Замызганный тапёр яростно бил по клавишам старого пианино. Девушки высоко вскидывали ноги, путаясь в кружевных юбках. Блёстки и пудра летели на деревянную сцену, каблуки отстукивали канкан. Подвыпившие посетители свистели, опрокидывая стакан за стаканом. Официант, пошатываясь под тяжестью заставленного кружками подноса, лавировал между столами. Бармен поглядывал за всеми, механически протирая пустую кружку. Обычный вечер в кабаре был в самом разгаре.

      За столиком в углу сидел молодой господин, который в эту затрапезную обстановку совершенно не вписывался. Манжеты его прозрачной рубашки были оторочены золотыми кружевами, тонкие перчатки обтягивали изящные кисти, на узком шейном платке сверкала драгоценная камея.

      На коленях молодого господина сидела девушка в такой же кружевной юбке, что и на танцовщицах, и играла роскошными волнистыми волосами своего кавалера, запуская в них проворные пальчики. Пожалуй, рука молодого господина была совсем не там, где порядочная девушка могла бы позволить себя коснуться, но это никого не смущало.

      На столе было несколько пустых бутылок, остатки ужина и рассыпавшиеся из кошелька золотые монеты. На стуле рядом лежала скрипка в дорогом футляре.

      — Ты просто чудо, моя милая, — бормотал молодой господин, водя пальцами по затянутому в кружева колену.

      — Ты мне лжёшь. Ты всегда мне лжёшь, — обиженно возразила девушка, накручивая белокурые пряди себе на пальцы и заставляя молодого господина на неё посмотреть. — Ты не приходил сюда целый месяц! Как ты мог про меня забыть?

      — Забыть про такую милую крошку? Как можно! — со смехом сказал он, ссаживая её с коленей и наливая себе очередной стакан. Вино было просто ужасное, но сейчас это не имело никакого значения.

      — Где ты был, Эрик? — Девушка льнула к его плечу, наблюдая, как ходит его кадык, пока он залпом пьёт из стакана.

      — Разве я должен отчитываться перед тобой, моя милая? — с лёгким удивлением ответил молодой господин.

      — Это женщина, — уверенно заявила она. — У тебя есть другая женщина?

      — Ну конечно, моя крошка. Разумеется, у меня есть другая женщина, и я очень её люблю.

      — Тогда что ты делаешь здесь? — Девушка рассерженно толкнула его коленом, молодой господин поймал его ладонью.

      — Какие глупые вопросы ты задаёшь! — засмеялся он.

      — Идём! — Она потянула его за собой, чтобы увести наверх, в одну из сдаваемых внаём комнат.

      Уединившись, они делали все те вещи, о которых в обществе говорили шёпотом и с румянцем на лице.

      Через пару часов девушка в помятом платье тащила едва ли не бесчувственного — пьяного и весёлого — господина вниз, чтобы посадить его в экипаж и отправить домой. Его шейный платок был сбит набок, пуговицы на рубашке — застёгнуты через одну. Но каким бы он ни был пьяным, он крепко сжимал в руке футляр с инструментом.

      — Где твой экипаж? — спросила девушка, посмотрев по сторонам. Тёмная улочка была пуста.

      — Глупая девочка, — засмеялся молодой господин, — я бы не приехал сюда в собственной карете. Это было бы скомпрометировало меня.

      — Вот морока! — в сердцах воскликнула девушка. — И что мне с тобой делать? Ты на ногах не стоишь…

      Раздался стук копыт, мимо проехала карета. Девушка остановила её, и они вдвоём с кучером втащили пьяного внутрь.

      — Набрался же, — крякнул кучер.

      Девушка пошарила в карманах молодого господина, вытащила несколько монет и отдала кучеру, приказав отвезти пьяного домой и убедиться, что слуги заберут его внутрь. Ночи в это время года были холодные. Кучер заверил, что всё исполнит в точности, вскочил на козлы и взмахнул кнутом. Карета помчалась по избитым мостовым Парижа, унося дремлющего пассажира в ночь.

      Начало накрапывать, стук капель по крыше разбудил молодого господина. Он с трудом открыл глаза и понял, что карета стоит на месте.

      — Эй! — Он стукнул кулаком. — Кто-нибудь, вытащите меня отсюда…

      Никого. Эрик собрался с силами, толкнул дверцу кареты и едва не выпал из неё, но вовремя ухватился за дверцу и поставил ватные ноги на землю.

