— Ладно, выкладывай. Кто ты и что сделал с настоящим Стивом Роджерсом?

Стив натягивает раздражённую улыбку, закрывая скетчбук и смотря через плечо, и находит Сэма, прислонившегося к дверному косяку его кабинета, бета ухмыляется, с нежностью качая головой. Он только что вернулся из города, понимает Стива, подзывая его войти в комнату. Бета молча подчиняется, но ухмылка с его лица не сходит. Сэм садится на одно из кресел напротив Стива и изгибает бровь, смотря на альфу, скрещивая ноги, как ему удобно.

— Я настоящий Стив Роджерс, Сэм, — говорит Стив, тихо посмеиваясь. — А теперь: что это значит?

— Я не знаю, чувак. Ты скажи мне, — отвечает Сэм. — Не то чтобы я жаловался, но ты улыбался, как сумасшедший, последние две недели. И ты не выпускал из рук скетчбук, — Сэм жестом указывает на альбом, надёжно укрытый в руках Стива, прежде чем заговорить: — Плюс ты не покидал убежища, даже не выходил в свои эти походы, которые постоянно совершал с тех пор, как мы здесь. Так что выкладывай, Стив.

Стив может только покачать головой, ухмылка на его лице становится широкой улыбкой. Глаза Сэма загораются любопытством, и альфа не винит его. После недель напряжённости внезапное изменение настроения, должно быть, застигло друзей врасплох, и он не может их винить за желание узнать причину этого.

Довольно неловко быть пойманным за улыбкой без причины, но Стив не может это прекратить. Все плохие эмоции, всё, что когда-либо разрывало его изнутри, наконец-то отступило. Не сказать, что он избавился ото всего, — потому что Бог знает, как вина, жалость и ненависть к себе бьют в плохие моменты, — но всё это оказалось пересилено счастьем и волнением.

Скетчбук на самом деле практически целиком заполнен рисунок за рисунком мужа больше, чем обычно. Он рисует Тони с самого начала беременности с едва заметным животиком, пока тот склоняется над одним из многочисленных проектов. Альфа даже нарисовал Тони, поглощающего одно из своих многочисленных пристрастий, сидящим у окна с кружкой кофе — Стив провёл исследование и знает, что Тони, скорее всего, ограничил потребление кофеина до одной чашки в день. Он перемещается сквозь недели, и по чуть-чуть на каждом последующем эскизе живот Тони растёт, пока в конце второго триместра не становится круглым и тяжёлым из-за сына Стива.

Однако самым любимым рисунком Стива является тот, на котором омега спит на боку, рука в защитном жесте лежит на животе, в то время как простыни прикрывают красивые ноги. Абсолютная уязвимость всего этого заставляет пещерного человека в нём выть, что нужно вернуться домой, и порой… Да, порой, когда чувствует себя слабым, он рисует смутный облик своей фигуры, обнимающей беременного мужа. В нём едва ли можно распознать его, грубые штрихи тут и там, но любой, кто знает их, — его, если быть точнее, — уже мог бы узнать, кто этот широкоплечий альфа, прижимающий к себе омегу.

Из-за предстоящего отцовства Стив не видит причин возвращаться в джунгли, чтобы выпустить все сдерживаемые эмоции. Вместо этого он проводит дни здесь, в кабинете — месте, где всё это началось. Верный своему слову, Стив звонит Тони в приемлемый час с того дня две недели назад. Это ранит — когда омега не отвечает на звонок, но он догадывается, что это часть процесса исцеления. Он считает себя счастливчиком, что Тони, по крайней мере, говорил с ним.

Ровно с того самого дня он звонит мужу постоянно, и на десять процентов звонков Тони отвечает, или яростно огрызаясь, или смиренно рыча.

Лучше так, думает Стив. Он будет искать способ вернуть благосклонность Тони, пока омега не сочтёт его достойным быть с ним и их сыном. Что бы ни случилось в Сибири, оно больше не повторится, потому что с тех пор Стив сожалеет, что причинил Тони боль. Он видит кошмары, даже когда бодрствует, и он устал быть монстром в них.

И прямо сейчас Тони держит его судьбу в своих ладонях. Омега решает, останется ли он или исчезнет из жизни сына, и его шансы быть с ними в лучшем случае невелики.

— Ты в порядке, кэп? — внезапно спрашивает Сэм, ломая поездом несущиеся, гнетущие мысли Стива. Альфа поворачивается лицом к нему и печально улыбается, качая головой.

— Прости за это, Сэм, — Стив мягко улыбается, нежно поглаживая обложку скетчбука, желая вернуться к продолжению нового рисунка. — Тебе от меня что-то нужно?

Сэм смотрит на него вместо ответа, изучая его лицо, словно на нём все ответы. Стив позволяет бете понять его, с наслаждением откидываясь назад, поднимая, затем опуская плечи в небрежном жесте. Бета кивает через некоторое время, затем уголок его губ дёргается вверх, и Стив знает: что бы ни нашёл, тот счастлив за него.

— На самом деле я хотел, знаешь, просто поболтать с тобой, — говорит Сэм, откидываясь на спинку кресла и кладя руки на подлокотники. — Вроде того, как мы действительно очень давно разговаривали, приятель. Я типа скучаю по этому, знаешь.

— Да, я знаю, — Стив кивает, волна новой вины окатывает в течение секунды. Он не знает, когда его взгляд опускается, но находит себя за тем, что снова пялится на скетчбук, а пальцы чешутся рисовать. Вместо этого он поднимает голову, встречаясь с глазами беты, и говорит: — Прости, Сэм. За всё. Я был в плохом настроении некоторое время и… — Стив пожимает плечами со слабой улыбкой, — я не знаю. Я просто не знаю.

