Дело близилось к ночи.

Скрывающееся за горизонтом солнце уступало вотчину трем лунам, одна из которых поднималась особо высоко и горела особо ярко даже в этом закатном часу. Кареонцы делили месяц на три фазы, по тому, какая из, соответственно, трех лун сейчас находилась в навершие мира.

Освещенный одновременно и алыми лучами солнца, и серебряными бликами лун двор размещался где-то на самом отшибе города, в каких-то подворотнях, проход к которым еще предстояло поискать. Тот самый ночлег, который обещал инквизиторам Торнак, представлял из себя пустырь, где-то по центру которого располагался покосившийся набок ветхий домишко, до отвала забитый «братками».

Особо удобно плюхнувшись на подстилку из сена, Торнак поигрывал ножом, с немой вдохновенностью наблюдая за закатным небом.

Парень и не думал собираться спать, сверкая глазами и то и дело оглядываясь по сторонам. Видимо, ждал кого-то. Несколько раз закуривал, подрагивал, от земли тянуло осенним холодом, даже полуденное солнце недостаточно прогрело ее, поэтому даже через настил ощущалось веяние, заставляющее лишний раз подумать: а стоит ли оно того и не перейти ли таки в дом, обогреваемый печью.

Ян дрожал от холода, пытаясь кутаться в рубашку, что ни размер, ни ткань не позволяли, жаться же к Владу инквизитор считал неуместным. Войцек, казалось, ничуть не страдал от не слишком теплой погоды, спокойно оглядываясь, но краем глаза отмечая трясущиеся пальцы Яна. Подумывая затащить его в дом побыстрее, он перебирал в памяти все защитные заклинания, которые могли пригодиться при таком тесном соседстве с местными.

— Спать хочешь? — тихо спросил он, уже начиная выплетать щит. — Ну да, глупый вопрос. Иди, а я тут, пожалуй, с мальчишкой поболтаю.

Ян покосился на Торнака, поза которого была максимально расслабленной, а с лица не сходило спокойствие, совсем не присущее, казалось бы, человеку, только что разрулившему свару и чуть не удушенному.

— Никуда я без тебя не пойду, — категорично заявил инквизитор.

— Боишься, что обидят? — усмехнулся Влад. — Главное, ножичек поближе держи и не спи особо крепко…

— Боюсь, что вы тут подеретесь. Так что я тут посижу, покурю, а вы болтайте, раз уж спать не хочется.

Влад хотел возразить, но махнул рукой — той самой, на которой загорались заклинания, из-за чего Ян слегка шуганулся в сторону.

— Вы это, если надо чего: одеяло там или может одежка какая, говорите. Гости, как-никак. Да и сигаретками ребята поделятся, тут стесняться нечего. Я не очень люблю всю эту идею общины, но жить так гораздо удобнее. Когда все — оно общее, а не свойское. — Торнак дружелюбно улыбнулся, посмотрев на Яна и Влада. — Если я не ошибаюсь, мы так нормально и не познакомились. Ну, в общем-то чуть не убили друг друга, почти родные люди, но имена знать было бы неплохо. Хоть бы просто для удобства общения. Но я, есесна, не настаиваю. М? — Парнишка достал из все того же кармана очередную самокрутку, ткнул ей в сторону инквизиторов, слегка приподняв ворот рубахи, будто именно это спасет от простуды. Снова отвернулся в сторону, как можно было догадаться, центра города, все еще не покидало стойкое чувство, что парень волнуется, ждет кого-то, не находя себе место.

Шатающиеся без дела товарищи по судьбе Торнака то и дело подбегали, чтобы пожать парню руку, а тот, нисколько не сопротивляясь, был будто бы даже рад, улыбаясь каждому, кто решит поздороваться, и непременно называя этого человека по имени. В общем, не особо верилось в подлинность этих имен, но какая-то толика уважения к собеседнику в этом прослеживалась.

В очередной раз глухо ударив по рукам с подошедшим парнем, выглядевшим на несколько лет старше Торнака, последний попросил «Верда» принести чего-нибудь перекусить и, если не трудно, захватить и гостям. Несколько секунд Верд пытался понять, с какой интонацией произнес фразу Торнак, будто размышляя: травить еду или нет, но, встретившись с тяжелым взглядом темных глаз, понятливо кивнул и, попросив оставаться на месте, засеменил в сторону домишки.

Инквизиторы, с долей интереса наблюдающие за этим, устроились рядом; Ян, не постеснявшись утащить у Торнака несколько сигарет, уже закурил, воспользовавшись огненным заклинанием Влада — он недолго еще ворчал, что раз такое дело, то не стоило отдавать зажигалку, а прикуривать от боевой магии слегка опасно.

Ян скромно примостился где-то в тени, не желая привлекать внимание, и присутствие его можно было угадать только по вспыхивающему огоньку сигареты да по густым клубам дыма. Влад же — может, неосознанно — расположился довольно вальяжно, недолго рассматривал три луны — такое ему видеть еще не приходилось, и зрелище стоило того, чтобы немного посидеть в тишине. Дождавшись, пока поток приветствующих Торнака людей иссякнет, он все же улучил момент поговорить.

— Отчего б и не назваться, — пожал плечами он, хотя знал, что по имени можно наложить пару проклятий. — Влад Войцек, боевой маг, — представился он, протянув Торнаку руку. — Этот вот — Янош Кирай, можно просто Ян, «инквизиторство» — это лично для меня, но ты лучше его вообще не трогай, он только с виду такой безобидный.

Инквизитор фыркнул, дохнув дымом в сторону Влада, от неожиданности чуть не закашлявшегося.

Торнак с удовольствием сжал руку Войцека, поднял на него глаза, блеснувшие в темноте, резким движением повернул руку Влада вверх венами, второй рукой крепко схватив боевого мага под локоть, бросил взгляд на его запястье, расплывшись в улыбке. Он несомненно подтвердил собственную теорию.

