— А нам точно нужно ехать? — уточнил я. — Я же не участвую.
Из-за недавних событий и их последствий (перерыв в тренировках, внеочередное обследование) я пропускал соревнования в Милане. Они были не столь значительны, чтобы их пропуск как-то отразился на карьере, так сказать «усечённый вариант», поскольку от участников требовались лишь короткие программы, но чемпионат всё же был мирового уровня: съезжались фигуристы со всех концов света. Эти соревнования скорее носили рекламный характер, устроенный больше для болельщиков, любителей фигурного катания, — зрелищное шоу, хотя и с традиционной системой оценок и трофейным кубком. Был вариант — откатать там «Эрос» или короткую олимпийскую программу, но мне не хотелось понижать планку: после выписки из больницы оставалась всего неделя до соревнований, толком потренироваться не получилось бы, а выступление «абы как» уже не приличествует олимпийскому чемпиону. Лучше провести эту неделю на катке, повторяя основы, и тем самым привести себя в форму.
— В агентстве сказали, что мы должны поприсутствовать хотя бы на официальной части. Это будет быстрая поездка: прилетим туда утром, пара интервью, небольшая пресс-конференция, — сверившись по расписанию, привезённому из агентства, докладывал Виктор, — пара свободных часов, чтобы попробовать итальянскую кухню или глянуть достопримечательности, и — обратно.
И мы полетели в Милан.
По прилёте мы разделились. Виктора утащили в комментаторскую: трансляция соревнований выходит в записи, не прямым эфиром, нужно записать речевое сопровождение. Сделают нарезку из его ответов и будут запускать закадровым голосом, будто бы он смотрит весь чемпионат в режиме реального времени. Вот и доверяй после этого телевидению!
Мне пришлось отвечать на вопросы ведущего, сидя в импровизированной студии, сооружённой в фойе спортивного комплекса: поставили стол и два кресла, воткнули частокол из микрофонов — вуаля, готово! До меня интервьюировали только тренеров и спонсоров, но раз уж я не участвую, а медаль у меня имеется… Будут вставлять в промежутках между выступлениями или в технических перерывах. Вопросы мне дали прочесть заранее, банальщина сплошная, то же да по тому же: как я восстановился, как получил олимпийское золото, почему пропускаю этот чемпионат, бла-бла-бла. К концу интервью я совсем заскучал и начал глазеть по сторонам, когда камера разворачивалась на ведущего.
Фойе кишело людьми, в основном техническим персоналом: все куда-то спешили, что-то тащили… И тут я неожиданно зацепился взглядом за Плисецкого, пересекавшего фойе — шёл следом за Фельцманом и ассистентом, который тащил его сумку (ну надо же, а без «носильщика» и не справится!). Меня он тоже заметил и остановился. Несмотря на мелькавших и закрывавших обзор сотрудников, я точно знал, что смотрит он на меня, а он знал, что я смотрю на него. Несколько секунд спустя Плисецкий вызывающе ухмыльнулся. О чём он подумал или какое значение вкладывал в эту ухмылку — и без слов понятно. Гадкое послевкусие, до сих пор прячущееся где-то глубоко внутри, вынырнуло и защипало под языком, но я тут же взял себя в руки — а как хотелось дать ему затрещину или вцепиться в волосы! — поставил локоть на стол, якобы чтобы подпереть голову, и большим пальцем покрутил кольцо на безымянном пальце. Туда-сюда, ненавязчиво так. Ухмылка с его лица сползла моментально, Плисецкий дёрнулся и пошёл дальше, даже не оглянувшись.
Этот безмолвная пикировка осталась за мной, но я нутром почувствовал, что ничего ещё не кончилось.
Наконец я отделался от интервьюера, нужно было отыскать в этом хаосе Виктора. Комментаторские, кажется, на втором этаже. Лавируя между людьми, я пробирался к лестнице, когда увидел Никифорова, и собрался было его окликнуть. Он помахал рукой в совершенно другом направлении:
— Юрочка!
К нему рысцой подбежал Плисецкий. Виктор улыбался, мальчишка так просто сиял. Я отступил, спрятавшись за фикусом. Лёгкую вспышку ревности сменило ледяное спокойствие.
— Отойдём? — кивнул в сторону узкого коридорчика мужчина.
Они завернули за угол, я бросился следом. Как, должно быть, жалко я сейчас выглядел со стороны! Да и плевать. Заглядывать за угол необходимости не было: одна стена коридора зеркальная, мне и с моего ракурса всё отлично видно. Относительную тишину этого закутка прорезал звук пощёчины. На лице Виктора не было уже и тени улыбки, абсолютно ледяной взгляд. Плисецкий ошеломлённо схватился за щёку. Говорил Виктор по-русски, несколько раз повторилось моё имя. Тон был таким же ледяным.
Я попятился и потихоньку ушёл оттуда, не дожидаясь развязки. Не хочу видеть Виктора таким: не мой Виктор, чужой Виктор… Виктор, которого я не знаю и знать не хочу! Я уже видел его таким один раз — когда он чуть не зарезал Кана коньком в магазине. Но сейчас всё было гораздо серьёзнее. Нет, ничего не хочу знать про такого Виктора!
— Попался!
Я вздрогнул и осознал, что стою перед лифтом и жму кнопку уже открывшихся дверей, а вокруг меня обвились руки — конечно же, руки Виктора. И это уже был привычный Виктор, каким я его знал: чуть насмешливый, дурашливый, любящий… Я выдохнул.
— Куда это ты собрался? — Он взял меня за руку и повёл прочь от лифта.
— Тебя искать. Надеялся подсмотреть, как записывают комментарии для матчей… А мы-то куда?
