А в следующий миг тело крестоносца пронзила тупая ноющая боль. Она шла от шеи, но при этом растекалась чувством онемения по рукам, вплоть до кончиков пальцев, и отдавалась знакомым похмельным гудением и ломотой в висках.

Тело слушалось плоховато, но Кроу таки заставил себя перевалиться на бок и разлепить тяжёлые со сна веки.

— Сука! Неужто укусил? — пробормотал он, ещё не до конца понимая, что произошло.

Автоматически ощупав шею и раненое плечо, Джек, все ещё находящийся в плену своего пьяного кошмарного видения, естественно, не обнаружил никаких следов крови. Да и вся одежда была на месте. Зато неведомо как попавший в изголовье кровати револьвер, сразу угодил под руку. Как именно он умудрился уснуть на нем, оставалось только догадываться.

Вытянувшись во весь рост на скрипучей кровати, Кроу ещё с десяток минут приходил в себя, дожидаясь, пока пройдет противное онемение в руках и боль в немилосердно затекшей шее. И если последствия неудобной позы во время ночного сна изжили себя сравнительно скоро, то вот слабость, разбитость и адская головная боль, доставшаяся ему «в награду» за грандиозную попойку накануне, отступать вовсе и не думали.

Похмелье медленно убивало. С садистской жестокостью напоминая, что он уже далеко не в том возрасте, чтобы подобные излишества проходили совсем уж бесследно для организма. Сухой и шершавый, словно наждак, язык ощущался во рту чем-то несоразмерно большим и явно лишним. Крестоносца слегка мутило, получивший конскую дозу алкоголя желудок судорожно сжимался, давая о себе знать приступами саднящей боли под ребрами.

Слабый дневной свет, проникающий сквозь зашторенное окно, в разы усиливал неприятные ощущения в голове, отдаваясь монотонным звоном и шумом в ушах. Но стоило ему только снова прикрыть глаза, ища спасения в забытьи, как перед ними тут же поплыли разноцветные круги, перемежающиеся взрывами снопов ослепительно ярких искр.

Кроу было настолько паршиво, что предложи ему сейчас кто-нибудь сдохнуть, он бы, наверное, без колебаний согласился.

Обрывки ночного кошмара все ещё тянули из подсознания свои цепкие щупальца, заставляя вспоминать, осмысливать, и в какой-то мере даже сожалеть, что все не закончилось для него так просто.

Джек снова провел пальцами по своей шее, воскрешая в памяти дыхание любовника, оседавшее на ней, и небритую щеку Монтойи, что тесно прижималась к его щеке. Всего лишь пьяный бред, рождённый перешедшим все возможные грани чувством вины. Его воспалённый от бессонницы и крепкого спиртного рассудок настолько отчаянно жаждал реванша, что смог на несколько часов вернуть ему того, кто больше не мог быть рядом.

Но даже там, находясь в сладостно-кровавом плену наркотически-вязкого безумия, сдобренного приличной порцией запретной страсти, Джек понимал, что Тони больше не человек. Для них все закончилось ещё в тот момент, когда в кровь Монтойи попала вампирская зараза. От вампиризма не существовало лекарства. И они оба слишком хорошо это знали.

— Лучше бы я тебя, блядь, сразу пристрелил! — обхватив руками гудящую голову, пробормотал крестоносец, снова и снова переживая момент расставания, прокручивая его в памяти до мельчайших деталей.

В прогретом солнцем утреннем воздухе отчётливо пахло пылью, гарью и кровью, и даже знакомый запах тела партнера практически терялся за ними. Прокушенная шея Тони была немым укором его недальновидности, подведя последнюю черту в их отношениях, разделив отпущенное им время на «до» и «после». Монтойя больше ему не принадлежал, хотя руки по-прежнему крепко и с особым чувством сжимали его в объятьях. Слишком много невысказанного вслух, слишком много запретов. Вероятно, ему следовало бы тогда наплевать на все, и позволить эмоциям взять верх, так, чтобы последний поцелуй навсегда остался в памяти. Чего бы это ни стоило, и как бы это не выглядело. Это было бы куда лучше, чем бредить такой желанной, но уже недосягаемой близостью.

