Юнха — очаровательная, добрая и чертовски красивая девушка. У неё мягкий мелодичный голос, милая родинка на носу и длинные кудрявые волосы, которые Хосоку в особо нежные их встречи нравится перебирать пальцами.

Она умная и начитанная, учится на первом курсе экономического и подрабатывает бариста в уютной кофейне, а ещё невероятно хорошо умеет чувствовать людей и их настроение. Всегда поддерживает в трудные моменты, находит подходящие слова. Она ниже Хосока на добрых десять сантиметров, с прекрасной фигурой и маленькими теплыми ладошками, согревающими его вечно холодные руки.

Они, вроде бы, идеальная пара — так считают друзья, левые подписчики в инстаграме и, что главное — хосоковы родители, наконец-то обрадовавшиеся первой девушке сына. Но есть две проблемы, и первая заключается в том, что Хосок, как бы не пытался, не испытывает к ней почти ничего. Симпатия, уважение и привязанность — конечно, ведь Юнха и правда этого заслуживает, она чудесная, но любовь? Любви нет и не могло быть, потому что Чон предложил ей встречаться совсем не из-за влюбленности.

Последние полгода родители докапывали его, как могли, с просьбами привести наконец-то в дом девушку и подозрениями, что он её специально скрывает. Никто никого на самом деле не скрывал, но признаться в том, что всё это время его трахали в задницу разнообразные мужчины, Хосок попросту не мог. Ему нравились и девушки, это правда, но в основном доминантные и сильные, а его бисексуальный спектр на 80% переваливал в сторону крепких членов и мускулистых твёрдых тел, только вот что матери, что отцу вряд ли бы подошел любой из этих вариантов. Поэтому самым безопасным оказалось предложить встречаться Юнхе, с которой познакомились через общих друзей: нежной, милой и чувственной, любящей, а уже через месяц-второй мягко и без лишних ссор с ней расстаться. Пока что они всё ещё на третьей неделе отношений, но у Хосока, чёрт возьми, уже возникла неожиданная вторая проблема.

И эта проблема — отец Юнхи.

Хосок в последнюю очередь хотел знакомиться с её родителями, чтобы не светить своим эгоистичным лицом (ведь Юнха, ни в чем не виноватая, ещё не знала, что скоро её бросят) лишний раз, но после ужина у Чонов (что, в принципе, и было частью плана) девушка загорелась желанием познакомить Хосока и со своей семьей.

Поэтому сейчас, напялив светлую рубашку и простые черные брюки, Чон послушно сидит в просторной кухне у Кимов, слушая чужие разговоры, но ему и глоток чая в горло не лезет. Юнха что-то возбужденно рассказывает матери, подсунувшись ближе к ней за небольшим круглым столиком, где они теснятся вчетвером, но Хосок настолько в прострации, что не может понять сути рассказа. Потому что прямо за несколько метров от него, разрезая малиновый чизкейк на маленькие треугольники, стоит отец Юнхи и муж её матери.

Ким Тэхён, тридцать шесть лет, финансовый директор одной из компаний по разработке игр и по совместительству папа его девушки. Хосок тупо пялится на чужие смуглые, большие и жилистые руки, пока мужчина занимается чизкейком, и едва ли осознает, что попал.

В самом начале встречи, когда миссис Ким довольно расцеловала его щеки и расспросила всё от специальности в университете до предпочтений в еде, Хосок ещё был в порядке. Он заинтересованно рассматривал простой, но качественный интерьер квартиры, женщина рядом уже пошла в наступление, ненавязчиво пытаясь узнать, кем он хочет работать и кто его родители, а Юнха рядом крутилась с румяными щеками, прося маму прекратить допрос. Миссис Ким, несмотря на любопытность, выглядела мило и довольно дружелюбно, поэтому парень посчитал, что обед пройдёт хорошо. Но потом мистер Ким зашел на кухню, глубоким голосом извиняясь за своё отсутствие, и Хосок едва не обкончал трусы.

Он выше его на целую голову. Едва ли не вполовину шире в плечах, с крупными, чертовски красивыми чертами лица и смуглой кожей. С зачесанными назад волосами, едва заметной щетиной на крепкой челюсти и тёмной родинкой на носу. Взрослый, сильный, мужественный и божественно красивый. Идеальный мужчина, если бы не одно «но».

— Оппа, будешь чизкейк? Папа уже порезал, попробуй, он сам испек! — то самое «но» счастливо улыбается и придвигается обратно к нему, схватив за локоть. — Это лучший чизкейк во всём Кванджу, ты больше нигде такой не попробуешь.

— Я… Что? — Хосок отцепляет взгляд от темных волосков на чужой руке, чувствуя, как быстро к щекам приливает жар. Господи, что он делает на семейном ужине своей девушки? Прошло от силы полчаса, а его уже не отличить от растопившегося желе.

— Юнха спрашивает, будет ли оппа чизкейк, — один томный, низкий голос, и Чон вздрагивает, как щеночек, поднимая на мужчину лихорадочный взгляд. Тот выжидающе смотрит в ответ, поднимая бровь. Хосок, кажется, реально кончает в трусы.

— Я-я… Д-да, спасибо.

Если бы сейчас пришлось встать, он бы попросту рухнул обратно — настолько слабыми чувствуются ноги. Хосоку плохо и хорошо одновременно: он точно знает, на какой образ в голове будет дрочить сегодня ночью, растягивая себя сразу тремя, а потом и четырьмя пальцами, потому что у такого мужчины должен быть крепкий, охуительно большой и толстый член, для которого нужно хорошенько себя подготовить.

