На черепичной крыше невысокого дома, откуда открывался отличный вид на то здание, которое вскоре должно было быть отдано жадному пламени, гулял прохладный ветер, неприятно холодящий кожу. Или это Яна слегка бил озноб от осознания того, что им предстоит, — он так и не понял, и, пока ничего не началось, инквизитор нервно мерил шагами крышу, чересчур торопливо давясь дымом торнаковой самокрутки. Влад, напротив, был спокоен, лениво следил за тем, что делается на земле, краем глаза смотрел за Яном и в целом контролировал ситуацию — оттого, наверное, выглядел слишком довольным для человека, собравшегося жечь чужой дом.

Ян знал, что сейчас здание пустует, но особого восторга от этой затеи все равно не испытывал, а на насмешки Влада о том, что его инквизиторская душа просто не терпит любых преступлений, только мрачно хмурился. У него не было души.

Торнак, принимающий руководство процессом поджога, сейчас нервно маячил внизу, прохаживая туда-сюда, руководя подачей горючих материалов. Когда здание, в котором по информации Торнака находилось пристанище анархистов, обложили сеном, пропитанным маслом, юноша впился потемневшим от выплеска адреналина взглядом в стражника, идущего в их сторону.

Облаченный в металлический панцирь, с гладиусом на поясе, блюститель закона бегло осматривал каждого проходящего, будто бы пытаясь выцепить в этой суматохе одного человека. И этот человек нашел его первее.

Торнак, убрав за пояс нож, устремился к стражнику, успокоительно кивая каждому, кто беспокойно взирал на нового гостя и на юношу.

Ударили по рукам. Тяжелая металлическая перчатка неприятно холодила кожу, даровала ощущение того, что визави куда более могущественный, стоит выше и увереннее.

Стражник снял шлем, серыми глазами изучая парня. Один из тех, что пустили Влада и Яна в город после кодовой фразы.

— Что происходит, Харизма? — в голосе звучали полуодобрительные нотки, незнакомец, кем бы он ни оказался в итоге, явно не был особо против грядущего, а возможно, и вовсе знал о предстоящем ровно столько, сколько знали остальные, задавая вопрос лишь для усыпления бдительности.

— Все по плану, Кер. С меня причитается? — Торнак отпустил руку стражника, позволил себе улыбнуться.

— Сколько времени вам нужно? — Кер стал чуть холоднее, осматривая обложенный сеном дом.

— В три пополуночи можешь бить набат, мы будем достаточно далеко.

— Хорошо. Меня здесь, разумеется, не было.

— Первый раз вижу вас, — Торнак снова сверкнул глазами, поднял голову, рассмотрев на крыше Яна и Влада, хищно улыбнулся. Мутные стеклянные глаза, сигарета во рту. Пьян, решительно — пьян.

Несколько крупных молодых людей, смотрящихся особо внушительно на фоне худого Торнака, несли незажженные факела. Пропитанные смолой и маслом тряпицы, намотанные на длинные, дубиноподобные, палки.

Харизма щелкнул зажигалкой Яна.

Вспыхнули сначала факелы, а потом — сено под зданием. Торнак ударил рукоятью факела по стеклу, разлетевшемуся на сотни осколков.

Вспыхнул ковер и занавески.

Что-то произнеся, Торнак развернулся, посмотрел на крышу снова. Теперь все зависело совсем не от него.

Жар пронизывал насквозь. Он стоял достаточно близко, чтобы чувствовать обжигающее дыхание пламени. Горячий воздух искажал здание и крышу инквизиторов.

Юноша решил, что сегодня у него нет совести. Что он готов платить Керу, готов пользоваться услугами Влада, готов жечь. И когда он начал удаляться, пламя приятно жгло спину, словно напоминание о совершенном.

«Крылья вечно будут гореть за его спиной».

Влад, сидевший некоторое время на краю, притушил свою сигарету о пошарпанную черепицу, прежде чем отправить ее вниз, в уличную грязь, потом поднялся на ноги быстрым хищничьим движением, потянулся, повел лопатками, будто бы готовясь высвободить невидимые крылья. Ян не был уверен, но, кажется, с улицы уже дали сигнал, и потому Войцек, знакомо усмехаясь, начал было выплетать какое-то из заклинаний, когда вдруг остановился.

— Инквизиторство, а помоги-ка мне, — неожиданно предложил он.

— Стоять рядом и следить, чтобы ты с крыши не навернулся? — саркастически отозвался Ян. — Если у тебя временное помутнение памяти, то напомню: я колдовать вообще не умею.

— Ничего, я тоже, — радостно улыбаясь, заверил Влад. — Лет двадцать уже как-то справляюсь. Я тут что подумал: это мир не наш, тут смысл не в даре, а в Сиоансе. У тебя вся рука в активных магических печатях, так что не вижу проблем… Иди сюда.

Ян с сомнением повел татуированной рукой — боль от проклятия иногда, как сейчас, возвращалась отголоском, да и вряд ли он смог бы когда-нибудь забыть, как горел заживо. Но что-то — любопытство или нечто иное — повело его вперед прежде, чем инквизитор понял, как вообще оказался напротив Влада. Войцек улыбался, чуть щуря ярко-алые глаза. Ян не успел ничего сказать прежде, чем Влад без лишних церемоний рванул рукав его рубахи; кусок ткани взметнулся порывистым ветром, мгновенно унесшим его куда-то дальше, вглубь города, а Ян только успел подумать, пытаясь не шарахнуться в сторону, что руки у Влада все такие же мертвецки-холодные и в этом мире.

— Вообще-то, — серьезно заявил Войцек, — тащить кого-то в боевой транс — это не очень хорошая идея. Ты мне веришь?

— Нет! — взвыл Ян.

— Отлично, отлично… — пробормотал Влад, словно вовсе и не слышал ответа, потом провернул свободную правую руку, сложив пальцы в сложном жесте.

Это был почти тот же огонь, в котором Ян горел с год назад, такой же рьяный, обжигающий, почти живой, но в этот раз инквизитор чувствовал его, ощущал тепло, ритмичными артериальными толчками бьющееся на кончиках пальцев, и впервые в жизни он мог бы почувствовать странное, ни с чем не сравнимое опьянение человека, чувствующего себя полностью и навсегда свободным. Он задохнулся, потерял на мгновение из вида Влада, легко взмахивающего рукой, но не потерял пламя — оно, яркое и порывистое горело где-то рядом с сердцем.

— Оно… всегда так?.. — ошарашенно пробормотал он. — С ума сойти…

Влад горделиво улыбался — он давно утратил всякое восхищение магией, используя ее уже и впрямь двадцать лет, но слабо помнил первое заклинание. Непередаваемое восхищение плескалось в широко распахнутых глазах инквизитора, выглядящего не более чем восхищенным мальчишкой.

— Надо же, получилось, — довольно улыбался Влад, наблюдая за ним, на пробу проводящим рукой, пытаясь копировать движения самого Войцека, неумело, но почти успешно — огонь, отзываясь, взметался выше в небо, охватывая все большее пространство, жадно вспыхивая. — У них тут такое называют Кан-Исин, кажется.

Ян знал, что у него дрожат руки — от внезапного ощущения собственного могущества, от того, что он чувствовал жадную пульсацию огня, жадно поглощающего и дерево, и камень; магическое пламя, пусть и зажженное людьми, пылало все ярче, дальше, сильнее, наливаясь неестественной кровавой краснотой. Влад небрежно выставлял барьеры, не давая огню разгуляться туда, куда им не было нужно, но с неясной усмешкой наблюдал за Яном — встрепанным, взъерошенным, с нездоровой улыбкой на все лицо, с отблеском пожара в будто бы потемневших от магического опьянения глазах.

— Правое крыло, — подсказал Влад, зорко следящий за пламенем.

