На улице снова стемнело. Жаркое и пронзительно яркое летнее мексиканское солнце убралось, наконец, восвояси, позволив ночным теням окутать крошечный провинциальный городишко в нескольких милях от Сантьяго. Ночь была темной и беззвездной, рваные облака чернильными пятнами растекались по высокому небу, заслоняя собой звёзды и растущую луну. По дремлющим узким улочкам полуночный ветер, налетающий внезапными порывами, гонял пыль и мелкий мусор, периодически сменяясь душным безветрием.

Намеренно устроившись за барной стойкой прямо напротив выхода, Джек Кроу жадно ловил малейшее движение воздуха. Задымленный бар пустовал, но облако сигаретного дыма настойчиво висело под потолком, отказываясь выплывать наружу сквозь открытые настежь двери. Старая мебель, обветшавшие стены и скрипучие дощатые полы, тусклый свет потолочных ламп. Атмосфера, царившая в заведении, была до основания пропитана одиночеством и безнадегой, доходящей до степени безысходности.

Крестоносцу казалось, что он задыхается, медленно тонет в этой серой мутной пучине: ни вздохнуть полной грудью, ни вынырнуть… Хотя ему отчасти даже нравилось идти ко дну. Погружаться все глубже в пьяный угар, наполненный ничуть не притупившейся, в отличие от всех остальных чувств, душевной болью и обрывочными воспоминаниями. Именно боль не позволяла ему окончательно утратить чувство реальности. В отличие от еще относительно свежих, ноющих ран в плече и бедре, в груди болело по-особенному. И лишь пьяное забытье, способное полностью поглотить сознание, могло ненадолго избавить от этой боли.

Рядом с ним обреталась практически опустевшая бутылка, однако он даже и не думал останавливаться на достигнутом.

В горле уже стоял тошнотворный горький комок, но Джек упрямо продолжал заливать в себя темный виски. Глоток за глотком, ощущая, как алкоголь прокладывает себе путь по пищеводу, проникая в практически пустой желудок и разливаясь волнами колкого мучительного жара по телу. Мысленно проклиная на чем свет стоит свою порядочную толерантность к выпивке, охотник все пил и пил, сквозь приступы дурноты, с остервенением, стараясь не вспоминать о том, что виски именно этой марки предпочитал и тот, кто больше не мог разделить с ним осточертевшую за полвека реальность.

Он так долго был рядом. Настолько долго, что Джек незаметно привык, подсел на него, как на сильный наркотик, которым, по обыкновению, затыкал тупую боль от старых травм глубоко внутри. Растворяясь в пьяных ночах, наполненных грубой спонтанной физической близостью, порожденной столь же нездоровой, сколь и обжигающей тела и души, страстью, в неизбежном жестком похмелье наутро, в странном взаимоощущении и взаимопонимании, они словно два старых матерых волка зализывали друг другу раны. Молча, с абсолютным знанием, когда следует пригладить, а когда и укусить, позволяя лишним эмоциям выйти наружу.

Но теперь он ушел, оставил Джека одного. Посмел оставить, хотя безмолвно, изо дня в день, обещал быть рядом. Вот что душило крестоносца на самом деле. Осознание непоправимости случившегося сжимало по миллиметру стылые пальцы на его горле, и сколько бы он ни старался вырваться, убеждая себя, что незаменимых не существует, его затягивало все сильнее.

Он не мог просто забыть. Не мог отпустить.

Монтойи отчаянно не хватало. Он остро, почти физически, ощущал эту потерю. Как будто лишился части тела. Ему недоставало спокойного голоса над ухом, убеждающего не пить лишнего, сильных рук, будто бы невзначай скользящих по плечам и спине, горячего дыхания в затылок и такого знакомого запаха, в котором он рад был бы затеряться на весь остаток ночи.

Но Тони не было рядом. Сейчас, когда Кроу в нем нуждался, как утопающий в спасительном глотке воздуха, партнёр покинул его. И покинул навсегда.

Время текло своим чередом. День сменял ночь, ночь, в свою очередь, уступала права новому дню. Но Джек Кроу совершенно потерялся в его неспешном течении, ибо оно стало настоящей пыткой. Последние пару суток были наполнены для него непрекращающейся, тянущейся от рассвета до заката охотой на кровососов в душном, опустевшем Сантьяго, и бессонницей, что шла по пятам, не позволяя отключиться даже после напряжённого, затяжного боя.

И если днём крестоносец, стиснув зубы, вполне успешно выполнял свою работу, храбрясь перед молодым священником, то по ночам было особенно паршиво. Боль и тоска по партнеру жрали его заживо, никак не желая тонуть ни в стакане с виски, ни в густом сигаретном дыму.

— Сука, блядская сука!.. — прошипел себе под нос крестоносец, опрокинув остатки виски из стакана себе в глотку и ненадолго зажмурившись. — Чтоб ты в аду горела, тварь!