      — Чёрт вас побери! — Он повысил голос. — Где вы шляетесь? Ваш хозяин вернулся…

      Тут он сообразил, что находится не на тротуаре возле своего дома, а непонятно где. Он поморгал, протёр глаза, не слишком ясно видящие из-за вина, и обнаружил, что карета стоит посреди поля, а кучера вообще нет.

      — Эй, — удивился он, отпуская дверцу кареты и делая несколько неверных шагов вперёд, — ау? Куда это вы меня завезли? Мой дом совсем в другой стороне… Эй, мерзавец, ты где?

      Он повертел головой, но ничего не обнаружил. Вообще ничего. Ни единого признака города: какой-то лесок вдалеке, бескрайние поля на все четыре стороны.

      — Ну что за шутки, а? — возмутился молодой господин, обходя вокруг кареты. — Мне самому теперь править, что ли?

      Тут он обнаружил, что и лошади нет. Он засмеялся, грозя пальцем кому-то невидимому, и поковылял в сторону леса, бормоча:

      — В шею выгнать таких слуг… Куда вы дели мой дом, негодные?

      Дождь полил как из ведра, и молодой господин насквозь промок. Его волосы прилипли к лицу и спине, и вообще весь его вид стал жалок. Он остановился, сообразив, что благоразумнее остаться возле кареты, пока не вернётся кучер и не отвезёт его куда и до́лжно, и такими же неверными шагами побрёл обратно к карете. Его лаковые сапоги завязли в грязи, он остановился, бормоча какие-то ругательства.

      Вдруг перед его лицом сверкнули две фиолетовые точки, и он отключился.

      Когда Эрик пришёл в себя, он обнаружил, что лежит ничком на земле и уже позднее утро. Он пошевелил пальцами, стараясь упереться о землю, но под его ладонями была грязь, мешающая это сделать. Тогда он перекатился на спину, скользя сапогами по земле, и кое-как сел, пытаясь понять, где он и как тут очутился. Голова раскалывалась.

      Молодой господин смутно помнил, что вчера пил в кабаре с одной из куртизанок, но всё остальное затерялось где-то в похмелье. Он застонал и сжал голову ладонями, сожалея, что напился. Сожалеть пришлось ещё о многом. Его одежда была испорчена налипшей на неё грязью, волосы были в ужасном состоянии. Эрик встал на четвереньки, вытягивая тело вверх, и кое-как поднялся.

      — Чёрт возьми, — растерянно выговорил он, — куда это меня занесло?

      Вокруг было совершенно пусто. Залитая дождём глинистая земля образовывала бесформенное месиво, в котором увяз сапогами молодой господин и на котором выдавился след от колёс кареты. А вот самой кареты не было. Эрик наморщил лоб, стараясь разрешить эту загадку.

      — Скрипка! — вдруг воскликнул он, озираясь.

      Разумеется, её нигде не было. У него мелькнула мысль об ограблении, он пошарил по карманам. Странно, но кошелёк был на месте, хотя монет в нём после вчерашней попойки поубавилось.

      — Эй! — позвал молодой господин ещё раз. — Кто-нибудь!

      Несмотря на дикую боль в голове, он мыслил вполне ясно сейчас. Он с трудом добрёл до колеи, оставленной каретой, и потащился вдоль неё, с трудом передвигая ноги. Он понимал, что по этому следу может вернуться обратно в город.

      Но отчего-то идти было слишком трудно. Ноги казались налитыми свинцом, всё тело разламывало едкой болью, голова кружилась.

      «Наверное, я простудился, потому что проспал всю ночь на земле», — решил Эрик, ёжась и растирая плечи. Он совсем продрог, и промокшая за ночь одежда ничуть не спасала его от холода.

      По счастью, вскоре ему попалась крестьянская телега, и за несколько монет хозяин согласился довезти молодого господина до окраин города. Эрик завалился на мокрое, дурно пахнущее сено, которым было устлано днище телеги, и скукожился, дёргаясь от мелкой дрожи и нервных судорог по всему телу. Об этом ночном приключении хотелось забыть как можно скорее, приняв ванну, выпив грога и переодевшись в чистое бельё. Но сначала нужно добраться до дома.