И так ли виновата эта проклятая шлюха, что ведомая лишь инстинктами вцепилась в его любовника, когда он сам предпочитал не замечать происходящего под носом? Так ли была виновата она, оставшаяся рядом с Тони в последние дни его жизни, когда он даже не смог быть до конца искренним, прощаясь навсегда? А что, если виноватого все же следовало искать в другом месте?..

Гораздо проще оказалось позволять себе считать, что в скупых слезах, выступивших так внезапно в то утро на глазах Монтойи, не было какой-то великой ценности. Однако тем самым он только обманывал себя. Его сильный, мужественный и бесконечно преданный партнер не стеснялся показывать чувства совсем не потому, что жалел себя или панически боялся смерти, он делал это оттого, что так и не обрел должной взаимности. И с этим теперь предстояло как-то жить.

С тех самых пор, запах крови, казалось, неотступно преследовал крестоносца. Висел в воздухе странным предчувствием, горьким, почти ядовитым, послевкусием, неизменно отравляя минуты и часы проведенные наедине с самим собой.

Кроу не хотел дожидаться, пока ему полегчает. Бездействие сводило с ума, а алкоголь делал только хуже. Иначе чем ещё можно было объяснить подобравшееся этой ночью так непростительно близко безумие, все сильнее приобретающее черты одержимости?

К тому же, у него действительно оставалось незавершённое дело.

«Где бы ты ни был… я тебя найду, я тебя выслежу и убью тебя», — беззвучно шевеля сухими губами повторил Джек.

Слова по-прежнему жгли, как раскаленные угли, даже сейчас, когда он больше не видел небесно-голубые глаза Тони, в которых плескалась боль, тоска и безысходность.

«Не забудь про свое обещание. Ведь два дня — все ещё твой должок…», — произнес в его голове уже другой голос, поднявшийся не иначе, как со дна кровавого кошмара, в котором крестоносец ещё пару часов тому назад более всего на свете желал утонуть и бесследно раствориться.

— Ты, как всегда прав, мать твою, — уже чуть громче пробормотал Кроу, с трудом садясь на постели, и морщась от подкатившей было к горлу похмельной дурноты. — Что толку сидеть тут и скулить? Ты ведь не отпустишь меня, пока я не сделаю то, что должен.

Тяжело поднявшись с кровати и совершенно не глядя себе под ноги, Джек случайно пнул носком пыльного ботинка лежащую на полу пустую бутылку из-под виски. Та с жалобным звоном отскочила в сторону, выплескивая последние, наверняка выдохшиеся за ночь, капли алкоголя на многострадальный ковролин, в очередной раз напоминая охотнику сколько он, черт побери, вчера выпил. Точнее, позволил себе выпить, трусливо спасаясь от реальности и необходимости думать головой, а не прочими частями тела.

Ах, да, точно. Падре. В памяти Кроу остались лишь обрывки воспоминаний о вчерашнем вечере. Но странное поведение священника занозой засело в мозгу. Тот вроде не пил, в отличие от него самого, и вообще, свалил в начале ночи спать, стоило только на него прикрикнуть, не очень-то вежливо потребовав убраться с глаз долой и не мешать напиваться. Крестоносец ядовито ухмыльнулся, вспомнив обиженно-растерянное лицо мальчишки, обречённо бредущего прочь и бросающего через плечо долгие взгляды на него, устроившегося за барной стойкой в компании с бутылкой виски. И что только на него нашло?

«Не иначе как спросонья нюх потерял, — фыркнул про себя Кроу, обшаривая карманы своей куртки, лежащей на спинке кресла на предмет пачки сигарет. — Или за день переутомился и потому начал городить всю эту херню. Слишком много впечатлений для церковной канцелярской крысы, что жизни-то толком не видела за ватиканскими стенами. Определенно».

Закурив, и тем самым хоть немного сбив мерзкий привкус во рту, ощущавшийся там после пробуждения, крестоносец сначала хотел повалиться в кресло, но затем передумал. Уж слишком все это напоминало ему о «ночном госте».

Заставив себя добрести до окна, мужчина с ворчанием отдернул штору и приоткрыл оконную раму, впуская в комнату свежий воздух и солнечные лучи.