Джека, в очередной раз за вечер, охватила черная непроглядная злоба на укусившую Тони девку. По какому нелепому стечению обстоятельств он достался ей? Что вообще побудило Монтойю начать так дорожить ее поганой шкурой?

Кроу решительно не понимал. Все ещё находясь в запале, он чуть было не смел локтем на пол бутылку, из которой как раз собирался вылить в стакан последние капли.

Бармен, и по совместительству, владелец заведения, пожилой дородный мужчина, и без того напряженно поглядывавший на засидевшегося одинокого посетителя, заметно всполошился.

И даже тот факт, что крестоносец незадолго до заката снял у него целых две комнаты в гостевой пристройке, не мог окончательно унять беспокойство хозяина, не без причины волнующегося за сохранность своего имущества.

— Эй, приятель, шел бы ты уже спать, — осторожно предложил бармен, убирая прочь пустую бутылку, пока та не оказалась на полу и не усеяла старые половицы сотней осколков битого стекла.

Постоялец, казалось, даже его не услышал, продолжая пристальным пьяным взглядом таращиться на едва прикрытое тёмно-янтарной жидкостью массивное дно гранёного стакана.

— Давай, ступай наверх, — тем не менее, предпринял ещё одну попытку достучаться до перебравшего крестоносца, мужчина. — Я закрываю бар. Возьми пример со своего спутника, он наверняка уже десятый сон видит.

Упоминание падре заставило-таки Джека поднять плывущий взор на собеседника.

— К черту этого святошу, — пробурчал он. — С ним даже надраться нормально не вышло бы, какой с него пример. Лучше плесни мне ещё выпить.

Поймав крайне неодобрительный чужой взгляд, Кроу лишь саркастически ухмыльнулся. Каждый раз одно и то же.

— Ладно, хер с тобой, — бросив на стойку пару смятых купюр, он сгреб с соседнего сидения свою пыльную куртку. — Если хочешь, чтобы я свалил, я свалю. Но выпивку я возьму с собой.

Видя явную решимость на лице посетителя, хозяину не оставалось ничего другого, как скрепя сердце, выставить на стойку запечатанную бутылку виски, как две капли воды похожую на ту, что за какую-то пару часов опустошил Джек.

Все ещё ощущая на себе пристальное внимание хозяина, но совершенно им не тяготясь, крестоносец откупорил бутылку, и тут же приложился прямо к узкому горлышку, делая несколько больших глотков. Сказать, что больше не лезло — это ничего не сказать, но Кроу по-прежнему пребывал в твердой уверенности, что только алкоголь способен избавить его от душевных терзаний.

— Давай, Монтойя, останови меня, — неразборчиво бормоча себе под нос, крестоносец сполз с высокого барного стула и поплелся в противоположный угол полутемного помещения, туда, где виднелись узкие ступени, ведущие на второй этаж. — Ты ведь так, блядь, любишь, когда я нажираюсь до потери пульса.

Ноги заплетались, голова кружилась, обстановка зала то и дело раскачивалась из стороны в сторону, вызывая приступы глухого раздражения. Пару раз он даже чуть не врезался в неведомо как оказавшиеся на пути столики и стулья. От острого, почти невыносимого желания уткнуться в широкое плечо напарника, позволив себе обмякнуть и просто передвигать ногами для виду, Джеку хотелось выть в голос.

Кое-как доковыляв до лестницы, он вцепился в деревянные обшарпанные перила. Его и так основательно мутило, но теперь тошнота, казалось, подкатила к самому горлу. Борясь с рвотными позывами, крестоносец привалился к ближайшей стене. Измученный организм отчаянно стремился избавиться от заполнявшей желудок алкогольной отравы, что поминутно продолжала всасываться в кровь, но охотник противился, упорно сжимая зубы и стараясь дышать глубже.

— А вот хрен тебе, — проворчал он, снова прикладываясь к бутылке, когда приступ дурноты наконец утих.

Высокие, крутые ступени давались ему с большим трудом. И если кое-как двигать ногами у него ещё выходило, то вот поддерживать равновесие со ставшей совсем ни к черту от выпитого координацией, было куда сложнее. Громко матерясь на чем свет стоит, крестоносец шаг за шагом полз наверх, цепляясь для верности за перекладины перил и стараясь не упустить при этом из рук ни куртку, ни тяжёлую бутылку с виски.

Оказавшись, наконец, этажом выше, в небольшом, слабо освещённом коридоре, по обе стороны которого виднелись запертые двери съёмных комнат, Джек перевел дух.

— Да я, мать твою, герой, Монтойя! — пьяно усмехнулся он, делая очередной глоток виски. — И даже тащить на себе меня не пришлось.

До дверей комнаты оставалась какая-то пара метров, но чтобы их преодолеть, крестоносец был вынужден опираться рукой о стену, периодически к ней приваливаясь, и ища «вдохновения» для следующих нескольких шагов в отдающем глубокой горечью терпком содержимом бутылки.

Возле самых дверей, пока Джек искал плохо слушающимися пальцами в кармане джинсов ключи и открывал замок, его вновь накрыло.