      Оказавшись в городе — в той части города, где он никогда не бывал, — молодой господин долго бродил по улицам в поисках полицейского или почтового отделения, откуда он мог отправить посыльного с запиской прислать сюда карету и слуг. Но окраины встретили его равнодушно и даже враждебно, и поиски ни к чему не привели.

      Эрик осознал, что совершенно не знает Парижа. Всё, что он знал, — лишь несколько улиц, до которых ему было никак не добраться. Покружив по лабиринту этих каменных джунглей и совершенно устав, он привалился к стене и закрыл глаза.

      «Пусть всё это окажется сном», — подумал он с болезненной гримасой.

      — Месье? — расслышал он сквозь начавшее мутиться сознание. — Месье! Я его нашёл! Месье Эрик, это месье Эрик!

      Он приоткрыл глаза и увидел, что его подхватил за плечи и не дал ему упасть его собственный камердинер. Ещё кто-то бежал к ним, но их лиц он уже не видел. Он крепко ухватил слугу за плечо и пробормотал:

      — Домой… Мне плохо…

      — Месье!!!

      Ноги его подкосились, и молодой господин почти потерял сознание. Как во сне он видел, что слуги поднимают его и несут к карете, кладут на сиденье, закрывают дверцу… Он смежил веки и снова забылся.

      Окончательно очнулся Эрик в своей собственной постели. На его лбу был компресс. Камин ярко пылал, наполняя комнату живительным теплом, но он всё равно мёрз. Кости ломило, дышать было трудно, тело казалось разбитым.

      — Эй, — позвал молодой господин. Голос был хриплый.

      «Так и есть, — подумал он, — простудился».

      В комнату вошёл камердинер, следом несколько горничных и доктор.

      Разумеется, слуги знали о похождениях хозяина и о его вылазках в далеко не элитные кварталы города в поисках особых развлечений, но на этот раз он всех действительно напугал.

      — Как вы нас напугали, месье! — сказал камердинер. — Мы всю ночь и всё утро искали вас по всему городу!

      Эрик только пошевелил губами, силы его покинули. Доктор сменил компресс:

      — Боюсь, что у вас воспаление лёгких, месье.

      Молодой господин покашлял, морщась, и откинулся на подушки. Он весь горел и одновременно трясся от пронизывающего кости холода.

      Доктор перепоручил больного заботам слуг и обещался зайти на другой день, чтобы принести действенные порошки, которые, по его словам, «поставят месье на ноги за два дня».

      Камердинер укутал хозяина несколькими одеялами и приказал горничным поддерживать огонь в камине и менять компрессы как можно чаще.

      Эрик почти не двигался и лишь иногда просил пить, потом снова впадал в болезненную дрёму, стуча зубами и оглашая комнату тихими стонами. Жар не спадал, несмотря на все порошки доктора. Лицо молодого господина за эти дни осунулось, глаза из серых стали пепельными. Приходя в чувства, он жаловался на боль в груди и вообще в позвоночнике, и его голос звучал как-то надтреснуто.

      Через неделю жар спал, но лучше Эрику не стало. Он был слабее, чем прежде, его всё ещё бил озноб, он почти ничего не мог есть, зато пил жадно и много, но всё время жаловался, что внутри горит и жажда не проходит. Доктор тревожился и подозревал, что дела его пациента плохи.

      — Месье, к вам пришли, — доложил камердинер.

      Молодой господин расслышал на лестнице женский голос и поспешно сказал, стараясь натянуть одеяло повыше:

      — Не впускайте её! Я не хочу, чтобы она видела меня таким!

      Но в комнате уже появилась взволнованная девушка в элегантной шляпке и узком платье. Она отшвырнула зонтик и бросилась к кровати с возгласом:

      — Эрик!

      — Тебе не стоило приходить, Сюзанна, — выговорил молодой господин, сжимая её руку и поднося к губам.

      Девушка окинула его внимательным взглядом и со слезами сказала:

      — Мой бедный Эрик, ты болен! Почему мне никто не говорил, что ты болен?

      Доктор, который всё ещё был тут, поклонился и сообщил, что у Эрика, скорее всего, сложное воспаление лёгких. Девушка издала испуганный возглас, но молодой господин поспешил успокоить её, пробормотав, что это лечится. Она бросила взгляд на доктора, тот смутился, но подтвердил, что скоро месье Эрик пойдёт на поправку, нужен лишь покой и правильное лечение.