Табачный дым, который Джек нарочно втягивал поглубже в лёгкие, как ни странно, немного облегчил участь трещащих с похмелья висков. Но только больше чем до половины скурив, по обыкновению, крепкую сигарету, он наконец-то пришел к мысли, что ложиться спать одетым — совершенно дерьмовая практика. Ведь наутро ощущать себя смердящим, словно бочка с помоями, уж точно никому бы не понравилось. А ещё он вдруг понял, что теперь просто некому стало о нем позаботиться, снимая с него, неважно, по какой причине ужравшегося вусмерть, ботинки и одежду.

Неужто теперь любая, даже самая незначительная мелочь, будет напоминать ему о Тони, либо причиняя нестерпимую боль, либо столь же успешно вгоняя в черную меланхолию? Так и рехнуться недолго. Он больше не желал испытывать на прочность собственную психику.

Небрежно стряхнув пепел прямо в открытое окно, Кроу заставил себя вернуться в настоящий момент. Однако мысли его по-прежнему были совсем не здесь, блуждая где-то по мексиканскому бездорожью и заброшенным веткам приграничной трассы в поисках места, где могли бы укрыться двое вампиров, явно не желающих, чтобы их нашли. Душа его рвалась прочь из душного пригорода, прочь от необходимости торчать в проклятом Сантьяго, все ещё кишащем упырями, прочь от воспоминаний и чувства вины, преследующих денно и нощно, прочь от себя самого, крепко облажавшегося и заливающего свое бессилие алкоголем.

Его ждала охота. Вероятно, самая важная с начала карьеры и, оттого необходимая, как воздух.

Он должен был найти Монтойю, избавив и его и себя от последствий самой своей грубой и непростительной ошибки, которую только можно было допустить. После всего, что между ними было, во имя всего, что их связывало, крестоносец просто не мог позволить Тони оставаться во тьме, существуя вопреки всему тому, что ранее составляло цель его жизни.

Утвердившись в своем решении незамедлительно отправиться на поиски бывшего партнёра, Кроу внезапно почувствовал себя лучше. Нет, не легче, не свободнее, просто правильнее, что ли. У него снова появилась цель. Хоть и кратковременная, но занимающая в данный момент все его мысли.

У Джека всегда плохо получалось загадывать наперед, поэтому его вполне предсказуемо в этот момент перестало интересовать, что именно будет делать в его отсутствие святой отец, и насколько опасно оставлять без присмотра самое большое вампирское гнездо за последние пятьдесят лет, как минимум. И да, падре в его планы совсем не входил. Юнцу изначально не было места во всей этой истории, и Монтойя однозначно дал это понять перед отъездом. Жаль, что он сам раньше не догадался, когда партнер ещё был рядом, но уже безмолвно бунтовал против происходящего.

Джеку нужно было уехать, дабы решить исключительно личное дело и впутывать в это кого-то ещё, особенно мальчишку-священника, годящегося ему чуть ли не в сыновья, он вовсе не собирался.

Избавившись от окурка ровно тем же способом, что и от пепла на конце сигареты пару минут назад, крестоносец, все ещё морщась от шума в ушах и периодически возникающего головокружения, направился вглубь помещения, туда, где виднелась приоткрытая дверь в ванную комнату.

Душ непременно должен был привести его в чувство, ведь Кроу намеревался ещё до обеда покинуть своё временное пристанище.

И даже стоя под прохладными струями воды, смывающими с тела пот, грязь и похмельную вялость, Джек больше ни на миг не переставал думать о предстоящем отъезде.

Сам того не желая, он поставил на кон слишком многое во время охоты на Валека, и потому сейчас не видел смысла бежать от своей судьбы, раз уж пришло время платить по счетам.

— Надеюсь, ты успел в полной мере насладиться «отпуском» и обществом этой бляди, Монтойя, — прикрыв на миг глаза и позволяя воде беспрепятственно стекать по своему лицу, пробурчал себе под нос Джек. — Вот с нее-то я как раз и начну. Эта чертова девка и так получила больше, чем заслуживает.

Не прошло и четверти часа, а крестоносец уже сидел внизу, допивая совершенно дерьмовый пережженый кофе, и без аппетита, через силу, поглощая холодный, явно вчерашний стейк и суховатый буритто с овощами.

Бар пустовал. Из открытых настежь окон веяло утренней прохладой и тишиной, которую осмеливались нарушать лишь просыпающиеся с рассветом птицы.

