Тусклым осенним утром патриций Кассий Максимус вошёл в храм к оракулу, чтобы спросить о грядущем. Оракул воскурил фимиам, но отвечать не торопился. Кассий нетерпеливо кашлянул. После долгого похода не терпелось вернуться домой, возлечь за стол и отпраздновать успех римской кампании. Оракул был слеп, но когда он перевёл пустой взгляд на римлянина, то Кассию показалось, что оракул видит его насквозь.

      — Тебе стоит поспешить домой, — только и сказал оракул.

      Кассий встревожился и не стал мешкать. Очевидно, оракул сказал ему поторопиться, чтобы Кассий не пропустил рождение сына. У патриция была жена, прекрасная римлянка Туллия, и именно в этот час ей пришло время произвести на свет наследника.

      Кассий ожидал сына, и Туллия не обманула его ожиданий. Когда Кассий вошёл в дом, повитуха вынесла ему маленький пищащий свёрток. Генерал взял свёрток в руки и обнаружил, что это ребёнок, в котором уже просматривались черты истинного римлянина. На затылке у ребёнка была прядь светлых льняных волос, таких же, как и у самого Кассия.

      — Гай Люций Максимус, — провозгласил генерал, — мой первенец.

      Удивительно, но при этих словах ребёнок открыл глаза. Они были жёлтые, как у кошки.

      — Хороший знак, — сказала повитуха.

      В это время выбежала рабыня и сказала, что у Туллии готов родиться второй ребёнок. Повитуха поспешила обратно, чтобы принять ещё одни роды, а Кассий остался с нетерпением ждать известий. Если бы и второй ребёнок родился мальчиком, это было бы хорошим знаком, ведь и Ромул с Ремом были близнецами!

      Кассий не знал, что оракул умолчал кое о чём. Рождение близнецов всегда считалось благословением богов, но на этот раз оракул увидел дурное предзнаменование: сколько раз он ни бросал благовония в огонь, пламя вспыхивало бледными зелёными искрами.

      Через полчаса вернулась повитуха и вынесла ещё одного ребёнка.

      — Мальчик? — нетерпеливо спросил Кассий, отдавая первенца рабыне и беря второго ребёнка.

      Повитуха кивнула, но предупредила, что этот ребёнок гораздо слабее первого. Патриций посмотрел на второго сына. Он выглядел точно так же, как и первенец, но прядка волос на его затылке была не льняная, а чёрная.

      — Почему ты считаешь, что ребёнок слабый? — недовольно спросил Кассий.

      Повитуха пробормотала, что на своём веку повидала много детей, но у этого слишком тонкие ручки и ножки. Генерал поджал губы и развернул свёрток. Так и было, но и тонкими конечностями ребёнок шевелил не менее шустро, чем первенец. К тому же ему не слишком понравилось, что его вертят и разглядывают, и он расплакался. Голос у него был звучный и напористый.

      Кассий удовлетворённо кивнул:

      — Он не слабее первого! Его имя будет… Аврелий. Близнецы — это хороший знак! Нужно отправить подношение жрецам.

      Кассий не ошибся. Аврелий выправился в первые же недели и ничем более не отличался от старшего брата. Близнецы были на одно лицо, благо что отличались цветом волос: у Аврелия среди льняных прядей было несколько тёмных, — а вот характерами разнились. Тихий и спокойный Аврелий больше интересовался книгами и искусством (весь в мать!). Максимус (а первенец упрямо заявил, что будет откликаться только на Максимуса, не признавая данное отцом имя) рос жестоким ребёнком, его интересовало оружие и военное искусство, и в его взгляде часто проблескивала нервная цепкая искра, которую Кассий не раз видел в глазах Цезаря.

      «Он будет великим полководцем», — решил Кассий.

      В прочем же близнецы друг за друга стояли горой, и в шалостях оба участвовали с одинаковым усердием, редко удавалось определить, кто был зачинщиком. К тому же у братьев была уникальная способность чувствовать друг друга даже на расстоянии, как если бы они были единым целым, — типичная черта близнецов.

      Близнецам прочили великое будущее: сам Цезарь пожелал видеть их у себя во дворце, когда им придёт время покинуть отчий дом. Но накануне совершеннолетия произошли события, которые навсегда изменили их жизнь.

      Ожидали возвращения Кассия из очередного похода. В доме патриция царило оживление: предвкушали новые трофеи, славили набирающую мощь Империю, готовились к пиршествам. Близнецы были предоставлены самим себе.

      Аврелий уже закончил уроки (а занимался он много и усердно) и грезил о поездке в Александрию, где была знаменитая на весь мир библиотека. Максимусу не составило большого труда отыскать его: свободное время Аврелий всегда проводил в саду, укрывшись в виноградниках от палящего римского солнца.

      — Так и знал, что ты здесь! — Максимус протянул брату меч. — Мне смертельно скучно, составь мне компанию.

      Аврелий упирался и отнекивался (оружие он недолюбливал и предпочитал чтение книг тренировочным боям), но Максимус был дотошен и не успокоился, пока не вытянул брата из прохладной сени винограда на залитый солнцем двор. Аврелий недовольно сморщился.