Ян двинул рукой, наклонив запястье, движения его уже были более резкими, точными, магия послушно отзывалась на его мысли и жесты; печати, с удивлением заметил он, слабо светились красным, но жара не было, только приятное ощущение легкости. Инквизитор, жадно ухватываясь за отклик пламени, ненароком зацепился за один из барьеров Влада — тот вспыхнул знакомой ало-черной магией. Ян подался назад, испугавшись гневного треска в ушах, но Влад только рассмеялся справа — и инквизитор впервые за все время взглянул ему в глаза. Вокруг Войцека зло клубилась магия, от которой разило чем-то знакомым, Ян пригляделся…

— Тшш, куда ты, — притормозил его Влад. — Лезть в чужую ауру — это моветон, инквизиторство, слыхал?

— Нельзя?

— Да валяй, — неожиданно расхохотался Войцек, взмахнул рукой как бы приглашающе. — Сам обожжешься только, а у меня от души осталось не так много. Я того не стою.

Ян сам уже смутился, отступил, пряча руки за спину. Он с удивлением осматривался по сторонам, рассматривая магические следы и завихрения вокруг, часто моргая — глаза с непривычки болели и слезились.

— Так теперь всегда будет? — чуть испуганно спросил инквизитор.

Влад снова устроился на краю крыши, расслабленно глядя на пожар, и поза его отчего-то напомнила Яну, как они сидели вместе, наблюдая адский закат, после того, как сам он продал душу, а Влад чудом избежал казни. Теперь впереди было похожее сияние — пожар, уничтожающий дом вплоть до фундамента. Ян осторожно присел рядом, проворачивал руку, наблюдая за поднимающимся и опадающим пламенем. Все сомнения насчет того, что не стоит жечь чужой дом, исчезли, сменившись неясным радостным чувством, возникшем, едва он почувствовал магию в печати.

— Это боевой транс, — лениво объяснял Влад. — По сути, я создал заклинание и разделил его с тобой. Как только оборвется, все будет как раньше.

Завороженно глядя на пляску огня, Ян все рассматривал сложную печать, оплетающую руку, которую раньше он считал проклятием.

— В нашем мире ты колдовать не сможешь, — угадал его мысли Влад. — Тут все как-то проще. Свои законы.

Ян кивнул, снова взмахнул рукой, накрывая пламенем последние комнаты, оставшиеся еще почти нетронутыми, он словно наяву видел, как огонь широким языком слизывает мебель и стены с лица Кареона…

Где-то в глубине мелькнула вспышка — живее, чем огонь. И в ушах инквизитора неожиданно раздался дикий крик, который он уже где-то слышал.

Он на всю жизнь запомнил, как горел заживо.

До дрожи пробил крик. Нечеловеческий.

Стало холодно, будто бы вместо пламени за спиной Торнака открыл свои врата Ад, где в самом низу — но так близко — в ледяном озере уже тысячи лет такое же чувство испытывали Трое.

Прокуратор Иудеи, каждую минуту воющий от боли в виске.

Ученик, на которого, с вечной монотонностью, падают серебряные монеты.

Легат, видящий перед собой горящий Карфаген.

И Торнак, до которого медленно, но верно доходили крики.

Он ошибался, здание было совсем не пусто. А точнее — пусто не совсем.

Лопатки пронзило болью, вспышка ослепила, на миг Торнак подумал, что вот-вот умрет. Перед глазами стояли крылья, медленно пожираемые жадным пламенем.

Крик вторился грубоватым женским криком, заставляющим вспомнить о старых сказках про Баньши. Визг, крик, рев. Он не мог назвать это каким-то определенным словом, но было очень страшно.

Торнак пришел в себя, когда вновь ощутил жжение. Прямо перед ним в здание упала горящая дверь, представляющая из себя уже почерневший уголь. Влад не оставлял шанса на спасение. Безрассудно Торнак несся к зданию, чувствуя как алкоголь покидает кровь, а аккуратный ворот рубахи до хрипа сдавливает кадык.

Кто-то успел поймать его прежде, чем юноша забежал в горящее здание, стремясь исправить свою ошибку. Под руками он чувствовал мягкую плоть, под ударами — нос, рот, глаза. Но хватка была достаточно крепкой. Получив в ответ всего один удар в ухо, Торнак на несколько секунд потерял возможность ориентироваться. А когда с хрустом обвалился потолок здания, прекративший крики горящего внутри, юноша просто обессиленно повалился на землю.

Торнак, рыдая на ходу, старался скрыться, убежать, как можно более далеко.

А поджигатели заливали остатки полыхающего здания водой.

Разразился плачем набат, мгновенно заставив исчезнуть всех, причастных к делу.

Вернувшись на пустырь, Торнак упал на землю, запрокинув голову. Припав губами к бутылке с белоснежным содержимым, он несколько успокоился. Грудь и горло обжигал градус, соленые слезы по щекам текли ко рту. Несколько юношей и девушек выглянули из домика, но выйти не решились. Торнак поднял голову. Пустынная местность хорошо позволяла рассмотреть каждого, кто старается приблизиться к домику «братков с большой дороги».

Ян был не в лучшем состоянии: инквизитора сильно, будто в лихорадке, трясло, а в ушах еще явью стояли душераздирающие крики сгорающего заживо человека — сгорающего по его вине. Так ли чувствовали себя те, кто в древности тоже причислял себя к Святой Инквизиции? Хотелось ли им упасть и завыть в небеса после лицезрения устроенной ими казни? Хотелось ли им отрубить себе руки, которыми они обрекали людей на жаркий жадный костер?

Ян с трудом оставался в сознании, с ужасом глядя на еще чуть светящиеся магические печати у себя на руке, вцеплялся в них ногтями, желая содрать страшные рисунки вместе с кожей, но не мог причинить себе никакого вреда. Даже боли — и той не было. Не было ничего, на что можно было отвлечься и забыть крики несчастного, которому не повезло оказаться в этом проклятом доме.

Он оглянулся на Торнака, впервые за их знакомство начиная понимать парня. Вид у него был жуткий, и Яну отчасти казалось, что он смотрится в зеркало, отражающее его испуганное изможденное лицо.

Отчаяние захлестывало постепенно, осознание, что исправить ничего уже не получится, — тоже. Хотелось уткнуться кому-то в плечо и давиться горячими слезами, но Влад до сих пор не вернулся, останавливал разошедшийся огонь. Глухое одиночество изнутри терзало грудь, мешая дышать и вообще мыслить связно.

— Дай, — хрипло попросил Ян, взглянув на то, что пил Торнак.

Ему было искренне плевать, что в бутылке, лишь бы только это растворило воспоминания, никак не идущие из головы.

Торнак потянулся, чувствуя, как сводит ребра. Всунул в руки Яна бутылку, тяжело вздохнул. Пошатываясь, побрел к домику. Оттуда вернулся с миниатюрной девушкой, одной из тех, что были с Владом, когда он лечил избитого юношу. В руках она держала шприц на пять кубов. И Торнак снова плюхнулся на землю, расстегивая рубаху. Снова в глаза бросились гнойники под лопатками юноши. Девушка услужливо вколола десять миллилитров наполнителя. Торнак поджал губы в тонкую полосу, чуть сморщившись. Повернулся к Яну, зрачки его моментально расплылись, оттенили радужку. И на душе стало легче…

Инквизитор совершенно не умел пить — или это градус был слишком крепким, он так и не понял. Он уже ничего особо не сознавал, только голова кружилась неожиданно сильно. Ян бездумно отпил еще, пьянея все сильнее с каждым торопливым неаккуратным глотком. Он уже не помнил крика, и это немного успокаивало.

Себя он тоже, впрочем, стремительно забывал. В памяти зачернел странный провал, укравший у него пару минут жизни, когда Ян понял, что тоже бросил что-то девице с наркотой, потянулся к ней. Его повело, ненадолго, скорее, от неожиданности движения, он немного пришел в себя, спохватившись, что творит что-то не то, что никогда не пришло бы ему в голову, но что-то перебило не вовремя проснувшуюся сознательность.

— Ян, ты уверен? — пробурчал Торнак, срываясь на стон. Ему сейчас явно было не до диалогов с товарищем, но все-таки остатки разума и совести подсказывали, что надо остановить гостя от необдуманных шагов.