— Откуда же вы такой, Влад Войцек, взялись? Можешь не отвечать, просто старайся не афишировать собственную принадлежность к чему-либо иноземному. Будет меньше вопросов, и, как следствие, проблем тоже будет меньше. А проблемы нам не нужны, вовсе не нужны. Тем более, от гостей, которых Торнак, неразумный и молодой, привел к общаку: обогрел и накормил. Было бы весьма грустно осознавать, что я подвел ребят. Добро?

Ожидая ответа, черновласый, не моргая, смотрел в глаза Влада, будто пытаясь прочитать по ним что-то, чего еще не понял, но безуспешны были его попытки. Тем не менее, до ответа Влада Торнак не спешил отводить взгляд, находя в этом какую-то забавную игру в гляделки.

— А что ты там у него на руке хотел увидеть? — вмешался Ян, отвлекая их. Он тихо вернул в ножны стилет, за который успел схватиться, как только Торнак коснулся запястья Войцека.

— Мальчик искал Сиоансу, но я неправильный маг, — довольно осклабился Влад, сложивший мысленно картинку. — Когда Корак в тот раз рассказывал нам про местное колдовство, ты уже допился до несознанки? Это что-то типа метки для преобразования энергии…

Он, подумав, не стал развивать эту тему, многозначительно замолчал, потому как сам не все помнил.

— Ах, точно. Попрошу без оружия в моем доме, хорошо? На него плохо реагируют и сожители. И зверушки. — С лучезарной улыбкой Торнак принял из рук товарища три миски с кашей, протянув две Владу, а затем перевел взгляд на отделенную часть пустыря, над которой кудрявыми клубами вилась пыль. Через некоторое время стало вполне возможно разглядеть, что к жилищу Торнака и его «компании» приближается свора собак. Отметив это кивком для самого себя, Торнак принялся есть, поблагодарив принесшего еду.

Влад первым делом попробовал сам, пожал плечами и протянул миску инквизитору, но отдать не успел. Смешивая лай, вой и еще не пойми какие звуки, стая собак, насчитывающая около двадцати голов, довольно резво приближалась к стоянке, а Торнак только быстрее начал уплетать еду, неприятно позвякивая деревянной ложкой о такую же миску. Оставив на дне совсем немного каши, он свистнул. На свист из окон высунулись сонные лица обитателей домишка. Торнак приставил две ладони к макушке, показывая уши, а потом — ко рту, изображая пасть.

— Осталось у нас что? Друзей тоже надо кормить!

Ян заметно вздрогнул, шарахнулся ближе к Владу, дрожащими пальцами не способный выхватить стилет, который он совершенно незаметно крутил в руках минуту назад; сигарета выпала уже давно, потухнув в пыли. Издав какой-то задушенный скулеж, он прикрыл глаза, думая, что так легче будет справиться с приступом паники, но стало только хуже — дрожь прошла по всему телу, инквизитор вжался в плечо Войцека, почти не дыша и глядя на стаю полными ужаса глазами.

— Твою мать, — рыкнул Влад, вскочив на ноги и закрыв собой Яна, почти что колотящегося в припадке. — Торнак, если сейчас их не отзовут, я сожгу твоих дворняг к ебеням собачьим, ты меня понял? — По голосу и вспыхнувшим искрам на пальцах было отлично ясно, что шутить он не намерен.

— Не надо… я… я нормально, — слабо пробормотал Ян. — Я сейчас…

Он стремительно попытался встать, но не смог, ноги подкосились.

— Это угроза такая? — переспросил Торнак, ошалело глядя на Яна, бьющегося в истерике, и разъяренного Влада. — Я никого не выгоняю, но эти дворняги имеют тут право находиться примерно такое же, как и ты, как и я. А может, у них этого права даже больше.

— Это все прекрасная трогательная история, — зло перебил Влад, наклонившись и глядя на Торнака сверху вниз. — Но ты посмотри на Яна, умный такой, — он указал на задыхающегося инквизитора, — и пойми одно: если он упадет в обморок, ты и твои друзья его пробуждения уже не увидите. Да, это угроза. Чего ты боишься больше всего на свете, Торнак? Если бы тебя в детстве погрызли адские гончие, ты бы подвывал от ужаса рядом. А я сделаю все, чтобы ты как можно скорее встретился со своим страхом, если ты сейчас же этих псин не уведешь.

Инквизитор пытался что-то сказать, неразборчиво шептал то ли молитвы, то ли еще что, глядя на Влада. Тот ободряюще улыбался.

— Полтора года мы делим с ними пищу. В особо трудные времена, голодали сами, но никогда не вышвыривали их отсюда. Я бы больше от тебя нож в спину ждал, чем укуса от этих милых созданий, — налился сталью голос Торнака. Сочувственно глянув на Яна, парень встал, потянулся. Щелкнул пальцами, искренне улыбаясь четвероногим друзьям. — Ну-ка, за мной, ребяточки. Пойдемте-пойдемте. За домом еда, а Яна мы трогать не будем, у него друг кусается, — недовольно пробормотал Торнак, уводя стаю, семенившую за ним.

Спокойно выдохнув, когда свора скрылась за зданием, Влад помог Яну подняться, придирчиво отряхнул его спину от пыли. Инквизитора все еще шатало, но смертельная бледность постепенно начинала сходить с его лица, глаза блеснули чуть ярче.

— Кусается, мать вашу, — шипел Влад. — Эй, ты как, нормально? Кто ж знал, что тут такое…

— Домой хочу, — все еще как-то бессвязно пробормотал Ян, ежась от холода. — Влад, ты же маг, портал поставь, не знаю, что угодно, только, пожалуйста…

— Все будет хорошо, — твердо, но беззлобно сказал Влад, сам же скривился от банальности своих слов. — Правда, мы что-нибудь придумаем. А пока надо бы поспать немного, да? — он заглянул Яну в глаза, пытаясь понять, слышит ли он вообще его голос, осторожно встряхнул за плечи. Инквизитор слышал, только молчал, по-пьяному покачиваясь. Влад вздохнул, аккуратно развернув его в сторону дома, пытаясь тащить за собой: — Так, ложись, я посторожу. Никаких собак, клянусь своей проданной душой. Можешь мне верить.