— Ты можешь поговорить со мной, кэп. Ты знаешь это, верно? — Сэм тихо выдыхает, взгляд его всё ещё мягкий и добрый. — Что бы ни случилось в Сибири, останется в Сибири, если ты хочешь, Стив. Я не буду любопытствовать, но по моему профессиональному опыту скажу: разговоры об этом с кем-то могут помочь с тем, через что ты проходишь. Мы здесь из-за тебя, Стив. Потому что мы беспокоимся о тебе.

— Это давно назревавший сеанс терапии или вроде того? — спокойно спрашивает он, смотря Сэму прямо в глаза. Альфа чувствует себя немного возмущённым словами беты, но знает, что уже давно не разговаривал по душам, несмотря на то, что ранее говорил с Тони.

— Нет, — вполголоса отвечает Сэм. — Принятие Договора было тяжёлым для всех, но для тебя больше всего. Я не могу представить, на что это похоже — быть разлучённым с мужем, и не хочу знать. Но если тебе когда-либо понадобится поговорить с кем-нибудь в плохие дни или даже в хорошие — неважно. Ты можешь прийти ко мне, хорошо?

Стив знает, что должен был поступить как-то иначе, а не отстраняться от товарищей. Он знает, что мог бы попросить у них помощи в один из плохих дней, вместо того чтобы взваливать всё на себя, убегая от них, словно их и не существовало. Теперь Стив задаётся вопросом, как долго он бы ещё продержался, пока окончательно не сломался.

— Да… Да. Ты прав, — Стив глубоко выдыхает, после грубо потирая лицо руками, качая головой в поражении. Он опускает взгляд на скетчбук, и печальная, слабая улыбка ползёт по лицу.

Стив знает, что должен сказать что-нибудь. Но, так или иначе, это пугает его — сказать хоть слово о том, что произошло в Сибири, кому-то, кто там не был. Нет, это неправильно, злобно ухмыляется альфа. Стив на самом деле не боится.

Стив стыдится себя.

Он знает, что Сэм не будет судить его за выбор стороны Баки вместо Тони, как хороший муж должен был сделать. Но вбивание щита в закованную в броню грудь мужа могло бы быть совсем другой историей, и Стив стыдится раскрыть, что позволил эмоциям взять верх над ним. Альфа знает, что должен поговорить с кем-то, получить какую-то помощь от людей, которые занимаются чем-то подобным. Тем не менее его останавливает менталитет сороковых, когда обращающегося к медицинскому работнику приравнивали к сумасшедшему.

Стив снова вздыхает и закрывает глаза, сцепляя руки вместе. Он знает о своей проблеме и решает, что пора заняться этим.

— Впрочем… Ты ведь консультант ветеранов, да? — Стив опасливо следит за бетой, глубоко вздыхая снова.

— В другой жизни, да.

Стив быстро прерывает Сэма, замечая, что бета собирается задать другой вопрос, когда альфа замолкает, и говорит:

— Причина, по которой я не говорю о Сибири, в том… В том, что я почти потерял Тони там.

Рот Сэма захлопывается, и он смотрит на альфу широко раскрытыми глазами, потрясение написано на его лице. Бета быстро оседает на месте и терпеливо ждёт, зная по опыту, что лучше перенять его ритм, чтобы вытрясти всё из него, иначе альфа заткнётся. Сэм смотрит на Стива с молчаливой поддержкой, и Стив готов на это, сглатывая желчь, поднявшуюся в горле.

— Все привыкли считать Капитана Америка непобедимым, что он — это картина идеального альфы, который защитит своего омегу от всего мира, — Стив качает головой, плечи опускаются под натиском тёмных эмоций, изводящих голову. — Но я совсем не такой.

— Не могу их винить за суждение, что Капитан Америка должен быть таким. Я вырос с верой, что Капитан Америка — альфа, которого никто не сможет превзойти, — тихо говорит Сэм после мгновенной паузы, и Стив беспомощен перед болью от ненависти к себе, которая сокрушает, ударяя по голове. — Но Стив Роджерс — это совсем другая история. Он такой же человек, как и любой другой в мире может быть, и это значит, что даже он может совершать ошибки.

— Да что ты говоришь? — спрашивает Стив, в его тоне намёк на сарказм. — Ты всё ещё называл бы ошибкой то, когда ты поддаёшься эмоциям и практически убиваешь мужа, человека, которому клялся и утверждал, что не можешь жить без него?

— Стив?

Стив поднимает взгляд и тянется за скетчбуком, в горле стоит комок, который не исчезает независимо от того, сколько раз он сглатывает и вдыхает. Он чувствует себя пойманным в ловушку, пока листает страницы, дыхание частое и быстрое. Когда пальцы наконец-то находят страницу, которую он искал, Стив тянет открытый альбом и без слов передаёт его Сэму.

Глаза Сэма опускаются на протянутый рисунок, он резко выдыхает, когда понимает, что видит, после возвращаясь к пустому взгляду Стива.

— Ты можешь назвать это ошибкой, Сэм?

***

Новый рисунок Стива — ночной кошмар, который он переживает день за днём. На нём вид Тони, лежащего под ним, окровавленного и в синяках, без шлема, в его глазах ярко горят гнев и предательство. Он добился точности во всех деталях, с самой последней прядки волос до бровей мужа, окрашивая в правильный оттенок синяки, за которые ответственны он и Баки.

И это необузданная ненависть, которую он видит, прежде чем ударить щитом по мужу.