Свежий, прохладный воздух ударяет Эндрю в лицо, когда он толкает стеклянные двери спортзала. В конце сентября в Онтарио стоит умеренная температура, и Эндрю испытывает некоторое удовлетворение по этому поводу.

Позади него раздается глухой удар, и он оборачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как Нил протискивается через закрывающиеся двери. Получилось неплохо.

— Вау. Благородные рыцари действительно умерли в людях, – жалуется он, спотыкаясь и шагая рядом с Эндрю. – Ты знал, что я мог умереть между этими дверьми!

Поправляя лямку своего рюкзака, Эндрю фыркает.

— Тебя не волновало бы рыцарство, если бы тебе это никак не аукнулось.

Притворяясь оскорбленным на полсекунды, Нил ахает, прежде чем выражение его лица сменяется чем-то игривым, и он врезается плечом в плечо Эндрю.

Последние недели были почти мирными. В общем, они вышли из катастрофы с Эмпусой, с шоком и новым шрамом для Эндрю. Он мог бы залечить две царапины на брови немного амброзии, но это было бы пустой тратой времени. Нил видит это немного по-другому, потому что, видите ли, он может зашить себя зубной нитью в ванной, а Эндрю не может – у него там какие-то двойные стандарты.

Кроме того, Эндрю, возможно, нравятся шрамы. Они напоминают о том дне, который так сблизил его с Нилом. И выглядят они тоже не так уж плохо.

Проведя пару дней в Миннесоте, они отправились ловить последние лучи лета в Канаде и искать жилье на зиму.

Это получилось намного лучше, чем ожидалось, так как здесь много ферм, которые всегда ищут руки помощи. Они получили работу на маленьком ранчо, которое не может похвастаться большим количеством европейских туристов, которые едут сюда по работе или в отпуск.

За чуть меньшую плату они предложили Эндрю и Нилу небольшую уютную комнату, еду и даже закрыли глаза на отсутствие у них настоящих документов.

Вот так они оказались в этом маленьком городке, с дешевым тренажерным залом, в котором они могут тренироваться лучше, чем на проселочных дорогах или в пустых зданиях. Эндрю все еще работает над своим французским, на котором они здесь говорят. Но чаще всего, Нил зачитывает предложения на французском, чтобы он их запоминал. На самом деле жаловаться не на что.

Канада тоже спокойнее в смысле нападений монстров. Если не считать уклонения от стада диких пегасов, то со времен Северной Дакоты не было никаких неприятных столкновений, но Эндрю не любитель сюрпризов, которые могут последовать позже.

Они – полубоги, плохие вещи, находящие их в разных местах, заложены в их природе.

Похоже, Эндрю накаркал, ведь что-то серебряное просвистело в дюйме от лица Эндрю, сопровождаемое глухим стуком, когда оно врезалось в дерево.

Эндрю в одно мгновение оказывается перед Нилом с ножами в руках. Тропинка к ферме, на которой они работают, ведет через лес, высокие деревья и густая крона затрудняют обзор окружающей местности, и Эндрю проклинает их за такое легкомыслие.

Заметив серебряную стрелу, вонзившуюся в дерево, Эндрю потребовалось всего мгновение, чтобы определить местоположение стрелка.

Его губы непроизвольно приподнимаются. 

— Это был максимально хуевый выстрел. – Объявляет он, вращая свои ножи и пряча их обратно в нарукавные повязки.

В ветвях дубов слышится шорох, прежде чем прямо перед ними падает одетая в серебряные доспехи девочка-подросток. Эндрю скрещивает руки на груди и приподнимает бровь, в то время как Рене выпрямляется с ленивой кошачьей грацией.

— Учитывая, что твое лицо на самом деле не было моей целью, я бы сочла его прекрасным, – говорит она, задумчиво наклоняя голову.

Эндрю неопределенно хмыкает. Должно быть, он неплохо разозлил Рене, раз она действительно выстрелила в него.

— Где остальные ваши вещи, лейтенант? – спрашивает Эндрю.

Район на удивление тихий, даже для охотников Артемиды.

— Вообще-то, я выполняю одиночную миссию. – Беззаботно отвечает Рене. – Видишь ли, мой лучший друг пропал без вести.

— Печалька, – протягивает Эндрю, и Рене резко хмыкает в ответ, ее взгляд суров.

— Так и есть. Он объявлен мертвым, но я не верила, что он был настолько глуп, чтобы стать сытным ужином для монстров.

Что Эндрю должен сказать на это? Рене так явно старается не показывать своего состояния, но она обижена и очень зла.

Честно говоря, он не думал, что кто-то будет заботиться о нем настолько, чтобы искать его, но Рене всегда была упрямой, когда дело касалось тех, кто ей небезразличен. Эндрю до сих пор понятия не имеет, что он сделал, чтобы войти в круг доверия Рене.

Прежде чем Эндрю успевает придумать ответ, Нил дергает его за рубашку так резко, что практически роняет на землю.

Один взгляд на него заставляет Эндрю вздрогнуть. Глаза Нила широко раскрыты и сильно сфокусированы, напряжение проходит через него, как спасательный круг, и когда Эндрю подходит, чтобы притянуть его ближе за шею, он напряжен, как доска.

— Эндрю. – Пальцы Нила впиваются в его рубашку, но его настороженный взгляд не отрывается от Рене. – Ты знаешь ее?

Это странная реакция: как переход на французский, так и глубокое недоверие, которое излучает Нил. Тем не менее, Эндрю отвечает:

— Я рассказывал тебе о Рене, помнишь? – Эндрю отвечает на неуклюжем французском. – Она с охотниками.