Торнак вернулся, улыбаясь сейчас особенно хищно, будто там, за домом, вместо него вернулась одна из тех собак, притом наиболее злая, не думающая человеческими категориями, лишенная тяги к жизни, живущая лишь ради «курьерства»: доставки наиболее пакостных чувств и событий для кого бы то ни было.

— Ты не сможешь превратить мою жизнь в ад, даже если я попрошу тебя об этом, Войцек, — проговорил он как-то особенно, маска ожесточения сошла с его лица и заменилась на детскую простодушную личину. — Я уже в Аду, Влад. Один в этом чертовом мире, который так и хочет утопить меня в дерьме, моче и хрен знает в чем еще. Я все детство слушал стук топора по свиным костям, гулял среди подвешанных на крюки животных. Учился разделывать туши самостоятельно. Я хотел сидеть дома, взращивать хлеб, пасти скотину, не заботясь о каких-то иных вопросах. Все прерывается в один момент, боевой маг. И ваша хваленая магия, она тоже не помогает, когда смерть костлявыми руками сжимает горло последнего дорогого тебе человека. Я видел поднятые кверху носы таких как ты, Войцек. Я верил в вас! А вы?! А вы разводили руками, говорили, что теперь поможет отцу только Всевышний. Но и он! Что сделал он? Смотрел, ждал. А мне надоело! Слышишь, блять? Я заколебался смотреть на вас снизу, я больше не верю ни в Него, ни в Тебя, ни в кого бы то еще ни было. Теперь есть только я. И что же, интересно мне, ты сделаешь? Скажи мне, чего боится человек, потерявший все, что у него было? Сбежавший из нового дома в поисках ответов, а потом понявший, что их попросту — нет?

Торнак будто бы хотел кинуться на Влада, но вместо этого в один момент плюхнулся обратно на подстилку.

Влад стоял спокойно, слушая эту внезапную исповедь, с каждой секундой кривясь в усмешке все больше. Стоило Торнаку замолкнуть, выжидательно зыркнуть на него, как Войцек вдруг зашелся смехом — громким, пронзительным, смехом человека, которому не страшно, что его вот-вот ударят или вовсе убьют. Нет, он хохотал, запрокидывая голову к нему, пока горло не заболело.

— Я живу в Аду, — сказал он, все еще посмеиваясь. — Нахер твоего Бога, мы его убили. В себе — в первую очередь, понимаешь? Мне жаль тебя, парень, но не от слезливой истории о трудном детстве — об меня тоже тушили пару раз окурки, но кто бы на это жаловался сейчас. Ты сам говоришь, что один во всем мире — так вот, сдается мне, ты никогда меня не поймешь. Потому что я сильнее, Торнак. Мне есть, ради кого обрекать людей на Ад. А он, поверь мне, найдется у каждого, и лучше не испытывать судьбу, говоря, что ты уже на дне. У бездны его нет, а падать можно бесконечно долго.

Он помолчал, доброжелательно улыбнулся парню, словно что-то припомнив:

— И вот еще бесплатный совет: никогда не нужно говорить мне о Всевышнем. Я ненавидел Его всей своей душой столько, сколько тебе примерно лет.

— Я хочу упасть, Влад. Так найдется же тот, кто уронит меня достаточно низко. — Он поднял на Влада глаза, слезы скатывались по щекам парня, оставляя за собой мокрые дорожки, которые, холодные и неприятные, так хотелось стереть. — Ненавижу тебя, Войцек. И всех магов вместе взятых.

Торнак порылся в соломе, вытащив откуда-то с глубины книгу в красно-черном переплете, пихнул в руки Влада, не сталкиваясь с ним глазами, но затем этот контакт восстановил, поджимая губы.

«Пирокинез»

— Идите спать в дом, там тепло.

И больше не обронив ни слова, Торнак медленно побрел от пустыря в сторону леса, оставляя за собой лишь следы из облаков пыли, которая медленно, но верно оседала на прежнее место.

***

Место, в котором открыла глаза Кара, оказалось залитым светом настолько, что Падшей пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Солнц, казалось, здесь тоже три, как есть три луны в Кареоне, но поднимать голову, чтобы убедиться в этом, не решился бы самый отчаянный. Уставившись себе под ноги, Кара увидела густую высокую траву такого насыщенного зеленого цвета, что она не казалась настоящей.

Немного привыкнув к свету, Падшая обернулась по сторонам и тут же поняла свою ошибку: ей срочно захотелось всадить себе пулю в висок, да только револьвер остался в Аду. Она же, напротив, была в Раю. В тот самом, где провела детство, служила Господу, была предана, который сожгла потом, став той, кто есть сейчас. Никогда она не думала, что снова увидит этот знакомый пейзаж.

Здесь словно бы не изменилось ничего: то же бескрайнее поле, на котором росли самые яркие и благоухающие цветы из существующих, те же дальние горы, верхушки которых скрывались в синей дымке, до них она в детстве летала, прежние густые заросли леса вокруг, надежно скрывающего цветочное поле от остального Рая. Пахло неожиданно сладко, что кружилась голова, среди аромата Кара никак не могла различить знакомый запах яблочного сидра. Корака рядом она не видела. Падшая, немного запаниковав, отступила, но запнулась о спрятанную в высокой траве кочку, позорно упала, вскрикнув и неуклюже взмахнув руками. Так и затихла, лежа неподвижно и чувствуя щекочущие ее лицо мягкие, почти шелковые травинки.

— Великий отчаянный воин, обрушивший Святые Небеса. — Как всегда вовремя, но неожиданно и ехидно сверкая глазами, он повис над Падшей, даруя прохладу тени, Корак протягивал девушке руку. Падшего, казалось, вовсе не слепило яркое солнце, да и вовсе не напрягала жара, совсем не беспокоило нагревание черных одежд. Он смахнул с глаз челку, все еще держа левую руку над Карой, готовясь помочь. — Ты особо так возвращению не радуйся, все равно это все бутафория, ничего больше.