Внезапно возобновившиеся рвотные позывы вынудили его оставить на время свое занятие, и прислониться гудящим затылком к прохладной стене. Прикрыв глаза, Кроу вяло размышлял о том, что будет, если его-таки выполощет прямо посреди коридора.

Нет, уснуть на полу в луже собственной блевотины, ему совсем не улыбалось. Поэтому необходимость взять себя в руки и добраться до кровати, стала для него самоцелью. Однако двигаться больше не хотелось. Совсем. Хотелось просто сползти вниз по стене и позволить бушующему вокруг вихрю из расплывающихся предметов обстановки, захватить его тело и унести прочь.

— Джек! Джек, о Господи! — вдруг раздалось сквозь беспрестанное монотонное гудение и звон в ушах. — Что с тобой?!

Кроу, первые пару минут, пока его слегка потряхивали за плечи и пытались окликнуть, с трудом понимал, кому именно принадлежит этот голос, и только решив, что это не кто иной, как Монтойя, заставил себя разлепить тяжёлые веки.

Зрение подводило крестоносца. Он толком не мог сфокусировать взгляд на стоящем рядом человеке, но в полумраке коридора он все же сумел различить силуэт партнёра. Хотя в руках Тони, удерживающих его возле стены и не позволяющих повалиться на пол, почему-то не было прежней силы, да и ростом любовник, достаточно крупный мужчина, ранее по обыкновению нависавший над ним, стал внезапно меньше.

Не будь он настолько пьян, это непременно вызвало бы диссонанс, однако мысли в голове Джека едва ворочались.

— Явился, блядь! — неразборчиво фыркнул Кроу, безуспешно пытаясь поймать знакомый взгляд насыщенно-голубых глаз. — Соизволил. Где тебя, нахер, носило, Монтойя?

Объятый странным чувством долгожданного, вновь обретенного пристанища, крестоносец на ощупь нашел полы чужой одежды и резко потянул на себя.

— Ну че встал-то? — выдохнул Джек, щедро обдав собеседника, оказавшегося в нескольких сантиметрах от него, ядрёным запахом перегара. — Как будто не знаешь, что нужно делать, чертов ты ублюдок.

— Джек, да что ты?! — вожделенное тело в его руках отчаянно дернулось, а голубые глаза ошарашенно и в какой-то мере даже испуганно распахнулись, заставив крестоносца нахмуриться и пристальней вглядеться в лицо партнера.

Истерические нотки в чужом голосе, вновь показавшемся на миг незнакомым, тоже удивили.

Чего бы это Тони, делившему с ним постель последние пару лет, от него шарахаться, как от прокаженного, да ещё и верещать, как девица?..

— Чтоб тебя! — зло выругался Кроу, когда на побледневшее лицо стоящего рядом мужчины, которого он все ещё держал за грудки, упал отсвет настенного светильника. — Падре! Ты какого хрена вообще тут забыл?

Священник, облаченный лишь в брюки и расстегнутую рубаху, глядел на него не мигая, словно кролик на удава. Очков на нем не было, да и весь помятый и заспанный внешний вид красноречиво свидетельствовал о том, что святой отец недавно вскочил с постели.

— Это я, Адам, — все же на всякий случай уточнил взъерошенный мальчишка, вновь осторожно протягивая руки, чтобы поддержать едва стоящего на ногах крестоносца.

— А где…? — не сумев толком выразить свою мысль, охотник вопросительно уставился на собеседника, так и не разжав пальцы, сминающие темную хлопчатобумажную ткань рубахи.

— Его здесь нет, Джек, — опустив глаза пробормотал священник, которого явно смущала близость крестоносца. — Энтони он…

Адам запнулся на полуслове, не в силах выдавить из себя остаток фразы, словно осознавая, насколько больно это будет услышать Кроу.

Воспоминания обрушились на Джека всей своей тяжестью, и он с неразборчивой руганью обессиленно привалился к стене, а затем снова поднес к пересохшим губам горлышко бутылки. Конечно, как он мог позволить себе забыться, он отпустил Тони вместе с этой дохлой потасканной дрянью, с этой падалью, что по сути забрала жизнь Монтойи. И если он ещё и был жив, то уже не принадлежал ни себе, ни тому, кто в нем сейчас нуждался.

— Падла, — бесцветно проронил крестоносец, с усилием протолкнув внутрь очередную порцию алкоголя.

— Ты… — Адам с нескрываемой тревогой глядел на него, стараясь тщательно подбирать слова. — Ты и так пьян. Может, всё-таки, больше не надо?

Кроу не ответил. Взгляд его блуждал где-то под потолком, словно проходя сквозь священника. Не пить? Ну да, конечно же, он больше не будет. Вот прямо сейчас.

Ухмыльнувшись столь же непослушными как и пальцы губами, крестоносец жадно присосался к бутылке.

— Пожалуйста, не надо, Джек, — практически заскулил падре, настойчиво вцепившись тонкими пальцами в жилистую кисть Кроу, держащую уже наполовину пустую тару. — Не стоит. Так только хуже.