Эндрю намеренно игнорирует любопытный наклон головы Рене, пока она анализирует их взаимодействие. То, как он позволяет Нилу цепляться за него, говорит слишком много для того, чтобы быть просто симпатией, но он не может волноваться об этом сейчас.

— Ты не сказал мне, что она... ее кожа... ее волосы – так Энио отмечает своих детей.

Взгляд Эндрю возвращается к Рене, которая узнала имя своей матери, ее взгляд тотчас потемнел.

Нил прав, когда Рене объявляли, кончики ее белых, как кость, волос стали ярко-красными, придавая им эффект свежей крови, стекающей с кончиков. Все дети Энио рождаются альбиносами – навязчиво бледное полотно, которое оживает, когда окрашивается кровью поля боя. Однако это очень специфические особенности, только как Нил… в животе у Эндрю образовалась пустота.

— Имена. – Требует он.

Кого еще с такими характерными особенностями знал Нил? Кто заставил его так бояться их?

Нил невесело смеется. 

— Лола и Ромеро.

Двое из священников его отца. Эндрю чувствует себя убийцей всякий раз, когда думает об этих мразях. И хотя Эндрю понимает опасения Нила, но сейчас он полностью на стороне Рене.

Долгое время она думала, что быть дочерью богини разрушения и жажды крови достаточно делает ее плохим человеком. Служа Артемиде, Рене нашла свою цель, свой путь к лучшему «я», и это отличает ее от людей, которые мучили Нила все его детство.

— Рене не их сестра. – Он говорит по-английски, так что Рене, которая вежливо позволяет происходящему развиваться, может понять и реакцию Нила.

— Никто больше не причинит тебе такой боли, понимаешь? – Эндрю берет Нила за подбородок и тянет, пока они не оказываются лицом друг к другу. – Я обещал, не так ли?

Его пристальный взгляд устремлен в бесконечное небо Нила, как будто он мог заставить свои слова держаться одной только силой воли.

В любом случае Нил кивает.

— Я доверяю и верю тебе. – Он почти шепчет. Всего на секунду Нил прижимается лбом ко лбу Эндрю, который в ответ проводит большим пальцем по его челюсти.

После Северной Дакоты они больше привыкли к случайным прикосновениям, и для них обоих стало неожиданностью то, насколько легким может быть прикосновение к коже. На самом деле Эндрю жаждет контакта с Нилом, его деликатные прикосновения вызывают зависимость сильнее, чем любой наркотик.

Хотя, когда Рене находится всего в шаге от них, это не так комфортно.

— Хорошо? – спрашивает Эндрю, отстраняясь.

— Хорошо, – подтверждает Нил.

Теперь к неприятной части. С подавленным вздохом Эндрю поворачивается к Рене. Выражение ее лица превратилось во что-то отвратительно мягкое. Эндрю это не нравится, но не настолько, чтобы он полностью убрал руки от мальчика рядом с ним.

— Это Нил, – представляет он. – Нил, Рене.

— Приятно познакомиться с тобой, Нил, – искренне говорит Рене. Она достаточно умна, чтобы не подходить к нему для рукопожатия или еще какой-нибудь глупости.

— Да, мне тоже. – Нил звучит немного напряженно, но он старается. Пару месяцев назад он бы убежал, как только Рене спрыгнула с дерева. – Я... извиняюсь... за свою реакцию. Я не хотел тебя обидеть.

— Ничего страшного, – уверяет его Рене. – Мы не контролируем нашу травму. Как бы то ни было, я не знала, что у моей матери есть другие дети, кроме меня.

— Были, – холодно поправляет Нил, на что Рене улыбается – сладкая, как сахар, смертоносная, как лезвие.

— Для меня это не звучит как потеря, – говорит она.

Собственные губы Нила изгибаются в чем-то резком и одобрительном. Похоже они нашли контакт.

*

Поскольку Эндрю отказывается надолго выпускать Нила из виду, Рене сопровождает их на ферму. Нил все еще немного потрясен, что говорит о его пугливости. Он быстро извиняется и уходит в комнату, которую они делят, в то время как Эндрю ведет Рене на прогулку по помещению.

— Знаешь, я так много хотела тебе рассказать, но теперь твое исчезновение приобретает гораздо больше смысла, – напевает Рене, наслаждаясь видом дикой канадской сельской местности. – Это не значит, что я не сержусь, для протокола. Ты заставил меня поволноваться.

Эндрю пренебрежительно фыркает, но это заканчивается только тем, что Рене останавливается прямо там, на краю луга.

— Я серьезно, Эндрю. Я узнала о твоем исчезновении только тогда, когда Ваймак позвал меня на твои похороны. Это было в прошлом месяце.

Получается, Рене нашла их примерно за восемь недель. Не очень хорошая новость, учитывая, каких высот может достичь паранойя Нила.

— Они подождали некоторое время, – замечает Эндрю, на время отбрасывая эту мысль. В конце концов, обычно проходит несколько недель, прежде чем пропавший полубог будет объявлен мертвым.

— Что ж, ты сильный. Никто не хотел верить, что тебя так легко убрали. А еще есть пророчество Бетси...

Рене замолкает, и Эндрю чуть не прыскает со смеху.

Он не подумал о пророчестве, которое Би настояла дать ему, когда поймала его на побеге. Эндрю все еще слышит эхо ее голоса, и ему почти приходится улыбнуться иронии.