— Каждый ошибается, — проворчала Падшая, протянув ему руку, рывком поднялась, как обычно на секунду взмахнув появившимися крыльями.

Осмотрелась, фыркнула то ли от недовольства, то ли от цветочной пыльцы, взметнувшейся после того, как она встала. Поежилась от того, насколько настоящей выглядела поляна.

— На мой взгляд, весьма реалистичная бутафория, — сказала она. — Что нам тут нужно? А то я могу захотеть слегка развлечься и сжечь и этот Рай — не нравится он мне, — Кара привычно оскалилась.

— Ну, это будет сложнее обычного. Смотри сюда, пигалица. — Падший хихикнул, повернул ее голову в сторону.

На залитой солнцем лужайке Кристофер, держа в руках корзину с ягодами, во весь голос кричал, будто собирался оповестить не только сидящую в нескольких метрах от него ангелицу, но весь Рай, включая Апостолов, Михаила и самого Создателя.

— На болотах было очень опасно! Но вот! Я принес! — И не менее гордо выпрямляется, заносчиво поднимает нос кверху, когда девочка, спрыгнувшая с высокого камня, бежит ему навстречу.

И светловласый, зацепившись то ли за кочку, то ли наступив на по обыкновению развязанные, заткнутые в ботинки, шнурки — падает, выпуская при падении корзинку с ягодами.

— В детстве ты был забавным, — умилилась Кара, покосившись на Корака, с сожалением вздохнула: — И зачем только покрасился?

Она с интересом присматривалась к происходящему, к тому, как она сама, только одиннадцати лет, с аппетитом поедает клюкву из корзинки, полулежа рядом с Крисом. Мирно беседуя о чем-то своем, их двойники из прошлого стремительно приканчивали весь улов парнишки, а Кара все прикидывала, будет ли безопасно подойти поближе.

— Такое чувство, что я схожу с ума, — пожаловалась она, потирая виски. — Очень странное ощущение — казалось бы, давно сдвинулась… Они могут нас видеть?

— Неа, не могут. Но я могу показать тебе немного… другой взгляд на ситуацию. Я тогда был тем же Кораком, просто чуть моложе. И не спрашивай, сколько лет прошло, я не знаю. Столько раз рождался и умирал, что совсем потерял счет векам. Смотри!

Фигура Кристофера медленно расплывалась посреди ясного дня, а на ее месте, полулежа, болтал с Кариэль не приятный юноша со светлыми волосами, а весьма уродливое существо. Скрывающий любую конституцию тела черный балахон сплошным полотном спускался от плечей существа до самого пола, не открывая ни миллиметра кожи. Из-под темного капюшона после поворота головы можно было рассмотреть округлое отверстие рта, полностью лишенное контуров губ, зубов. В таком же состоянии, замененными на будто бы поглощающие тебя дыры, находились глаза и нос существа. Из наиболее ясных и привычных черт можно было назвать только хвост с треугольной пластиной на конце и закрученные бараньи рога.

Корак повернул на себя голову Кары и хищно улыбнулся, будто собирался забить собственное чувство стыда сломленными представлениями о самом себе.

— Вздумай ты явиться ко мне в таком виде, я бы с детской непосредственностью назвала тебя милашкой и сплела венок из ромашек на голову, — улыбнулась она. — А меня-то ты видел или так и запомнил сначала милой девчушкой с белыми крыльями, а потом, в Петербурге, взбалмошной девицей с клинком?

Она вдруг оскалилась, зажмурилась, а когда снова открыла глаза, по белку растеклась чернота, полностью залившая глазницы, и только в глубине где-то сверкали алые искорки, словно отблески далекого пожара. Улыбка ее была страшна — полная острых клыков, напоминающих собачьи; голову тоже венчали рога, похожие на те, что она видела на каком-то из обличий Корака, и коротко стриженные волосы только подчеркивали их остроту.

— Я чудовище, быть может, точно такое же, как ты. Я живу в Аду, Корак, я сплю с демоницей, почти каждый день избиваю в кровь кого-нибудь из Гвардии, спорю с Высшими, по сравнению с которыми ты — просто красавец, так бы и женилась. А еще ты мой друг, Корак, и мне все равно, кто ты есть. Так что перестань так странно улыбаться, а то мне становиться тебя жаль.

Она ободряюще улыбнулась, показав снова клыки.

— Ты всегда останешься для меня той милой девчушкой… — он запнулся, приложил ко рту кулак, незаметно куснув указательный палец. Руки его дрожали, затем колотить начало его всего. — Мне было так больно, Кара. Меня будто рвало на части, выворачивало каждый сустав тела. Я тогда снимал берцы и молился, чтобы ты не увидела, как пальцы выгибаются, не слушаются, как ноги и руки сводит судорога. Ваш писатель говорил: «во мне воюют ангел с бесом…», а я ощутил это на себе. Мне было страшно, я по-настоящему боялся дать волю внутреннему демону, который, касаясь твоих перьев через пальцы Криса, чувствовал их тепло, мягкость. Это точно было лучшее время, пожалуй, первая моя радость после слияния душ в теле Корака. Вы с Габри однажды ощущали подобное, но души были связаны в двух разных телах, это немного другая степень боли. Но ты точно должна помнить те ощущения, когда тебя будто раздирают, хотят забрать часть, вырвать глотку, разодрать ее когтями. — Падший уронил в траву Рая слезы вместо крови, которую ронял при последнем посещении этого места. — Когда я ушел и не вернулся… я еле добрался до дома, думал, останусь где-то в измерении огня, сгорю нахер и в память обо мне лишь останется тошнотворный запах паленой плоти и волос. Мне больно, Кариэль… — жалобно проскулил он, кусая губы.

Кара растерянно смотрела на него, потом решительно мотнула головой, быстро пересекла расстояние между ними, обняв Корака, не так, как на кухне, иначе — глаза в глаза, прижавшись щекой к его щеке, зарываясь пальцами в длинные волосы, успокаивающе то ли прижимаясь к нему, то ли прижимая трясущегося Корака к себе, она буквально чувствовала, как с нее самой слезает демонический облик.