      — Отец пообещал, что возьмёт меня в следующий поход, — сообщил Максимус, показывая брату, как вращать оружием и отбивать удар крестовиной меча.

      — Рад за тебя. — Меч тяжелил руку, так что Аврелий был немногословен.

      — И тебя возьмёт, я сумею его уговорить, — пообещал Максимус.

      — Я бы предпочёл поехать в Александрию, — возразил Аврелий. Эта идея ему совершенно не понравилась: в который раз брат пытался навязать ему своё мнение!

      — Вот ещё! — безапелляционно сказал Максимус. — Мы с тобой никогда не расставались надолго. Я не разрешаю тебе ехать в Александрию.

      — Почему это ты мне указываешь? — рассерженно пропыхтел Аврелий, стараясь удержать защитную стойку.

      — Потому что я твой старший брат. Решено! Мы едем с отцом.

      — Нет, в Александрию!

      Кто знает, чем бы окончился этот спор, ведь оба брата были страшными упрямцами, но тут раб доложил, что Кассий приехал. Близнецы побросали оружие и побежали к воротам. Кассий всегда заезжал домой, прежде чем отправиться в Рим. Вот и сейчас он горделиво спешился, расправляя плащ на широких плечах, и раскрыл объятия сыновьям.

      Солдаты вкатили во двор несколько крытых повозок и клетку… с девушкой. У той были ядовито-синие глаза и растрёпанные светлые волосы, точно не римлянка. Её взгляд засасывал болотом, Аврелий отвёл глаза, Максимус — не смог.

      — Это новая рабыня? — спросил он, жадно глядя на «трофей».

      — Нет. — Кассий сурово повернул сына к себе лицом. — Эта варварская колдунья одна уничтожила центурию, я везу её Цезарю. Не смейте к ней подходить!

      — Центурию? — поражённо воскликнули близнецы. — Одна?

      Кассий угрюмо кивнул и приказал поставить клетку в отдалённую часть двора.

      — Не верится, чтобы эта девчонка могла уничтожить столько солдат, — пробормотал Максимус.

      — Кто её знает. — Аврелий поёжился. — О варварах разное говорят. Может быть, и правда.

      Вечер был наполнен радостью и разговорами. Максимус щеголял в привезённых отцом доспехах и вслух рассуждал о том, каким замечательным будет следующий поход. Аврелий скис, осознав, что брат упёрся в своём решении утащить и его за собой. Кассий делал вид, что ничего не замечает, и громко жаловался на пригоревший ягнячий бок, а то и вовсе начинал рассказывать очередную историю.

      Пир окончился далеко за полночь, и дом патриция наполнился блаженной тишиной.

      Аврелий скоро уснул, а вот Максимусу не спалось: не выходили из головы эти ядовитые глаза. Он ворочался с боку на бок, перекладывался и так и сяк, пока не понял, что уснуть не удастся. Тогда он тихонько встал и выбрался из спальни, решив пойти посмотреть на варварку. Он захватил кинжал на всякий случай и тенью прокрался на задний двор.

      Варварку посадили на цепь в клеть для провинившихся рабов, здесь кисло пахло гнилым сеном и плесенью. Максимус осторожно присел возле клети, вытягивая шею и вглядываясь в полумрак. У варварки глаза светились, как у кошки, и она вообще напоминала дикое животное — напряжённое, готовое в любой момент напасть.

      — Эй, — позвал Максимус, — имя у тебя есть?

      Ядовитая синь разлилась в его сторону, но варварка ничего не ответила.

      «Не понимает, — сообразил Максимус. — Верно, откуда варварам знать язык благородных римлян».

      Однако же варварка не казалась ему чудовищем, как её описывал отец. Что она могла сделать этими тонкими ручонками с целой центурией хорошо обученных солдат? Максимус неплохо соображал, поэтому предположил, что Кассий просто нашёл козла отпущения, на которого можно свалить вину за большие потери в кампании.

      «В таком случае бояться нечего», — решил он и отпер клеть.

      Варварка посмотрела на него внимательнее.

      — Эй! — Максимус на корточках придвинулся ближе. — Не бойся меня.

      Она приподняла верхнюю губу, как кошка, которая шипит на врага, но Максимусу удалось потрогать её за волосы. Они были жёсткие, как солома.

      — Мне тебя жаль, — почти честно сказал Максимус. — Не думаю, что ты колдунья.

      Он сделал попытку потрепать девушку по волосам. Она вывернулась и ухватила его руками за виски.

      — Пусти! — Юноша испугался и попытался оттолкнуть варварку от себя.

      Она оказалась неимоверно сильной и свалила Максимуса навзничь, оседлав его и крепко прижав его голову локтем. Максимус попытался достать кинжал, но варварка отпихнула оружие ногой и несильно ткнула Максимуса затылком в пол. Перед его глазами поплыло. Варварка засмеялась и укусила его в шею, очень больно укусила. Максимус вскрикнул и схватил её за волосы. Варварка сбросила его руку, выпрямилась, облизывая окровавленные губы, и рванула с Максимуса тунику, раздирая нежную кожу ногтями.