— Пошел нахер! — зло огрызнулся крестоносец, когда часть алкоголя стараниями повисшего на нем мальчишки, все же угодила мимо рта, стекая по подбородку и капая на футболку. — Ты ни хера не понимаешь, падре, а все туда же!

Беспомощность и странная назойливость молодого священника внезапно стали раздражать, и Джек, не долго думая, грубо оттолкнул его от себя. Естественно, спьяну он толком не рассчитал усилие и Адам по инерции впечатался спиной в противоположную стену.

Мальчишка ничего не мог для него сделать. Абсолютно. Даже остановить его не мог.

Если бы Тони решил, что ему уже хватит, то он просто силой отобрал бы бутылку, затолкал бы его в номер и повалил на кровать. Кроу казалось, что он все бы сейчас отдал за прикосновение крепких горячих рук партнера, которые может и сделали бы больно, но это была бы та боль, которой он часто жаждал, будучи не совсем трезвым.

— Вали-ка ты лучше спать, — цинично попенял священнику Джек, снова отпив из бутылки. — Дерьмовая затея — пытаться лезть мне в душу.

— Зачем ты так? — несмотря на предыдущий провал, Адам по-прежнему был настроен серьезно. — Я же вижу, что тебе плохо. Позволь мне помочь тебе.

В светлых глазах святого отца не было и намека на страх перед пьяным, и оттого совершенно непредсказуемым и агрессивным крестоносцем. И то, что его оттолкнули, казалось, лишь прибавило ему решимости.

— Интересно как ты собираешься это сделать, а, падре? — язык Кроу существенно заплетался, однако взгляд, в глубине которого блуждала в этот момент нехорошая похабная искорка, как ни странно, оставался достаточно осмысленным.

Адам медленно приблизился, как заворожённый, глядя то на изогнувшиеся в саркастической ухмылке тонкие губы, то на руки крестоносца.

— Я сделаю все, чтобы тебе стало легче, — еле слышно прошептал он, подняв на Джека свои широко распахнутые голубые глаза, и при этом густо краснея.

Что-то совсем неприличное теперь сквозило во всех его движениях, взгляде, в распахнутой рубахе, почти свалившейся с одного плеча, в держащихся на одной лишь молнии брюках. Кроу не обязательно было прикасаться, чтобы заметить чужую напряжённую дрожь. Все это так отдавало чем-то запретно-терпким, и оттого невероятно сладким, пришедшим из далекого монастырского прошлого, когда он сам, будучи послушником, был вынужден скрывать свои недостойные порывы.

— Вот прямо-таки всё? — хмыкнул крестоносец, окидывая сальным пьяным взглядом стройное, даже худощавое тело священника.

Адам не ответил, лишь ещё сильнее заливаясь краской. Теперь он стоял достаточно близко, для того, чтобы Джек мог беспрепятственно наблюдать за тем, как вздымается его грудь и нервно подрагивают часто хватающие воздух губы.

— Какое невероятное рвение помочь ближнему, — наконец ядовито выплюнул охотник. — Да ты у нас, я погляжу, святой человек, падре.

На душе от чего-то сделалось ещё более погано, чем было. Несколько дней тому назад его бы несомненно порадовала такая инициатива со стороны молодого священника, однако сейчас, когда он потерял Тони, от желания узнать мальчишку поближе осталась лишь глубокая горечь с мерзким привкусом предательства. Да, он хотел провалиться в беспамятство, но не таким, черт его дери, образом.

— Я помогу тебе забыть, Джек, — видимо истолковав его предыдущее высказывание по-своему, святой отец потянулся к нему, желая коснуться раскрытой ладонью его щеки.

Однако крестоносец решительно перехватил его руку практически у самого своего лица, и с силой сжав запястье, отвёл прочь:

— А кто тебе сказал, что я хочу забыть?

Адам поглядел на него с лёгким недоумением, но искренняя надежда на взаимность в глубине его глаз, так и не угасла.

— Иди к себе, падре, — процедил сквозь зубы Кроу, вновь, на этот раз осторожнее, отодвигая прочь священника. — Хватит с меня этих блядских сантиментов. Я не желаю продолжать этот разговор.

«Ты все равно не сможешь заменить его, — добавил про себя крестоносец, отворачиваясь и толкая дверь в комнату. — Стоит ли тогда вообще начинать».

Ввалившись на подгибающихся ногах в тёмную комнату, крестоносец решительно захлопнул за собой дверь и прислонился к ней изнутри, пресекая все возможные попытки Адама последовать за ним. Он твердо решил для себя, что подобное «милосердие» ему сейчас ни к чему, и менять свое решение не собирался ни под каким предлогом.

Потягивая из бутылки остатки виски, крестоносец все же дождался звука удаляющихся неторопливых шагов по пустому гулкому коридору, и едва слышного хлопка соседней двери.