«Ты уйдешь на запад и пойдешь по следу,

Ухватившись за невыгодную сделку.

Будучи одним, ты забредешь туда,

Где чудища скитаются всегда.

Но не подавайся страху, не жди облома,

Твой путь ведет тебя до дома».

Что ж, может все-таки у Эндрю есть надежда с таким-то предсказанием.

— Ну, я не могу представить, что мои похороны были особо посещаемым событием, – протягивает Эндрю, вытряхивая сигарету. На самом деле ему все равно, но Рене неодобрительно цокает языком.

— Так оно и было на самом деле.

Сделав первую затяжку, Эндрю смотрит на нее со скучающим недоверием, но Рене просто качает головой.

— Ники воспринимает это довольно тяжело, – говорит она. – Он трижды повторял свою речь, прежде чем ему пришлось признать, что он не справляется с этим. Ваймаку и Бетси пришлось взять все на себя. – Когда Эндрю ничего не отвечает, она добавляет: – они подали горячий шоколад.

— Очаровательно. – Эндрю вздыхает, просто чтобы успокоить ее. Он пытается не зацикливаться на том, что она не упомянула Аарона. Тот факт, что Ники взял на себя надгробную речь, является достаточной информацией.

Это все еще не должно быть чертовски больно, но это так. Это, черт возьми, так и есть.

Словно прочитав его мысли, Рене продолжает:

— Аарон был тем, кто больше всего настаивал на похоронах. Как я поняла, он пытается отправить тебе сообщение Ирис каждую ночь, но это не помогает.

Мягкое прощупывание почвы – фирменный прием Рене, и Эндрю это раздражает, но на словах о сообщениях Ирис сосредоточиться проще, чем на Аароне.

Эндрю показывает зеркальце размером с монету, которое он носит на шее.

— Это элементарно. – Говорит он. – Сообщения радужной оболочки работают с отражением света, но зеркало блокирует его.

— То есть, что-то вроде амулета? – спрашивает Рене. Эндрю неопределенно жестикулирует сигаретой в знак согласия. Нил объяснил это лучше, но все сводится к той же концепции.

— Может быть, тебе стоит подумать о том, чтобы отложить это на некоторое время, и посмотреть, если–

— Не надо. – Рене закрывает рот.

Она знает о ссоре близнецов, даже если не может понять, что это сделало с Эндрю.

Нет, между ним и Аароном все кончено. Нил – это первое в истории решение, которое Эндрю принял только для себя, и как только Аарон поймет, почему Эндрю на самом деле не возвращается, его чувства вины и горя, какие бы он не испытывал, исчезнут.

Все будет так же, как раньше, и Эндрю больше не будет этого терпеть.

— Ты не скажешь им, что я жив, – говорит Эндрю. Это не вопрос и не просьба, потому что он не станет превращать это в аргумент.

Если бы это был кто-то другой, а не Рене, возможно, он бы беспокоился о нарушении слова. Но он знает, что она будет молчать, если он попросит ее об этом. Неважно, насколько сильно она может не одобрять его решение.

И она действительно этого не одобряет.

Тяжело. Эндрю видит это по полускрытому изгибу ее рта.

— Я не хочу им лгать, – говорит она.

— Тогда не надо. – Эндрю отвечает просто: – скажи им, чего хочешь, но не говори, что ты нашла меня. Скрыть правду легче.

Рене печально вздыхает.

— Им больно, Эндрю, мне не нравится смотреть, как они оплакивают тебя, когда я знаю, что ты здесь живой.

— Что хорошего было бы, если бы ты сказала им это? – огрызается Эндрю. – Я не вернусь. С таким же успехом можно позволить им думать, что я мертв. Просто подожди, они переживут это.

Рене разочарованно смотрит на него.

— Мы никогда полностью не переживаем потерю тех, кого любим, Эндрю, – говорит она.

Делая еще одну затяжку, Эндрю усмехается. Любовь. Как будто это так. «Смерть» Эндрю почти не влияет на их жизнь. Рано или поздно они это заметят и забудут об этом.

— Я не думаю, что ты даешь им достаточного доверия, – говорит Рене.

— А я думаю, что ты даешь им слишком много, – возражает Эндрю, стряхивая пепел в ее сторону.

Невозмутимая, Рене позволяет своей руке блуждать по верхушкам высокой травы, в которой они стоят.

— Если я соглашусь, то я просто хочу, чтобы ты знал, что всегда можешь вернуться, несмотря ни на что.

Конечно, она согласится. Способность Рене уважать и понимать границы – одна из причин, по которой Эндрю уделяет ей время.

— Неважно, – говорит Эндрю, и Рене кивает с легкой улыбкой.

— Хорошо, тогда как насчет этого: ты обещаешь звонить мне раз в месяц, и я сохраню твой секрет.

Ах, да, Рене всегда была умной. Она знает, что может легко предложить свое молчание как часть сделки, не вызывая гнева Эндрю.

Это не значит, что он должен радоваться этому.

— Раз в месяц, серьезно?

Рене только пожимает плечами.

— Меня беспокоит, что вы не защищены лагерной системой.

— Не слишком ли это лицемерно с вашей стороны, мисс лейтенант? – спрашивает Эндрю, затягиваясь последним клубом дыма, прежде чем затушить сигарету. – Я большой мальчик. Я могу сам за себя постоять.

— Мы бы не вели этот разговор, если бы я действительно в это верила, – честно говорит ему Рене. – Я знаю, что ты достаточно силен, чтобы выбраться отсюда, но я все еще могу беспокоиться.