      — Помогите… — прошептал Максимус, уверенный, что ему конец.

      Но варварка не собиралась его убивать. Может, это был дикий ритуал варварского брачного обряда, поскольку то, что происходило дальше, никакого отношения к агрессии не имело. Правда, она ещё несколько раз укусила Максимуса, но то наслаждение, которое подарило ему её тело, заставило забыть об укусах. Он стиснул руками её бёдра и задохнулся от первого и последнего в жизни оргазма, не замечая, что из-за угла на них глядит Аврелий.

      Аврелий почему-то проснулся и пошёл искать брата. На душе было неспокойно. Увидев то, что он, наверное, не должен был видеть, Аврелий растерялся, тем более что варварка точно его заметила и теперь смотрела на него, хотя её тело всё ещё властвовало над Максимусом. Ядовитая синь больно отдалась в глазах, Аврелий отпрянул и поспешил вернуться в комнату.

      «Я не собираюсь вмешиваться, — подумал он, забираясь в кровать и накрываясь с головой. — Но зачем ему была нужна эта колдунья? Он мог бы взять себе любую из рабынь… Зачем было идти к этой грязной варварке?»

      Максимус опомнился нескоро. Варварка уже оставила его в покое и теперь сверкала на него глазами из угла. Он сел и осмотрелся, не совсем понимая, почему весь в крови.

      — Теперь ты такой же, — с сильным акцентом сказала варварка, усмехаясь.

      Максимус отпрянул, подскочил, теряя обрывки одежды, и поспешил прочь, хватаясь за стены и шатаясь. Голова у него кружилась. Он выбрался во двор и метнулся к колодцу, чтобы смыть с себя кровь и пот. От тела разило соломенной гнилью. Максимус облил себя водой и прокрался обратно в дом.

      — Где ты был? — Аврелий откинул одеяло.

      — У варварки. — Максимус нашёл чистую одежду и переоделся, стараясь не поворачиваться к брату изуродованной стороной шеи.

      — Я видел… — буркнул Аврелий, краснея. — Ты не должен был заниматься с ней такими вещами.

      — Она великолепна! — Максимус лёг. — Завтра я снова…

      — Я расскажу отцу, — предупредил Аврелий. — Нам нельзя приближаться к ней, она колдунья.

      — Никакая она не колдунья, просто дикарка, — раздражённо отозвался Максимус, не совсем понимая, почему это он вдруг стал её выгораживать.

      — Максимус!

      — Если бы ты только знал…

      — Ничего не хочу знать. — Аврелий отвернулся.

      Максимус перевернулся на спину и скрючил ладонь на смертельно саднящей шее.

      — Чёртова дикарка, — пробормотал он сквозь зубы. — Завтра я тебе покажу…

      Но на другой день всё пошло не так.

      Кассий собирался в Рим к вечеру. Не слишком он и торопился: предстояло объяснять Цезарю потерю центурии, и он не питал надежд, что Цезарь ему поверит. Он сам бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.

      — Варвары… — сердито пробормотал он.

      Аврелий проснулся рано. Максимус не торопился вставать, по его лицу бродили какие-то землистые тени.

      — Тебе нехорошо? — обеспокоился Аврелий.

      — Ха! — Максимус напрягся и довольно бодро вскочил с кровати. — Всего лишь не выспался. Идём к отцу…

      Но не успел он сделать и пары шагов, как ноги его подкосились, и он грохнулся оземь без сознания. Аврелий испугался и выскочил из комнаты с криками:

      — Отец! Максимус! Максимус!

      На его крики сбежались рабы и прочие. Максимуса подняли и уложили обратно на кровать, он не подавал признаков жизни. Кассий всполошился и послал за лекарем. Несколько щепоток соли, подожжённой у носа Максимуса, привели его в чувство, но он всё равно не смог объяснить, что с ним произошло: язык не слушался, он нёс какую-то околесицу, глотая слова и закатывая глаза. Лекарь развёл руками: ничего подобного ему прежде не встречалось.

      Аврелий почему-то подумал, что недуг брата связан с ночными похождениями Максимуса, но прикусил язык и ничего не сказал. Вряд ли Кассий порадовался бы этому известию.

      Максимус почти не приходил в сознание и через два дня мучений скончался, исторгнув из себя целый таз крови. Кассий рвал на себе волосы, Аврелий был в полном шоке от происходящего.

      Лекарь опасался, что эта неведомая болезнь может быть заразна, и посоветовал кремировать тело. Но Кассий твёрдо решил, что его сын будет погребён в семейном склепе, как полагается. Поэтому, оплакав тело, мраморный саркофаг с Максимусом закрыли в усыпальнице.

      Аврелий до сих пор не верил, что Максимус умер. Они ведь были неразлучны с самого дня их рождения, а теперь его брат мёртв? Аврелий больше не чувствовал его, как это бывало раньше. Внутри появилась пустота, наполнившая душу страхом. Никогда ещё Аврелий не чувствовал себя таким потерянным, как сейчас. Он впервые остался один. Юноша тенью бродил по дому, избегая лишних разговоров и взглядов, и всё время пытался отыскать внутри себя хотя бы слабое присутствие брата.