— Нет, — по-пьяному безнадежно рассмеялся тот. — Ну, а что мне еще остается? Что я могу сделать, чтобы забыть лица всех тех, кого я убил, Торнак? Чтобы забыть их крики, которые теперь еще громче звучат в моей голове?..

Алкоголь, ненадолго притупивший боль, как обычно вернул воспоминания о прежнем. О времени, когда он спускался в бездну, ступая по костям своих случайных или намеренных жертв.

— Я убил Бога, — глухо пробормотал он, вспоминая. — В себе и в принципе. Я видел, как гаснут глаза Создателя в глазницах той, кто просто слишком запуталась, чтобы поступать правильно. Я — как она. Иногда мне тоже хочется, чтобы какой-нибудь глупый мальчишка пристрелил меня.

Торнак хрипло хихикнул, посмотрел на Яна, то ли слыша его, то ли нет. Ему явно уже хватило. Девушка застыла около инквизитора. С одной стороны, гость желал и себе психотропного, а с другой — Харизма, который отговаривал его. Она наклонила голову, присела около Яна и с немым вопросом уставилась на него.

— Оно тебе не надо… Это все я…

Ян молчал, вспомнив про Влада, волчью усмешку Войцека и звериные глаза, темную фигуру, стоящую впереди и как обычно прикрывающую спиной. Влад бы не позволил… Но сейчас ему было до боли горько, а такого нужного Войцека не было рядом… Потом отпил еще — в голове вспыхнула блаженная пьяность, но этого по-прежнему было мало. Уже едва способный говорить от выпитого, он просто протянул девушке руку с печатью.

Наконец Влад удостоверился, что огонь, прорвавшийся через достаточно слабенькие барьеры, не перекинулся на соседние здания, стоявшие слишком близко к сгоревшему дому, на месте которого сейчас ничего не было — огонь не пощадил ничего, обратив все в пепел. Аккуратно, накинув невидимость, чтобы не привлечь внимание собравшихся людей, Влад прошелся по пепелищу, устало думая, что у него под ногами, вполне вероятно, лежат чьи-то кости, выгоревшие в магическом пламени до пыли. Ощущение было неприятным — хотелось сбежать подальше. Так что, удостоверившись, что огонь городу не грозит, Влад вернулся к потрепанному домишке, где в последние дни ютился с еще кучей народа.

Встретили его неожиданно тихо — Войцек-то ожидал крупной гулянки в честь удавшейся мести, но, видно, крики нечаянной жертвы подпортили настроение всем, не только Яну, которого он с остальными отправил подальше от огня. Влада встречали странными взглядами, в которых он читал что-то непонятное и жуткое. Сидели почти в гробовой тишине, жались друг к другу…

Ян шатнулся ему навстречу, и Влад с удивлением увидел, как инквизитора трясет. Понял, что тот не устоит — успел подхватить прежде, чем Ян рухнул в грязь. Инквизитор запрокидывал голову, пытаясь рассмотреть глаза Влада, бормотал что-то невнятно, кажется, звал его по имени, какой-то незнакомый, будто бы напуганный.

— Напился, что ли? — постарался повеселее спросить Влад, и его голос разнесся вокруг, вызвав неприятные смешки у наблюдающей публики, как-то по-звериному косящейся на инквизиторов. — Да ладно тебе…

Войцек попытался осторожно отстраниться — Ян по-прежнему стоял, сгорбившись, уткнувшись ему между шеей и плечом, часто дрожащее худое тело оказалось неожиданно горячим — Влад всего лишь коснулся спины через перепачканную в саже рубашку, а уже это почувствовал. Он знал, как плохо должно быть Яну, считавшему, что тот человек погиб в огне по его вине, но никак не мог придумать слова утешения, пока шел сюда, а теперь и вовсе сомневался, что они помогут.

Влад хотел шагнуть дальше, поискать Торнака, спросить у него, что здесь творится, но Ян не дал, неожиданно сильно вцепившись в рубашку и буквально повиснув на нем.

— Не уходи, — выдохнул инквизитор наконец более-менее внятно, рвано и быстро говоря длинные фразы. — Не уходи, Влад, только не смей, пожалуйста… Знаешь, что мне снится иногда?.. Что я просыпаюсь, а оказалось, что я все это время валялся без сознания, избитый тем одержимым. Что это все был только долгий красивый сон. Только мое больное воображение — и крестоносцы, и Бог, и ты… Что я просыпаюсь, а тебя не существует. Нет во всем том мире, никогда не существовало… А ты… Ты ведь… ты же настоящий, да?.. И… не уйдешь, когда я проснусь?.. — умоляюще спросил Ян, которому все сложнее давались слова, посмотрев Владу в глаза. — Только скажи…

Войцек застыл, до боли прикусив губу. Кровь, кажется, капала на рубашку, но ему не было до этого дела — он просто смотрел. В знакомые светлые глаза, радужка которых совершенно не угадывалась за болезненно расширенным зрачком. Влад вздрогнул, наконец отмерев, оглянулся по сторонам, словно в тумане рассмотрел пару шприцов, лежащих возле сбившихся в кучу людей.

Он осторожно повернул руку Яна, уже мало что соображающего, стиснул зубы — на выступающих венах темнели свежие следы от уколов.

— Блять… — простонал Влад. — Ян, идиот, Денница, какой же ты идиот, что ж ты творишь… Я же… Зачем? — спросил он, чувствуя в голосе непрошенную мольбу.

Ян уже не ответил — бессознательно смотрел на него, улыбался как-то по-детски страшно, доверчиво подставляясь под движение Влада — тот хотел ударить, накричать, но только устало провел по спутанным светлым волосам, оставив на пальцах пепел. Прижал к себе, осторожно коснулся дрожащей спины, чувствуя под пальцами выступающие позвонки.

Больше всего Владу хотелось именно кричать, громко и отчаянно. И, может быть, умереть.

— Я никуда никогда не уйду, — тихо сказал он Яну, осторожно прислонив того к стене, по которой инквизитор сполз на землю, глядя прямо перед собой.

В душе ворочалось что-то незнакомое — оно не желало оставлять Яна, требовало сидеть рядом, как верный сторожевой пес, раз уж, когда нужен был, его не оказалось рядом. От взгляда в пустые глаза болело сердце, как не болело уже очень давно, потому он отворачивался, не в силах выносить это зрелище.

Влад зверем развернулся к наблюдавшей компании, резко пересек разделявшее их расстояние, наклонился над ближайшим парнишкой, казавшимся сознательнее остальных, прорычал раздельно:

— Торнак — где?

Он нашел его чуть подальше от остальных, тоже почти без сознания. Чувствуя клокочущую в горле ярость, Влад шагнул к Торнаку из тени, фигура в черном с черными, звериными, почти волчьими, глазами, чуть скалясь — улыбался он так, чтобы видны были выступающие клыки. Мальчишка раскинулся у его ног, мелькнула мысль о том, как легко можно было бы передавить ему хрупкую шею — одним взмахом руки, а еще лучше, собственными пальцами, чувствуя, как он пытается дышать. Все требовало сделать это — обвинить кого-то в том, в чем он сам был виноват.

Влад почему-то был уверен, что именно Торнак подсунул Яну эту дрянь. Во всяком случае, разбираться он не стал бы. Этот мальчишка с самого начала выводил его из себя, Влад пытался привыкнуть — и не получалось. А сейчас он стремительно сходил с ума — мир скрывался в заволакивающей взгляд яростной черноте.

Хитрым движением кисти он очертил вокруг них горящий темным огнем круг, сразу отрезавший всякий шорох со стороны торнаковой компании и нагнавший мягкий туман, скрывший их от ненужных глаз.

— Если я решу убить, парень, твои приятели не услышат ни звука, а ты будешь кричать, пока я ломаю тебе пальцы, — тихо, пробирающе тихо обратился Влад к Торнаку, надеясь, что тот его слышит. — Один. За. Другим.

— Внимательно смотри… смотри за Яном. Он не захотел слушать…

Он сплюнул в сторону, смотря на Влада темными глазами, чувствуя как обжигает кольцо огня и оттого чутка постанывая. Торнак морщился, сгребая землю под руками.