      — Ох, Эрик! — Девушка прижала его руку к щеке. — Ты даже не представляешь, как я испугалась, когда мне сказали, что ты серьёзно болен. Как ты простудился?

      Возникло неловкое молчание. Молодой господин сделал глазами знак слугам и доктору выйти. Ему не хотелось, чтобы те становились свидетелями семейных разборок.

      Сюзанна была его невестой и прекрасно знала о слабостях жениха. К тому же она была достаточно умна, чтобы догадаться, что причиной его болезни были именно его слабости.

      — Ты снова был у той женщины, — с лёгким упрёком сказала она.

      Эрик вспыхнул.

      — И когда ты только остепенишься! Надеюсь, когда мы поженимся, ты забудешь про своих любовниц? — Девушка изогнула бровь. — Пообещай мне, что в твоей жизни не будет других женщин!

      — Моя милая! — Эрик прижал её руку к губам. — В моей жизни никогда не будет другой женщины. Клянусь тебе.

      — Все мужчины одинаковы, — вздохнула она, но тут же оживилась и с наигранной бодростью сказала: — Главное, чтобы ты поскорее выздоровел. Ведь мы должны быть вместе на балу у виконта, ты помнишь?

      Молодой господин согласно наклонил голову, хотя сейчас ему было не до бала.

      Лёгкие угрызения совести его всё же мучили, но он не считал свои похождения изменой. Он любил только Сюзанну, но она же не могла удовлетворить его инстинкты, не будучи его женой? Всё, на что он мог рассчитывать сейчас, — лишь поцелуй в щёку, но ему было этого мало, конечно.

      — Я приду завтра. — Она наклонилась и поцеловала его в лоб. — Отдыхай, Эрик.

      «Если выздоровею, остепенюсь», — пообещал сам себе молодой господин. Почему-то он сказал это «если»…

      Болезнь не отступала и только прогрессировала. Доктор уже не был так уверен, что это воспаление лёгких. Симптомы были неясны, ухудшения или улучшения — неожиданны. Жар у больного всё-таки спал, температура даже была ниже нормы, но кашель не проходил, да и ломота в костях стала гораздо острее. Доктор подозревал, что это чахотка. Тем более что одним утром Эрик закашлялся и испачкал платок и простыни кровью. Молодой господин и сам догадывался, что что-то не так, и вытянул из доктора правду.

      — Чахотка? — в ужасе округлил глаза Эрик.

      — Возможно.

      Эрик долго лежал с застывшими глазами, вперив их в потолок, потом спросил:

      — И сколько, по-вашему, мне осталось?

      — Я не знаю, месье. Если бы я был уверен, что это чахотка… но симптомы так необычны!

      — Это заразно?

      — Вероятно.

      — Не впускайте Сюзанну, — приказал Эрик глухо. — Я не хочу подвергать её жизнь опасности.

      Доктор поклонился.

      Но невеста Эрика была особой решительной и в следующий приход, услышав о распоряжении жениха, воспользовалась зонтиком, чтобы высказать камердинеру, что она думает по этому поводу.

      — Эрик! — Она влетела в комнату, сдёрнула с рук перчатки и прижалась лбом к его лбу.

      — Что ты делаешь! Тебе нельзя сюда! — запротестовал молодой господин.

      — Что ещё за глупости! — Девушка бросила сердитый взгляд на сторонящегося камердинера.

      — Возможно, это заразно. Я не хочу, чтобы и ты пострадала. — Эрик попытался оттолкнуть её.

      — Эрик! — Она повысила голос. — Как твоя будущая жена, я разделю с тобой все твои горести и тягости, какими бы они ни были. Я просто уверена, что доктор ошибся. Чахотка — это болезнь трущоб. Ты никак… — Она осеклась, потому что осознала, что её жених запросто мог заразиться чем угодно, таскаясь по шлюшкам из кабаре.

      — В любом случае… тебе не стоит пока ко мне заходить, — после паузы сказал Эрик. — Как только мне станет лучше, я пошлю к тебе горничную с запиской. Поверь мне, милая, так будет лучше.

      — Ты невозможен!

      — Я знаю.

      Они оба были упрямы, но молодому господину удалось убедить её пойти домой и не появляться здесь какое-то время.

      Оставшись один, Эрик устало откинулся на подушку и закрыл глаза.