      Траур воцарился в поместье патриция. Варварка так и сидела в клети, ожидая своего часа: в Рим Кассий не поехал.

      Несколько дней спустя Аврелий проснулся среди ночи со странным чувством, что его кто-то позвал. Он сел, оглядел комнату. Никого не было, но чувство осталось. Юноша взял светильник и вышел на улицу, прислушиваясь. В завываниях ночного ветра Аврелию чудился голос брата. Он поддался наваждению и пошёл к семейному склепу. Вокруг было жутко. Он озирался, боясь каждого шороха и каждой тени.

      — Максимус? — робко позвал он, останавливаясь в нескольких шагах от склепа.

      — Аврелий? — донеслось до него из-за запертой двери. — Это ты, Аврелий?

      Юношу пронзила дрожь. Он подкрался к склепу и прислушался.

      — Максимус? — неуверенно предположил он.

      — Да! Это я! — отозвалось из-за двери. — Помоги мне выбраться отсюда…

      — Ты стал лемуром? — со страхом спросил Аврелий, сжимая грудь, где взрывалось испуганное и одновременно радостное сердце.

      — Что? Глупости какие! Я очнулся тут… Мне страшно, Аврелий! Выпусти меня!

      — Сейчас! — Юноша налёг на затвор, стараясь поднять его и освободить брата.

      Это было нелегко, но ему всё-таки удалось отворить дверь. Со страхом он смотрел на фигуру, шагнувшую из склепа. Это точно был Максимус. Он с раздражением обрывал с себя амулеты и саван. Он был бледен как полотно, очевидно от пережитого шока, но в остальном это был тот же Максимус. Он обхватил брата руками и воскликнул:

      — Как же я рад, что снова вижу тебя!

      — Максимус! — Аврелий тоже обнял его и всхлипнул. — Все думают, что ты умер. Как так вышло, что ты жив?

      — Наверное, я крепко заснул, — не слишком уверенно ответил Максимус, растирая плечи. — Я продрог насквозь, идём в дом скорее.

      — Да, да. — Аврелий припустил вперёд, зовя отца и остальных.

      Такого в Риме ещё не было, чтобы мёртвый возвращался к жизни, и появление Максимуса вызвало у Кассия едва ли не панику. Но умный Аврелий, который прочёл так много книг, сказал, что в Александрии был подобный случай, когда живого человека, который уснул летаргическим сном, приняли за мёртвого и похоронили. В его словах никто не сомневался, и траур в доме патриция сменился радостью (которая, впрочем, продлилась недолго).

      Аврелий первый понял, что это уже не тот Максимус, которого он знал с детства. Во-первых, он его больше не чувствовал, даже когда они находились в одной комнате. Во-вторых, бледность и худоба брата не сходили, а кожа была холодна. Аврелий никому не говорил о своих наблюдениях, хотя последние повергли его в недоумение: Максимус тайком выкидывал принесённую ему еду, потому что не мог есть. Но если он не ел и не пил, то каким образом он всё ещё был жив? Он бо́льшую часть времени лежал в кровати, завернувшись в одеяло, и ничего не говорил. Иногда, проснувшись, Аврелий обнаруживал, что брат стоит возле его кровати, но утром Максимус ничего не помнил и всё отрицал. Что-то неладное с ним происходило, в этом Аврелий был уверен.

      — С тобой что-то происходит? — наконец не выдержал Аврелий.

      — О чём ты? — нервно отозвался Максимус.

      — Не знаю. Но временами ты себя странно ведёшь.

      — Да, может быть. — Максимус вскочил с кровати и заходил по комнате кругами. — Иногда я не понимаю, что со мной происходит.

      — Как это?

      Глаза Максимуса оказались на брате, тот попятился, потому что заметил в них какое-то звериное выражение, которого раньше не было.

      — Я… — выдавил Максимус, судорожно сжимая плечи, — я просто хочу… не понимаю, чего хочу…

      — Максимус? — Аврелий осторожно дотронулся до его руки.

      Максимус вдруг зарычал и, схватив брата за плечи, повалил на пол, вцепляясь зубами в его шею. Аврелий закричал, зовя на помощь. На шум прибежали рабы, которые и оттащили Максимуса от брата. Аврелий был в полуобмороке, но всё равно видел, как взгляд Максимуса меняется и становится пустым и сияющим потусторонним светом.

      Кассий подхватил сына на руки и вынес из комнаты. По счастью, укус был не слишком глубокий, кровь удалось быстро остановить.

      Патриций распорядился, чтобы Максимуса заперли обратно в склеп, поскольку он уверился: его сын стал злым демоном.

      Аврелий пару дней пролежал в постели с лихорадкой, но потом жар спал, и юноша встал на ноги.

