забеременеть от родного брата своей девушки после того, как она покончила с собой, не выдержав осуждения общества? наверное, до этого могла додуматься только реко. не сразу, конечно, но ведь додумалась.

одна бутылка саке постепенно переросла во вторую. на третьей она уже тихо плакала, спрятав лицо на груди невысокого русого парня. он единственный, кто знал, что девушки не просто подругами были. послушный младший братик, который свою сестру любил и уважал даже сильнее, нежели вечно пропадающих на работе родителей. и теперь он дарил такие необходимые объятия. перебирал смоляные волосы реко и едва слышно просил у нее прощения за то, что не заметил изменений в поведении сестры.

они оба не заметили. списали на временные трудности, сезонный упадок сил, осеннюю депрессию — да что угодно, но никак не думали, что однажды утром найдут ее холодное тело под водонапорной башней.

она всегда была ранимой, а реко старалась быть ее защитницей, стать той самой каменной стеной, что укроет и от острых слов, и от холодного ветра, что игрался с ее вмиг потускневшими волосами.

баджи пыталась шутить как можно чаще, вызывая широкую улыбку и мелкие морщинки вокруг любимых светло-карих глаз. хотела стать всем для своей нежной девочки, но так и не смогла убедить ее, что не бывает «неправильной» любви.

— ты должна была моего брата полюбить.

наверное, так и есть. должна была, но не смогла, не хотела и даже не пыталась.

а теперь смотрела на него долго-долго. почти точная копия умершей девушки, лишь волосы короче, плечи шире, нет тех мягких изгибов и мелодичности голоса. но есть теплый оттенок слегка вьющихся русых волос, есть светло-карие глаза и бронзовая кожа. привычное тепло, которое хотелось бы сохранить навсегда, наплевав, что реко уже пару дней как купила билеты до токио и собрала все свои вещи.

это последние дни. последняя возможность сохранить то, что она навсегда потеряла.

но она совершенно не запомнила ту ночь. забыла бы и вовсе, но чертов блеск в медовых глазах было невозможно отпустить.

и было невозможно сдержать слезы, когда, стоя в тесной ванной комнатке токийской квартирки, реко смотрела на положительный тест. она и не думала, что все получится, а теперь не понимала, что делать дальше, лишь обнимала свой живот, желая согреть и защитить только-только зарождающуюся жизнь.

когда третьего ноября измученная реко впервые приложила к груди новорожденного сына, она даже не пыталась остановить льющиеся по алым щекам слезы. на нее смотрели маленькие светло-карие глазки — ее единственная драгоценность, вечное напоминание об утраченной любви, что вновь наполняла ноющее сердце.

— у него твои глаза, милая, — порой шептала реко, глядя на небо и безуспешно пытаясь заправить за уши короткие волосы, — твои глаза и полностью мой характер.