— Бедный Корак… — без доли иронии, с одной только горечью сказала Кара. — Тише, слышишь? Все хорошо, я рядом. Я всегда рядом, стоит тебе только подумать, я приду, готовая разделить твою боль, если ты позволишь, потому что, пройдя весь этот путь, я поняла одно: никто не должен быть один, у каждого должен быть кто-то, к кому можно прижаться, когда тебе плохо, и показать вывернутую наизнанку душу. И ты не один, Рак, я теперь с тобой, только скажи, что мне нужно сделать — что угодно. Мой бедный мальчик… — прерывисто вздохнула она, вспоминая улыбку Криса.

— Я не знаю, почему. Вроде и нужное с утра пил, не должно быть припадков. Сиэль творит чудеса со мной, не знаю, что не так… — запричитал он, но вдруг умолк, прижал ее к груди, тихо поглядывая за продолжением картины с Крисом и Кариэль. — Кариэль, маленькая моя Кара. Я… я приветы передавал… а оно не работало! — грустно проговорил он и поджал губы. — Я ждал, что однажды это случится, ты окажешься здесь. И мы просто побудем вместе еще немного. А вообще, вас это… интересно на земле… я даже трофейного Ярыгина оставил… — Он часто запинался, говоря, скорее всего, не только, чтобы душу открыть, но еще и чем-то затупить боль, поэтому в голосе то и дело появлялись рычащие нотки, а сам Падший жмурился и скрипел зубами.

— Ну, ну… — беспорядочно пыталась сказать что-то Кара, вздохнула, пригнула голову Корака к себе, обхватив его лицо руками, мягко поцеловала в лоб так же, как когда-то целовал он, сама чувствуя собственные слезы, текущие по щекам. — Не нужно о прошлом, Корак, смотри на меня. Теперь я здесь, да у нас… у нас вечность впереди, понимаешь? Все время, пока я тут, тебе больше не нужно быть одному в темноте. А потом… Я… я смогу найти способ навещать тебя хоть через день, познакомлю тебя с Ишимкой, со всеми моими, Корак, нам ведь всем нужна семья, и я тебя, часть ее, бросить никогда не смогу. Если бы я могла прийти раньше, я бы пришла. Услышала бы все приветы, прошла через все миры. Веришь?

— Конечно, я верю тебе. И всегда верил. Знаешь, в Кареоне совсем иначе работает система жизни и смерти. Вот сейчас мы почти у Истока, сейчас я отдышусь, сплюну, и мы это, дальше пойдем. Есть там оз… озерцо, сука! — Корак отвернулся от Кары, слегка оттолкнув ее от себя, струей крови отплевываясь в сторону, закашлявшись. — Здоровье ни к черту. Совсем ни к черту…

Корак обнял Кару, после того как откашлялся, и, повинуясь внезапному порыву, он распахнул крылья, сразу начиная казаться больше, с улыбкой заглянул в ее глаза.

Она чуть двинула плечами, чувствуя жжение на лопатках, и вот ее широкие черные крылья прорезали поддельно-райский воздух, задрожавший от напряжения. Пахнуло озоном и горячим металлом, Кара потянулась ближе, коснулась кончиками своих маховых перьев крыльев Корака и, светло улыбаясь ему в ответ, снова подала руку.

***

Как только солнце скрылось со стороны пустыни, в городе моментально повеяло холодом. Песок остыл, от него сильно тянуло холодом, а потом и вовсе небо, бывшее днем абсолютно безоблачным и ясным, покрылось тучами, в миг потемнело и разрыдалось, делясь холодными слезами со всеми, кто не успел спрятаться в дом и только сейчас, прикрывая голову, мчался по витиеватым улицам города домой, боясь промокнуть и простудиться.

С другой же стороны, именно в такую погоду редкие влюбленные пары гуляли по улочкам, пытаясь найти как можно более красивый вид на окрестности города.

Грей нетерпеливо стучал пальцами по столу, поглядывая на Ишим, пока Гриз бегал наверх и решал какие-то вопросы по их размещению в заведении. Мужчина отодвинул от себя тарелку, точно так же поступил с посудой Ишим, но угостил демонессу очередным бокалом вина.

Ее, уже слегка опьяневшую, клонило в сон, и демоница старалась всеми силами сохранять бодрость, рассматривая интерьер, Гриза, что угодно — лишь бы не уснуть прямо на месте, удобно положив голову на стол.

— Могу я и дальше рассчитывать на ваше гостеприимство или мне стоит подыскать здесь… — Ишим несколько замялась, подбирая слова. — Гостиницу?

Она выжидательно смотрела на Грея, готовая распрощаться с ним, если придется, без особых сожалений.

— Разумеется, можете остаться. Куда я вас в таком состоянии отправить должен? — Грей рассмеялся, сверкнул стеклянными глазами, в очередной раз посмотрел в сторону, куда ушел Гриз. — Как только молодой человек таки решит, можем мы остаться или нет, я сразу дам знать. Если что, у меня тут квартирка есть, переночуем там. Но тут таки было бы куда удобнее.

Гриз вышел из служебного помещения, недовольно хлопнув дверью и что-то проворчав. Посмотрев на Грея, он развел руками.

— Я ничего не могу поделать, мистер Грей. Вы можете остаться тут, разумеется… — как-то неуверенно проговорил рыжий.

— Не будем никого стеснять. Могу попросить плащ для спутницы? Демоны не слишком хорошо переносят дожди и холод. Мы отправимся вот-вот, не переживай так. Я прекрасно понимаю тебя и тех, кто не хочет меня тут видеть. Это… гм… логично?

— Спасибо, мистер Грей. Конечно-конечно, дворецкий все обеспечит. Мисс? — Гриз было наклонился, чтобы поцеловать руку Ишим и помочь встать.

