Сумире настоял, что мне нужно поесть. Три дня на воде — плохая «диета», да и то ему не всегда удавалось меня напоить: когда я был без сознания, он боялся, что я могу захлебнуться, если он будет вливать воду мне в рот. Я в свою очередь настоял, что буду есть на кухне (а он непременно хотел, чтобы я оставался в постели). Сумире загодя извинился, что каша, вероятно, вышла не очень, потому что он «торопился, волновался и вообще», — хотелось бы мне знать, что это за «и вообще»! — а потом ещё и взялся кормить меня с ложечки: зачерпнул, подул и, подставив под ложку ладонь, поднёс её к моим губам.

      Вкуса каши я не почувствовал: то ли она действительно «вышла не очень», то ли я смутился… интимности момента, — но всё же проглотил и с дрожью ощутил её передвижения по пищеводу — как запутанно всё внутри расположено! Хватило меня всего на три ложки. Я жестом показал, что уже наелся. Остальное доел сам Сумире и теперь мыл посуду, а я следил за его мелькающими локтями и со страхом ждал, что он продолжит начатый на катке разговор.

      Так и вышло.

      — Не хочу тебя напрягать, — сказал Сумире, оборачиваясь (он вытирал руки о полотенце), — но мне нужна определённость. Нам обоим, хотя, быть может, ты этого пока не осознаёшь. — И он положил на стол передо мной ту самую афишку.

      Я дёрнул подбородок в сторону.

      — Не отворачивайся! — Он упёрся обеими ладонями о стол. — Эскапизм ни к чему хорошему не приведёт, к тому же от себя не убежишь, поверь мне. Пора уже взглянуть в лицо… своим страхам… и вообще прошлому.

      — Как будто я не знаю… — пробормотал я.

      — Ты примешь участие в этом кубке, — утвердительно сказал он.

      — Ну не могу я! — взмолился я.

      — Почему?

      — Сумире, сам подумай: считаешь, что у меня хватит сил на полноценное выступление? — Я хрустнул пальцами, Сумире поморщился. — Да и вообще… не только в выступлении дело. А прочее? Аранжировка, хореография, костюмы, собственно билет на этот кубок — кто всё это обеспечит? Ни тренера, ни ассистентов, ни спонсоров. Нереально!

      — Это всё отговорки, — жёстко возразил мужчина. — Приведи хотя бы одну объективную причину, почему ты не можешь.

      — А ты приведи хотя бы одну объективную, почему я должен! — вспыхнул я.

      — Да хоть десять.

      Я сделал вопросительный жест. Сумире наклонился и ткнул пальцем в афишку:

      — Вот, хотя бы это.

      Я осторожно, стараясь не зацепить взглядом фотографию, взглянул на то место, куда указывал его палец. Это был список участников, в числе прочих были Плисецкий и Джей Джей и… Джейсон Кан? Я вскинул брови, это скорее покоробило меня, чем удивило.

      — Самопровозглашенная «надежда японского фигурного катания», — сардонически объявил Сумире. — Неужели тебя не задевает тот факт, что он будет участвовать, да ещё с твоей собственной программой?

      Я повёл плечами.

      — Но прежде всего это отличная возможность… попрощаться, — заключил Сумире и ушёл к себе в комнату, а я остался один на один с афишей и собственными слабостями.

      Когда он произнёс это «попрощаться», по спине пронеслась ледяная волна. Я знал, что он под этим подразумевал. Знал, что нужно это сделать. Знал, но… Губы задрожали, я быстро перевернул афишу, отодвинул её подальше. Ни одной объективной причины, он прав, всецело и полностью моя трусость.

      — Ты ведь согласишься, так? — Руки Сумире неожиданно обвили мои плечи.

      — Сумире… — выдавил я, — но…

      — О технической стороне не волнуйся, я всё устрою, — пообещал он, ненадолго прижавшись губами к моей щеке. — Мы со всем этим справимся, вот увидишь.

      — Сумире…

      — Ну, произнеси это вслух, — подтолкнул меня он.

      — Хорошо, я буду участвовать, — с третьей или даже четвёртой попытки выговорил я. — Но я… При одном условии.