      К тому времени уже стало известно, что Максимус исчез: дверь склепа была разломана изнутри, следы уходили в горы. Кассий отправил на поиски нескольких солдат, но ни один из них не вернулся. Аврелий если и сделал какие-то выводы, то держал их при себе.

      Шея у него побаливала, но в общем чувствовал он себя неплохо, так что Кассий разрешил ему выходить в сад. Но Аврелия почему-то тянуло к клети, где всё ещё была заперта варварка. Может быть, ему хотелось узнать, что случилось с Максимусом (а в том, что именно варварка была причиной странного безумия Максимуса, Аврелий почти не сомневался). И он потихоньку прокрался на двор.

      Варварка оживилась, увидев его. Аврелий остановился возле клети, взялся руками за прутья.

      — Бедный мальчик, — сказала варварка.

      Аврелий вздрогнул, потому что не ожидал, что она умеет разговаривать. Он нахмурился и задал волновавший его вопрос:

      — Это ты такое сотворила с Максимусом?

      — А это он такое сотворил с тобой? — отозвалась девушка и протянула к юноше руки: — Иди сюда, не бойся, я посмотрю на твою шею.

      Аврелий насупился, но всё-таки пролез в клеть и встал на колени возле варварки. Она покачала головой, трогая место укуса. Аврелий поморщился.

      — Бедненький, — сказала варварка, прижимая голову Аврелия к груди, — ты знаешь, что болен?

      — Болен? — растерянно отозвался Аврелий, прислушиваясь. Её сердце билось так тихо, как будто его вообще там не было.

      — Да, бедный мальчик. — Варварка погладила его по волосам. — Но я могу тебе помочь.

      — Ты лжёшь! — Аврелий оттолкнул её. — Это из-за тебя мой брат…

      Она приблизила лицо и поцеловала юношу в шею. Он снова вздрогнул, потому что губы её были холодны, но боль неожиданно улеглась. И не только боль в шее, но и боль в сердце. Аврелий выдохнул и закрыл глаза, почти не ощутив последовавшего за этим укуса.

      — Ты станешь пьющим жизнь, — прошептала варварка, гладя Аврелия по щеке.

      — «Пьющим жизнь»? — переспросил Аврелий, растерянно открывая глаза.

      Она ничего не ответила на это и только снова и снова целовала его то в шею, то в губы, и её рот всё больше окрашивался красным.

      Аврелий как во сне вернулся в дом и упал навзничь на кровать. Произошедшее сломало его окончательно. Это был его первый опыт такого рода, и теперь он не мог думать о варварке плохо. Ведь она была так нежна с ним и совсем не казалась страшной. Её слова насчёт «пьющих жизнь» вызывали смутную тревогу и одновременно надежду. Он завернулся в одеяло и со страхом посмотрел на пустую кровать Максимуса. Неужели и он…

      Ночь прошла для Аврелия тревожно: он боялся заснуть и не проснуться или проснуться таким же безумным, как брат. Но наступило утро, и ничего такого с ним не произошло. Его слегка лихорадило, шея немного припухла, но всё-таки он проснулся живым. Он долго лежал накрывшись с головой, пока рабыня не позвала его к Кассию. Тогда юноша встал, распустил волосы так, чтобы не было заметно ран на шее, и вышел к отцу. Кассий казался встревоженным.

      — Что-то случилось? — спросил Аврелий.

      — Ты говорил, что хочешь отправиться в Александрию? — без обиняков спросил Кассий.

      — Да, отец.

      — Ты отправляешься немедленно.

      — Отец? — удивился Аврелий.

      — Здесь стало небезопасно. — Кассий болезненно поморщился. — Сначала Максимус, теперь эта варварка…

      — Что варварка? — насторожился Аврелий.

      — Исчезла.

      — Как?!

      Кассий покачал головой, потому что ответа на этот вопрос не знал: клеть была заперта, цепи не сломаны, но девушка исчезла. Аврелий испытал некоторое сожаление, что больше не увидит эту ядовитую синь, но и облегчение, что теперь варварке ничего не грозит.

      — Хорошо, отец, — вслух сказал он, — я отправляюсь.

      Через несколько дней Аврелий уже был в Александрии. Связи Кассия и исключительная образованность юноши позволили ему стать смотрителем библиотеки. Он получил доступ к настоящим сокровищам и на какое-то время забыл о страхах и о трагических обстоятельствах в семье, тем более что самочувствие у него было отличное.

      Книги и старинные рукописи открывали перед Аврелием фантастические миры. Откинувшись на ложе, он погружался с головой в чтение, почти не замечая того, что происходило вокруг.

      Иногда приходили письма от Кассия. О Максимусе по-прежнему не было вестей, но ходили слухи, что его видели в долине за горами; а ещё говорили, что там начали таинственным образом пропадать жители. Аврелий догадывался, что эти события связаны, но отвечать отцу на письмо не стал. Произошло то, что заставило его позабыть об отцовском письме.