— Я не так пьяна, чтобы нуждаться в помощи, — фыркнула Ишим, смерив его долгим взглядом. Ей не нравился этот парень, посчитавший ее рабыней — ей казалось, она выглядит несколько более уверенно, чем покорная слуга на продажу, которых ей приходилось несколько раз видеть на адском базаре.

Она встала сама, проигнорировав Гриза и делая вид, что не заметила его попытки показать почтение. Ишим никогда не любила лишних прикосновений к себе от незнакомых людей. Тут же у нее мелькнула мысль, что Гриз ни в чем и не виноват, что так, сам того не зная, настроил ее против себя, но Ишим быстро опомнилась.

— Буду, безусловно, рада, если вы меня проводите, но давайте обойдемся без лобзаний. — Ишим недовольно дернула кисточкой хвоста, показывая свое отношение к поцелуям в руку и в принципе.

Гриз развел руками, пожал Грею руку и снова ушел в служебное помещение, откуда, видимо, можно было подняться на верхние этажи здания. Все тот же худощавый дворецкий вернул Ишим и Грею оружие, затем протянул девушке непромокаемый плащ, а вот темнокожий в свою очередь от такого подарка отказался, не забыв при этом поблагодарить за щедрость и улыбнуться лишний раз. Дворецкий лишь стукнул каблуком сапога, поклонился, хотя и звук был приглушен мягким ковром.

Открытие двери предзнаменовал очередной удар грома, и Грей, сжав губы, посетовал на погоду.

— Довольно неприятно, скажу я тебе. Попробуем добраться как можно более короткой дорогой. Интересно, не промок ли Винс? Простудится еще…

Договорив, Грей сделал шаг за пределы здания, с какой-то нерешительной грустью перешагнув порог, будто бы его выгнали из собственного дома и оглянулся посмотреть: идет ли Ишим.

Она вышла за ним, улыбнулась, подняв голову и подставив лицо под свежие прохладные капли дождя. Как любая жительница Столицы Ада, граничащей с пустыней еще более жаркой и жестокой, чем та, которую Ишим видела здесь, демоница нечасто заставала на улице дождь, оттого и любила бушующую стихию. Ей нравилось чувствовать удары грома и молний, нравилось ходить босиком по лужам, разбрызгивая воду широкими веерами. Вино снова ударило в голову, Ишим тихо засмеялась, ступив под дождь, вспоминая, как они с Карой танцевали однажды в грозу, взрезая стену воды порывистыми движениями тел. Тут смех демоницы печально оборвался, стоило ей вспомнить, сколько миров сейчас разделяет ее с Карой.

Придя в себя и вспомнив, что ее ждут, Ишим смутилась, посмотрела на Грея, отчасти ожидая увидеть насмешку над своим внезапным весельем. Она быстро отвернулась, пробормотала:

— Ну, идем же. — Запахнулась плотнее в плащ, хотя минуту назад ей хотелось вымокнуть до нитки под освежающим дождем.

Капюшон она не смогла надеть из-за точеных рожек, потому волосы все же намокли, липли прядями к пылающему лицу, и она правда начала замерзать, выйдя из теплого помещения. Ишим смахнула волосы с лица раздраженным движением, все больше ругая себя за недолгую слабость.

Она покорно следовала за Греем, мечтая оказаться под крышей и упасть на кровать, забывшись долгожданным сном.

— Идем. — Грей прибавил шаг, то и дело сворачивая то в одну сторону, то в другую, периодически оглядываясь. — Только не отставай, хорошо? Тут сложно найти человека в такой темноте еще и под дождем.

К тому моменту, как Грей совсем промок, путники остановились около желтоватого домика, выполненного в типичном стиле города и вовсе не отличающегося от какого бы то ни было другого здания в городе. Тем не менее, немного пошарив в кармане, Грей извлек из него ключ, которым весьма быстро открыл дверь.

— Прошу, проходите, хех.

Уставшей Ишим было уже не до того, чтобы пытаться осмотреть дом, демоница торопливо содрала с себя тяжелый намокший плащ, нашарила вешалку для него, на которую она водрузила одежду далеко не с первой попытки — пальцы дрожали от холода, сковавшего ее тело за время недолгого пути, и плащ норовил упасть, пришлось поправлять несколько раз. Прошипев пару ругательств на архидемонском, Ишим наконец справилась и, быстро уточнив, где в этом доме она может найти гостевую спальню, стремительно достигла новой двери.

Здесь было тихо, темно и сухо, что демоницу полностью устраивало, но она, привыкшая спать подолгу, порадовалась, что окно смутно виднеется не напротив кровати. Не зажигая свет, Ишим даже не стала выяснять, куда можно повесить снятое платье, просто бросила его на пол, а сама обессиленно упала на широкую кровать, закопавшись в одеяла. Вздрогнула от прикосновения холодной ткани к коже, но быстро привыкла, накрылась едва ли не с головой, согревая постельное белье своим теплом.

После длинного и сложного дня сон сморил Ишим совсем скоро, она, сонно мурлыкая, затихла, погрузившись в ночные видения, в которых вперемешку видела Кару, стоящую вполоборота и улыбающуюся ей, какие-то вспышки магии и Винсеаля в шляпе с горящими алым глазами. Все смешалось в какой-то совершеннейший кошмар, так что Ишим дергалась во сне, болезненно шипя и запутываясь в одеяло, в уши ей лился незнакомый мужской голос, настойчиво твердящий одно и то же: «Убей Везувия…»

Холодное дыхание мужчины на ее шее, белоснежные клыки в опасной близости от плоти, все тот же голос, врезающийся в мозг, побуждающий закрыть уши и глаза, а потом кричать, кричать, кричать.

— Везувий должен умереть, ты должна его убить.

С детства все в Кареоне знают: нельзя смотреть в глаза князьям вампиров. Холодные, ничего не выражающие глаза манили, заставляли расплываться в них, тонуть, переставать мыслить самостоятельно.

