убийству. — Я понимаю, о чем ты говоришь. Я думал об этом далеко не раз и… что ж, это здравый рассчет. Холодный и бессердечный, но в этом ведь действительно есть смысл, если принять убийство как данность и смириться с собственной силой, а не бояться ее.

— Убийство как данность, — болезненно улыбается Перси, неверяще мотая головой где-то на грани ужаса от идеи убийства и от себя самого, всерьез думающего, что убийство — выход. — Это противоречит всему, во что я верил всю свою жизнь. Почему я вообще рассматриваю это как вариант?

— Потому что это бы неплохо облегчило нам всем жизнь, — предполагает Джейсон.

— Стать убийцами? Истребить всех недовольных и жить себе спокойно с руками по локти в крови? — Перси смеется кратко и надтреснуто от ледяного разлива ужаса по нервно избитым дрожью рукам и мертвенной зелени глаз. — Да в Аид это все, после убийства, типа, настоящего, я… я… не уверен… что смог бы…

— Убить?

— Перестать убивать опять, и опять, и опять. Я не уверен, что смогу удержать себя, если позволю себе этой силой пользоваться. Понимаешь?

Перси вспарывает Джейсону острым взглядом сетчатки и душу, взволнованный, растерянный и беззащитный, и тяжело глотает морской воздух, как выкинутая на сухой раскаленный песок цветастая морская рыбешка.

— Почему ты так думаешь? — осторожно спрашивает Джейсон и надеется, что ему не полагалось сейчас убеждать Перси, что это пустые страхи, которые не способны стать реальностью, что все будет хорошо, потому что это было бы с его стороны бездоказательным блефом на грани уродливой приторно-сахарной лжи.

— Эта сила… она опьяняет. Это ощущение своего превосходства, своей власти, контроля над кем-то другим, эта эйфория, текущая по всему телу и выжигающая начисто рассудок. Я… не способен… сам остановиться, когда пользуюсь этой силой.

Джейсон смотрит в его глаза мягко и надежно, пытаясь успокоить его хоть взглядом. Перси отворачивается к океану, окатывая утренние волны тяжелым взглядом, и снова поднимает взгляд на Джейсона, блекло улыбаясь тому, что он привычно спокоен и не напуган тем, что говорит Перси, даже если Перси говорит достойные страха или хотя бы разочарованного отторжения вещи.

— В Тартаре мы шли мимо Ахлис.

— Которая страдание? Хранительница смертельного тумана и какого-то там яда? — уточняет Джейсон.

— Да, она, — кивает Перси. — Она хотела познакомить нас этим ядом поближе, а я посмотрел так, решил, что яд течет как вода, значит, я могу им управлять, и… я направил его против нее. Я пытал ее, Джей, и я бы не остановился, если бы меня не остановила Аннабет.

— Ты уверен, что это не влияние Тартара на тебя? — мягко спрашивает Джейсон, и Перси слабо мотает головой, глядя вдаль за плечом Джейсона рассеянным взглядом.

— Я не эксперт, конечно, по подземному миру, но не думаю, что Тартар довел бы меня до такого, если бы я сам не был к этому склонен.

— Но может стоит спросить у Ни-

— Нет, Нико не обязательно об этом знать, — отрезает Перси, как обрубает глянцевой бронзой анаклузмоса.

— Не обязательно ему все рассказывать, можно просто спросить, как Тартар влияет на разум. Он сам был там, Перси, если с кем и говорить тебе об этом, то с ним. Или Аннабет.

— Аннабет не поймет. Я вообще обещал ей не использовать эту силу. — Он грустно усмехается, избегая смотреть на Джейсона. — К слову о лицемерности моей морали. Я обещал ей, а сейчас всерьез думаю о том, чтобы это обещание нарушить. Я… ожидал… ну, как ожидал, надеялся, что ты поймешь меня, Джей, я… не готов еще раз так откровенно говорить, как с тобой, с Нико и рисковать напугать или разочаровать его. Аннабет была напугана, хотя она одна из храбрейших, кого я знаю. Хотя, вру. Она была в ужасе, в откровенном ужасе, и разочарована, кажется, тоже.

— Ну, вряд ли ты напугаешь Нико пытками и убийствами, — мягко замечает Джейсон, потому что это правда. Нико, несмотря на всю доброту, спокойно примет, если его друг станет серийным убийцей, до тех пор пока он не убивает невиновных и не нарушает его личные границы. — Но не могу настаивать. А насчет убийств… я думал об этом, и знаешь, я попробую, если придется. Мне хватит одного хорошего разряда, чтобы прикончить полубога. И этот полубог больше не будет нападать на наших и портить всем жизнь.

— Мне хватит устроить пару серьезных внутренних кровотечений — и готово. Это всяко легче, чем отбирать яд у первородных божеств. Еще можно топить. Залить в легкие воды, кипятка, чужой крови, что под рукой будет, и подержать немного. Можно разорвать человека изнутри. Жидкости в теле для этого достаточно. Знаешь, так, чтоб был человек, — Перси взмахивает руками, криво и нервно улыбаясь. — А теперь вместо него кровавая лужа и месево останков. Это сложнее, чем разорвать что-то одно жизненно важное, зато прикинь как живописно.

— Я могу взлететь и кинуть кого-то вниз. Могу кинуть их в воду и пустить ток.

— Я могу провести водяной поток, цепляя им несколько человек разом, чтобы ты пустил ток. И несколько разом готово.

— Я могу не давать им дышать, чтобы они медленно и мучительно умирали от удушья. Я могу молнией поджечь здание с ними, запертыми внутри, поддувать им кислород и ждать, пока они сгорят заживо. Я могу просто швырнуть их шквалом ветра куда-то, чтобы они разбили череп и сломали хребет, падая.

— Я не проверял, насколько быстро могу разогнать воду, но знаешь, под сильным напором вода может быть реально опасна. Ты бы не хотел оказаться под струей из пожарного шланга.

— Поверю тебе на слово, — хмыкает Джейсон. — Проверять, знаешь, особо нет желания. Ты не хочешь пробежаться вдоль океана?