— Пустая трата времени.

— Я не согласна.

Эндрю сдерживает вздох.

— Отлично. Один звонок в месяц. – Он соглашается, и Рене ухмыляется.

Они снова начинают идти, вдоль линии деревьев, мимо пастбища с фермерскими лошадьми. Тишина между ними уютная и знакомая, напоминающая об их прогулках по берегу озера в лагере.

Приятно знать, что некоторые вещи не меняются.

*

По просьбе Рене Эндрю показывает ей животных, за которыми они с Нилом присматривают.

— Итак, где ты познакомился с Нилом? – спрашивает Рене, гладя одного из пони. – Он довольно интересный человек.

— Аризона, – отвечает Эндрю и, чувствуя себя настолько уязвимым, что начинает защищаться, добавляя: – он – ничто.

Это жалкая попытка отрицать, и Рене, конечно, видит ее насквозь.

— Не делай этого, – мягко упрекает его она. – Ты нашел что-то, что хочешь сохранить, и если бы ты не заботился о нем, ты бы уже вернулся в лагерь. Я не осуждаю, Эндрю, мне просто любопытно.

Когда Эндрю не отвечает, Рене убирает алую прядь волос за ухо и поворачивается обратно к пони.

— Я рада, что ты нашел кого-то, кто так на тебя смотрит, – добавляет она, немного небрежно, чтобы быть невинной. – Я не думаю, что когда-либо видела тебя таким... борющимся за кого-то другого.

— Ты смешна, – говорит Эндрю, даже когда его сердце превращает грудь в автомат для игры в пинбол, потому что – Рене тоже это заметила! То, как Нил иногда смотрит на него. Так что, может быть, он ничего не выдумывает, может быть, он не позволяет своим безумным мечтам взять над ним верх.

Может быть, может быть, может быть…

Рене принимает его нежелание говорить об этом после этого и меняет тему. Они говорят о монстрах и оружии, и когда появляются фермерские собаки, то они окружают Рене, как будто она их богиня-покровительница.

Это не самое худшее, но когда Рене сжимает его плечи на прощание, и он смотрит в ее глаза, того же ржаво-коричневого цвета засохшей крови, в его груди возникает боль.

Эндрю привык к тому, что Рене уходит. Самые яркие воспоминания, которые у него остались о ней, – это прощания или приветствия. Но наблюдение за отблеском света на ее луке, прежде чем она исчезает в лесу, вызывает неприятную волну дурных предчувствий.

Всю свою жизнь он наблюдал, как люди отворачиваются от него. Тильда, бесчисленные приемные родители, братья и сестры, Касс и Ричард, Лютер и Мария, Аарон.

Мысль о том, чтобы наблюдать, как Нил вот так исчезает, вызывает у него головокружительную тошноту. Эндрю не думает, что сможет встретиться с Нилом лицом к лицу с мысленным образом того, что его бросили, поэтому он позволяет ногам нести его в противоположном направлении от фермы.

*

Через несколько часов после ухода Рене Эндрю волочит ноги обратно в маленькую однокомнатную квартиру над гаражом. Его память слишком долго переживала «лучшую из лучших» коллекцию болезненных моментов, но он не может заставить свой мозг успокоиться.

Неприятное, липкое ощущение в животе и голове – это ему знакомо уже давно, но независимо от того, сколько часов он сидит с этим, сколько сигарет выкуривает поздно вечером или как высоко забирается, он к этому не привыкает.

«Мы не можем торопить исцеляющийся разум», – сказала однажды Би за чашкой горячего какао.

Эндрю согласился бы просто отключить разум на этот раз.

Разве это не было бы здорово? Немного ебаной тишины в его голове?

Если бы он мог, Эндрю остался бы на улице подольше, но его коробка из-под сигарет пуста, у него болят ноги, и он... ну, он хочет Нила.

Он не знает почему. Он даже не знает, что должен делать Нил. За этим нет никакой логики, но это маленькое печальное сломанное существо в нем настаивает на этом. 

Настаивая на том, чтобы хоть раз не оставаться в одиночестве.

Несмотря на это, Эндрю медленно поднимается по лестнице, а затем колеблется. Он знает, что это глупо, но ворчливый тоненький голосок, подозрительно похожий на его близнеца, говорит ему, что Нила больше нет.

Это ядовитая и навязчивая мысль, он это прекрасно знает. Но когда еще что-то, чего хотел Эндрю, оставалось рядом? Как будто каждый раз, когда он осмеливается протянуть руку, у него отбирают все хорошее.

И Нил хороший. Нил хороший для него, добр к нему. Странно так думать, но в глубине души Эндрю знает, что это правда.                                                                      

И из-за этого всего ему порой кажется, что он все выдумал, и сейчас его желудок сжимается от беспокойства, когда он открывает дверь.

Однако Нил там, сидит на двуспальной кровати, которую Эндрю настоял, чтобы он занял.

Когда он слышит, как Эндрю скидывает ботинки, Нил немедленно вскидывает голову, но его лицо остается тщательно закрытым. Свинец, который Эндрю только что выпустил из легких, мгновенно возвращается и замерзает где-то внутри.

Он не ожидал многого от Нила – ничего, он ничего не ожидал. Но обычно, когда Нил смотрит на него, он позволяет себе быть читаемым, и Эндрю гордится этим. Он работал над доверием Нила. Заплатил за это правдой и взамен отдал свое собственное доверие.