Ишим завороженно смотрела в эти самые глаза, а стоящий перед ней вампир лишь упоительно вдыхал аромат сирени, хищно улыбаясь. Вокруг темнело, оставляя от всех ее снов только фигуру вампира, от глаз которого она все еще не могла оторваться. Губы его шевелились в одной и той же фразе: «Убей Везувия…». И так до бесконечности, звуча не из уст вампира, но в голове демонессы, и от него было не сбежать. Тьма пробирала до дрожи, и это было единственное чувство, которое Ишим могла испытать.

«Почему ты противишься? Я желаю вам только добра. Я верну вас на землю… В Ад… К Гвардии… Домой, Ишим… Ты же хочешь домой? Так убей Везувия…»

Ишим испуганно вздохнула, что-то в этих словах пробудило ее от сладкой полудремы, в которую повергал ее голос. Она вдруг почувствовала, как мысли обретают четкость, ей снова захотелось дышать.

— Ты предлагаешь сделку демону, — улыбнулась она слегка насмешливо, но не могла оторвать завороженного взгляда от темных глаз. Но, почувствовав на мгновение силу, Ишим постаралась говорить спокойно: — Наверное, проще будет, если ты скажешь, здесь ли Кара.

Ее пробудило именно это «вы», за которое демоница с надежной зацепилась. Она здесь не одна! А уж вместе они как-нибудь справятся…

— Я не верю тебе, кем бы ты ни был, — почти крикнула Ишим. — Я не хочу быть ничьим оружием — коль уж ты так велик, что призвал меня сюда, почему не можешь сам убить своего демона?

— Убей Везувия, девочка. Убей его, и вы вернетесь домой. Пока дом еще существует. Время — странная штука, демонесса. Изначальные демоны повержены. Девять Лордов Хаоса, все, кроме одного, погибли. Демоны Пустоты, Забвения, Мести, Гордыни, все они нашли упокоение. Помоги ему, Ишим. Он неистово желает собственной смерти, но боится в этом признаться. Он скучает по семье… Убей Везувия. Пока он не убил вас. Кариэль, Владислав, Янош. Неужто ты готова видеть как они умирают один за другим, пока изживший век демон живет? Убей Везувия…

Вампир продолжал зачаровывать ее взглядом, усыплять, полностью отключая от внешнего мира и подчиняя ее органы чувств.

— Он — Иуда Кареона, сама Магия создала его предателем и лжецом. Он убивал ради спасения собственной шкуры тех, кто готов был защищать его до последней капли крови. Бил их в спину. Нагих, спящих. Использовал их тело, душу, разум. И тридцати сребреников не нужно, чтобы предать. Если вы — Боги, то в нем не осталось ничего от Христа. Вспомни Леонардо да Винчи. Везувий утратил облик Христа, понимаешь? Теперь с него можно писать совсем другого героя… Девочка с Восьмого, ты почувствуешь опасность, и сердце тебя не обманет. Убей Везувия… Убей Везувия… Убей…

Ишим проснулась, почувствовав, что в комнате есть кто-то еще, резко подскочила на постели с задушенным криком испуганной птицы. Осмотревшись, она с удивлением поняла, что уже настал день, а ночь пролетела так неожиданно быстро за ее полубредовыми видениями.

Она с опаской подобралась для прыжка, рассматривая ту, что только что вошла в комнату, аккуратно притворив дверь.

Темноволосая демонесса с совсем маленькими, едва просматриваемыми через копну волос рожками, она просунула мордашку через узкую щель между стеной и дверью, стараясь как можно тише проникнуть в комнату. Увидев проснувшуюся Ишим, девушка испуганно поджала хвост и дернулась обратно в коридор, однако быстро передумала и сунулась обратно в комнату, не замедлив поинтересоваться:

— Могу я войти? — пролепетала она, изучая Ишим, но в то же время стараясь не сильно выдавать свой заинтересованный взгляд, блуждающий по демонессе.

Та озадаченно моргнула, думая, а не спит ли она до сих пор, но потом, царапнув себя по тыльной стороне ладони, все-таки уверилась в том, что это уже не сон. Ишим не привыкла, чтобы к ней обращались с таким боязливым почтением, чаще всего это она ловила на себе презрительные взгляды Высших демонов. Она, проведшая полжизни на предпоследнем кругу Ада, почти в самом низу, никогда не могла привыкнуть к новому положению, обеспеченному ее жизнью с Карой. Но ведь здесь не могли об этом знать.

— Привет, — неуверенно поздоровалась Ишим. — Ты… здесь живешь?

— Живу…. — кивнула она, протиснувшись в комнату. На девушке удобно сидело красное платье, оканчивающееся чуть выше колена и плотно обтягивающее тело демонессы. Пару раз хлопнув глазами, она, будто бы размышляя: стоит говорить или нет, продолжила. — Вы всю ночь кричали. Хозяин очень переживал, никак не мог уснуть, то и дело ходил вас проведать, однако никак не решался разбудить.

Демонесса наклонилась, подняв с пола платье Ишим, аккуратно сложила его и повесила на спинку кровати.

— Хозяин просил проверить, как вы, а затем спросить, нуждаетесь ли вы в чем-то? Он у себя, я могу вас к нему отвести… меня Дийрой звать… — опомнилась она, смущенно улыбнувшись.

— Хозяин, — уцепилась за слово Ишим, недовольно фыркнув. Она не любила, когда демониц обращали в рабство, настолько, насколько может не любить та, которая предлагала Люциферу проект, запрещающий торговлю живым товаром. Так что Ишим смотрела на демоницу даже сочувственно: — И как же тебя угораздило, Дийра, попасть в рабство?

Спрашивала она, уже поднимаясь с постели. Демоница не чувствовала себя отдохнувшей из-за кошмаров, но, подбодрив себя мыслью, что все могло быть и хуже, а где-то рядом Кара и ее друзья, взяла подтяное с пола платье, потянулась, после чего надела его, разглаживая складки мятой ткани. Дийру, которая порывалась помочь, она игнорировала.

— Так случилось, — пожала плечами девушка, в очередной раз разведя руками. — Я уже давно у Хозяина, пару лет, наверное… — она замялась.