— Делай, что угодно… но как можно быстрее… прошу — быстрее. Сегодня мы здесь, нам плохо и больно, а завтра? Завтра мы навсегда уйдем отсюда. И прости меня, Влад. Не хочу, чтобы я тут подыхал, а кто-то держал на меня злость.

Торнак засмеялся, как смеется особо нездоровый человек. Он слегка приподнялся, со свежих ран от уколов падали куски земли и грязи, смешанные с кровью. Гнойники.

Влад замер, задумчиво глядя на Торнака. Он бы не стал врать — никто в его состоянии не стал бы врать, думая, что умирает. Выходит… Ян и правда сам? Войцек оглянулся назад, в густеющий сероватый туман, словно надеялся разглядеть его там, вспомнил пустой взгляд инквизитора, отшатнувшегося назад от края крыши. Он тоже слышал тот крик…

Глупый мальчишка… Влад был уверен, что подумал это о себе. Не разглядел, отпустил с этой компашкой одного, не… Он тяжело мотнул головой, пытаясь избавиться от мрачных мыслей, но перед взором еще стояли отчаянные глаза Яна с неестественно расширенным зрачком.

Идиот. Хотелось выть, хотелось ударить кого-нибудь… Себя. Сделать кому-то так же больно, как ему сейчас, уничтожить что-нибудь, сжечь, разбить… Хотелось развернуться, перерубить круг одним резким движением и броситься к Яну — он сам не знал, зачем. Поздно уже спохватился, в общем-то. Думал, инквизиторство переживет. Хотя — объективно — как такое вообще можно было пережить?

Влад стиснул зубы, хрипло вдохнул, но не смог развернуться. У его ног лежал Торнак. Судя по всему, умирал. Парню и без его заклинаний было плохо.

Влад наклонился, став на одно колено, по-прежнему высоко держа голову. Ненадолго заглянув в глаза Торнаку, прерывисто вздохнул — смутные видения лезли в голову и ему, стоило только чуть дольше задержать взгляд на болезненно расширенных зрачках, чем нужно.

«Столбом огня и серы мир взлетел на воздух»

Торнаку было жарко, душно, он метался.

Перед лицом мелькнула копна рыжих волос.

Нос Торнака щекотал запах роз, исходящий от цветка в петличке. Белая. Вокруг — тесный домик, в котором теснились четверо сверстников. Он кладет вещи на кровать, начинает их раскладывать. Коротко стриженый сосед, не спуская с лица мину особо уважаемого человека, хватает амулет, раскрывает, несколько секунд смотрит на рисунок внутри.

И громко, по-шакальи, смеется. Его поддерживает остальная компания, и Торнаку обидно. Больно. Он не успевает и подумать, а костяшки левой руки уже обжигает, забытое чувство теснится внизу живота. Ему хорошо.

И когда следом вспыхивают ребра после удара в них коленом одного из тех, что сидели поодаль, но уже приняли сторону старого главаря. Торнак отвечает без замаха, заставив ударившего согнуться так же, как согнулся он сам.

Он понимает, что его будут бить. Долго. Ногами. И чувствует пьянящую боль.

Поднимается взявший амулет, бьет по лицу наотмашь, Харизма валится на спину. Рот заполняет вязкая кровь, он улыбается и чувствует, что губа его разбита.

А теперь он разложился на третьей кровати в уже совсем другом домике. Амулет, который он таки вырвал из лап новых знакомых, спрятал в карман, несколько секунд посмотрев на портрет еще полной семьи.

Бледная, худая мать, с вечно ухоженными волосами. Крупный мужчина, даже на семейном изображении не снимает фартук мясника. Он любил свою работу, любил его и мать. А Торнака там нет.

Услышав скрип входной двери, он судорожно прячет амулет в карман, поднимает голову. Старается напялить улыбку, но разбитая губа не позволяет. Ноют ребра.

Две девочки, о чем-то болтающие, заходят домой, не ожидая никого увидеть. Одна дрожит, вторая делает шаг вперед, закрывая подругу. Изабель строго смотрит на Торнака, густые ее рыжие волосы собраны в высокий хвост. Больше никогда она не собирала их.

— Оу, я не слышал, как вы вошли. Тут такое дело, похоже, жить я буду с вами, — парень неловко улыбается, шикает сам на себя, дотронувшись до разбитой губы языком. — Я чуть-чуть поссорился с предыдущими соседями, и мы решили, что я съеду.

Белла лишь качает головой и пожимает плечами.

— Что ж ты так неаккуратно вещи собирал?

— А мы просто дискутировали, кто должен все-таки освободить хату. В итоге, губа… несколько повредилась, а также два носа, одна челюсть и указательный палец. К великому счастью, не мое это все. Ну, кроме первого, разумеется.

И по лопаткам Торнака пробегает электричество.

Эльф, чьи уши были чуть подрезаны.

Лазурный дракон.

Горящие болота.

Перед Торнаком — два Падших. Один — с черными крыльями, вторая — с металлическими. А как же Падший похож на него самого. И удушающий дым. Грохот, треск, мир разрывало.

И его сознание тоже.

Девушка, которую стоило бы назвать женщиной, но совсем не поворачивался язык. Черные губы, касающиеся его губ. Холод, распространяющийся по телу.

«Рыцарь Смерти. Мой рыцарь.»

И еще рыжая, в этот раз старше Торнака. Он заворожен. И это плохая завороженность. Наклоняется, а пальцы обжигает алый меч. Юноша чувствует, как электричество от пальцев идет к Сиоансе, затем растекается по телу. Ему хорошо. А потом острая боль пронзает все тело, он падает на колени, смотря на свое отражение в идеально отполированном полотне меча.

И за спиной слышится взрыв.

«Это Армагеддон».

Дракон дышит пламенем на привязанного к столбу эльфу под дикий смех.

И четыре черных крыла появляются перед его лицом. Архангел поворачивается к Торнаку, и юноше страшно. Он не может и двинуться, а существо улыбается сотнями одинаковых крупных клыков. У него совсем не человеческие зубы.

Он стоит на краю обрыва и смотрит вниз, где проходят тысячи воинов с крестами на груди. Он себе не доверяет, он хочет шагнуть вниз. Прекратить игру, сдаться. Или победить? Он поднимает ногу, пытаясь нащупать в кармане амулет с матерью и отцом, хочет взглянуть на них.

А в кармане только валет треф.

«Проклятых карта известна масть…»

«Падай».

«Мир погубит левша».

С высоко поднятых рук капает теплая кровь. Полосы на зеленых венах, а у самых мысков сапог лежит лезвие бритвы.

«Все это можно закончить мирно». Ему протянули это лезвие, по-отечески глядя в самую душу.

И нога медленно движется в воздух, он трусит. Но хочет сорваться вниз, разбиться об острые скалы.

Наконец, делает шаг…

А на самом деле, он мечется в агонии. Одновременно изо рта стекает пена и кровь. Глаза, то и дело открывающиеся, смотрят по-звериному. Он не говорит, он — воет от боли. На лопатках гнойники, две новых кровоточащие точечки, аккуратные, ровные.

Он смеется, плачет, извиняется перед кем-то. И все больше захлебывается, давится кровью. По подбородку она стекает вместе с остатками ужина. Он срывает ногти о влажную землю…

— Умирает он, — вдруг хмыкнул Влад, стряхивая вязкие видения, вздрагивая всем телом от увиденного. Глаза Войцека скоро, торопливо разгорались черным огнем, губы исказил опасный оскал, он снова заглядывал Торнаку в глаза, но — иначе: — Если бы я хотел отомстить за что-то, я бы оставил тебя жить, Торнак. Знаешь, почему? Потому что это принесет тебе гораздо больше страданий, чем смерть, пусть и такая мучительная. Поверь мертвецу, помереть ты всегда успеешь, а вот выживать… это куда сложнее и больнее… Ну да я тебе помогу. По доброте душевной, разумеется.