Впрочем, заспанный, то и дело душераздирающе зевающий хозяин заведения, был слишком рад его скорому отъезду, чтобы негодовать на чрезвычайно ранний завтрак, который пришлось подать постояльцу.

— Что-нибудь с собой? — все же осведомился человек за стойкой, когда крестоносец с тихой руганью на «поганую жратву» отодвинул от себя тарелку, так и не сумев прикончить буритто.

— Нет, обойдусь, — коротко отмахнулся Кроу, расплачиваясь за еду. — Где тут ближайшая заправка?

— Миль десять к востоку, — пожал в ответ плечами мужчина, убрав посуду, и тут же начав протирать стойку. — Ещё есть в Сантьяго. Но там вечно перебои с доставкой бензина. Мэр бесконечно что-то делит с местными торгашами…

— Сейчас-то уж точно делить больше нечего, — едва слышно, но крайне ядовито усмехнулся охотник, вставая из-за стойки и неспешно натягивая поверх футболки куртку. — Да и некому, черт подери.

— Вы что-то сказали? — переспросил бармен, не расслышавший ни слова из тирады собеседника.

— Забудь, — бросил крестоносец уже на ходу. — Ничего важного.

Перед отъездом ему непременно нужно было сделать ещё кое-что, куда менее приятное и, вероятно, чуть более хлопотное, чем затолкать в ноющий после пьянки желудок что-нибудь съестное. Ему предстояло как-то объяснить свой отъезд единственному оставшемуся в живых спутнику. И пусть его группы в очередной раз и не стало, но он все ещё оставался крестоносцем. Человеком, ответственным в Ордене за все мексиканское направление, ну и «боссом» тоже, что отвечал за каждого из своих ребят, в частности. Как бы нелепо в свете последних событий это ни звучало.

Быстро взбежав вверх по лестнице на второй этаж, Джек ненадолго замер у дверей комнаты священника, но затем все же постучал. Он не привык сомневаться в своих решениях и никогда этого не делал, даже если обстоятельства настойчиво убеждали в обратном. Но, тем не менее, намечающийся разговор с падре совсем его не радовал.

Что-то подсказывало ему, что Адам не просто не поймет и не примет, как должное его отъезд, но и попытается трахнуть ему мозг всей этой чушью о Боге, священном долге крестоносца и судьбах человечества.

Святой отец открыл далеко не сразу, и только лишь после того, как Кроу ещё раз, уже куда более громко и настойчиво постучал.

— Джек? — с сонным недоумением пролепетал показавшийся, наконец, в дверном проёме священник. — Что-то случилось?

Крестоносец окинул его долгим внимательным взглядом, отметив и растрёпанные волосы, и по-прежнему пребывающую в беспорядке мятую одежду, и припухлость на щеке, которую Адам явно отлежал.

— Погоди-ка, — так ничего не услышав в ответ, священник ощутимо запаниковал, чуть щуря заспанные глаза. — Я что, проспал? Нам уже нужно ехать?!

«А они ведь почти такие же, как у Тони, — мимоходом пронеслось в голове охотника. — Его глаза. Яркие, насыщенно-голубые… Чтоб его, этого святошу!»

— Не суетись, падре, — как можно мягче прервал Адама Джек, ненавязчиво заглядывая за его спину, в полумрак, царящий в номере. — Есть разговор. Ты позволишь?

— А, да, — святой отец согласно закивал, отступая чуть назад и впуская визитера. — Заходи, конечно.

Оказавшись внутри, Кроу машинально огляделся, скользнув быстрым взглядом по подозрительно образцово разобранной постели и немногочисленным вещам священника, аккуратно сложенным рядом на прикроватной тумбочке. Было в этом что-то противоречивое, что никак не вязалось с небрежно-потрепанным видом мальчишки. Словно тот спал всю ночь не на кровати, как все нормальные трезвые люди, а, как минимум, на коврике в ванной. Однако Джек совершенно не хотел в этом разбираться, ни сейчас, ни потом, и потому поспешно отогнал неугодную мысль.

Хмыкнув про себя, крестоносец тут же направился к окну, отдергивая занавески. Подобная обстановка угнетала и раздражала одновременно. В вязкой дремотной полутьме, притаившейся в углах комнаты, странным образом ощущались отголоски его ночного бреда, отвратительно реалистичной галлюцинации, что представляла прямую угрозу здравомыслию. А он не хотел вспоминать. Не хотел сходить с ума, снова погружаясь в воспоминания о пережитом в алкогольном угаре.