Больно, что это ушло, и бушующее существо в его груди, выкрикивающее имя Нила, отступает, обжигаясь слишком много раз.

Может быть, это дурное предчувствие возникло не просто так. Может быть, Нил действительно хочет, чтобы они расстались. Может быть, теперь, когда он увидел так много сломанных частей Эндрю, он решил, что Эндрю этого не стоит.

Он не был бы первым, кто пришел бы к такому выводу, но это был бы особый отказ, благодаря всем слабостям, которые показал Эндрю.

Единственное проявление нервозности Нила – это то, как он играет с обрывками одеяла, и после того, как они немного посмотрели друг на друга, он откашливается и говорит:

— Я приготовил ужин, – кивая в сторону их кухонного уголка, он добавляет: – это спагетти.

Эндрю все равно.

Ему действительно, действительно все равно, потому что с Нилом что-то не так. Он недосягаем – язык тела замкнутый и напряженный, глаза отказываются фокусироваться на Эндрю, вместо этого прыгая по комнате, как кролик.

Вот как это заканчивается, думает Эндрю. Он достаточно часто бывал в таком положении, чтобы знать.

— Я... эм, я уже поел, так что ты можешь доесть все, если хочешь. Рене останется?

Движения — это внетелесные переживания. Эндрю подумал бы, что он сломается – и, возможно, так оно и есть, но апатия толпится вокруг и набивает ватой каждую маленькую щель.

Он еще не чувствует этих трещин.

Оцепенев, Эндрю доедает себе тарелку, и ему кажется, что он что-то сказал об уходе Рене, но он не пробует еду и не сосредотачивается на ней.

Нил остается на месте, пока Эндрю доедает, не глядя на него, а прожигая взглядом свои руки. Это делает глотание пищи тем еще испытанием.

Наполовину застряв в прошлом, наполовину залечивая будущие раны, Эндрю доедает свою еду. Нил больше ничего не говорит, не смотрит на него, вообще не двигается.

Итак, Эндрю идет чистить зубы, переодевается в пижаму, а когда возвращается, Нил автоматически встречается с ним взглядом. Он открывает рот, приковывая Эндрю к месту.

— Нет.

Эндрю не знает, что заставило его заговорить, но он не может этого вынести. Он не хочет слышать это прямо сейчас. Затягивание с этим не улучшит ситуацию в долгосрочной перспективе, но хотя бы на одну ночь Эндрю хочет сохранить иллюзию.

Нил делает проще, поджимая губы и кивая.

Разрываясь между облегчением и сомнением, Эндрю выключает свет и подходит к дивану. Нил настоял на том, чтобы заполнить его подушками и одеялами для большего удобства. Это было единственное, что заставило его заткнуться из-за того, что он сам занял диван.

— Спокойной ночи, Эндрю, – шепчет Нил с кровати, шурша одеялами от движения его тела.

Эндрю хмыкает в ответ.

В темноте он может различить только смутные очертания Нила, и он остро ощущает расстояние между ними. Ему не следовало бы этого делать. Они просто через комнату друг от друга, Нил прямо там, но, черт возьми, это ощущается как гигантская пропасть.

*

Бессонница не чужда Эндрю, на самом деле он иногда думает, что Гипнос ведет личную вендетту обязательно подлежит смерти в порядке возмездия против него, лишая его как сна, так и мирных снов.

Он определенно не спит сейчас, спустя несколько часов после того, как лег, его глаза настолько привыкли к темноте, что он может различить старинный узор гобелена на другой стороне комнаты.

Голос, лицо и гнев Аарона все еще так живы в его памяти, что его руки чешутся от сочувствия к себе из-за того, как он проработал последний отказ, прилетевший в его лицо. Если Нил расторгнет их сделку, вернется ли он? Он даже представить себе не может, на что это было бы похоже.

Он тоже не может представить, что его разлучат с Нилом.

Это так нелепо. Они познакомились всего несколько месяцев назад, но это не меняет того, насколько сильно Эндрю возмущает мысль о том, что он проснется без него. Он будет скучать по этим голубым глазам, которые всегда видят слишком много, когда смотрят на него, или по постоянно растущим улыбкам, которые вызывают у него ощущение свободного падения.

Нил оказал такое влияние на жизнь Эндрю, как никто никогда не оказывал, и даже если Нил думает на этот счет по-другому, Эндрю никогда не сможет смотреть на закат и не думать о Ниле. Куда бы он ни пошел, он знает, что никогда не перестанет задаваться вопросом, какие трассы Нил выбрал бы для бега в этом районе. Есть так много вещей, которые Эндрю связал в своем сознании с Нилом, например, благотворительные магазины, или маленькие фруктовые лавки на рынке, или чашка черного кофе с тарелкой яиц, заказанная в каждой закусочной, в которой они останавливались по пути.

Эндрю убежден, что даже река Лета не смогла бы смыть эти связи с Нилом.

Эндрю не сожалеет, и хотя расставание с Нилом причинит ему боль, он знает, что не поступил бы по-другому. Эти месяцы чего-то по-настоящему хорошего стоили любого времени, потраченного на тоску по ним.

Это стоит того, чтобы это почувствовать.

Если бы только Би могла увидеть его сейчас, она бы так гордилась им. Эндрю очень тяжело это признавать.

В этот момент одеяла на кровати сдвигаются, и Эндрю закрывает глаза, сердцебиение ускоряется. Нил никогда не двигается во сне, он так устрашающе неподвижен, что Эндрю иногда чувствует себя новой мамой, желающей проверить, дышит ли он еще. Снова шарканье, скрип пружины, звуки движущегося тела. Может быть, Нил встанет, чтобы сходить в туалет? Вместо этого он шепчет:

— Дрю?