Он осторожно коснулся худой мальчишеской ладони — левой — прошибающе-холодными пальцами, заставив Торнака глухо застонать, распахивая глаза, провел по тонким линиям, прикрыл глаза, словно надеялся увидеть так судьбу. Снова в голову полез непрошенный шепот — то ли дней грядущих, то ли уже прошедших, заломило кости — лопатки в особенности, Влад тихо рассмеялся, открывая глаза. Торнак едва мог различить его взгляд, но глазницы Войцека налила такая жуткая первозданная темнота, что оторваться от них было попросту невозможно.

— Может быть, ты меня еще вспомнишь, Торнак, — тихо шепнул Влад, потянулся ближе, откинул мокрые пряди волос с его лба, провел тыльной стороной ладони — словно электричеством ударил, вжал в землю. — Вспомнишь и проклянешь того, кто не дал тебе умереть сейчас, избежав всего того, что тебе уготовано. Наверное, мне хочется, чтобы это было именно так.

Белый дракон на его руке разгорался мягким светом, отбрасывающим странные пляшущие тени на лицо Войцека, словно изменившееся, помрачневшее, избавленное от привычной насмешливости, лицо человека, привыкшего видеть смерть. Торнак смотрел, едва видел, понимал — как-то так выглядят чудовища из темноты, которыми пугают непослушных детей. Захочет — наклонится и зло перегрызет горло, захлебнувшись ядовитой кровью. Захочет — обречет на спасение.

Влад только шептал заклинание, непривычное слуху. Какой-то странный, резкий, гортанный язык, на котором не мог бы говорить ни один человек.

Когда он закончил читать первую часть, ничего не изменилось. Влад тихо улыбался, глядя на изможденное лицо Торнака, словно наслаждаясь этим жалким зрелищем. Он мог бы убить его — вряд ли это принесло бы много сожалений. Мог, но не стал. Он придумал кое-что получше.

— Живи и страдай, Торнак, — повторил Влад. — Пойми, что Богу ты не нужен. Что Смерть — это только начало. И что падать можно бесконечно долго, потому что у Бездны нет и никогда не будет дна, как бы ты ни хотел остановить этот безумный полет вниз. А спасения не существует, запомни это сейчас. Запомни и держи в голове, когда будешь снова умирать. И снова.

Вокруг — только удушливый туман и срывающийся шепот полубезумного мага, склонившегося над ним слишком низко — чернота глаз совсем рядом, как та самая, обещанная Бездна.

— Спасение не всегда лучше, Торнак, — доверительно говорил Влад, проводя ладонью по его лбу и убирая боль. Чуть касался потемневших вен, но свет, исходящий от его пальцев, словно взрезал кожу и выворачивал тело наизнанку. Наклонился к самому уху парня, слепо глядящего вверх, обжег дыханием: — Свобода, даруемая вечностью, не для тебя, мальчик.

За горло прижав Торнака к земле, он выплетал последнюю часть заклинания и читал во взгляде трясущегося мальчишки мольбу о смерти. И только продолжал заклинание, зная, что не позволит ему так быстро покинуть мир живых.

— Смотри на меня, — приказал он, чуть тряхнув Торнака магией. — Смотри на меня — того, кем ты однажды можешь стать. И не смей доживать до этого момента.

Тот сходил с ума от боли, но Влад хотел верить, что его слышат.

Заклинание полыхнуло последний раз, смешавшись с отчаянным криком Торнака. Боль, яд, отчаяние — Войцек брезгливо смахнул отголоски чужих чувств со своих рук. Посмотрел в широко распахнутые глаза ошарашенного Торнака, беззвучно пытающегося шевелить губами.

Влад наконец отстранился, быстро поднялся, прошелся вокруг, ожидая, пока парень придет в себя. Прикурил от заклинания, затянулся.

— Не вздумай благодарить, — бросил он Торнаку, слабо копошащемуся на земле. — И извиняться тоже не надо. Просто помни меня, когда всему этому придет конец… Знаешь, я бы остался посмотреть, но не могу. Потому придется довольствоваться лишь тем, что я различил в твоем бреду. Ну, оно и к лучшему.

— Я… я стану тем, кем не смог ты…

Больше Торнак не мог ничего сказать. Не сегодня.

Влад усмехнулся, пожал плечами, бросил недокуренную сигарету на землю, с силой затушил ботинком.

— Пожелал бы удачи в становлении, но… да. Не для нас… А мы уйдем на рассвете, Торнак. И не нужно попадаться нам на глаза, понял? — не дождавшись хоть какого-нибудь согласия, он знакомо оскалился, бросил: — Хороший мальчик.

Шагнул в туман, рвущийся вокруг него, и окончательно пропал, будто в пропасть кинулся.

Где-то на просторах Кареона, в небольшом городке у речки Острицы, умер Харизма. Без почестей и лавров. Без выстрелов в воздух и фанфар. Без месяцев траура. О нем больше никто не вспомнит, он умер от передоза.

***

Торнак ушел.

***

«Встретимся там, где нет темноты».

Голос лился в уши. Не было в нем особого, какого-то оригинального оттенка, отличающего его от многих других. Каре этот голос казался похожим на голос Влада или Яна, Ишим или Нат, Ройса или Самаэля, Люцифера, Лилит, Корака. Меченой, погибшей так давно. Может быть, шептал Ричард, может — Кендалл. Или Фреллис. Нет-нет, это точно был Михаил… а, возможно, ее собственный голос изливался откуда-то: отовсюду и ниоткуда. В этом голосе смешались шум прибоя, раскаты грома и горна. Смешались стоны, хрипы и крики. Смешались вопли — и смех. Детский, наивный. А затем — прогремел фанфарами военных сводок и очередями выстрелов прямо в твою голову.

«Именно это ты сказал мне за секунду до того, как сгореть. Полностью, дотла. Оставивши в мире свой след — из крови и пепла».

«И Имя Нам — Легион».

Взрыв. Хотя Кара не слышала звука, только видела вспышку, на несколько мгновений ослепившую ее белизной. Она была готова верить, что и впрямь ослепла, если б посреди этого бесконечного пространства она не увидела темное пятно. То, за что можно зацепить взгляд, прорезанный светом отовсюду. Корак.

Она слишком долго жила на свете, чтобы пугаться подобного — ее сотни раз мучили и более страшные видения, Кара спускалась в самые глубины Ада, поэтому сейчас она только выпрямилась до боли в спине, пытаясь убедить себя в том, что жива. Пальцы стиснули рукоять меча, знакомого до миллиметра, уже давно испытанного в боях и не раз спасшего жизнь Падшей, — это помогало сосредоточиться. Помогал и сам Корак, маячивший впереди, подобно миражу, представшему перед изможденным пустыней путником — сейчас Кара чувствовала себя так, будто неделю провела в адских песках без сна, еды и воды.

Она с надеждой уцепилась за Корака, хоть и знала, что чувство это — не для таких, как она. Кара шагнула ему навстречу, желая думать, что продвинулась в этом странном мире хоть на сантиметр, сосредоточившись на знакомой фигуре, на лице, на пряном яблочном запахе. Корак стоял слишком близко и слишком далеко одновременно, но вскоре она оказалась почти лицом к лицу с ним.

— Где мы? — слегка нервно спросила Кара, озираясь по сторонам и едва удерживаясь от того, чтобы не протереть глаза — белый свет нестерпимо резал глаза Падшей, здесь сменившие цвет грозового неба на черно-алые всполохи. Она держала меч в руке, глядя на тонкое лезвие, хотя и не помнила, как вынимала клинок из ножен — ни движения, отработанного годами, ни звука. — Это очередной Исток?

Ей хотелось усмехнуться, но горло неожиданно пережало какое-то полузабытое чувство — вроде как, страх. Или предвестие его, лишь слабое опасение, способное со временем переродиться в нечто большее. Кара сильнее сжала рукоять меча, будто ее единственной надеждой выбраться была проверенная веками черная сталь.

— Нигде.

Падший обнял ее, не особо думая о том, как и за что. Укрыл мягким черным крылом. Оно тоже развернулось бесшумно.

Кендалла видно не было. От крыльев не шла постоянная волна Тьмы, какая обычно сопровождала их.