Да что греха таить, он вообще не желал воскрешать в памяти прошедшие сутки. В том числе и из-за нелепого инцидента в коридоре, в котором не преминул принять участие отец Адам.

Дверь за спиной охотника, хоть и чуть с запозданием, но вполне ожидаемо хлопнула. Его спутник более чем благоразумно, не смотря на сонную заторможенность, не горел желанием рисковать ни личным пространством, ни приватностью их беседы.

— Который сейчас час? — едва слышно пробормотал из глубины комнаты священник, судя по звукам, копошащийся на тумбочке в поисках своих очков.

— Начало седьмого, — будничным тоном отозвался Кроу, выглянув из окна, что выходило на местную крошечную автомобильную стоянку. — Гребаная рань, падре, если тебе так больше нравится.

Попавший на глаза знакомый джип с алым мальтийским крестом на пыльной дверце, одиноко торчащий посреди разлинованной белой краской парковки, вызвал смешанные чувства. Одна часть его разума очень хорошо понимала, что Монтойи больше нет и теперь одиночество — заслуженная неизбежность, а другая — упорно противилась, до боли желая видеть, как Энтони, насвистывая себе под нос какой-то бодрый мотивчик, появился бы на стоянке и принялся протирать по обыкновению пыльное лобовое стекло.

— Так о чем ты хотел поговорить? — вновь ворвался в его размышления голос Адама.

Джек ещё с пару минут стоял спиной к собеседнику, со странным чувством, засевшим глубоко внутри, потирая пальцами подбородок и слушая напряжённое безмолвие воцарившееся в комнате.

— Я уезжаю, падре, — наконец, решительно возвестил он, поворачиваясь к замершему рядом с ним священнику. — Сейчас.

— То есть как уезжаешь? — осторожно уточнил Адам, часто моргая испуганными глазами за толстыми линзами уже нацепленных на нос очков. — Ты хотел сказать «мы»?

— Я сказал ровно то, что собирался, — несколько раздражённо бросил в ответ крестоносец. — Я еду, ты остаешься. Что тут сложного?

— Ну, а как же… — начал было уже не на шутку разволновавшийся священник.

— Подождёт Сантьяго, — резко отмел все его возражения Джек. — Никуда эти поганые упыри не денутся.

— Но как же люди?! — все же воскликнул святой отец, не веря своим ушам и лихорадочно пытаясь поймать ускользающий взгляд собеседника.

— А что люди? — на лице Джека появилась циничная, пропитанная ядом ухмылка, а в карих глазах отразилось такое холодное равнодушие, что Адаму сделалось не по себе. — Всех все равно не сожрут. Одним упырем больше, одним меньше. Какая разница. Кольев на всех хватит, падре.

— Да ты хоть сам себя-то сейчас слышишь? — пробормотал совершенно обескураженный священник. — Как можно вообще такое говорить? Ты же…

— Ну да, я же блядский крестоносец, — с мрачным смешком снова перебил его Кроу, явно ожидавший такого поворота в беседе. — Я ж обязан пахать на благо церкви и ватиканских задниц в рясах, пока сам не сдохну. Отличная перспектива, мать ее, что уж там.

Адам глядел на него не отрываясь. И Джек готов был поспорить, что мальчишка испытывал в этот момент острое желание снять очки и начать ожесточенно тереть глаза, дабы убедиться, что все происходящее ему не снится.

— Ну и куда ты собрался, позволь спросить? — после продолжительной тяжёлой паузы осведомился священник.

Он изо всех сил старался держать себя в руках, однако голос предательски дрожал, а во взгляде без труда читалось: «Ты не можешь так поступить!»

— Мне нужно кое-что сделать, — уклончиво отозвался охотник, всем своим видом демонстрируя, что не намерен обсуждать эту тему. — Я не знаю, сколько времени это займет поэтому на время моего отсутствия тебе предстоит позаботиться о Черном кресте, падре. Он не должен снова попасть в лапы упырям из стаи Валека.