Хорошо, что юнец не стал упорствовать, очень хорошо. Ибо Кроу был не то что не в настроении что-то разъяснять, но ещё и не в состоянии. У мальчишки, несмотря на весь запал, внезапно хватило ума просто убраться восвояси и не настаивать на близости, которая уж точно была бы лишней, даже пожелай этого сам Джек.

Темнота вокруг ничуть не пугала, скорее угнетала, заставляя вспоминать то, что он не хотел бы вспоминать, поэтому охотник, сделав пару нетвердых шагов вглубь комнаты, нащупал на низкой прикроватной тумбе светильник и неловко щёлкнул выключателем, едва не уронив этот самый светильник на пол.

Небрежно бросив куртку на одно из приземистых плетеных кресел, составляющих компанию колченогому журнальному столику, заваленному старой пожелтевшей прессой, Кроу тяжело опустился на скрипучую жёсткую кровать.

Бутылка в его руках, вопреки всем протестам измученного желудка, практически опустела и стала казаться невероятно лёгкой, в отличие от головы. Голова, напротив, весила почти тонну и то и дело норовила упасть на плечо.

«Надо бы допить, — подумал крестоносец, разглядывая бултыхающийся на дне стеклянной тары алкоголь. — Хуже уже, в любом случае, не будет. Потому что хуже, мать его, и так просто некуда».

Поднеся горлышко бутылки ко рту, он икнул. От запаха спиртного внезапно резко замутило. Организм снова отказывался подчиняться.

— Ну и хер с ним, — пробормотал Джек, уставший сопротивляться обстоятельствам.

Пальцы его разжались и бутылка с глухим стуком упала на пол, выплеснув часть и так немногочисленного содержимого на потёртый ковролин.

Сдавшись на милость одолевающему его пьяному головокружению, крестоносец откинулся на слежавшийся матрац, что даже толком не поддался под его весом. Впрочем, покрывало и подушки, несмотря на вроде бы чистые наволочки, тоже не особо радовали.

Они отчётливо пахли сыростью и прогорклым жиром, но Джека подобные мелочи почти всегда волновали в самую последнюю очередь. Что уж говорить о ситуациях вроде нынешней, когда он с трудом соображал, где находится.

Очередная ночлежка в захолустье ничуть не отличалась от десятков других, точно таких же, разбросанных по всему штату и вдоль границы. Ему не на что было роптать, хотя он с радостью бы это сделал. Как делал всегда, по привычке. С той лишь разницей, что теперь больше некому было выслушать его недовольную тираду и спокойно заметить, что ничего лучше в этой проклятой дыре отродясь и не водилось.

— Где ты сейчас, мать твою? — пробормотал одними губами Кроу, невидящим взглядом буравя темный потолок, до которого не доставали слабые отсветы ночника. — О чем ты вообще, блядь, думал, когда позволил этой твари себя укусить?

Все случившееся по-прежнему напоминало ему затянувшийся дерьмовый сон. Пробуждением от которого, к сожалению, могла послужить лишь смерть. Пьяный мозг крестоносца оказался совершенно не способен к какому бы то ни было анализу, но мысли о Тони исправно не давали покоя. Ещё никогда ему так сильно не хотелось повернуть время вспять.

— Я не должен был тебя отпускать, — продолжил свой невнятный монолог Джек, нащупав подоткнутый за пояс джинсов пистолет, но тут же уронив руку обратно на покрывало. — А ты не должен был мне лгать, черт тебя дери, даже если это казалось необходимым!

Горечь собственных ошибок и боль утраты вновь полыхнули в груди с новой силой, заставив его в бессильном порыве сжать непослушные пальцы в кулаки. Тишина убивала, резала по живому на кусочки, сантиметр за сантиметром, выжигая изнутри душу чувством вины. Тони больше не слышал его, не мог ответить, не мог, как всегда, без слов понять то, о чем молчалось.

— Кто же тебе виноват, что ты не видишь дальше собственного носа, Джек, — раздалось совершенно внезапно из тонущего в глубоких тенях угла комнаты.

Крестоносец нахмурился. Голос был до боли знакомым, практически родным, чтобы его не узнать.

Глубоко озадаченный происходящим, Кроу неожиданно легко сел на кровати. Голова все ещё немного кружилась, однако руки и ноги снова слушались, да и мутить его практически перестало. Настороженно вглядываясь в темноту, охотник потянулся было за револьвером, но быстро передумал.

— Что ты здесь делаешь, мать твою? — негромко осведомился Джек.

Энтони Монтойя сидел в расслабленной позе в каком-то метре от него, удобно расположившись в плетеном кресле и потягивая только что прикуренную сигарету.

Сизый дым неторопливо вился от ее тлеющего кончика, постепенно заполняя угол комнаты и поднимаясь под потолок, тем самым значительно ухудшая видимость. Однако крестоносец был абсолютно уверен, что перед ним Тони.

— То же, что и обычно, — многозначительно хмыкнул, тем временем, в ответ его собеседник. — Составляю тебе компанию.