Мир моргнул. На миг погрузился во тьму, будто выколов Падшим глаза. А когда вернулся, вырвался из тьмы, был уже более осязаем и привычен.

Черное небо было усыпано звездами, а рядом на небосклоне в своем зените висело солнце, чуть отдающее краснотой и чернотой.

Высокая трава щекотала. Под ногами что-то хрустело. Ветки — или кости. Пахло цветами — или кровью.

Высокое существо в балахоне, полностью скрытое им, надвинувшее на голову капюшон, даже не показывая лица выражал крайнюю неприязнь к отеческой — а может, братской — позе Падшего.

Кара, завидя его, вся подобралась, напряглась, готовясь к броску, не особо переживая даже, если на нее нападут первой, она внимательным цепким взглядом оглядывала стоящего напротив них. Мужчина или женщина, человек или демон, хороший воин или маг — понять было невозможно, пока на нем был этот балахон, надежно скрывающий все, чем обычно можно характеризовать противника. Можно было сказать, его вовсе не существовало. Нападать на этого мрачного призрака — все равно что сунуть голову в петлю.

Она не спешила высвобождать крылья, подобно Кораку, надеясь, что в битве их появление может стать неприятным сюрпризом противнику. Пока только крутанула клинок в руке, мрачно усмехнувшись, и осторожно убрала с плеча руку Корака, чуть улыбнулась ему, вопросительно, но молча качнув головой на существо в балахоне. Почему-то Кара не могла задать вопрос прямо тому, кто встретил их.

— Второй Палач, Палач Души, Зан. Unmoree Oialen. Второе лицо Легиона. Если нужно назвать пять сильнейших магов Кареона, он очевидно будет в тройке.

Фигура слушала, не прерывая Корака. Зан махнул костлявой рукой с длинными, корявыми пальцами, покрытыми неестественно гладкой кожей. Падший и не дернулся, хотя Палач явно колдовал. Стало чуть темнее, солнце на ночном небе светило менее ярко.

— За всю историю Легиона лишь двое смогли опошлить имя Его, уйти из обители Его в бренный мир Кареона. Тщедушный маг и набожный мечник. Ты посмел воззвать ко славе Легиона. Глупый демон…

Голос снова лился ниоткуда и никуда, заплывая в мозг Кары и Корака, заставляя последнего тошнотворно морщиться. Кара умела немного справляться с гипнозом — тряхнула головой, сложила пальцы левой руки в защитном жесте, показанным Владом, но особенно не надеялась на магию в этом мире. Она, хотя хотелось отшатнуться подальше от Зана и спрятаться за широкие крылья Корака, напротив, шагнула вперед, чуть взмахнув мечом.

— Ну здравствуй, Зан, — оскалилась Кара, голос ее звучал все уверенней с каждым словом. — Меня интересует лишь одно: это ты, о прославленный воин Легиона, — явно издевательские нотки просочились в ее тон, словно Падшая стремилась поскорее взбесить противника, — ты решил призвать меня в этот мир? Если ты… что ж, вот она я! — Кара раскинула руки, будто собиралась обнять Зана, расхохоталась в темнеющее небо. — Принц Ада к вашим услугам, милейший! Командор Гвардии стоит перед вами! Мне имя!.. — она вдруг замолкла, опасно оскалилась на Зана: — Ну да знаешь… тебе уже это не будет важно.

— Я не произнесу твоего имени вслух. — Зан полностью повернулся к ней, в фигуре его читалось лишь крайнее пренебрежение. — Это имя носило другое существо, до которого тебе на твоих крыльях лететь дольше, чем жить.

Пусть слова были обращены к Каре, в них ясно чувствовалась ненависть именно к Кораку. Магу, казалось, нет дела до меча или восклицательных возгласов Падшей.

— Зан, мой милый Зан! Скажи, зачем ты призвал в этот мир того, кто, по-твоему, не достоин носить даже имя?

Фигура перекинула четки, появившиеся в руке. Задумчиво опустила на них глаза. Пусть Зан был расслаблен и сосредоточен на своей игрушке, Корак наоборот напрягся всем телом.

— Скажи мне, девушка из другого мира. Почему ты не боишься? Так тщательно скрываешь страх от товарища, который думает, что ты с ним честна и полностью ему доверяешь?

Местность сменилась. Исчез Корак, звездное небо затянулось тучами, потемнело. Но солнце продолжало катиться по небосклону.

— Демонесса появилась в песках Вольного Града за несколько дней до того, как ты свалилась сюда. Что-то пошло не так или вы по-разному чувствуете временной поток. Кто-то связанный с работорговлей увел ее в город. В прекрасное заведение, на первом этаже которого ресторан с вкуснейшей пищей. Что — на втором?

Кара краем глаза искала Корака, но с некоторой досадой поняла, что дальше разговор, возможно, придется вести самой.

— С чего мне знать, что ты не врешь? — пожала плечами Кара, хотя слова Зана и заставили ее задуматься. — Вольный Город — это ведь, кажется, на Аэрисе? Одна пташка нашептала мне, что Ишим здесь нет, а ей я поверю уж скорее, чем тебе.

Она расслабленно вздохнула, чуть улыбаясь — показывая, что ни Зан, ни его фокусы ее не пугают, немного прошлась, взмахивая клинком в такт шагам — ее и не пытались остановить.

— А если ты все же говоришь правду, теперь я знаю, где ее искать — или откуда начинать поиск, спасибо. Но что мне мешает сначала научить одного мага, что вызов незнакомцев из других миров очень-очень небезопасен, — Кара широко усмехнулась, — а уж потом я могу заняться Ишим? И тем, что на втором этаже, конечно же. Там ведь, мм, бордель? Или что-то вроде того? Денница, да не важно, я здесь не за тем, чтобы играть в твои загадки, Зан.

Она многозначительно кивнула на меч, который уже нетерпеливо дрожал в ее руке, ожидая, когда сможет впиться в горячую живую плоть и умыться кровью.

— А тебя я не боюсь, — раздельно сказала Кара. — Почему? Слишком много было в моей жизни противников куда более страшных. Было бы время — поболтали бы про то, каково сражаться с архангелом Михаилом. А ты, уж будем честны, не особо впечатляешь. Да и я правда не твоя миленькая сестренка, чтобы тебя бояться, верно?.. — Она чуть остановилась, испытывающе глядя на Зана. — Я не буду, подобно ей, скулить и дрожать.

— Бояться меня? Да нет же! Я не враг твой, я — твой друг. А наверху и правда бордель. Но ее минула участь. Как бы ты смотрела на нее, а она — в твои глаза? Липкая и вонючая, пахнущая десятками и сотнями мужчин? Была бы такой же, как твой ненаглядный Корак. Играла бы в уже использованные игрушки, но свято верила, что они верны только тебе! Скажи мне, Кариэль с Небес. Ответь мне на два вопроса, и, если захочешь, сможешь принять бой.

Кара, мрачневшая все больше с каждым его словом об Ишим, насмешливо следила за Заном, стараясь не показывать своего проснувшегося беспокойства о демонице и отрешиться от него — в битве это только помешает.

Он вытянул вверх палец.

— Зачем вы мне? Первому лицу Легиона, владеющему столькими эльфами, людьми, дроу, ангелами, демонами? Убить Везувия? Он больше не Unmoree Zan, не представляет мне угрозы. Сидит в поместье Брана, удовлетворяет собственные потребности. Это был первый.

Он загнул указательный палец.

— Ты часто вспоминаешь родителей? Помнишь их глаза? Какого они были цвета?

— Я не знаю ни тебя, ни твоего Легиона, ни то, кем и когда был Корак, — пожала плечами Кара. — Мне сказали, что это ты мог выдернуть меня из родного мира — я пришла. Может быть, тебе просто скучно. Может быть, в этот раз я и правда промахнулась и явилась мстить не тому, но мне все не дает покоя, что ты так много знаешь о нас. Всевидящее око и скука или какой-то план? Это я пока не поняла… — Она задумалась, глядя на Зана. — Что же насчет второго вопроса… У меня нет родителей. И я не помню их глаз, не после долгой жизни, проведенной в Аду. Я помню, правда, их кровь, стекающую к моим ногам, когда их тела уносила стража Михаила, помню его речь про изменников. Больше — ничего.