Пошарив в заднем кармане джинсов, Джек подошёл к прикроватной тумбочке и бросил на темную лакированную крышку пачку смятых купюр, насчитывающую не менее пятисот баксов. К слову, крест, заботливо обернутый в неприметную серую мешковину, стоял тут же, возле кровати, красноречиво говоря о том, что падре и так не спускает с артефакта глаз.

— Вот, — счёл нужным прокомментировать он. — На первое время тебе должно этого хватить. Если, конечно, не рассчитываешь бухать, не просыхая, и трахать без разбора местных шлюх.

На лице крестоносца вновь промелькнула привычная похабная ухмылка, но ее быстро сменило равнодушие с тенью хорошо скрываемой горечи.

— В этом нет необходимости, — внезапно твердо заявил Адам, делая шаг в его сторону. — Я поеду с тобой.

— Нет, не поедешь, — крестоносец безжалостно ткнул пальцем в открытую грудь подошедшего слишком близко юнца. — Это не обсуждается, падре.

— Это слишком опасно, Джек! — священник, однако, и не думал сдаваться, продолжая бесстрашно напирать на собеседника. — Просто выслушай меня! Ты не должен ехать в одиночку!

— Как я уже сказал, я никому ничего, блядь, не должен! — сердито рыкнул Кроу, уперев руки в бока, и все же позволив оппоненту подобраться поближе.

Он не любил, когда ему возражали, тем паче, в такой самонадеянной манере.

— Я ведь не настолько глуп, как ты считаешь, Джек, — неожиданно сбавив тон до приглушенного шепота, проронил Адам, вновь сняв очки и проникновенно глядя в глаза крестоносцу. — Я знаю, зачем ты едешь. Но это плохая затея. Он больше не тот, каким ты его знал…

— Как будто я сам не в курсе! — в запале фыркнул Кроу, но тут же осекся, вперив недобрый взгляд прищуренных глаз в лицо собеседника. — Что ты сказал, падре?

— Лишь то, что отправившись за ним в одиночку, ты не сделаешь лучше ни ему, ни себе. Как бы он ни был тебе дорог, он больше не твой…

На этот раз осекся под убийственным взглядом крестоносца уже Адам. Прервавшись на полуслове, святой отец густо покраснел и на миг отвёл глаза, но затем, видимо, собравшись с духом, втянул в лёгкие побольше воздуха и выпалил:

— Энтони больше не твой любовник! И пока ты в таком состоянии, я боюсь, что у тебя может дрогнуть рука, когда ты попытаешься его…

«Да что за чертовщина тут творится?! — стремительно пронеслось в голове Джека. Он с трудом верил своим ушам. Самая его большая и неприглядная тайна, тщательно хранимая от посторонних глаз и ушей, вдруг оказалась каким-то невероятным образом известна этому нахальному юнцу. — И как он только, сука, пронюхал про нас с Тони?!»

— Заткнись, падре! — прошипел мгновенно вышедший из себя охотник, хватая мальчишку за грудки и резко встряхивая. — Что ты вообще, блядь, несёшь?! Ты ни хера не знаешь ни обо мне, ни о Монтойе! Так какого хрена лезешь?!

— Пожалуйста, прошу тебя, Джек, останься! — Адам не выглядел ни напуганным, ни вразумленным, скорее, наоборот. — Дождись, пока не утихнет боль. Не бросайся сломя голову в самое пекло!

И хоть священника ощутимо потряхивало от рывков Джека и адреналина, отчаянная храбрость, с которой он глядел на крестоносца и цеплялся побелевшими пальцами за его руки, силясь удержать, просто поражала.

— Он бы не хотел, чтобы ты погиб, — лепетал падре, пока Джек его тряс. — Если он действительно много для тебя значил, не рискуй понапрасну своей жизнью! Или, хотя бы, не езди один.

— Ну хватит этого дерьма! — снова рявкнул Кроу, на этот раз, тряхнув несчастного Адама так, что тот выронил на пол свои очки. — По-твоему, я уже не в состоянии справиться с парочкой кровососов? Так вот, ты сильно ошибаешься, падре! Себя ты тоже, кстати, сильно переоцениваешь, раз решил, что можешь быть мне хоть чем-то полезен. Это охота, а не увеселительная прогулка, блядь, так что мне некогда будет с тобой нянчиться!

«Плевать на него, — в итоге заключил про себя Джек. — Ну, положим, он догадался. Все равно это уже не имеет никакого значения. Монтойи больше нет, а значит, и говорить уже не о чем».