      — Что за условие? — с любопытством спросил Сумире.

      — Если я соглашусь участвовать, ты мне всё расскажешь! — выпалил я. — И кто ты такой, и откуда взялся в моей жизни, и куда пропадаешь, и почему в меня влюбился, и… и… и очки снимешь!

      Теснящиеся в голове слова одно за другим выплывали наружу — всё, что накопилось за это время, всё, что удалось сформулировать. Я не слишком верил, что Сумире согласится — при всей его таинственности… Но он засмеялся и подтвердил:

      — Я тебе даже больше расскажу. К примеру, почему тебя Плисецкий невзлюбил или почему тебе снится то, чего, как ты считаешь, никогда не было.

      Я поёжился: откуда он об этом узнал? «Во сне разговаривал, когда у тебя был жар», — объяснил тут же Сумире. Мне стало неловко и неуютно: что ещё я мог наговорить в бреду!

      — Обещаешь? — недоверчиво спросил я.

      — Конечно. Я и так собирался это сделать… однажды, — кивнул Сумире. — Пусть будет после твоего выступления, так даже лучше.

      — Правда? — машинально переспросил я.

      Он покачал головой, как будто и сам сомневался в этом, и вдруг привлёк меня к себе, ласково поглаживая по волосам и целуя в висок:

      — Прости, что намеренно жесток с тобой, но тебе это нужно. Это для твоей же пользы, Юри.

      Я бы солгал, сказав, что, согласившись, испытал облегчение или что камень с плеч свалился. Быть может, в чём-то мне стало ещё тяжелее, но, по крайней мере, на этот раз я был не один.

      Вечером случился припадок.

      Я лёг спать как обычно, переодевшись в пижаму и выпив таблетки, но заснуть не смог: мысли, сомнения, опасения, сожаления наводнили сознание. Я поворочался, перевернулся на бок — и тут меня скрутило. Казалось, судорогой свело каждую мышцу в теле, будто наступил паралич, даже нижняя челюсть намертво пристыла к верхней, руки-ноги скрючило, пальцы превратились в куриные лапы.

      Я хотел было дотянуться до ящика, где лежали лекарства, но мышцы отозвались болью — не такой острой, как прежде, скорее тупой болью, бьющей по нервным окончаниям и приводящей мышцы в ещё более напряжённое состояние. Дыхание перехватило — лёгкие, они вообще у меня есть или тоже сжались в бесформенные клочки при этом мышечном спазме?

      «Сумире… позвать Сумире…» — крутилось в голове, но я не мог разжать челюсти, а стало быть, и закричать тоже не мог.

      Когда я лежал в больнице, со мной такие припадки иногда случались, тогда мне помогала медсестра, потому что я успевал нажать кнопку вызова. Но здесь не было ни кнопки, ни врачей. Превозмогая боль, я дотянулся до провода стоящей на тумбочке лампы, подцепил его скрюченными пальцами и дёрнул. Лампа грохнулась на пол, стеклянный абажур разбился — Сумире непременно услышит этот звон! И тут меня окончательно скрючило в какой-то недоразвитый эмбрион, секундой позже — и я не смог бы сделать даже этого!

      — Юри? — Сумире пришёл в ужас, когда нашёл меня в таком состоянии.

      — Фумире… — выдавил я, еле ворочая языком. — Ф фшоле… фприц…

      — Ох! Сейчас, потерпи немного!

      Сумире бросился к тумбочке, выдвигая — вырывая — один ящик за другим, на пол посыпались хранящиеся там вещи. Наконец он нашёл аптечку, вытряхнул её содержимое на тумбочку, торопливо зашарил ладонями в поисках шприца и нужного флакончика — они были в одном пакетике, чтобы не спутать с другими.

      — Куда? — спрашивал мужчина, торопливо набирая раствор в шприц.

      — Ф фпину… — прошамкал я.

      Укола я даже не почувствовал. Через несколько минут лекарство подействовало, мышцы неохотно начали расслабляться, и я смог перевернуться на спину.

      — Ты как? — Сумире подложил мне под голову подушку, осторожно расправил задранную пижаму.