Кроу продолжал молча недоумевать. Реальность отдавала фальшью, но случайно наткнувшись взглядом на лежащую на полу пустую бутылку виски, остатки содержимого которой оставили темное пятно на и без того не идеально чистом ковролине, он все же пришел к выводу, что зрение и слух его не подводят. Он отлично помнил, как уронил ее на пол, не сумев осилить последние пару глотков.

Наверное, ему следовало бы начать задавать Монтойе вопросы, но мыслей в голове, как назло, совершенно не осталось. Они словно каким-то чудесным образом испарились, заставляя крестоносца жить лишь одним настоящим моментом и довольствоваться тем, что предоставляло ему восприятие. Одно лишь Джек знал совершенно точно — Тони ещё не обратился и потому не мог причинить ему вреда.

— Ну и как обстоят дела в Сантьяго? — вновь послышалось из задымленного угла.

— Мы почти вычистили эту чёртову тюрьму, — все ещё недоверчиво буркнул Джек,

поднимаясь с места. — Чтоб ее! И всех этих поганых кровососов тоже, которых наплодил Валек.

Кроу отчего-то чувствовал себя крайне неуютно. Впервые присутствие Тони ощущалось так… странно. Неуместно, холодно, почти угрожающе. Монтойя словно был и не был рядом одновременно. Как будто за полосой электрического света, отделяющей их друг от друга, начиналась какая-то иная реальность.

— А ты, я погляжу, неплохо ладишь с нашим новым падре, — непривычная интонация в голосе партнёра заставила крестоносца вновь окинуть пристальным взглядом нечеткий мужской силуэт.

— Ревнуешь что ли, а, Монтойя? — саркастически усмехнулся Кроу, но на душе в этот момент почему-то скребли кошки.

— Ты всегда думал только о себе, — надломленно и сухо отозвался Тони, тоже вставая на ноги и туша в стоящей на журнальном столике пепельнице едва наполовину истлевшую сигарету, которую назвать окурком даже язык не поворачивался. — Так ведь, Джек?

Сделав несколько твердых шагов в его сторону, Монтойя, наконец, оказался в поле зыбкого света, отбрасываемом прикроватным ночником.

И крестоносцу совсем не понравилось то, что он увидел. Партнёр был неестественно бледен, и выглядел в разы хуже, чем два дня назад, когда они в сиянии своего последнего утра прощались навсегда.

Под глазами Энтони залегли глубокие серые тени, покрытое жесткой, колючей щетиной лицо ещё сильнее осунулось, веки слегка отекли и припухли, а ранее пронзительно-голубые глаза Монтойи потускнели и выцвели, приобретя нездоровый, но крайне хищный зеленоватый оттенок. Когда-то давно он уже видел нечто подобное, но память наотрез отказывалась давать ему хоть какие-то подсказки, наградив лишь смутным чувством тревоги и затаившейся опасности.

— Давай, скажи мне, что я дерьмово выгляжу, — с лёгкой самоиронией фыркнул Тони.

От его тяжёлого, по-волчьи пристального взгляда, по спине крестоносца невольно пробежала волна стылых мурашек.

— Бывало и хуже, на самом деле, — попытался отшутиться Джек, но внутри все замирало и неприятно холодело. — Ты просто с похмелья себя не видел, принцесса.

Чувства его пришли в полное смятение. Желание приблизиться, обнять покрепче, ощущая знакомый запах и прикосновения, боролось со стремлением убраться подальше от бывшего любовника, с которым уже далеко не все было ладно.

Цепкий, внимательный взгляд крестоносца скользнул ниже. Страшная рваная рана на шее Тони, оставленная клыками вампирши, естественно, никуда не делась, как и потёки крови на коже и одежде, причем, старые засохшие и потемневшие следы дополнились совсем ещё свежими, алыми, да и само место укуса выглядело подозрительно кровоточащим. На месте была и та самая злополучная повязка, охватывающая часть левого предплечья и область локтевого сгиба. Теперь-то Джек знал, что за страшная тайна скрывалась под ней все то время, что Тони помогал ему в охоте на Валека, попутно вытаскивая его зад из неприятностей.

— Зачем ты здесь? — борясь с внезапно охватившим его невнятным предчувствием беды, наконец озвучил назойливо крутящуюся в голове мысль крестоносец.

Энтони ответил далеко не сразу, глядя почти немигающим взором ему в глаза.

— Потому что ты этого хочешь, Джек, — проронил он едва слышно. — Но, как и всегда, предпочитаешь отрицать очевидное.

Кроу так и не нашелся, что возразить. Монтойя каким-то невероятным образом читал его мысли.

— Когда-нибудь ты научишься признаваться самому себе в своих же желаниях, — по-прежнему негромко продолжил собеседник. — Так же легко, как им потакаешь.

Будь на месте Тони кто-то другой, Кроу уже врезал бы ему, только бы больше не слышать больно жалящих слов, бьющих в прямо в цель, словно стальные арбалетные болты. Заткнуть чужой рот силой всегда было гораздо проще, чем пытаться объяснить свои поступки.