      Как-то Аврелий грезил на ложе, выронив из рук книгу. Вокруг бродили тени-образы, созданные его воображением: капитолийская волчица, царственные близнецы, полуобнажённые жрицы…

      Это был прекрасный сон, который закончился тем, что Аврелий почувствовал на щеке чьё-то тихое дыхание. Он распахнул глаза и увидел, что над ним наклонилась девушка в светлом платье. Её волосы были заплетены на греческий манер, тонкие запястья казались бесконечно хрупкими из-за массивных золотых браслетов. Прикрыв глаза, она хотела поцеловать юношу в щёку.

      Аврелий опасливо оттолкнул её:

      — Что тебе нужно?

      Девушка открыла глаза, и их ядовитая синь пронзила Аврелия насквозь.

      — Это ты! — воскликнул он, узнав в этой девушке варварку. — Так ты не варварка? Ты гречанка?

      Девушка засмеялась и поцеловала Аврелия в лоб:

      — Нет, мальчик мой. Я египтянка.

      — Египтянка? — повторил Аврелий.

      — Моё имя Хафриз. — Девушка обвила его шею руками, усаживаясь рядом на ложе. — Думал ли ты обо мне?

      — Нет, — солгал Аврелий, чувствуя, что сердце замирает от этой близости.

      Хафриз улыбнулась, понимая, что против её чар он не устоит.

      Эти дни были лучшими в жизни Аврелия. Он тонул в солнце Александрии и ласках прекрасной колдуньи. И хотя его шея теперь не переставая болела от её укусов, он не променял бы эти дни ни на что на свете.

      Хафриз понемногу посвящала его в свои тайны, рассказывая о «пьющих жизнь», что были древнее этого мира и пришли из Египта, забирая жизни людей, чтобы продлевать свои собственные. И Аврелий, по её словам, тоже однажды станет таким.

      — Но ведь ты сначала выбрала Максимуса? — несколько ревниво возразил Аврелий.

      Хафриз покачала головой и пробормотала, что эта была самая большая ошибка в её жизни.

      — Почему?

      — Потому что я породила на этот свет чудовище, — угрюмо ответила девушка и не пожелала объяснять.

      — Разве ты сама не чудовище? — искренне удивился Аврелий. — Ведь ты так легко убиваешь людей.

      Хафриз эти слова не понравились, и она пребольно укусила Аврелия за шею. Он вскрикнул и замер на ложе, его пальцы подрагивали, краска отлила от лица. Девушка распрямилась и облизнула окровавленные губы:

      — Но я могу и не убивать их. В этом отличие «пьющих жизнь» от «пьющих смерть».

      — Всё равно не понимаю.

      — Конечно ты не понимаешь, ведь ты всего лишь глупый человеческий мальчик. — Хафриз потрепала его по щеке с нежностью любящей матери.

      Аврелий вспыхнул и отвернулся. Иногда он чувствовал, что слишком далёк от колдуньи, но в эти моменты не было никого ближе и желаннее её, и это даже пугало.

      В один из этих безмятежных дней пришло письмо от Кассия. Он собирался в очередной поход во славу Цезаря и хотел, чтобы Аврелий приехал домой за отцовскими наставлениями. Аврелию не хотелось возвращаться, но Хафриз неожиданно настойчиво потребовала, чтобы он это сделал.

      — Почему? Я тебе надоел, и ты хочешь от меня избавиться? — буркнул Аврелий.

      — Нет, мальчик мой, но тебе пора возвращаться. Я думаю, ты должен поехать вместе с отцом в поход.

      — В поход? — воскликнул Аврелий едва ли не в ужасе. — Максимус должен был ехать с ним, он к этому готовился. А я плохо владею мечом… Да меня сразу же убьют!

      — Надеюсь, именно это и случится. — Хафриз взяла его лицо в ладони. — Пора тебе умереть, Аврелий. Я и так продержала тебя здесь дольше, чем нужно. Но я не хочу, чтобы ты умер от болезни или старости. Познай сладость сражения и умри на поле боя, это будет достойным завершением твоей человеческой жизни.

      — Но я не хочу умирать! — возразил Аврелий.

      — Ты должен умереть, чтобы воскреснуть для новой жизни. — Хафриз поднялась. — Я и весь мир будем ждать тебя. Разве не этого ты всегда хотел?

      — Но я…

      Девушка исчезла. Аврелий застыл на ложе, как мертвец, пытаясь понять смысл сказанных ею слов. Умереть, чтобы воскреснуть… таким же чудовищем, как Максимус?

      — Почему? — прошептал он, сжимая ноющие виски.

      Но он всё-таки вернулся домой.

      Кассий устроил роскошный пир в честь своего отъезда. Знатные патриции и военачальники собрались в его доме, чествуя хозяина. Вино лилось рекой, рабы бесперебойно приносили всё новые блюда, нанятые актёры веселили гостей.

      — Жаль только, — сказал один из военачальников, — что твоего сына здесь нет, Кассий! Как рано его забрали у тебя!

      Кассий помрачнел лицом. О том, что на самом деле произошло с Максимусом, никто, кроме семьи, не знал. Прочим объявили, что мальчик умер от тяжёлой болезни. Аврелий тоже нахмурился и с силой впечатал бокал в стол. Внимание тут же переключилось на него.