— Я знаю о вас не много. Я знаю все. Это моя прямая обязанность как Палача Души. И птица абсолютно права: Ишим нет на территории Аэриса. В данный момент она на Гнероме, но очень скоро ее и там не будет.

Кара пока думала, стоит ли верить Зану — он слишком хорошо доказал, что может знать что-то, что обычному магу не может быть известно, да и смысла врать у него она не видела. Зан называл себя ее другом, Кара же не умела доверять незнакомцам. Но сейчас, вопреки инстинкту, опустила меч — не убрала его в ножны, но почти прижала к ноге.

— И почему ты рассказываешь мне это? — заинтересовалась она.

— Я делаю то, что не может Корак. Достаю информацию. Ты хочешь знать, кто призвал вас сюда? Спроси у убийцы Брана. У того, кто пошел против отца. Он знает, уверяю тебя. А что до сестры… я оберегал ее, она не видела опасностей ближе, чем из-за спины брата. Кара чувствовала иначе. Она была эмоциональна. И когда Легион раскололся, когда она с Кораком оказалась в этом гребаном шатре! — голос его срывался. — Я не успевал ей помочь. А Оиален — не захотел. Он трус. Взять на себя ответственность — этого он никогда не умел, поэтому я — выше его. Хочешь сражаться, Каролина? Я могу предоставить тебе соперника. Убьешь его — отправишь к Истоку на получас, пока Легион не призовет его обратно. Не убьешь — он будет долго с тобой беседовать. Ему нравится смотреть на голые, лишенные перьев крылья…

Зан явно улыбался. В этот момент мир затрещал, раскололся, снова ослепив Падшую. Фигура Зана снова стояла перед ней и перед Кораком. Последний с раскрытыми крыльями ненавистно смотрел на Палача.

Корак прошептал несколько заклинаний. Волна черного пламени обдала Зана, который движением руки остановил ее.

Несколько вспышек света, громоподобных звуков, столь непривычных в немом мире. Они обменивались ударами, шарами пламени и воды, пытались насадить друг друга на каменные пики, а волна огня еще оставалась остановленная Палачом.

Его рука дрожала. А крылья Корака, источая энергию, покрывались волдырями как от ожога. Один из них должен был сдаться.

«Останови его, Корак. Если ты не вмешаешься, он убьет нас всех, уничтожит Кареон. Он всегда уважал тебя, Оиален. Есть книги, которые нельзя читать безнаказанно…»

— Какого черта?.. — рыкнула Кара, обжигая Корака взглядом.

Она уже не хотела сражаться — она пришла мстить тому, кто привел ее в Кареон, тому, кто зашвырнул ее с остальными гвардейцами в разные части материка, но Зан этим человеком не был. Более того, она умела быть благодарной за информацию.

Соваться под бушующую магию было опасно, но Кара, взмахнув появившимися крыльями, прорвалась сквозь нее к Кораку, торопливо зашипела:

— Ты что творишь?

— Разумеется, мщу… — Падший хлопнул крыльями, вскрикнул, когда Зан, дрожа уже весь, обратил волну обратно.

Последнее, что увидела Кара — массивное черное крыло перед собой. Пожираемое пламенем, обнажавшим кости.

И снова потемнело.

Долина, зала, стол. Рик, Кендалл, Корак. Запах чего-то паленого.

И голос в голове Кары:

«Я мог принести твою демонессу по частям. Но пусть она придет сама. Только останови эльфа…»

***

Лес вырос перед Ишим раньше, чем перед спутником-эльфом. Высокие, многовековые деревья, макушками упирающиеся в голубое бездонное небо, лишенное облачной белизны. Лишь маленькими черными пятнами на голубом фоне пронеслись над головами путников птицы, разнося по лесу свою трель, благодаря которой атмосфера волшебного эльфийского леса усиливалась. Казалось, где-то за Ишим наблюдают деревья. Возможно, духи, затаившиеся в чаще. Над головой демонессы, сверкая медным брюхом, расправив массивные золотисто-зеленые крылья, пронесся дракон. От массивных его крыльев, от громких хлопков, гнулись деревья, поднималась пыль на перекрестке двух дорог без указателя. Персей вышел следом и положил на плечо Ишим руку.

Девушка испуганно обернулась на него, вздрогнувшая от резкого появления эльфа. Она с трудом приходила в себя после заклинания Эруины, по счастью, отличающегося большей точностью, чем у Агласа. Ишим даже порадовалась виду представшего перед ней леса — он, вопреки опасениям, не выглядел опасным, каким демоница мысленно рисовала себе Вэтр: с мрачными деревьями, заросшей густым мхом землей и неприветливыми обитателями, так что увидев этот лес, Ишим вдруг поняла, что с лица ее уже некоторое время не сходит довольная улыбка. Она была настолько рада видеть небо после темного свода Вайрен-Хорта, что даже дракон не напугал ее и не заставил оторвать жадный взгляд от синей вышины. Персей же, осторожно приблизившийся со спины, — заставил.

— Мы на месте? — на всякий случай уточнила Ишим, с наслаждением вдыхавшая пряный травяной запах и не способная нарадоваться своему счастью — снова стоять, целой и невредимой, под открытым небом. — Куда теперь?

Персей странно грустно улыбнулся, осмотревшись. Глубоко вдохнув, Перс посмотрел на спутницу.

— Эру почти ювелир. Отсюда до заставы города порядка трех тысяч шагов. Я не интересовался, но, кажется, это граница защитного барьера города. Нельзя телепортироваться еще ближе.

Персей указал на левую дорогу, элегантным движением пропустил девушку вперед, сделав несколько глотков из фляги на поясе и, оторвав ее от губ, протянул Ишим, наклонив голову словно птица.

Ишим на запах определила, что в фляге, доброжелательно протянутой ей, нет никакого алкоголя, потому с благодарной улыбкой приняла ее. Напиток оказался яблочным соком, прохладным, кисло-сладким, но приятным на вкус — не удержавшись, Ишим сделала на пару глотков больше, чем собиралась, прежде чем вернуть ее Персею. Это, казалось, помогло ей успокоиться и начать соображать: демоница мысленно прикидывала, какое это расстояние — три тысячи шагов. Будучи по большей части домоседкой, Ишим весьма слабо представляла, сколько им еще придется идти.

— Тогда предлагаю не медлить, — решительно заявила она и первой решительно затопала вперед — считать шаги она не собиралась, хотя и мелькнула такая мыслишка. Неожиданно Ишим приостановилась, оглядываясь на эльфа и убеждаясь, что он не особо спешит за ней: — Погоди, ты говорил, Корак в Долине? Так нам в город или нет?

— Корак в имении своего товарища. Оно в лесах на границе с Благородным Союзом. В Вэтре можно взять карету и кучера, они курсируют по маршруту Союз-Аэлия-Вэтр, циклично. За сорок часов, если повезет с погодой, доберемся до границ, а там придумаем что-нибудь. Вэтр давно мне знаком… оружейная столица Братства. Если будет интересно, могу по пути рассказывать что-нибудь. Менестрелю всегда нужен слушатель!

Эльф рассмеялся, невесомо шагая по проселочной пыльной дороге, тем не менее, не поднимая в воздух частицы земли.

— Почему бы и не рассказать, — пожала плечами Ишим. — Люблю слушать хорошие истории.

Ей не без оснований казалось, что за плечами Персея лежит много таких, но не все он станет ей рассказывать — Ишим же сама не любила насильно лезть собеседнику в душу, потому просто улыбалась, оставляя выбор, что и как рассказывать, исключительно на эльфа, сама между тем рассматривая придорожные пейзажи.

Он как-то особенно мечтательно вздохнул, бросив на демонессу взгляд глубоких глаз.