— Но-но, не обижай мне тут демоничек! — хихикнул Грей, войдя в комнату и прикрыв за собой дверь. — Жизнь — она не терпит сопли, знаешь ли.

Мужчина сел на край кровати и встретился со взглядом Ишим, его глаза сливались с темной кожей, делая его совсем каким-то однотонным.

— Я-то не обижаю, — пожала плечами Ишим. — А вы могли бы с самого начала сказать, чем промышляете, — она заметно покривилась, кивнув на Дийру. — Немногие одобряют рабство в нашем мире, хотя в вашем, кажется, все сильно отличается. И я даже не буду спрашивать о моральной стороне вопроса, — голос ее приобрел те чеканные интонации, с которыми она обычно выступала на советах Высших, — но лишать свободы живое мыслящее существо — это выше моего понимания. Спасибо за теплый прием, но мне что-то хочется как можно скорее отправиться на поиски Корака.

— Ты не сказала, чем зарабатываешь на жизнь. Почему должен был говорить я? А Корак — тот еще клиент, почти лучший за год. — Грей внимательно смотрел в глаза Ишим, пытаясь что-то в них рассмотреть.

— Он говорил что-то такое, — кивнула она спокойно, вспоминая последнюю их встречу. — Но я думаю, уж относится он к ним хорошо, по крайней мере. А вам каково продавать демоницу, зная, что она может попасться к кому-то, кто ей навредит?

Ишим сердито смотрела на Грея, не понимая, как человек с подобной работой может оставаться таким спокойным, словно глыба черного камня. Но ко всем, кто торговал рабами в Аду, она относилась с нескрываемым презрением, к этому же человеку чувствовала благодарность за помощь, и это немного сбивало.

Ишим не любила рабство по одной причине: глядя на демоницу подле какого-нибудь Высшего, выведшего свою игрушку напоказ, она все время думала, что сама могла оказаться на ее месте. Чудом она избежала такой участи, когда сбежала с Восьмого в более цивилизованную и спокойную Столицу в то время, как работорговцы начали облаву на молодых демониц из деревенской глубинки. Она до сих пор помнила, как пылал родной дом у нее за спиной, а сама она уносилась прочь от фермы родителей, прижавшись к гриве раскатисто рычащего коня. Это было ночью, а ночи в Аду глухие, совсем черные.

Ишим не боялась темного взгляда Кары, но в глаза Грею отчего-то старалась не смотреть.

— Человек, которого бросали на корм собакам, не задумывается. Он — делает. Я бы может и рад возделывать почву, торговать овощами. Но нет, Ишим. Это моя профессия, я превосходно торгую людьми. У меня это получается лучше, чем у кого бы то ни было еще. И я не могу отказаться от этого способа заработка. Не дрожи так, Ишим. Думал, мы поняли друг друга. Я хочу помочь тебе найти Черное Солнце, он многим тут нужен. И я знаю эльфа, который почувствует Корака хоть в другом измерении…

Грей умолк, распростер объятья, не отрываясь от глаз демонессы. Та в ответ удивленно подняла одну бровь, безмолвно интересуясь, серьезно ли он сейчас. Грей не шевелился, Ишим же оскалилась, преувеличенно-громко сказала:

— Тогда буду просто счастлива, если как можно скорее его увижу.

— Скажи мне, Ишим. А почему ты, живущая убийствами, так ратуешь против торговли рабами? Твои руки — это не руки домохозяйки. Ты убиваешь, Ишим. Ради себя, ради других. Корак рассказывал многое о вас, демонах земли. Так почему же ты — лучше меня?

— Я убивала на войне, — твердо сказала Ишим, — и никогда не хотела лишней крови. Я бралась за оружие только тогда, когда кто-то хотел убить меня или моих родных. Последние годы были мирными после веков адской войны, в которой никто из нас не хотел сражаться, и сейчас я не убиваю. Но руки — ты прав — помнят.

— Так я продавал уже столько лет! Эта жизнь хотела меня проглотить, порвать на куски. Я, может, тоже никогда не хотел, но, не продай кого-то я, продали бы меня. Кареон трещит по швам, Ишим. Тут нельзя иначе… или мы не хотим иначе.

— Значит, мы из слишком разных миров, Грей. Я могу допустить убийство врага, но не могу представить, как можно продать совершенно невиновную девушку за горсть золота. Живую душу за какой-то металл. Прекрасно! — хмыкнула она. — Или вы слишком боитесь за свою жизнь? О, ну это мне знакомо! Как долго боялась я сама, забитая девчонка с нижнего круга, прежде чем поняла, что могу поменяться и помочь кому-то еще.

— Я помогаю тебе? — странно улыбнулся он. — Знаешь, я владею достаточной суммой, чтобы выживать до конца своих дней. Но я так уже делал, уже выживал. И больше не хочу. Ты же не хочешь вернуться на Восьмой, правильно? Снова жрать землю и бояться?

— На Восьмом у моей семьи была чудесная ферма, мы разводили породистых лошадей. Пока не пришли работорговцы и не сожгли мою деревню и не схватили всех, кто не успел сбежать. Я хотела бы вернуться туда. С хорошей сталью.

— Живешь жаждой мести? Упивающей, сводящей горло до болезненного стона? Мы разные, но так похожи. В погоне за жизнью я готов жертвовать другими, что и делаю. Однако, вроде бы, и человечности не лишен. Тот, кто не уважает собственный товар, — не торговец, а торгаш. Ты просто не видишь разницы. И, возможно, не увидишь ее никогда. Корак — увидел. Потому что был шестеренкой этой системы, сам был рабом. Он понимает, в чем отличие меня и его бывшего хозяина-демона.

Ишим стремительно прошла мимо него, распахнула дверь одним порывистым движением и, обернувшись, бросила:

— Я пока прогуляюсь. После сна хочется немного подышать.

Ей отчего-то стало очень душно в этом доме, словно у нее самой на шее стянули рабский ошейник.