— До самолёта у нас ещё несколько часов, — объяснил Виктор, — пройдёмся по городу?
Мы окунулись в солнечный Милан. Итальянская речь журчала вокруг, внимания на нас никто не обращал, даже несмотря на то, что мы держались за руки.
— У тебя какие-то конкретные планы? — поинтересовался я, заметив, что мы свернули в торговый квартал.
— Хочу купить себе пальто, — объявил Никифоров.
— Пальто? — поиграл бровями я. — А в Японии ты этого сделать не мог?
— Ну что ты! Настоящие итальянские вещи покупают только в Италии, — возразил он, выбирая бутик с мужской верхней одеждой и вторгаясь в него.
Улыбчивый консультант поинтересовался о чём-то по-итальянски. Виктор вытащил разговорник, полистал его и с ужасным акцентом спросил консультанта о пальто. Нас отправили к примерочной, а консультант начал таскать нам одно пальто за другим. Виктору всё шло, что бы он ни примерял. Он остановил выбор на длинном кашемировом пальто цвета маренго, оно потрясающе оттеняло цвет его глаз. В животе у меня опять запорхали бабочки: какой же он красивый мужчина! Консультант мою точку зрения, похоже, разделял.
— А теперь тебе выберем, Юри, — неожиданно сказал Никифоров.
— Мне? — поёжился я. — Да ну, мне-то зачем? Я привык к курткам.
— Никаких возражений, хотя бы одна статусная вещь у тебя быть должна, — безапелляционно ответил Виктор.
Но если Виктору шло всё, то мне не шло ничего: в длинных я походил на пугало, короткие сидели ещё хуже. Консультант совсем измучился.
— Виктор, мы так опоздаем на самолёт, — попытался вмешаться я, но Никифоров упёрся.
Подобрать пальто всё же удалось, причём отыскал его сам Виктор. На вешалке оно выглядело странно, но когда я надел его, то почувствовал себя уютно — первый признак того, что вещь мне нравится. Пальто напоминало френч, длиной было ниже колена, цветом как ежевика.
За покупки Виктор расплатился сам. Количество нолей в сумме меня ужаснуло.
— Это в евро? — поёжился я. — А в йенах это сколько будет?
— Какая разница? — пожал плечами Виктор. — Деньги у нас есть, почему бы немного не шикануть? На себе экономить — последнее дело.
К деньгам мы относились по-разному. Да, зарабатывали мы теперь порядочно, учитывая неплохие гонорары за съёмки, но я предпочитал откладывать: после той травмы, когда меня выкинули из команды, я остался без средств к существованию, спасли мои смехотворные сбережения и родительская помощь. Не хочу, чтобы подобное повторилось! Если произойдёт что-то непредвиденное, хочу справиться с этим собственными силами.
Виктор же с некоторой европейской — сам он сказал: русской — безалаберностью относился к финансовой стороне вопроса. Баланс он запрашивал редко, картой пользовался направо и налево и оплачивал практически все наши счета, несмотря на мои отчаянные попытки разделить их между нами пополам, как мы раньше, ещё когда Виктор был Сумире, и договаривались. Я пытался следить за его балансом сам, но первый же пришедший отчёт поверг меня в шок: нолей там было больше шести, запредельная сумма на счёте, платёжка за квартиру на её фоне казалась просто смехотворной. Впрочем, неудивительно: до «побега» в Японию Виктор выиграл рекордное количество соревнований, в том числе и коммерческих.
Если подумать, то «проект Сумире» наверняка влетел ему в кругленькую сумму: прожить в чужой стране под чужим именем несколько лет, не вызвав при этом ни у кого подозрений…
— У нас даже ещё время осталось глянуть чьё-нибудь выступление, — сверившись с часами, сказал Виктор.
Я бы предпочёл просидеть оставшееся время в зале ожидания, чем возвращаться в спорткомплекс. Придём, а там Плисецкий выступает? Или просто с ним столкнёмся. Меньше всего бы мне этого сейчас хотелось! Но, по счастью, выступал не Плисецкий, а какой-то незнакомый спортсмен.
— Не знаю такого, — удивился я, поддёргивая очки и приглядываясь.
— А, это интересная личность, — оживился Виктор, — Отабек Алтын, из Казахстана. Какое мощное выступление, правда?
— Мощное-то мощное, но вот лицо…
Манера выступления этого Отабека притягивала взгляд: сильный спортсмен, достаточно профессиональный, чтобы без ошибок выполнить даже три прыжка подряд — зрительские аплодисменты, — но лицо у него было прямо-таки каменное. Похоже, из тех людей, что не улыбнутся, даже когда перед ними клоуны распинаются — нет, насчёт клоунов это я хватил: сам их терпеть не могу, страх наводят, а не смешат! Но потенциал у него был, это уж точно.
— Ну всё, побежали, а то опоздаем, — опять сверившись с часами, сказал Виктор. — Надеюсь, пробок не будет.
До аэропорта мы добрались благополучно и так же благополучно вернулись в Токио.
***
С того дня Плисецкий на меня ополчился. Была ли виновата та пикировка или пощёчина, но он озлобился и не упускал случая меня уколоть. Лично мы не встречались, но в интервью, если речь заходила обо мне или о нас с Виктором, он отпускал нелестные и всегда двусмысленные комментарии, заставляя снова и снова возвращаться мыслями к тому дурацкому дню, когда мы с Никифоровым поссорились. Это раздражало, но в агентстве порекомендовали игнорировать подобные провокации, так что приходилось терпеть.