— Пожалуйста, не уезжай, — словно не слыша его, гнул свое святой отец. — Я готов сделать все, чтобы помочь тебе справиться со всем этим.

Джек нахмурился и резко замер, все ещё держа мальчишку за грудки. Ситуация отдавала чем-то отвратительно знакомым. Где-то он эту «песню» уже слышал. И если память ему не изменяла, то не иначе, как прошлой ночью.

— Это что ещё за намеки? — все же осведомился он, интуитивно почти понимая подоплёку происходящего.

— Если не помогает алкоголь, значит, нужно другое средство, — сбивчиво бормотал красный, как рак, священник, умоляюще глядя на него своими по-детски большими и наивными голубыми глазами. — Если хочешь, я могу заменить его… попробовать заменить… точнее, ты можешь думать, что я это он, если вдруг…

— Да ты рехнулся! — Кроу снова рассвирепел, буквально оттолкнув от себя Адама. — Никак целибат наскучил, а?

Повторно отвергнутый полуодетый мальчишка выглядел сейчас особенно жалко. Щеки у него пылали, а в глазах стояли жгучие слезы неразделённых чувств. Смесь порока с невинностью, чистоты помыслов с вожделением. Занятно, но уже отнюдь не так заманчиво.

И если раньше, Адам, вероятно, смог бы добиться столь страстно желаемого, то теперь Джека больше это не интересовало. Он и так причинил достаточно боли партнеру из-за своего мимолётного увлечения этим юнцом в рясе, чтобы продолжать в том же духе, когда Тони не стало.

— Да что с тобой не так, падре? — чуть более спокойным тоном спросил Кроу. — В толк не возьму. Неужто совсем нет гордости, чтобы так унижаться? И ради чего?

Адам молчал в ответ, явно до крови кусая нижнюю губу и пряча пристыженный взгляд.

«Только ради того, чтобы я тебя разок поимел? — мысленно, не без доли цинизма, добавил крестоносец, наблюдая за священником, что переминался с ноги на ногу, и неловко шебуршал руками в карманах брюк, в попытке скрыть характерный бугор в области ширинки. — Не самое благопристойное поведение для человека, принявшего сан».

— Давай-ка мы с тобой сделаем вид, что я ничего не слышал, — наконец, нехотя выдавил из себя крестоносец, верно сочтя свои же вопросы риторическими. — Кончай дурить. Теперь твоя основная забота — Крест Берзье. А я, мать твою, просто теряю здесь по твоей милости время.

Сказав так, охотник направился, было, к выходу, но падре и на этот раз удалось его удивить. С быстротой молнии метнувшись к нему, когда Джек уже готов был взяться за дверную ручку, отец Адам обвил его шею руками и тесно прильнул, в отчаянном порыве ища губами губы. И у него почти получилось, хоть и всего на мгновение, когда не ожидавший такого поворота событий крестоносец замешкался.

Дрожащие мягкие губы мимолетно скользнули по его губам, вместе с почти порочным для потенциального девственника влажным прикосновением языка, провоцируя на взаимность, но Кроу быстро опомнился. Ему действительно ничего не показалось, между бедер святого отца отчётливо ощущался крепкий стояк, а через пару мгновений пальцы священника уже требовательно зарылись в волосы на его затылке.

— Да чтоб тебя! — новый толчок чуть не сбил Адама с ног, заставив оторваться от крестоносца. — Совсем сдурел, блядь! Видимо, ты по-английски не понимаешь, падре!

— Не пущу! Не позволю! — мальчишка-священник тут же рванулся обратно к двери, и вытянувшись едва ли не в струнку, прижался к ней спиной, перекрывая тем самым дорогу Джеку.

В его внезапно обезумевших глазах металось отчаяние вперемешку со страхом и чем-то ещё, чему Кроу ну никак не находил объяснения.

— Какого хрена ты вообще вытворяешь?! — возмутился крестоносец, готовый силой убрать с дороги досадную помеху. — Нахер я тебе вообще сдался, падре, что ты так за меня цепляешься?

— Я люблю тебя, Джек, — ещё более внезапно, чем всё предшествующее, прозвучало в тишине комнаты. — Уже давно. И я больше всего на свете хотел бы быть рядом с тобой. Но ты не оставляешь мне ни единого шанса.