Хосок изо всех сил старается не представлять мистера Кима, вытрахивающего из него душу своими красивыми длинными пальцами, потому что прямо сейчас тот наклоняется, чтобы положить на тарелку чизкейк. Хосок бы так громко всхлипывал и стонал, потому что пальцы папочки наполняли бы его до отказа, до потемнения в глазах, получал бы лёгкие шлепки за излишнюю вертлявость, а потом Тэхён заставил бы его принять ещё и свой ч…

Дыхание мистера Кима касается его макушки, обдавая жаром, и Хосок резко дёргается, ударяясь затылком о чужую руку.

— П-простите, — выпаливает он, от страха намертво сжав подлокотник кресла и привлекая внимание женщин.

— Детка, у тебя щеки такие красные, — сочувствующе произносит мама Юнхи, смотря на него такими же, как у дочери глазами. Хосоку стыдно выдерживать её взгляд. — Перегрелся, наверное, да?

Он кивает, как болванчик, толком не понимая вопрос. Чего от него хотят? Мистер Ким отстраняется, наполняя оставшиеся тарелки, и дышать становится чуть легче. Единственное, что из всего этого становится понятным — Хосок попросту умрёт, если его не трахнут в ближайшем будущем. Он не может так долго терпеть, какой бы хорошей не была Юнха и как бы сильно её не любили его родители.

— Ты не привык к жаре на кухне, у нас всегда так, — виновато щебечет миссис Ким, и Хосок только сейчас замечает, что у неё нет обручального кольца. На руку мужчины он посмотреть не решается, и без того едва дыша. — Вентиляция очень плохая, если что-то готовить или просто кипятить воду, сразу душно становится.

— Мам, пусть папа даст ему какую-то футболку, его рубашка совсем плотная, — вдруг встревает Юнха, просканировав хосоков наряд. — Оппа, ты ведь зажаришься, а мы ещё даже чай не пили.

— И правда! Тэ, дашь ему что-нибудь? Посмотри на мальчика, весь красный. Сколько раз я просила тебя решить вопрос с вентиляцией!

Хосок мысленно умоляет свой член не вставать, когда сам поднимается вслед за мистером Кимом и идёт за ним в спальню. Черная футболка на мужчине не скрывает ширину его плеч, и Чон не может не подумать о том, каким защищённым он чувствовал бы себя за этим крепким, сильным телом. И беззащитным одновременно, когда Тэхён не позволил бы смыкать коленки, тараня своим толстым членом его тугую, отвыкшую от мужского внимания дырку и отвешивая редкие пощечины, называя своим «хорошим мальчиком».

— Не знаю, подойдёт ли тебе, но вот эта тонкая и очень удобная, — мистер Ким протягивает чистую футболку, но Хосок попросту не может сдвинуться с места. Возможно, это игра его больного воспалённого воображения, он не удивился бы — всё ощущается, будто в тумане, но он упорно видит что-то под тканью серых тэхёновых спортивок. Он старается, очень старается поднять взгляд. Но ему упорно видятся едва заметные очертания члена мистера Кима, спрятанного в боксеры и штаны, но не спрятавшегося от голодного хосокового взгляда.

— Ну? Подходит или поискать что-то другое?

— Ч-что?

Хосоку очевидно нехорошо. Это понятно по внимательному прищуру мужчины, когда тот подходит ближе и бесстыдно сканирует его глазами. Облизывает взглядом пылающие щеки, стеклянные глаза, зафиксированные на чужой ширинке, и едва заметный бугорок в тугих мальчишеских брюках.

Когда Тэхён вдруг хватает его за шею сзади, не позволяя уйти, Хосок готов упасть на колени и умолять о члене в своем рту. Мурашки холодом разбегаются вдоль позвоночника, и Чон вдыхает горячий воздух, возбуждаясь от крепкой хватки ещё сильнее. Ему конец.

— Такой хорошенький мальчик, — тянет мистер Ким, но у парня нет сил даже удивиться: он едва ли может различить фантазию от реальности, особенно сейчас, когда собственный член на полную пульсирует в штанах, умоляя о разрядке. — Ты всегда так краснеешь в присутствии взрослых мужчин?

— Н-нет, мистер К-ким, я…

Его одним крепким движением подтягивают ближе, и Хосок млеет от запаха горячего тела — запаха настоящего мужчины. Был бы девочкой — потёк бы тут же, марая трусы. Хотя… Он, вроде как, уже.

— Ты очень плохо врёшь, — мистер Ким наклоняет голову, ловя его поплывший взгляд, длинные пальцы давят на кожу сильнее. — И так же плохо обращаешься с девушками.

— Ч-чт…

— Юнха рассказала, как ей приходилось брать всю инициативу на себя на первом свидании, и как ты даже не додумался провести её до дома после, хотя было уже темно. Дай угадаю: ты привык быть на её месте? Любишь, когда берут контроль?

— Не п-правда…

— Не правда? — наигранность в чужом голосе возрастает до наивысшей отметки. — А если я сделаю… Вот так?

Большие ладони обхватывают его талию, с нажимом подтягивая и прижимая к себе, переходя любые границы, и Хосок не сдерживает всхлипа — умоляющего, жалобного, признающего поражение. Он обмякает в руках мужчины, чувствуя себя таким маленьким и потерянным рядом с ним. Его стояк упирается в тёплое, крепкое бедро мистера Кима, голова безвольно опускается на чужое плечо.

Он сдался. Окончательно и бесповоротно.

— Приведи себя в порядок и возвращайся на кухню, — голос Тэхёна звучит совсем близко, проходится тёплым дыханием возле уха, заставляя вздрогнуть. — А если однажды решишься… Ты знаешь путь к моему дому.

Мистер Ким уходит, невозмутимо возвращаясь на кухню и оставляя Хосока за своей спиной — растерянного и возбуждённого.