      — Его сын здесь, — чётко сказал Аврелий, — и не смейте делать вид, что меня здесь нет.

      — Аврелий… — предупредительно начал Кассий, которому не хотелось ссориться с гостями из-за ненароком выроненной фразы.

      — Я поеду с тобой вместо Максимуса, — отчеканил Аврелий, удивляясь, что говорит это.

      — Мы позже об этом поговорим, — сухо отозвался Кассий, которому эта идея, разумеется, не понравилась.

      После пира отец с сыном повздорили. Кассий был категорически против того, чтобы Аврелий ехал с ним. Он боялся потерять и второго сына. Но Аврелий настоял, и отцу пришлось смириться с его решением. Впрочем, Кассий подстраховался и приставил к сыну двух телохранителей. Но и они не смогли спасти Аврелия от предначертанной ему судьбы.

      В первом же бою юношу отрезали от основных сил, оба телохранителя были убиты, и вражеский воин поднял копьё, чтобы кинуть его в ненавистного римлянина.

      — Аврелий! — в ужасе закричал Кассий.

      Он видел, как копьё пробило сына насквозь, и тот улетел куда-то вниз, в овраг, уже наполненный человеческими телами. Пробиться туда римляне пока не могли, и судьба Аврелия оставалась неизвестной до самого конца сражения.

      Копьё пробило Аврелию грудь. Он испытал недолгую боль, окончившуюся упавшей на глаза пеленой. А когда он снова открыл глаза, он был уже не тем Аврелием, что раньше. Он открыл глаза и увидел над собой бесконечное небо, разорванное облаками. Колыхающиеся вокруг трупы манили своими запахами.

      Аврелий нащупал копьё, всё ещё торчащее из груди, и одним махом выдернул его. Не было ни боли, ни страха — ничего не было. Юноша ощупал грудь, его пальцы ощутили, что рана затягивается. Он сел, осмотрелся и убедился, что это действительно так: с его тела исчезли все ссадины и синяки, что он получил во время боя и падения, и даже кровь с одежды исчезла.

      Аврелий поднялся и пошёл искать спуск, чтобы выбраться из оврага. Его слух уловил слабый стон, он бесконтрольно метнулся туда и через минуту прикончил первого в жизни человека, впервые выпив крови из какого-то раненого римлянина. Он испытал бесконечное удовлетворение, силы окончательно вернулись к нему, и он в два счёта выбрался из оврага, как кошка цепляясь пальцами за практически отвесную стену.

      Сражение ещё продолжалось, и римляне явно проигрывали, потому что к врагам пришло подкрепление в виде закрытых в доспехи воинов. Аврелий облизнулся, поднял чей-то меч и молнией скользнул к вражескому отряду. Это было его первое и последнее в жизни сражение. После этого он никогда не брал в руки оружия и вообще держался в стороне от людских войн. Но сейчас он сновал между ополоумевшими воинами, с одного удара снося им головы и разрубая их надвое вместе с доспехами. В его руках была нечеловеческая сила, и он наслаждался ею.

      Сражение закончилось через две минуты, и Аврелий предстал перед римлянами, как ангел смерти, весь окровавленный и бледный, с отрубленной головой вражеского генерала в руке.

      Кассий заключил сына в объятья:

      — Ты жив?! Я ведь видел, как копьё пронзило тебя!

      — Он промахнулся, — возразил Аврелий. — Видишь? На мне ни царапины. Я просто споткнулся и упал в овраг, отец.

      Он понимал, что отцу лучше не знать правды.

      На пиру, последовавшем за сражением, военачальники наперебой хвалили Аврелия и прочили ему славу на воинском поприще. Кассий бесконечно гордился младшим сыном, собственно Аврелий помалкивал и делал вид, что ест и пьёт вместе со всеми. Но после пира он твёрдо заявил отцу о намерении вернуться в Александрию и никогда больше не участвовать в битвах. Кассий не был опечален этим известием, и через пару дней Аврелий уехал, чтобы никогда уже не вернуться в родной дом.

      Хафриз его не дождалась, более того, Аврелий больше никогда её не видел, но он ещё долгое время жил в Александрии, надеясь, что она вернётся.

      С отцом он вёл переписку, рассказывая о том, что происходит в его жизни, но всячески уклонялся от приглашений и визитов. Ведь за прошедшие годы он ничуть не изменился.

      Жертвой жажды он тоже не пал, трезво взирая на приобретённые возможности и контролируя каждый шаг. Аврелий понимал, что выдавать себя — неразумно. Пока он притворялся человеком, он мог жить в своё удовольствие, насыщаясь кровью послушных рабынь.

      Он жил затворником, пока не понял, что ему хочется чего-то нового, и не решил отправиться в Египет. Но путешествие сорвалось, потому что в тот самый день, когда он уже приказывал рабам собирать вещи, его сердце, бывшее пустым, вдруг снова наполнилось и послало до боли знакомый импульс в мозг.

      Аврелий схватился за грудь и глухо воскликнул:

      — Максимус!