      — Ничего… — выдохнул я, с облегчением понимая, что снова могу говорить.

      — Из-за меня, да? — глухо спросил мужчина. — Я опять тебя расстроил.

      — Что? Нет, конечно. Из-за того, что я три дня бревном провалялся на кровати. Со мной уже такое было несколько раз, ещё когда в больнице лежал. Мне теперь пожизненно нужно режим соблюдать, иначе — ну, результат ты только что видел.

      — Точно? — с сомнением переспросил он.

      — Точнее не бывает.

      — Как же ты меня напугал! — пробормотал Сумире, перебираясь через меня на другую половину кровати. — Я побуду здесь… на всякий случай. Не возражаешь?

      Я мотнул головой и потянул его за локоть, чтобы он прилёг рядом со мной (что он и сделал). Его тепло и запах успокаивали лучше любого лекарства, я закрыл глаза и с облегчением выдохнул.

      На другой день мы с Сумире сходили в больницу, хотя в этом не было особой необходимости: доктор о возможности рецидивов предупреждал, да и нужные лекарства по выписанному рецепту я мог получать ещё полгода. Скорее это нужно было самому Сумире: он непременно хотел удостовериться, что мне не стало хуже.

      После мы пообедали в ресторанчике, обсуждая моё участие в соревнованиях. Я почти не нервничал и был безмерно благодарен Сумире, что в разговоре он называл этот кубок просто кубком, опуская болезненное для меня уточнение, но потом сам невольно разбередил притихшую рану.

      — Интересно, а почему этот кубок вообще решили в Японии устроить? — задался я вопросом. — Странно как-то.

      — Ну… быть может, потому, что он погиб именно здесь, — пожал плечами Сумире и тут же сказал, заметив, как изменилось при этом моё лицо: — Прости.

      — Ничего… — через силу улыбнулся я.

      — К тому же, — добавил он, — для нас же лучше, что в Японии. За границу я бы тебя не пустил.

      — Почему? — удивился я.

      — Перелёты, переезды… слишком большая нагрузка, — покачал он головой.

      Сумире был прав. Я и прежде не слишком хорошо переносил перелёты, всегда приходилось отправляться на неделю раньше запланированного мероприятия, чтобы у меня было время прийти в себя и собраться. Нет, меня не тошнило в полёте, высоты я не боялся, разбиться тоже, — просто как-то неуютно себя чувствовал и, спустившись с трапа, понимал, что на лёд выйти не смогу. Тренеру это немало неприятностей доставляло.

      — Никаких заграниц, пока не войдёшь в свой «technical best», — резюмировал Сумире.

      Не таким уж он был и высоким, мой предыдущий «technical best». Пожалуй, сейчас я был даже в лучшей форме, чем до травмы!

      — Управляющий вроде бы говорил, что тут есть спортивный канал?

      После ужина Сумире предложил вместе посмотреть телевизор: в программе обнаружилось ледовое шоу, которое ему захотелось посмотреть, — так, ничего особенного, если сравнивать с официальными выступлениями, не тот уровень. Я устроился рядом с ним на диване, подобрав под себя ноги и прижавшись боком к его боку — уютно!

      — Ну да, он чуть ли не в каждом разговоре о нём упоминает, — кивнул я.

      — Какой номер?

      — Последний, кажется.

      Мужчина нажал на кнопку, появилась картинка, и мы оба уставились на экран, в первую минуту не осознавая, что спортивный канал оказался нисколько не спортивным — это был порно канал! Я тут же опомнился, выхватил у Сумире пульт и переключил на другое.

      — О, — без выражения произнёс Сумире, — надо же…

      Я залился краской. Ошибка в настройках? А может быть, управляющий считал, что восстанавливающемуся после травмы фигуристу непременно нужен порно канал? Недаром же он каждый раз так настойчиво повторял: «А ещё тут спортивный канал есть».

      — Ну и тип! — выдохнул я возмущённо. — О чём он только думал! А если бы я включил его, когда тут кто-нибудь был… А вдруг бы родители в гости приехали?

      — Ну, — с самым серьёзным видом предположил мужчина, — они тогда бы решили, что их мальчик возмужал!