— Пошел ты, Монтойя! — выплюнул сквозь зубы крестоносец, не в силах более смотреть в глаза партнеру.

— И все же, мне кажется, что совсем не это сейчас тебе нужно, — беззлобно усмехнулся Тони.

К бывшему любовнику действительно тянуло. И даже, вероятно, сильнее, чем прежде, чем

когда-либо до этого. Боль и осознание безвозвратности утраты разливались внутри вселенской щемящей злой тоской. Он все бы отдал за возможность ещё раз, хотя бы ненадолго, окунуться в былую запретную страсть, вернуть себе того, без кого стенала не только душа, но и давно запятнанное пороком тело.

Однако мысли об укусах на теле Тони и вампирском яде в его крови, отдавались тревогой в глубине сознания. Желать подобного было даже не столько неправильно, сколько неразумно.

Рискнуть своей жизнью, презрев опасность заразиться и сдохнуть, превратившись в поганого кровососа с коими вел войну без малого полвека? Предать церковь, что вырастила и обучила его, и свои клятвы крестоносца, ради сиюминутного желания близости с инициированным партнером? Оставить простых людей, живущих здесь, в Нью-Мексико, один на один с целым гнездом упырей размером с город, только для того, чтобы в последний раз попробовать на вкус поцелуи и грубоватые ласки любовника?.. А почему бы, собственно, и нет! Он и так слишком много отдал на благо гребаного человечества, слушая проповеди кардинала Альбы, вещавшего ему раз за разом о чувстве долга, но на деле оказавшегося всего лишь малодушной крысой.

— И как это ты только, блядь, догадался? — саркастически ухмыльнулся Кроу, отбросив последние сомнения, и решительно преодолел разделяющее их с Тони расстояние.

Если ему и суждено было подцепить вампирскую заразу, то этот способ устраивал его более всех остальных. Джек с первобытной жадностью припал к приоткрытым, суховатым и слегка растрескавшимся губам партнёра, настойчиво требуя взаимности, которая не заставила себя долго ждать. Тони отвечал ему со всем привычным и оттого невероятно желанным жаром и грубостью, царапая лицо щетиной, прикусывая едва ли не до крови губы, и периодически оттесняя из своего рта языком его нахальный язык. Поцелуй сильно отдавал горечью сигаретного дыма, к которой примешивались жгучие нотки крепкого алкоголя, того самого темного виски, которым крестоносец весь вечер заливал свою тоску по любовнику.

Адреналин вместе с острым, почти болезненным удовольствием от происходящего, волнами прокатывался по телу, мгновенно распаляя чувственность. Кроу теснее прильнул к сильному мужскому телу, торопливо сдергивая с петелек пуговицы на рубахе. Он не хотел больше ждать, не хотел упускать ни единого мгновения наедине, откуда-то точно зная, что Монтойя все равно его покинет. Поэтому ничуть не препятствовал чужим рукам стаскивающим с него футболку и расстегивающим ремень.

Возбуждение стремительно растекалось по телу, свиваясь в тесный жаркий клубок внизу живота, поминутно наливая все большей твердостью вставший член, стеснённый не только нижним бельем, но и грубой тканью джинсов. И ещё до того, как Джек решил, что это начинает причинять дискомфорт, ладонь партнера накрыла призывно выпирающий бугор ширинки, с легким нажимом его оглаживая и ощупывая, вынуждая крестоносца льнуть бедрами и с усердием истинного мазохиста тереться о его руку в погоне за сладкими ощущениями.

Поспешно сдёрнув с широких плеч Тони жилет вместе с рубахой, Кроу, ворча на вечное стремление партнёра носить под одеждой ещё и майку, потянул прочь и ее.

Они далеко не всегда во время близости утруждались тем, чтобы полностью раздеться, однако сегодня Джеку хотелось именно так. Кожа любовника казалась непривычно прохладной, несмотря на частое сердцебиение и явно встопорщенную в известном месте ткань штанов, но крестоносца это ничуть не останавливало. Неохотно оставив в покое губы Монтойи, Кроу с не меньшим энтузиазмом переключился на покрытые щетиной подбородок и изгиб нижней челюсти.

Насколько он помнил, Тони всегда это нравилось. Вот и сейчас партнер охотно подставлялся, медленно втягивая воздух в лёгкие и чувствительно сжимая его ягодицы.

Резкие запахи мужского пота и свежей крови внезапно сильно будоражили, делая сексуальное желание практически невыносимым. Уткнувшись в шею Тони с противоположной укусу стороны, Джек вдыхал, буквально по крупице впитывал, сводящий с ума аромат, попутно зарываясь пальцами в густую темную поросль на груди и торсе партнера, перебирая пальцами жёсткие волоски, и то и дело спускаясь к дразнящей воображение дорожке, идущей от пупка к лобку, пока ещё частично скрытой одеждой.