Мышцы Эндрю сжимаются в горячей панике магмы. Он не отвечает, не двигается, даже едва втягивает воздух. Боги, это глупо.

Нил еще немного шуршит постельным бельем.

— Я знаю, что ты не спишь. – Добавляет он, и после мгновения, проведенного с ощущением, что он находится в свободном падении, Эндрю перестает притворяться и открывает глаза.

Большая ошибка. Большая, большая ошибка.

Нил сидит на кровати, завернувшись в одеяло, волосы у него на макушке в растрепанном, мягком на вид хаосе, а его огромная серая ночная рубашка сползает с одного плеча.

Так он выглядит младше. С темнотой, размывающей его острые грани, Нил – это воплощение тепла и уюта, которое идеально подошло бы к груди Эндрю.

Их взгляды встречаются через пространство между кроватью и диваном, и сердце Эндрю чуть не подпрыгивает от веселья в них.

— Что? – прямо спрашивает он, ничего не выдавая.

Так. Контролируй это.

Нил отводит от него взгляд, и у Эндрю в животе появляется пустота. Это не то, чего он хотел. Почему он всегда в конечном итоге причиняет людям боль, когда сам боится пострадать?

Лучше, чем наоборот.

Но так ли это? Разве Эндрю не причинил себе такую же боль, как и Аарон? Разве он не причиняет себе боль, отталкивая Нила прямо сейчас?

Стиснув зубы от этой уязвимости, Эндрю зовет Нила по имени.

Он больше ничего не говорит, просто смотрит Нилу в глаза, чтобы дать понять, что да, ему интересно то, что он хочет сказать. Нет причин прятаться.

Нил впитывает это, спокойствие между ними, связь, и Эндрю больно от возможности потерять это.

— Что? – Эндрю спрашивает снова, более мягко, менее резко. Нилу не нужны эти сюсюканья, но, ради всего святого, Эндрю поступит правильно по отношению к Нилу, даже если это будет последнее, что он сделает.

Нил судорожно вздыхает, плотнее закутываясь в одеяла, но не сводит глаз с Эндрю.

— Я просто... – он вздыхает, проводя рукой по лицу. – Ты возвращаешься в лагерь?

Ошеломленный Эндрю уставился на него.

Трудно сказать в темноте, но Нил выглядит почти неуверенным.

— Что? – прохрипел Эндрю, тоже садясь.

— Послушай, я знаю, что ты сказал о своей семье, но очевидно, что они скучают по тебе, – выпаливает Нил, поспешно выдавая то, что Эндрю запретил ему говорить ранее. – У тебя есть брат, двоюродный брат, лучшая подруга. Там есть люди, которые ищут тебя, и они хотят, чтобы ты вернулся, Эндрю.

Огромные голубые глаза Нила такие серьезные, такие встревоженные, что у Эндрю перехватывает дыхание. Тяжело сглотнув, Нил добавляет:

— Я не хочу мешать этому.

То, что Нил мешает чему-либо, касающемуся Эндрю, настолько нелепо, что его мозг пропускает любой логический мыслительный процесс, и он просто действует.

С большей уверенностью, чем он предполагал, Эндрю стряхивает с себя одеяло и подходит к кровати. Он встает перед Нилом, наполовину забираясь к нему на колени, наполовину нависая над ним, и берет его лицо в ладони.

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

Вопрос кажется тяжелее, чем должен быть, но с теплой от подушки кожей Нила под его ладонями, с его лицом, повернутым к Эндрю, как будто он солнце… как это могло быть чем-то другим?

Нил держит руки на коленях, впиваясь зубами в свою мягкую нижнюю губу.

— Конечно нет. – Отвечает он. Все выходит теплее, чем предполагалось, но, тем не менее, Нил встречается с Эндрю лицом к лицу.

Бесконечная нежность захлестывает Эндрю. Нежность к этому упрямому, чудесному мальчику. Он запускает одну руку в волосы на затылке Нила и притягивает его ближе, другой проводит по подбородку Нила. Они по-прежнему больше нигде не соприкасаются, но Эндрю все равно чувствует, что задыхается.

— Тогда я не уйду, – говорит Эндрю. – Вбей это в свой толстый череп.

Нил, по какой-то причине, выглядит менее счастливым, двигая руками, чтобы схватить рукава рубашки Эндрю.

Его рубашки, а не его самого. От этой разницы по спине Эндрю пробегают мурашки.

— Я не хочу, чтобы ты уходил, но я действительно хочу, чтобы ты был счастлив. Лагерь может дать тебе то, чего не могу дать я.

Эндрю едва усмехается. Он жалеет, что не может посмотреть Нилу в глаза и сказать ему, что он дает ему больше, чем Эндрю когда-либо смел мечтать.

Понимание.

Достаточно, чтобы открыться. Позволить довериться, почувствовать уважение к себе и построить дружеские отношения.

Да, жизнь в бегах не идеальна, но нет ничего такого, чего Эндрю хотел бы, что не мог дать Нил. Особенно он не хочет скучный график лагеря, когда у него есть Нил прямо здесь, зажигающий в Эндрю огонь, освещающий каждую его клеточку, делающий все ярче.

— Если бы я интересовался этими вещами, я был бы там, а не здесь, – жестко говорит Эндрю.

— Но...