У нас и без того было полно стрессов! Мы ждали подтверждения или опровержения моего участия в грядущих соревнованиях, агентство сделало запрос, но ответ ещё не пришёл. Жить в режиме ожидания, когда можно уйти с головой в тренировки… они просто воровали у меня время! Начать без официального подтверждения я не мог: должны были выслать рекомендации и вообще условия участия.
Плисецкий участвовал. Мало того, он объявил мне войну в прямом эфире.
— «Олимпийский чемпион»? — презрительно ухмыльнулся он на вопрос корреспондента. — Скажу-ка я ему пару слов! Ты меня слышишь, Кацуки Юри? Я бросаю тебе вызов! Посмотрим, кто больше достоин…
Корреспондент решил, что речь идёт об олимпийской медали, но я-то знал, что дело совсем в другом. И из-за этого я ждал ответа с большим напряжением. Если честно, участвовать мне после этого заявления расхотелось: и почему это соревнования должны превратиться в какую-то дуэль на льду? И зачем мне думать ещё и об этом?
Виктор молчал, так что не знаю, слышал ли он это интервью. Во всяком случае, вида не подавал. Но настроение у него было в последние дни приподнятое. Если я его хорошо знал, то он что-то задумал. И мне очень хотелось надеяться, что его задумка, если она вообще существовала, не касалась всей этой ситуации: лишняя эскалация конфликта ни к чему хорошему не приведёт. Но Никифоров превзошёл все мои ожидания.
— Мы участвуем, — сообщил Виктор, вернувшись из агентства.
— Вот как? — без энтузиазма откликнулся я. — И что за соревнования? Я толком название не запомнил.
— В-ва, ну и настрой… — протянул мужчина, наклоняясь и заглядывая мне в лицо (я полулежал на диване). — Соревнования в Нидерландах, спонсорский кубок, посвящено юбилею первого чемпионата Европы, который проходил в 1891 году в Гамбурге.
Я машинально покивал, потом спохватился:
— Погоди, если посчитать, то не юбилейный, да и вообще… почему Нидерланды, если первый проходил в Гамбурге?!
— Да чёрт их знает, — засмеялся Виктор, пожав плечами, — объявили именно так. Может, какая-то неведомая система летоисчисления? В общем, мы участвуем. Но ты, кажется, не слишком рад.
— Творческий кризис. Или магнитная буря на Солнце. Может, завтра всё будет по-другому, — меланхолично отозвался я, — но сегодня я просто побуду «диванным овощем».
— Не болтай глупостей, Юри, я же ещё самого главного не сказал. — Виктор похлопал меня по ляжке, я подвинулся, и он бухнулся рядом со мной, перекладывая мои ноги к себе на колени. — Мы будем участвовать не в одиночном мужском, а в парном. Я так решил.
— Что? Нонсенс какой-то…
— Почему?
— Как… По правилам ведь должна участвовать смешанная пара, мужчина и женщина… Мало ли, что ты там решил, никто не одобрит… — помахал я ладонью перед собой.
— Вообще-то уже одобрили. Даже на ура приняли идею. «Пора ломать стереотипы» и всё такое на волне всеобщей толерантности, — не без иронии в голосе процитировал Виктор.
— Всё равно ничего не получится. Я никогда не катался в паре, понятия не имею, как и что.
— Мы с тобой катались. На Кубке памяти, — напомнил мужчина.
— Не сравнивай! В парном катании другие элементы, другая техника. Что ты знаешь о парном катании? Или я?
— Ну, у нас впереди ещё полгода, — возразил Виктор, — так что наверстаем, мы ж с тобой два гения.
— Четыре с половиной месяца — это не «полгода»! Боже, Виктор, и откуда ты только берёшь все эти безумные идеи!
— Но тебе же нравится.
Я закатил глаза, потом расхохотался — неожиданно для самого себя. Виктор обиженно шлёпнул меня по животу, но смеялся я не над нашим разговором. Я представил, как будет разъярён Плисецкий, когда узнает, что я продинамил его вызов. Да ради одного этого стоило участвовать!
— Но сможем ли мы выдать результат? — посерьёзнев, спросил я. — У нас на данный момент ничего нет: ни программы, ни знаний.
— Используем программу с Кубка памяти, впихнём в неё необходимые для парного катания элементы. Я кучу книжек и дисков привёз из агентства, разберёмся как-нибудь.
— Ладно, согласен, — кивнул я, чувствуя, как во мне просыпается дух авантюризма.
Гением я себя не считал, я скорее был трудоголиком, если угодно — упрямым ослом, и медленно, но методично переползал через одно препятствие за другим, компенсируя недостаток таланта большим количеством тренировок. Неожиданная полоса удач голову мне не вскружила, я понимал: чтобы добиться результата, придётся потрудиться, расслабляться нельзя ни на секунду!
Книжки мы с Виктором перечитали, диски пересмотрели. Никифоров набросал примерный план нашей программы. Я ужаснулся.
Если следовать рекомендациям, то произвольная программа должна включать не менее трёх поддержек на вытянутых руках, один выброс, два прыжка и одну комбинацию, одно совместное вращение, одно раздельное вращение или прыжок во вращение, один тодес, одну комбинацию шагов и одну спираль. И я понятия не имел, как делать практически половину вышеперечисленного. На видеозаписях выглядело устрашающе.
— Виктор, мы ни за что не справимся! — жалобно протянул я.
— Ещё как справимся! — бодро возразил он. — На практике всё может оказаться легче, чем в теории.