      Несколько дней прошло в неприятном ожидании смерти, но ничего не происходило. Доктор пришёл к выводу, что это не чахотка, а какое-то другое заболевание. Но вот какое — этого он не знал.

      У Эрика шла кровь ртом, выходили какие-то сгустки, и он очень мучился, хотя старался не показывать этого другим. Жажда по-прежнему мучила его, но ни вода, ни вино не могли её хотя бы немного приглушить. Губы пересыхали, и горничная постоянно смачивала их влажным платком. Потом пришло забытье — сон, переходящий в сон, и так до бесконечности.

      Во время этого забытья сердце Эрика билось так медленно, как будто и вовсе не билось, и пульс едва прощупывался. Доктор начал склоняться к тому, что молодой господин не задержится на этом свете дольше, чем пару часов.

      Но на другой день Эрику неожиданно стало лучше. Не то чтобы совсем уж лучше, но он пришёл в себя и ответил на вопрос доктора, что боли внутри прекратились, хотя в лёгких всё равно чувствовалось какое-то горячее покалывание.

      Доктор растерялся и сказал, что совершенно не представляет, чем болен Эрик, — возможно, какой-то чудно́й болезнью, которая ещё не открыта. Он назначил микстуры и всецело положился на волю Небес.

      Эрик чувствовал себя престранно. Как будто его жизнь стала идти параллельно с этим миром. Он не чувствовал сожаления или страха, просто ждал чего-то и сам не мог понять чего.

      В конце недели, поздним вечером, в доме снова появилась Сюзанна. Её взволнованный вид и криво приколотая шляпка говорили о том, что она спешила сюда.

      — Что-то случилось? — Эрик сумел приподняться на локте.

      Она тихо затворила за собой дверь, сбросила шляпку и бросилась жениху на шею. Он растерялся: такое проявление чувств было не принято в свете.

      — Ох, Эрик! — всхлипнула она.

      — Что такое, моя милая?

      — Родители узнали, что ты болен. Они хотят разорвать нашу помолвку и увезти меня на Юг. Тем более что в городе эпидемия холеры, так они про это говорят.

      «Возможно, это было бы правильным решением», — подумалось молодому господину.

      — Сюзанна, — сказал он, — тебе следует послушаться родителей.

      — Но, Эрик! — со слезами воскликнула она. — Я же люблю тебя! Я не хочу терять тебя!

      — Я знаю. — Он сжал её пальцы и поднёс их к губам. — Поезжай. Когда я выздоровею, я приеду за тобой. Обещаю. В городе сейчас и впрямь небезопасно. Не заставляй меня волноваться.

      — Нет! Если я уеду, то больше никогда тебя не увижу! — со странной уверенностью заявила девушка.

      — Обещаю, что приеду за тобой, — повторил молодой господин увещевательно.

      Девушка отстранилась, вытерла глаза и нервно сжала пальцы на своих плечах:

      — Эрик, я хочу уехать с полной уверенностью, что ты поедешь за мной.

      — Даю слово.

      — Мне этого мало. — Она встала, распустила волосы и стала расстёгивать воротник блузы.

      — Сюзанна, — поражённо прошептал Эрик, — ты не должна этого делать.

      — Я хочу уехать отсюда твоей женой и вернуться сюда ею же, — решительно сказала она, забираясь к нему в кровать. Её тело, прикрытое лишь нижней сорочкой, казалось очень хрупким.

      — Ты хоть понимаешь… — начал Эрик.

      — Я всё понимаю, — прервала она его с испуганной решительностью.

      Он не стал спорить и скоро сделал её своей, хотя бы на эти несколько часов до рассвета. Незадолго до восхода солнца она ушла. Вслух Эрик ничего не говорил, но внутри у него было предчувствие, что больше они никогда не встретятся.

      Так и оказалось: полтора года спустя её жизнь окончилась где-то на Юге, прерванная вспыхнувшей эпидемией тифа.

      Ещё несколько дней Эрик пролежал в кровати. Особых изменений в его самочувствии не было: всё так же болела голова, сохло горло, перед глазами плыли разноцветные круги, аппетита не было совершенно. Потом он всё-таки смог встать — не без помощи слуг — и пройтись по саду. Свежий воздух был необходим, по словам доктора, который всё-таки пришёл к выводу, что заболевание молодого господина на нервной почве. Меланхолия в последнее время стала популярным диагнозом.