— Да что за грёбаный бред ты несешь?! — остервенело выплюнул Кроу, в душе которого, тем не менее, смешалось в этот момент глубочайшее удивление с искренним недоумением.

— Прошу тебя, не уезжай, — ещё более поразив и без того порядком опешившего Джека, Адам медленно сполз вниз, на этот раз уцепившись за его талию. — Я не переживу, если ты погибнешь. Ты можешь не любить меня, как любил его, но просто будь рядом. Не отталкивай меня, умоляю!

Крестоносец ещё пару минут просто стоял на месте, не зная, как ему реагировать. Обстоятельства были для него новыми, и в корне необычными. Однако, когда судорожно хватающийся за ремень его джинсов падре поднял вверх заплаканные, полные боли влюбленные глаза, Кроу вновь накрыла с головой волна раздражения. Дурацкая ситуация все больше напоминала никудышный затянувшийся фарс, который следовало немедленно прекратить. И в самом деле, как вообще можно поверить в подобную чушь?

«Любит? Помилуй Бог! Как белены объелся, честное слово! — подумал про себя крестоносец. — Да мы знакомы-то без году неделя. Что за детский лепет? Какие чувства, мать его?»

Окончательно убедив себя, что происходящее просто очередное недоразумение, вероятно, вызванное паническим страхом молодого архивариуса перед вынужденным одиночеством и оставшимися в Сантьяго вампирами, Джек скривил губы в неприятной ироничной ухмылке, и слегка пихнул Адама носком ботинка:

— Ну хорош уже ломать комедию. Это была крайне плохая шутка, черт тебя возьми. Ещё одна такая выходка, и я тебе врежу, уж не обессудь.

— Джек, но я ведь серьезно. Это не… — проронил надломленным, сипловатым от слез голосом священник.

— Пошел ты, падре! — бросил в ответ крестоносец, едва справившись со внезапным чувством дежа-вю, охватившим его.

Его по-прежнему мало волновало мнение этого человека, пытающегося мешать его планам. И пусть в прошлый раз, как и предупреждал священник, все закончилось плохо, Кроу все равно не желал отказываться от того, чего ультимативно требовала вконец изболевшаяся всего за какие-то пару суток душа.

— Давай, свали с дороги, — достаточно будничным тоном потребовал Кроу, грубо и бескомпромиссно отцепив от своего бедра чужие пальцы, и отодвинув в сторону горе-Ромео. — Мне нужно ехать.

Адам безвольно осел на пол, провожая его долгим и измученным, но по-прежнему полным щемящей нежности и глубокой душевной боли взглядом, который Джек буквально ощущал спиной. Но прежде, чем он переступил порог, ему вслед раздалось тихое, но отчётливое:

— Во имя всех святых, только скажи, что ты вернёшься через пару дней…

Но крестоносец не счёл нужным отвечать, и без сожаления захлопнул за собой дверь номера. Его ждало дело куда поважнее, чем успокаивать и приводить в чувство раскисшего на коврике перед кроватью священника.

«Не мои проблемы, — сказал он сам себе, почти бегом спускаясь по лестнице и на ходу обшаривая карманы куртки в поисках солнцезащитных очков. — Сначала разыщу Монтойю с его сукой, а там видно будет. А падре… в конце концов, не маленький, в случае чего, сам о себе позаботится».

Оказавшись на ярко освещённой стоянке, Джек Кроу поспешно запрыгнул в джип.

Все его мысли вновь сосредоточились на поисках Тони, и попытках прикинуть, откуда именно следует их начать.

Отъезжая от парковки, он видел перед собой лишь ярко освещенную утренним солнцем дорогу и безоблачный горизонт, за которым его ждала последняя встреча с тем, кого он раньше не ценил так, как следовало бы. Только так он мог освободиться, только так мог заставить себя жить дальше. По крайней мере, он на это надеялся.

А глядящий из окна ему вслед священник со слезами на глазах перебирал четки и искренне молился, чтобы крестоносец вернулся с этой охоты живым.

И пусть их чаяниям и не суждено было сбыться, но крошечный уголёк надежды, тлеющий в разбитых сердцах, тогда ещё хоть немного согревал двоих, чьи судьбы хоть и не переплелись, но соприкоснулись.