— Прекрати. Нахуй. Спорить. – Требует Эндрю, и в приступе разочарования, глупости и желания наклоняется и целует Нила.

Он с жесткостью прижимает их губы друг к другу, целует с голодом, не имеющим права быть таким явным. Тем не менее, поцелуй достаточно теплый, чтобы потеряться в нем.

И Эндрю так и делает. Он растворяется в жаре рта Нила, в его запахе, вкусе и движении.

В ту секунду, когда Эндрю полностью осознает, что он делает, он приходит в ужас.

Он откидывается назад, но Нил следует за ним, а Эндрю слишком слаб, чтобы отказать ему в еще одном прикосновении губ. Он ненавидит себя за это.

— Скажи мне «нет». – Хрипло шепчет Эндрю. Его глаза закрыты, и он дрожит. Он не может смотреть на Нила прямо сейчас. Он не может смотреть и видеть предательство или отвращение.

Он снова все испортил. Он все испортил, взяв то, чего не имел права даже хотеть.

Поцелуй кого-то в ответ – это не согласие. Это не «да». Эндрю просто нужно услышать «нет» Нила, тогда он сможет отпустить его.

— Нет, – шепчет Нил, и руки Эндрю слетают с него.

Нил, однако, ловит их и прижимает к груди.

— Посмотри на меня, Эндрю.

Даже после того, как его сердце провалилось на семь дней в преисподнюю, Эндрю не может отказать в этой просьбе.

Он открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Нил запечатлевает поцелуй на костяшках его пальцев. Что-то обрывается у него в груди. 

Нил просто сногсшибателен. Он, конечно, знал это и так, но сейчас поцелуй оставил у него румянец на щеках, слегка припухший рот и дикие, расширенные глаза, которые в такой момент совершенно серьезны.

Эндрю хочет сожрать его. Он хочет обнять его и никогда не отпускать.

— Нет, я не говорю тебе «нет», – уточняет Нил. – Я не думаю, что когда-нибудь смогу.

Эндрю, внезапно разозлившись, свирепо смотрит на него.

— Остановись. Только потому, что я предложил защитить тебя, это не значит, что ты мне что-то должен. Не говори такой хуйни.

Нил, все еще держащий Эндрю за руки, хмурится.

— Ты думаешь, я говорю «да», потому что чувствую, что должен?

— Ты еще не сказал «да», – указывает Эндрю, пытаясь немного показать свое отчаяние. – Не «нет» – это не «да».

Нил открывает рот, как будто собираясь возразить, но разница улавливается, и вместо этого он сжимает руки Эндрю и утыкается в них лицом.

— Ты прав, – говорит он, снова поднимая глаза. – Тем не менее, я говорю «да». Да, Эндрю. Да.

— Ты не знаешь, что делаешь, – качает головой Эндрю. Почему он спорит с Нилом? Почему он пытается убедить Нила не допустить, чтобы между ними что-то произошло?

Потому что ты боишься, что ты такой же, как они. Потому что ты боишься, что он оставит тебя в покое.

Прежде чем эти мысли могут вызвать новую паническую атаку, взгляд Нила отвлекает его.

— Не смей этого делать, Эндрю, – говорит Нил. – Не смей говорить мне, что я чувствую, и не смей вести себя так, будто мое «да» ничего не значит.

В такой формулировке все аргументы Эндрю теряют под собой почву. Он шатается, пытаясь просчитать саму возможность того, что Нил тоже мог этого хотеть, но все идет в тартарары, когда Нил наклоняется, останавливаясь, едва касаясь его губ, и шепчет:

— Поцелуй меня, Эндрю.

Любая решимость и любые сомнения, которые были у Эндрю, в этот момент вылетели в окно. Он буквально набрасывается на Нила, заваливая его на кровать с обжигающим поцелуем. Нил взвизгивает, немного удивленный, но его руки обвиваются вокруг шеи Эндрю, и он самозабвенно отвечает на поцелуй.

Эндрю чувствует, что он летит, как будто весь страх высоты теряет свой смысл, пока Нил рядом, чтобы поймать его, всегда рядом.

В поцелуях, которыми Эндрю завладевает ртом Нила, до смущения мало изящества. Гораздо важнее быть рядом, обнимать Нила и прикасаться к нему, а не заниматься техническими вопросами.

В то время как Нил держит свои руки и предплечья подальше в безопасной зоне над плечами Эндрю, не вызывая сомнений, собственным рукам Эндрю разрешено исследовать тело Нила. Они проскальзывают ему под спину, сближая грудь, скользят по боку Нила и поднимаются вверх по его ноге.

Он хочет чувствовать Нила везде одновременно, жить за счет воздуха, разделяемого между ними, и никогда, никогда не отпускать.

Нил ахает, и Эндрю использует возможность углубить их поцелуй, просто чтобы быть почти ошеломленным этим ощущением. Теплое скольжение их языков – это все, руки Нила в его волосах напрягаются, и каждое маленькое движение, которое он делает, сводит Эндрю с ума.

Когда им приходится выныривать, чтобы глотнуть воздуха, Эндрю всего на секунду замечает румянец на щеках Нила, его широкую улыбку и прерывистое дыхание в груди.

Если бы он был другим человеком, Эндрю тоже бы ухмылялся. Он признавался в чем-нибудь милом и правдивом и смеялся. Но это не так, и Нил это знает. Что еще лучше, Нил понимает все, что Эндрю никогда не смог бы сказать вслух, и это значит в миллион раз больше. 