Программу мы начали отрабатывать со знакомых элементов, неплохо справлялись с синхронным или последовательным выполнением обязательных фигур: прыжков, спиралей, шагов. Мы отлично чувствовали друг друга на катке, закреплённые навыки никуда не делись и помогли нам адаптировать одиночные фигуры в парные. Попробовали разные виды построений и, просмотрев запись тренировки (Виктор установил камеру), решили, что скатанность у нас на данном этапе хорошая. Правда, я временами чувствовал себя неловко, особенно когда мы выполняли «килиан»: то, что мы едва ли не прижимались бёдрами, то, что Виктор держал меня за талию… Я моментально краснел, стоило ему ко мне прикоснуться, а вернее, стоило подумать о том, что мы фактически обнимаемся, и это притом, что мы одни на катке, а когда трибуны будут полны зрителей? Совместные вращения тоже предполагают физический контакт, это же парное катание!
— Господи, Юри, чем только твоя голова забита! — выдохнул Виктор, когда я ему об этом рассказал.
Впрочем, я скоро позабыл о подобных глупостях: начались трудности.
От знакомых фигур нужно было переходить к тем, что характерны исключительно для парного фигурного катания. Обводка затруднений не вызвала, мы попробовали несколько вариантов и решили, что вариант «назад-назад» нам больше подходит.
Первые «звоночки», что у нас не всё в порядке, начались, когда мы стали пробовать тодес. Мне нужно было скользить на одной ноге почти в горизонтальном положении, спиной ко льду. И если Виктор нечаянно выпустит мою руку из своей… Шлёп! я садился на лёд, теряя напряжение и выпячивая ягодицы, вместо того чтобы выгнуться.
— Да что с тобой, Юри? — после пятой или десятой попытки воскликнул Никифоров. — Никак не можешь сосредоточиться.
— Мне страшновато, — честно признался я, принимая его руку и поднимаясь со льда. — Если я ударюсь спиной или головой об лёд во время выполнения этого элемента…
— Давай тогда попробуем наоборот, — предложил он.
— Лицом ко льду?
— Почему нет? Я не хочу, чтобы прокат причинял тебе хоть какой-то дискомфорт.
— Нет, я должен справиться со страхом, — покачал я головой. — Если сейчас не переступлю через себя, дальше только хуже будет. Прости, кажется, это займёт больше времени, чем планировалось.
— Ладно, давай сначала медленно попробуем, потом добавим скорости. Не бойся, я крепко тебя держу.
К концу дня мы более-менее справились с тодесом, но страх я так и не преодолел: сердце замирало, в кончиках пальцев пощёлкивало холодом, стоило оказаться спиной ко льду.
Поддержки, которыми мы занялись после, несколько разбавили напряжённость тренировок.
— Давай сначала так попробуем, — предложил Виктор, когда мы только-только пришли на каток и ещё не переобулись. — Раз-два!
Он взял меня за талию и приподнял.
— Виктор, думаю, именно поэтому пары и бывают смешанными, — пробормотал я, держась за его руки, — женщины ведь легче мужчин.
— Ноги скрести, поза должна выглядеть эстетично, — пропыхтел Виктор откуда-то снизу.
— Это трудно, даже когда обеими ногами на полу стоишь… — проскрипел я, выгибаясь и пытаясь изобразить то, что он от меня требовал. — А тебе ведь ещё нужно сделать оборот…
— Два, — отрывисто исправил Виктор, поворачиваясь вокруг своей оси; голова у меня немного закружилась.
— Вот именно. На льду же… йя-я-я! — чуть ли не взвизгнул я, потому что Виктор быстро поставил меня обратно на пол. — Виктор!
— Надеюсь, на выступлении так пищать не будешь? — Он изогнул бровь и отступил на шаг, вытягивая руки. — А теперь попробуй запрыгнуть и повторим.
Мы, пожалуй, больше дурачились, получилось далеко не с первого раза: то я не допрыгну, то Виктор не так подхватит. А он ещё и придумывал этим недоподдержкам названия. К примеру: «коала на эвкалиптовом дереве» (когда я ухватился за него руками и ногами, не допрыгнув).
— Ну ладно, — полчаса спустя сказал Никифоров, — подурачились и хватит, пора делом заняться. И так уже пол-Камасутры отрепетировали.
Я застонал и повалился лицом на скамейку:
— Будь серьёзнее, пожалуйста! Как тут можно сосредоточиться, когда ты такие комментарии отпускаешь?!
— Отвлечься — тоже важная часть тренировки, — пожал плечами Виктор и покачал коньками, которые он держал на весу за шнурки.
— О да, загипнотизируй меня коньками… — фыркнул я, садясь и доставая свои из сумки. — Думаешь, мы сможем повторить всё это на льду?
— Ты лёгкий, Юри, я без проблем тебя поднимаю. Нам просто пока не хватает чёткости. За пару-тройку дней навостримся, — уверенно проговорил мужчина.
— Будем надеяться.
Через несколько дней поддержки мы выполняли вполне уверенно. Виктор не лукавил: поднимал он меня легко, без усилий, но я всё-таки подумал, что нужно поменьше есть и потихоньку сбросить ещё пару килограммов перед соревнованиями.
И вот, наконец, мы дошли до подкруток и выбросов, вернее, до выбросов мы так и не дошли, застряв на подкрутках.
Что такое «подкрутка»? Это один из элементов парного катания, при котором партнёр выталкивает партнёршу вверх, она совершает в воздухе вращение, а он снова её подхватывает и спускает обратно на лёд. Когда читаешь определение в книжке, всё кажется таким простым!
Записи выглядели завораживающе и… жутко, и тем жутче было представить, что может случиться, если упасть с такой высоты. Тем более что я вспомнил о травмах, полученных одной фигуристкой, когда она упала прямо на конёк партнёра (вероятно, выполняли они вовсе не подкрутку, но мои страхи тут же ассоциировали одно с другим, и по загривку поползли холодные мурашки).