Голова крестоносца постепенно наполнялась совершенно странными, почти дикими влечениями. Он уже не мог рассуждать здраво, утопая в вожделении и потому вскоре поймал себя на том, что осторожно водит языком по шее Тони, облизывая кадык и ощущая на языке специфический солоноватый привкус пота.

— Я всегда знал, что ты чертов извращенец, — горячо выдохнул ему на ухо Монтойя, так что по спине прошла волна колкой обжигающей дрожи. — Поэтому прекрати себя сдерживать.

Руки любовника решительно нырнули за пояс предварительно расстегнутых джинсов, проникая сразу под нижнее белье и лапая уже его голый зад.

«Я хочу знать, что ты мой». Кроу прекрасно читал язык жестов партнера. Он никогда, с самого первого их раза, не позволял Тони проявлять собственничество, но при этом знал насколько это важно для него.

«Твой, но об этом нельзя вот так, вслух». Прикрыв глаза, Джек аккуратно попробовал подсохшую алую капельку у самой кромки раны. Густой и насыщенный металлический привкус крови распространился от кончика к корню языка, отдавая чем-то запретным, по-настоящему опасным. Что ж, он всегда любил рисковать. Его язык медленно скользнул вверх, к самой ключице, подбирая очередной багровый след, так что отчётливый вкус крови перебил даже привкус алкоголя, казалось, въевшегося в слизистую.

Шумно выдохнув, Энтони вновь ненадолго привлек его к себе, порывисто и глубоко целуя, но Кроу прервал поцелуй ещё быстрее, чем в прошлый раз.

Ему было мало. Ему хотелось больше. Ему хотелось вспомнить абсолютно все ощущения, что когда-то связывали его с партнером. Торопливо разобравшись с чужим ремнем и ширинкой, крестоносец опустился рядом с Тони, спуская джинсы вместе с бельем до середины бедра. Он слишком часто это делал за последние пару лет, чтобы не знать, как именно нравится любовнику. И ему совсем не обязательно было брать в самую глотку, чтобы тот получил удовольствие.

Крестоносец не спешил, лаская пока исключительно набухшую головку и мягко стимулируя кончиком языка начавшее сочиться тягучей влагой отверстие уретры. Достаточно просто и без лишних затей, в дополнение к пальцам сжимающим и массирующим твердый орган ближе к основанию. Теперь, когда ко вкусу крови, сигарет и алкоголя примешался вязкий, терпковатый привкус мужской смазки, Кроу смело мог сказать, что они снова стали одним целым. И эта часть их с Тони общения никогда не требовала лишних слов.

Монтойя, видимо не очень-то стремившийся к быстрой разрядке, вскоре мягко отстранил его голову от своих бедер.

Они снова оказались в одной постели. И это ощущалось гораздо приятнее, чем Джек вообще мог себе представить. Соприкосновение обнаженных тел, крепкие объятия партнера, что теперь казались невероятно возбуждающими, сразу же начавшаяся привычная возня, напоминающая полушутливую борьбу за первенство, пока они оба не придут к общему пониманию того, чем на этот раз должна закончиться прелюдия. В этом сонме касаний, шумного дыхания, что они крали друг у друга затяжными грубоватыми поцелуями, непродолжительной взаимной стимуляции поддерживающей возбуждение на должном уровне, Джек практически потерял чувство реальности…

Чтобы в очередной раз приоткрыв затуманенные острыми эротическими ощущениями глаза, обнаружить себя лежащим без сил на спине посреди окровавленных простыней и подушек. С трудом приподняв тяжёлую голову, крестоносец заметил, что с обеих его ран куда-то внезапно исчезли повязки, и они снова обильно кровоточат, пачкая алым разворошенную постель.

Он не чувствовал боли, ему по-прежнему было до безумия хорошо, хотя основательно перепачкавшийся в его крови партнер, кажется, был напрямую причастен к происходящему.

— Я знал, что тебе понравится, Джек, — оторвавшись от вскрытой колотой раны в его плече, Тони склонился над ним.

С губ бывшего охотника по заросшему щетиной подбородку стекала кровь, капая на грудь крестоносца.

— Что тут, блядь, происходит, Монтойя? — еле слышно выдавил из себя Кроу, неотрывно глядя в зеленоватые, мутные от жажды крови глаза хищника.

На что любовник лишь ухмыльнулся, демонстрируя длинные острые клыки.

— Ты сам захотел остаться со мной, — выдохнул куда-то ему в шею вампир.

Что-то подсказывало крестоносцу, что ему бы следовало начать сопротивляться, однако ни сил, ни желания этого делать, он в себе так и не нашел. Напротив, он почти с восторгом теперь внимал чужим умелым пальцам принявшимся ритмично дрочить напряжённый член, пока партнер бесцеремонно раздвигал коленом его бедра.

И когда мир Джека окончательно сузился до восприятия тяжёлого мужского тела, придавливающего его к постели и твердого, пульсирующего органа, готового к соитию, что дразняще вжимался в его пах, Тони шепнул ему на ухо:

— Не забудь про свое обещание. Ведь два дня — все ещё твой должок…