      На третий день в дом Эрика пришёл необычный гость. Его имя было маркиз Лестат де Лионкур, как гласила визитная карточка, и он настойчиво требовал, чтобы его представили хозяину дома. Все возражения камердинера насчёт того, что молодой господин болен и никого не принимает, не возымели никакого действия.

      Его настойчивость вызвала у Эрика любопытство, и он приказал слугам пропустить загадочного гостя в комнату. Сам молодой господин полулежал на высоких подушках, под строгим присмотром горничных. В этот день ему было особенно нехорошо: кашель с кровью вернулся.

      Де Лионкур оказался худощавым светловолосым мужчиной, несомненно из высшего света, потому что аристократизм сочился из него точно так же, как и из самого Эрика. У него были довольно холодные глаза красивого серого оттенка и выразительный профиль.

      — Что вам угодно? — спросил Эрик, делая знак горничным оставить его в покое.

      Лестат де Лионкур окинул больного оценивающим взглядом, почему-то с удовлетворением кивнул и, шагнув к кровати, положил какую-то коробку, завёрнутую в дорогую ткань, прямо на колени молодого господина.

      — Что это? — с подозрением спросил Эрик.

      — Кажется, это ваше, — с улыбкой ответил де Лионкур. — Если это так, мне бы хотелось поговорить с вами наедине, месье Эрик.

      Молодой господин собрался с силами и развернул свёрток. Там лежала его собственная скрипка, которую он считал утерянной!

      — Откуда она у вас? — поражённо воскликнул он.

      Лестат лишь улыбнулся. Эрик приказал всем слугам покинуть комнату.

      — Теперь скажете?

      Де Лионкур наклонился к нему и прошептал ему едва ли не на ухо:

      — Я давно наблюдаю за твоими похождениями, мой мальчик.

      — Что? — Зрачки Эрика расширились.

      И сами слова, и фамильярный тон его почти шокировали.

      Де Лионкур ухмыльнулся ещё шире и сцапал ртом губы молодого господина, одаряя его этим неожиданным поцелуем. Эрик оттолкнул его, но тут силы его покинули, и он откинулся на подушки, в страхе замечая, что губы де Лионкура испачканы кровью. Боли он не чувствовал, но было ощущение, что струйка крови течёт по подбородку из прокушенного рта.

      — Сумасшедший, — выдавил он, — что вы себе позволяете?

      Де Лионкур не смутился, наклонился к нему, схватив его за плечи и со страшной нечеловеческой силой выдёргивая из кровати.

      — На помощь! — слабо крикнул Эрик, но его голос никто не расслышал.

      — Помощь тебе уже не нужна, — сказал де Лионкур, удерживая молодого господина возле себя. — Ты уже давно мёртв, мой мальчик, только пока этого ещё не понял.

      — Что за бред! — Молодой господин попытался вырваться, но не вышло.

      Лестат с силой сжал зубы на своём языке, прокусывая его до крови, и снова поцеловал Эрика, тем самым принуждая проглатывать текущую во время этого поцелуя в его рот кровь. Шок сменился осознанием того, что жажда, так мучившая его, вдруг прошла. И чем больше крови попадало в его горло, тем легче становилось. Де Лионкур отпустил его и облизнул губы.

      — Что вы такое? Дьявол? — прошептал Эрик, отшатываясь. К нему возвращались силы, всё тело быстро наполнялось жизненной энергией.

      — О, как это банально! — засмеялся Лестат и, притянув Эрика к себе за шею, зашептал ему на ухо истинные причины происходящего.

      В этот день Эрик узнал, что стал вампиром, и у него не было причин не верить словам де Лионкура. Он получил гораздо больше доказательств, чем хотел бы.

      Став одним из «пьющих жизнь», Эрик приобрёл многое, но бесконечно многое и потерял. С каждой выпитой каплей крови в нём всё меньше оставалось от человека. Чувство, что он отдаляется от того мира, который так любил, причиняло сильную боль. Эрику ещё предстояло найти смысл своему новому существованию, а пока он попытался отвлечься, забыться музыкой, как делал это раньше.

      Но скрипка не принесла ему ровным счётом ничего. Он сыграл отличную партию, безукоризненную и… мёртвую, как и он сам. Поняв, что он больше не сможет играть как раньше, Эрик выронил смычок. Скрипка его в этот день умолкла навсегда.