Виктор был настроен оптимистично, но его радужное настроение уверенности мне не прибавило.
— Не очень хорошие у меня предчувствия насчёт всего этого, — признался я, когда мы переодевались: спортивные куртки сняли, остались в одних футболках, чтобы лишняя одежда не мешала.
— Почему? Всё же хорошо складывается, — удивился Никифоров.
— Ну не знаю…
Мы хорошенько размялись, прокатились, чтобы разогреть мышцы. Я покружил в спирали, пытаясь абстрагироваться от сомнений и страхов и выкинуть из головы всё лишнее, но зловредная память подкинула ещё и воспоминания о моём неудачном прыжке, после которого я оказался в больнице. Колени задрожали, я вцепился в них руками, наклонившись вперёд, и прокатился полкруга так.
— Юри, ты в порядке? — окликнул меня Виктор.
— Да, в полном, — отозвался я, выпрямляясь и возвращаясь к нему. — Немного растерян просто…
— Готов? — Он положил руки мне на талию.
Сердце у меня заколотилось. Я положил ладони на кисти его рук, выдохнул, и Виктор рывком поднял меня вверх, над головой… Я моментально обмяк, теряя форму и напряжение, судорожно ухватился за руки Виктора, не давая ему меня подбросить.
— Поставь меня обратно! — охнул я.
— Юри? — испугался мужчина. — Что с тобой? Спина? Что?
Я подался назад, обхватывая плечи руками и мотая головой. В ту секунду, когда я почувствовал, что Виктор сейчас меня подбросит, перед глазами молниевой вспышкой пронеслась картинка: прыжок, вращение, падение, не поймал. Страх, который пронзил в этот самый момент… Я накрыл рот ладонью, понимая, что меня сейчас вытошнит прямо на лёд. А ещё понимая, что ни за что на свете не смогу выполнить этот элемент. Ощущения очень напоминали «ледовое побоище», которым я страдал после возвращения на лёд.
— Что такое, Юри? — Виктор встряхнул меня за плечи. — Скажи хоть что-нибудь.
— У меня не получится, — выдавил я, сдвинув ладонь ниже и обхватывая подбородок, вернее, задрожавшую челюсть. — Я не могу… я боюсь упасть.
— Не упадёшь, я непременно тебя поймаю, — увещевал меня мужчина, растирая мне плечи.
На вторую попытку уговорить ему удалось меня нескоро, но она — как и все последующие — окончилась неудачей. Даже если я сначала был настроен и сосредоточен, страх всё равно оказывался сильнее, и я не позволял Виктору меня подкинуть.
— Ладно, на сегодня хватит, — рассудил Никифоров и подтолкнул меня с катка. — Идём, Юри, тебе нужно хорошенько отдохнуть, выспаться… Это всё стресс последних недель.
— Прости, — промямлил я, тащась следом за ним к воротцам, — всегда от меня одни проблемы…
— Вот ещё глупости! У всех могут трудности возникнуть, — возразил он, — особенно когда пробуешь что-то незнакомое. Времени предостаточно, освоим.
Я с сомнением покачал головой.
***
«Почему я проснулся?» — растерянно подумал я, открыв глаза и увидев, что возле кровати на корточках сидит Виктор.
— Я проспал? Уже утро? — забросал я его вопросами, приподнявшись на локте.
— Нет, ещё ночь… Тебе снилось что-то дурное?
— Почему? — удивился я.
— Ты стонал во сне.
Я пожал плечами. Виктор перелез через меня, забираясь в кровать и под одеяло:
— Посплю сегодня в твоей кровати, хорошо?
Заснул я нескоро. Мужчина уже ровно дышал мне в плечо, обвив меня рукой за талию, а я всё ещё пялился в потолок. Внутри было пусто — первый признак бессонницы.
«Нужно снова начать принимать успокоительное, — подумал я, — самое время».
Провалился я в сон внезапно и буквально через минуту подскочил едва ли не с криком. Вернулись кошмары. Это было не «ледовое побоище», но что-то очень на него похожее, и оно наводнило мои сны: снилось каждую ночь и даже несколько раз за ночь, если я просыпался и засыпал снова. Мелкие детали варьировались, но в целом снилось одно и то же: мы с Виктором на льду, он держит меня на руках над головой, подбрасывает, но у меня не выходит разворота, и я падаю, падаю, камнем падаю, с космической скоростью падаю… и просыпаюсь. Я снова начал принимать таблетки, но эффекта от них не было.
— Надо признать: мы застряли, — сказал Виктор через несколько недель. — Похоже, без помощи не справимся. Я позвоню Фельцману, пусть на пару дней прилетит. Возможно, подскажет какое-то решение. Как считаешь, Юри?
Я согласился, потому что ничего другого мы придумать не могли. Фельцман был тренер опытный, его воспитанники всегда занимали высокие строчки в рейтингах. Официально с парами он не работал, но Виктор сказал, что в технике парного катания Фельцман разбирается: тренировал кого-то неофициально, в качестве «приглашённого консультанта» — именно то, что нам и нужно.
Фельцман на просьбу Виктора ответил утвердительно, позвонил нам накануне вылета, и в назначенный день мы отправились в аэропорт его встречать. Вот только прилетел он не один: следом за ним, на шаг позади, шёл Плисецкий.
— Его ты тоже пригласил? — гробовым тоном спросил я.
— Что? Вот ещё… — дёрнулся Виктор.
Фельцман извинился за «это бесплатное приложение». «Увязался за мной, — сердито оправдывался он, — как клещ, не отцепишь. Ну да от него проблем не будет». Плисецкий на это состроил непонятную гримасу.
Они отправились заселяться в отель, мы с Виктором на каток.