      Да, он вдруг снова почувствовал брата. Тот был где-то поблизости, и его присутствие сводило Аврелия с ума. После стольких лет пустоты связь восстановилась! Аврелий бросил всё и стал искать брата, руководствуясь врождёнными инстинктами. Найти его оказалось просто: Аврелий почувствовал запах крови и смерти — такой же, как он чувствовал тогда, в том залитом кровью овраге. И этот запах говорил ему, что где-то только что произошла резня. Запах вывел его за город, к катакомбам. В сгущающихся сумерках Аврелий различил безобразное месиво тел и чью-то корчившуюся над ними фигуру.

      — Максимус? — окликнул юноша, почти уверенный, что это и есть его брат.

      Фигура выпрямилась и метнулась в его сторону, окровавленные зубы оказались почти у самого лица Аврелия, сияние фиолетовых зрачков вспыхнуло и погасло. Максимус остановился, сжал плечи Аврелия и радостно воскликнул:

      — Это ты?

      Братья обнялись, но Аврелий понял, что больше не чувствует той жгучей тяги, какая была у него при жизни. Он просто был рад, что нашёл Максимуса, но также чувствовал, что теперь может и прекрасно обойтись без него. Максимусу хватило пары взглядов, чтобы понять, что Аврелий стал таким же, как и он, и вампир пришёл от этого в полный восторг.

      Аврелий прожил вместе с ним всего лишь пару лет. Он не смог принять тот образ жизни, что вёл Максимус. Безжалостные убийства, кровавые вакханалии — всё это было не для Аврелия. Поэтому он сказал Максимусу, что возвращается в Александрию, к книгам и грёзам.

      Максимус презрительно прищурился и впервые сквозь зубы бросил едкое: «Слабак!»

      Несмотря на этот не слишком дружелюбный разрыв, братья иногда встречались и поддерживали связь, посылая друг другу письма, но никогда больше не охотились вместе. Телепатическая связь между ними продолжалась, и Аврелий втайне был рад этому: просто знать, что с братом всё в порядке, достаточно.

      В последние годы Аврелий жил в Италии. Максимус отстроил родовое поместье на том же самом месте, где оно и стояло тысячелетия назад, и прислал Аврелию открытку, что тот может жить там, если ему хочется. Сам Максимус пропал где-то в Европе. Аврелий с радостью воспользовался предложением, чувствуя тоску по родине.

      Приехав в Италию, он обнаружил, что поместье было воссоздано с удивительной точностью, вплоть до фресок в ванных. Но он так же обнаружил, что у этого поместья теперь есть новый владелец, который заявлял, что является другом Максимуса и его правой рукой.

      Пауло Верди, так его звали, был вампиром чуть старше полтысячи лет. По его словам, с Максимусом они познакомились в Сардинии, где Верди был спасён Максимусом от неизлечимого недуга.

      Верди Аврелию понравился: он был интеллигентен, подкован почти во всём и обладал такой же жаждой знаний и открытий, что и сам Аврелий когда-то. Аврелий даже подумал, что Максимус оставил Верди ему в подарок: он не мог представить, чтобы Максимус сделал вампиром кого-то, столь непохожего на себя самого, а стало быть — совершенно бесполезного. С Верди у Аврелия завязалась крепкая дружба, и можно было сказать, что они были больше братьями, чем с самим Максимусом.

      Но в поместье жил ещё один вампир, созданный Максимусом же, который наводил ужас на всех обитателей, в том числе и на хозяев. Его звали Фридрих Файерманн, и уж кто-кто, а он-то и Максимус были два сапога пара! Бывший эсэсовец, привезённый Максимусом из Германии в сороковые годы прошлого столетия, с холодными глазами и убийственным обаянием, не лишённый привлекательности, сказать больше — исключительно красивый, но совершено бездушный.

      Сложно сказать, для чего Максимус оставил его здесь, а не взял с собой. Возможно, он хотел, чтобы поместье охранялось этим цепным псом. Возможно, он припрятал его здесь как козырную карту на случай каких-нибудь неприятностей. Аврелия Фридрих нервировал слепой преданностью.

      Но вся троица мирно просуществовала в поместье несколько десятков лет, пока Максимус не напомнил о себе, прислав открытку из Парижа. Он хотел, чтобы Аврелий (к этому времени уже превратившийся в Эврила) приехал к нему погостить. Аврелий обещался, но всё тянул с отъездом: ему не слишком хотелось снова окунуться в вакханалию инстинктов брата. Он решился на отъезд, только когда вдруг почувствовал, что больше не ощущает связи с братом. Похожее чувство он уже испытывал — когда Максимус умер. Это Аврелия встревожило, и он объявил, что едет в Париж.

      В тот же вечер, как Эврил покинул поместье и взошёл на борт корабля, идущего во Францию, в порт вошёл корабль, прибывший из Лиона, и оттуда в поместье переслали небольшой продолговатый ящик, обитый бархатом и запечатанный сургучом. На печати горделиво красовался римский орёл. Это был последний подарок Максимуса брату, который Эврил никогда не получил.