Поцелуй после этого менее неистовый. Это глубже с самого начала, и настолько захватывающе интенсивно, что Эндрю хочет большего. Больше мятного привкуса на языке Нила, больше его тихих звуков и близости.

Больше Нила.

Дергая за край его рубашки, Эндрю выдыхает «да или нет» в минимальное пространство между их ртами. Нил, абсолютная угроза, наклоняет голову и прижимается губами, сладкими, горячими и идеальными, прямо к бьющемуся пульсу Эндрю.

— Да, – выдыхает он, и Эндрю не знает, то ли это из-за хрипоты в голосе Нила, то ли из-за следов поцелуев на его шее, которые следуют за этим словом, но он вздрагивает.

Это непроизвольная реакция, но он не удивлен. Нил так хорош в том, чтобы проникнуть ему под кожу. Так ахуительно хорошо.

Не обращая внимания на восторг Нила, Эндрю тихо бормочет:

— Идиот. – Прежде чем он одним быстрым движением снимает с Нила рубашку и снова находит его рот.

Нил ни в малейшей степени не возражает и выгибается ближе к нему, чтобы Эндрю мог дотянуться до большей части его недавно открывшейся кожи.

Теперь Эндрю целенаправленно замедляет себя. Он не торопится, исследуя укромные уголки, трещины и выступы покрытого шрамами торса Нила, его мягкую и грубую, и чудесную кожу. Он уже видел их, и, боги, Нил такой сильный. Такой жизнерадостный, такой полный борьбы. Эндрю никогда не разрешалось прикасаться к нему вот так, и он будет дорожить каждой секундой, которая ему дарована.

Нил, похоже, не испытывает ненависти к этому плану, если очаровательные небольшие мычания, которые ускользают от него, являются каким-либо признаком.

Они отдаляются только тогда, когда их легкие больше не могут этого выносить, и тогда Нил возвращается к поцелуям на коже шеи Эндрю.

В этот момент все, что Эндрю может сделать, это крепко держаться, уткнуться лбом в плечо Нила и продолжать говорить себе, что это реально.

Мальчик, крепко прижавшийся к нему, осыпающий поцелуями его шею, чьи руки в его волосах, а сердце под сердцем Эндрю – это реальность.

*

Потом были новые поцелуи, пока они не устали настолько, что не могли двигаться, но даже тогда ничто не могло заставить их ослабить хватку друг друга.

Цифровые часы на прикроватном столике, вероятно, показывают что-то около пяти утра, но Эндрю не хочет закрывать глаза.

Это означало бы не видеть Нила, и даже просто разлучаться во сне кажется невыносимым. Что, если он уснет, и все это исчезнет?

Усталый, но счастливый блеск в глазах Нила, мягкость его рта, абсолютная полнота его собственной груди.

Они по-настоящему не разговаривали уже несколько часов. Слова просто не нужны, когда нет ничего, что они не могли бы передать взглядами и прикосновениями.

Прямо сейчас глаза Эндрю, полностью очарованные, следят за его рукой, когда она скользит по руке Нила, вниз к его пальцам.

Быстрый взгляд вверх показывает тихую улыбку в уголках глаз Нила. Их пальцы соприкасаются, скользят вместе и расходятся. Кончики пальцев Эндрю обводят ладонь Нила, а затем возвращаются к его плечу.

Он рисует там круг, над шрамом на лопатке, и это похоже на погружение в Элизиум. Если бы Эндрю захотел описать свой рай, то это был бы именно он.

Единственное небо, которое ему нужно – это глаза Нила, единственный воздух – тот, который Нил передает с поцелуем в его легкие, и единственный пейзаж, который ему когда-либо нужно увидеть – мягкие долины кожи Нила.

Насколько иронично, что Эндрю нашел рай в мальчике, рожденном из ада?

Он не знает, сколько его мыслей отражается на его лице, но Нил прячет полуулыбку в подушку, прижимая их колени друг к другу. Один из его больших пальцев касается подбородка Эндрю, и когда их глаза снова встречаются, его пальцы начинают играть с короткими волосами за ухом Эндрю.

От этого простого движения по его спине пробегают мурашки, а по всем конечностям разливается приятное покалывание. Эндрю так сильно хочет поцеловать Нила, и в ту секунду, когда он вспоминает, что может это сделать, мир меняет свое вращение, просто чтобы приспособиться к этому нереальному маленькому факту.

С животом, полным гелия, Эндрю наклоняется, и ему даже не нужно спрашивать, потому что Нил встречает его на полпути.

Мягкий рот Нила уже знаком и безопасен. Лучшее, с чем Эндрю когда-либо сталкивался.

Он уже почти готов запаниковать, но затем в поле его зрения снова появляется лицо Нила, и он не может.

Он боится миллиона и одной вещи по этому поводу, но Эндрю никогда еще не ощущал эту разумность, когда он чувствовал.

Прямо здесь, под звездным взглядом Нила и осторожными пальцами, он впервые в жизни чувствует, что его достаточно. Как будто он может позволить Нилу заглянуть в глубины своей души и позволить ему поселиться там.

Их дом, друг с другом.

Оставляя поцелуй на лбу Нила, Эндрю думает, что Ты мой человек. Единственный, кто когда-либо мог понадобиться Эндрю. Это странно умиротворяющая мысль.

Нил придвигается ближе, зарываясь лицом в предплечье Эндрю. Простой жест вызывает лавину эмоций. Непреодолимое чувство защищенности поднимается в груди Эндрю, оно душит его, обжигая горло.

Это то, на что похоже чувство принадлежности? Так и должно быть.