— Я не знал, что и он приедет, честно. Фельцман ничего об этом не говорил.
— Не оправдывайся. Я знаю, что ты ни при чём.
Никифоров вздохнул. Кажется, перспектива, что Плисецкий будет на горизонте ближайшие несколько дней, ему пришлась не по вкусу. Про меня и говорить нечего.
— И на тренировку тоже припрётся, — мрачно предположил я. — Уж точно не упустит такой возможности! Язва ещё та…
— Я его приструню, — ещё мрачнее моего пообещал Никифоров.
Фельцман приехал на каток, когда мы уже заканчивали разминку. Плисецкий, разумеется, притащился следом. Каток он разглядывал с придирчивым вниманием, скоро сменившимся презрением.
— Ну и дыра, — протянул он, специально по-английски, чтобы и я понял, — самое место для чучела.
Фельцман рявкнул на него по-русски, мальчишка с пафосным видом бухнулся на скамейку, закладывая ногу на ногу и засовывая руки в карманы.
— Но всё же, Виктор, — сказал Фельцман, разворачиваясь к мужчине (говорили тоже по-английски), — как такая бредовая идея пришла тебе в голову? Почему именно парное катание?
— А почему нет?
— Понимаешь же, что технику не освоить за столь короткий срок? Один плюс один — это ещё не двое. Нельзя вот так просто взять и освоить парное катание за полгода!
— Вообще-то за четыре с половиной месяца, — поправил Виктор, — и мы уже это сделали. Всего в одном элементе от того, чтобы завершить программу. «Один плюс один — это ещё не двое»? Это ты хорошо сказал, но мы изначально не были «один плюс один».
Фельцман вздохнул и развёл руками, понимая, что спорить с Виктором бесполезно.
— Хорошо, — сказал он, — тогда покажите, сколько вы уже успели сделать.
— Ну, готовься… — прошептал мне Никифоров, когда мы выехали на лёд.
— К чему?
— Сейчас познаешь, что такое тренировка по-фельцмановски! — И он почему-то засмеялся.
Причину его смеха я понял, когда мы начали тренировку. Фельцман был очень шумным! Он начал орать на нас с первой же секунды, исправляя какие-то мелкие недочёты, на которые мы не обратили внимания, но которые заметил он. На меня он орал больше, ему много чего не нравилось: и напряжение в руках, и наклон туловища при вращении, и заходы на прыжки… К окрикам на него самого Никифоров относился терпеливо, но, когда Фельцман начал орать на меня, задёргался. Сосредоточиться, когда на тебя орут без остановки, было сложно, к такому я просто не привык: Виктор голос повышал редко, на катке царило относительное спокойствие, даже когда у нас что-то не складывалось, и решение проблем всегда придумывалось само, под скрип лезвий по льду. В висках заломило предчувствием головной боли.
— Остановка, — сказал Виктор и подъехал к бортику, возле которого стоял тренер.
— Вот что значит ставить технику без тренера и хореографа, — пыхтя через ноздри, как буйвол, провозгласил Фельцман.
— Уж прости, но эта техника оптимальная для Кацуки, — возразил Никифоров, кладя ладони на бортик. — Мало того, единственно возможная. С другой его позвоночник попросту не справится. Отклонения в пределах допустимой нормы, я уточнял, на оценках не отражается, вспомни Олимпиаду. К тому же я тебя пригласил не технику нам править, верно? Мы даже до проблемного места не дошли, а теперь всё придётся начинать сначала.
Фельцман замолчал, и мы начали тренировку заново. На подкрутке, разумеется, застопорились.
— Ещё раз! — скомандовал Фельцман, почёсывая подбородок. — Ещё раз!
Он заставил нас повторить попытку раз десять, не меньше. К десятой я чувствовал себя загнанной гепардом антилопой: стресс и страх меня вымотали, я уцепился рукой за локоть Виктора и расставил ноги, крепче упираясь коньками в лёд.
— Всё, стоп на этом, — встревожился Никифоров, ведя меня к скамейкам. — Ты как, Юри?
Я только мотнул головой, пытаясь привести дыхание в порядок, сердце колотилось.
— Ха, да за столько попыток уже и мартышка бы научилась, — презрительно фыркнул со своего места Плисецкий. — У меня бы и с первой получилось.
— Помолчи, — оборвал его Фельцман.
Я поджал губы. Виктор попытался переключить общее внимание к тренировке:
— Ну, что скажешь, Яков? Что можешь посоветовать?
— Хм, — отозвался Фельцман, снова хватая себя за подбородок и теребя его, — думаю, это вопрос доверия.
— Что? — переспросили мы с Виктором.
— Вопрос доверия, — повторил он. — Вы друг другу не доверяете, отсюда и проблемы. Один боится, что уронят. Другой боится, что уронит. Это не то, с чем поможет справиться тренер. Единственный совет, какой я могу вам дать: если есть какие-то подводные камни, то от них лучше избавиться. И чем скорее, тем лучше. Иначе на парном выступлении можно поставить крест.
— Неправда, — дёрнулся я, — никаких проблем с доверием у нас нет. Скажи ему, Виктор.
— Э-э… да… — как-то уж слишком неуверенно подтвердил Никифоров.
— Виктор! — возмутился я.
Тренировку продолжать не было смысла, мы разошлись по домам.
— Ты ведь не считаешь, что я тебе не доверяю? — насел я на Виктора дома.
— Юри…
— Что?
— Ты ведь ещё не простил мне той измены. Знаю, ты говоришь, что всё забыто, но… след это не могло не оставить. И возможно, на подсознательном уровне.
— Пф! — поражённо выдохнул я. — Так вот что ты обо мне думаешь?
— Юри…
— Я — спать! — раздражённо прервал его я и ушёл в спальню.
Виктор пришёл чуть позже, когда я уже улёгся, лёг рядом, потянув край одеяла на себя.
— Если бы я тебе не доверял, — проворчал я, не оборачиваясь, — если бы я ничего не забыл и не простил, я бы не позволил к себе прикасаться. На километр бы тебя не подпустил! Выкинул бы твои вещи с балкона и… и… не знаю, что ещё, но уж точно не лежал бы сейчас с тобой в одной постели.
— Знаю.
— Тогда не говори глупостей. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Вопрос доверия… Я поморщился, накрылся с головой. Да что он [Фельцман] о нас знает!
Но что бы я ни говорил, а утром моё доверие значительно пошатнулось — на пару мгновений всего лишь, но этого было достаточно, чтобы наш хрупкий мирок тряхнуло девятибалльным.
Сработал будильник. Я открыл глаза, потянулся, с трудом выползая из-под Виктора (он спал, обняв меня за бёдра) и шаря по тумбочке в поисках очков. Никифоров сонно заморгал, ловя меня рукой за колено, и пробормотал:
— М-м-м, Юрочка… ну куда ты, ещё же рано…
Я застыл. «Юрочка»? Где-то под диафрагмой кольнуло, перехватило дыхание, я сквозь зубы втянул в лёгкие воздух — вышло настоящее шипение — и отпихнул Виктора от себя, обрушив ему на голову подушку. Он встрепенулся, окончательно просыпаясь.
— Ты! Если тебе так хочется, вали к Плисецкому, наверняка знаешь, в каком он номере остановился. Он же моложе, и талантливее, и шрамов на спине нет, и у него с первого раза всё получается!!!
— Господи, Юри, да что на этот-то раз?! — воскликнул Виктор поражённо.
— Называть меня в постели чужим именем… — затрясся я.
— Что?! Как я тебя назвал?
— «Юрочкой» ты меня назвал!
Виктор схватился за лоб рукой и засмеялся.
— Тебе смешно?! — вспыхнул я.
— Глупый, это же твоё имя, только по-русски. Я со сна окликнул тебя на моём родном языке, вот и всё.
— Это не моё имя! Ты так его называешь, я же слышал!
— Юри…
— Пусти!
Я забил ногами по кровати, но Виктор крепко держал меня, обхватив сзади за торс.
— Эта ссора выеденного яйца не стоит, — с укоризной сказал он. — И после этого будешь говорить, что мне доверяешь? Выглядит иначе.
— Ну конечно, — буркнул я, — а если бы я тебя в постели назвал другим именем? Ты бы как-то по-другому отреагировал?
Руки Никифорова дрогнули. Пожалуй, я мог догадаться, о чём он сейчас подумал, потому что хоть и на секунду, но и он зашипел, ничуть не хуже моего!
— Ну вот, я же говорил… — удовлетворённо кивнул я, — это не вопрос доверия, а инстинкты собственника.
— Нужно с этим что-то делать, — после молчания сказал Виктор и разжал руки.
— О чём это ты? — Я обернулся и взглянул на него. Он как будто и не слышал моих последних слов.
— Нужно серьёзно обо всём этом поговорить, дольше терпеть нельзя, — кажется, говорил он больше сам с собой, чем со мной. — Да, так и сделаем, сейчас позвоню Фельцману…
— Подожди, при чём тут Фельцман? — удивился я.
Виктор выбрался из кровати, взял телефон и набрал номер тренера. Разговаривали они с минуту, по-русски, так что я ни слова не понял, но Виктор после разговора проникся… воодушевлением, что ли?
— Сейчас Фельцман к нам заедет, и всё обсудим, — сообщил мужчина, поворачиваясь ко мне.
— Что обсудим? И почему обсудим это что бы то ни было в его присутствии? — не понял я.
— Так нужно. Переоденься: не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, видел тебя в пижаме.
Я поскрёб затылок, гадая, что за разговор нам предстоит.
Минут через двадцать в дверь постучали. Мы с Виктором уже пили кофе на кухне, забыв о той секундной вспышке ревности. Не то, к чему стоит относиться серьёзно, но о разных вещах задуматься заставило. Я, к примеру, до этого момента не задумывался о том, как моё имя звучит по-русски, или о том, что Виктор во сне может разговаривать на родном языке. Что же до Виктора, он, вероятно, задумался — с неудовольствием! — о ситуации, когда я мог бы назвать его в постели чужим именем, причём, уверен, что до этого ни о чём подобном он не думал.
— Господи, какая же это ерунда! — разом произнесли мы, и тут раздался стук в дверь.
— Я открою, — почему-то заспешил Виктор.
Я, всё ещё с кружкой в руке, пошёл следом за ним к гэнкану. Да, это уже приехал Фельцман. Но приехал не один, а с Плисецким. Мне показалось, что кружка в пальцах хрустнула, так сильно я её сжал. Мальчишка довольно бесцеремонно ворвался в гостиную, разглядывая обстановку.
— Конура настоящая, — фыркнул он.
— Что! Он! Здесь! Делает! — процедил я, сощурившись.
— Я попросил их обоих прийти, — сказал Виктор.
— О, даже так? — протянул я, чувствуя, что начинаю злиться. А Плисецкий между тем брал и ставил обратно — небрежно ставил! — какие-то вещи, книги…
— Буду в моей комнате, — кое-как справившись с раздражением, произнёс я, ставя кружку на стол.
— Куда? — Виктор подхватил меня под руки и силой усадил за стол.
— Что это значит? — нахмурился я.
Никифоров ухватил Плисецкого за шиворот и усадил за стол напротив меня. Мы уставились друг на друга с неприязнью. Виктор опёрся ладонями на стол посередине, как рефери в матче:
— Поговорим. Все трое. Фельцман свидетель, что этот разговор был.
Фельцман только пожал плечами, не особенно удивившись, и сел на диван, поглядывая в нашу сторону. Плисецкий опять фыркнул, я взглядом потребовал у Виктора ответа. Он выдохнул и сказал:
— Дальше так продолжаться не может. Нужно поговорить и всё прояснить. Пока это нам мешало только на тренировках, но поскольку это начинает сказываться и на наших отношениях…
Я издал возмущённое восклицание. Ещё не хватало говорить об этом в присутствии Плисецкого!
— Я не думаю, чтобы между нами, — при этих словах Виктор кивнул на Плисецкого, — что-то было тогда. Знаешь, даже если в хлам напиваешься, послевкусие от секса перекрывает всё остальное. Никаких ощущений, что секс был, у меня не осталось.
Плисецкий осклабился. Я стиснул зубы, зажал руки коленями. Не сорваться, не сорваться…
— Вот только я не понимаю, зачем было это делать. — Виктор уже смотрел на Плисецкого вприщур, с несколько нервной ноткой в голосе продолжив: — Поссорить нас? Это была откровенная провокация, ведь так?
Плисецкий сузил глаза и прошипел (что-то в этот день шипели все):
— Я ничего не собираюсь объяснять. Трахались или не трахались — вот в чём вопрос, ха-ха! Пусть мучается! — И он с откровенной злобой воззрился на меня.
— Юри… — предупредительно начал Виктор, заметив, как изменилось моё лицо при этих словах.
Я взорвался. Нет, не вслух. Внутри меня сотрясали эмоции, но я понимал, что если озвучу ревность и негодование, то это будет именно тем, чего и добивался Плисецкий. Его это позабавит, а нам с Виктором лишь подбавит проблем. Я не ревную, в истинном смысле этого слова не ревную, но как остаться спокойным, если тебя так откровенно, так нагло провоцируют?! Я собрал силу воли в кулак и медленно положил руки на стол, сцепляя их в замок и упираясь в них подбородком.
— Интересно, а на что ты надеялся? — поинтересовался я, широко улыбнувшись. Кажется, улыбка вышла гадкой, потому что даже Виктор при её виде вздрогнул. — На что ты рассчитывал? Что мы рассоримся? расстанемся? Ты ведь не думал, что Виктор вернётся к тебе — даже если бы что-нибудь подобное между нами и произошло? «Трахались или не трахались» — что за детский сад! Ты ведь не думал, что взрослые люди поведутся на такую ерунду? Или что отношения строятся только на сексе? Что одним только половым актом, неизвестно ещё, реальным или выдуманным, можно перечеркнуть годы взаимоотношений? Нет, ну правда, о чём ты думал?
— О чём я думал?! — рявкнул Плисецкий, вскочив и грохнув кулаками по столу. — Я тебе сейчас скажу, о чём я думал!
«Пробрало», — не без удовольствия подумал я. Не всё же ему действовать мне на нервы?
— Потому что я терпеть тебя не могу! Украл у меня Виктора!
— А-а, — протянул я со вздохом, — я это всё уже слышал. Неужели за столько лет ничего нового не придумал? Или мне ещё раз повторить то, что я тебе сказал по телефону?
— То есть? — Виктор напрягся. — О чём это ты, Юри? Вы с ним уже о чём-то разговаривали? Что это было? Когда это было? Юри?
— Ты трус потому что! — продолжал вопить Плисецкий. — Сдрейфил, даже на мой вызов не ответил! Что, боишься, что не выиграешь у меня, да?!
— Не вижу смысла, потому что уже выиграл, — спокойно ответил я.
— Что ты там выиграл?! — взвился он.
— Олимпиаду, — с улыбкой сказал я и после небольшой паузы добавил: — И Виктора.
Его прямо-таки затрясло.
— Чтоб ты упал и ноги себе переломал! — рявкнул он, ринувшись к гэнкану.
— Спасибо, я уже это делал, — отозвался я ему вслед.
Трах! хлопнула дверь, кажется, даже с потолка посыпалось.
— Юри… — с некоторой укоризной произнёс Виктор.
— Что, ему можно, а мне нельзя? — дёрнул плечом я.
Фельцман тоже засобирался домой. Сказать ему нам больше было нечего, совет он уже дал, теперь от нас зависело, что с этим советом делать. Никифоров пошёл его провожать до лифта.
Я откинулся на спинку стула, вытянул ноги и закрыл глаза. Эта перепалка лишила меня оставшихся сил, но, по крайней мере, ответил я достойно. «1:1», или сколько там уже было этих бессмысленных раундов?
— Юри, мне не нравится, когда ты такой, — раздался надо мной голос Виктора.
Я открыл глаза. Мужчина стоял возле меня, лицо у него было, пожалуй, печальное.
— Какой? — уточнил я.
— Когда ведёшь себя так… как будто это не ты, не мой Кацуки Юри…
Я снова прикрыл глаза и подался вперёд, уткнувшись лицом ему в живот:
— Я устал, Виктор, я так устал от всего этого! Один сплошной стресс… а тут ещё и этот… как дятел: бьёт по одному и тому же месту… Я так устал…
— Юри… — Он вплёл пальцы мне в волосы, массируя кожу.
— Прости, — ещё тише пробормотал я, с трудом сдерживая слёзы, — завтра я буду сильным и смелым, буду улыбаться и делать вид, что всё это меня нисколько не волнует. Но сейчас позволь мне побыть жалким… потому что мне это нужно.
Но больше — ты.