— Будь я чуточку моложе, ни за что бы не пустил тебя ни к какому Кораку до тех пор, пока не написал… я был хорошим художником, плохим сыном…

Ишим грустно улыбнулась в ответ:

— Все мы — плохие дети, обманувшие ожидания своих родителей. Если бы они видели, что мы творим, они бы ужаснулись, потому хорошо, что они уже мертвы. Так… говорит Кара, — она помолчала немного, но не позволила себе долго вспоминать убитых родителей.

— К сожалению, я огорчил своих при жизни. Никто не требовал от меня многого, а я не делал ничего. Писал море. Лира как-то сказал, что с Сиоансами Абсолюта воды, меня бы с руками оторвали в любой академии…

Он закатил рукава, показав две метки в виде трезубца на запястьях.

— А я не хотел владеть магией. И оружием не хотел. Только махал кистью. Пил с друзьями, гулял — как это говорят — кутил. А после очередной гулянки оказалось, что наступила война. Эльфы и люди, раньше бывшие друзьями. Вэтр был центром борьбы. Тут даже памятник есть погибшему королю. Снег на голову, верно говорят. Лагерь. И оказалось, что без движения — смерть. Пришлось с нуля, орудуя прутиком, учиться сражениям. Не знаю, жива матушка моя или нет, но я домой точно не вернусь… Расскажи мне что-нибудь, Ишим? У нас времени много…

Навстречу путникам по той же дороге, ровным и размеренным шагом, шел эльф в зеленом плаще. Выше Ишим, доказывая теорию о высоких эльфах, с заостренными ушами, он пожал запястье Персея, спросив — или на всеобщем, или сыграла способность демонов понимать все языки — «Как дела твои?»

Персей кивнул, задал тот же вопрос, получил точно такой же кивок в ответ. Незнакомец полупоклонился Ишим и снова повторил фразу.

— Им что, интересно, как у меня дела? — спросила Ишим, когда эльф отошел достаточно далеко.

— Им абсолютно плевать. Но этикет превыше всего. Никто не посмотрит на то, что ты демон. Эльфам нет разницы, кто перед ними. Всех, кроме себе подобных, они презирают одинаково рьяно. Не все, разумеется, но обычно так.

Персей пожал плечами.

Дорога простиралась дальше. Задумчиво перебирая в памяти все, что она могла бы рассказать Персею, Ишим шла, нарочно вздымая сапогами побольше сухой пыли, в клубах которой, опутывающих ее сапоги, она будто хотела что-то разглядеть, напряженно вглядываясь. Размеренный темп ее шагов успокаивал саму демоницу, так что она на мгновение забыла, куда и зачем идет, и просто наслаждалась дорогой и греющим спину горячим солнцем.

— Наверное, моя жизнь была очень скучной, — вздохнула Ишим. — Я провела детство в деревенской глубинке на нижних кругах Ада, а потом сбежала в Столицу, оставив позади горящий дом, в котором умирала моя семья. Не знаю, может, я тоже разочаровала их — теперь ведь не спросить? Особенно они разозлились бы, узнай, с кем я живу. Кара явно не из тех, кого они хотели бы видеть рядом со мной… А знаешь, как мы познакомились?.. — вмиг оживилась Ишим, оглянувшись на Персея. — Она воровала яблоки на рынке. Я тогда стояла в очереди, покупала что-то, вдруг слышу — кричат. На адском базаре у нас всегда воруют, никто даже не оглянулся, только расступились в разные стороны, а я вот почему-то не успела. Кара меня сшибла на бегу, мы вдвоем упали в песок, а корзинка яблок, которую она несла, вся высыпалась. Демоны кричат, шепчутся, продавец этих проклятых яблок орет, а я ничего не соображаю, головой слегка ударилась — представляешь, какой хаос. Я только успела подумать, почему это происходит именно со мной, как Кара вскочила, подхватила меня и пару яблок, да и взлетела… Ох как я кричала… — Ишим мечтательно улыбалась, вспоминая давние времена. — Я люблю небо, всю жизнь мечтала летать — у нас по соседству на Восьмом жили крылатые демоны. А тут вдруг мечта сбылась, можно сказать, только я тогда перепугалась до ужаса. Не успокоилась, пока Кара не отпустила меня на другом конце города. И вот я стою, напуганная, удивленная, а она улыбается, поправляет встрепанные крылья — я тогда еще подумала, какие же они красивые, — а потом яблоко мне протягивает. «Хочешь? — говорит. — Оно вкусное, кислое». Я стою, молчу, только глазею на нее — никогда Падших не видела, да и она показалась странной: волосы все в песке, короткие, неровно стриженные, улыбается-скалится, куртку из дешевого алого кожзама поправляет… Кара что-то там болтала, села на лавочку, яблоко грызла. Рассказывала, что наемница, а украсть что-нибудь решила только от скуки, такая вот она… неугомонная. Потом поднялась, швырнула огрызок куда-то за спину, все еще улыбалась: «Миленьких демониц я, правда, красть не собиралась, ну да ладно. Пошли кофе угощу, что ли, раз тебе яблоко не нравится». А кофе, — окончательно разулыбалась Ишим, — у нее дурацкий — пьет самый дешевый, вообще не представляю, как так можно. Мы тогда просидели у нее в квартире до вечера, разговаривали, потом я пошла домой… А через день вернулась. Поняла, что почему-то хочу идти за ней и дальше — всегда. И вот теперь тоже иду.

Персей улыбнулся. Так, как делал это всегда. Лучезарно, чуть раскрывая рот, никогда не делая это притворно, наигранно.

— Это очень мило. Просто прелестно, когда есть такой человек. У меня есть любимая, но я давно ее не видел… а так хотелось бы…

В молчании Персей шел еще несколько метров, потом, разглядев чуть поодаль вырисовывающиеся, укрытые дымкой, дома на деревьях, продолжил:

— Жаль, я раньше не имел дело с демонами и демонессами. Мое упущение, полагаю.

Он не умел врать хорошо. Абсолютно бесшумная походка срывалась, эльф шмыгал ногами, задевая мыском сапога мягкую пыль дороги. Но никак не менялся в лице. Верил собственным словам, прибегая к давно известному способу мышления.

Все больше эльфов и людей проходило по улице навстречу путникам. С большинством Персей не заговаривал — людям сжимал руки, эльфам — запястья. Перед эльфийками просто склонял голову, о чем-то думая. На очередном перекрестке Водорожденный остановился, позволяя демонессе осмотреться.

На деревьях стояли дома, используя в качестве фундамента небольшую площадку перед выходом. На них стояли столы без стульев, в отверстие выходила лестница, спускающаяся до самой земли. На тверди стояли дома более приземистого, как бы казуально не звучало, типа. Маленькие коробочки с жильцами. Через разные, открытые для сквозняка, окна слышались детские голоса.

По другую сторону улицы такие же дома стояли фасадом к дороге. Видимо, торговые лавки. Вспомнив только что изложенный Персею рассказ, Ишим улыбнулась, но и не думала подходить ближе. Держась поближе к эльфу, она мимоходом отмечала, что этот город нравится ей куда больше помпезного, но какого-то темного Вайрен-Хорта, хоть и местные обитатели, выглядящие слишком уж доброжелательными, вызывали у нее больше опасений, чем дроу.

— Так где тут, говоришь, можно заполучить карету? — торопливо сказала она, желая побыстрее покинуть странное место.

— Обязательно можно. Но сначала мы пойдем туда! — он указал на небольшой домик и слегка коснулся грубыми подушечками пальцев ладони Ишим, распахивая дверь в домик. Обдало жаром, сладковатым запахом. И через пару минут демонесса уже сжимала пальчиками горячий бумажный пакет с арахисом в карамели, завернутым в другой пакет имбирем в сахаре, две булочки с шоколадом и пудрой в салфетках, обжигающие пальцы. А Персей, говоря с миленькой эльфийкой, совсем девочкой, платил за покупку, заодно выбирая напиток — вишневый сок в невразумительно дорогой, по словам мечника, стеклянной таре.

Оса в привычном золотисто-черном наряде крутилась около Ишим, норовя то сесть на сдобу, то залезть в пакетик со сладким.

— Будешь что-нибудь еще, Ишимка? В дороге остановимся и перекусим горячим…

— Да я не особо-то голодная… — смущенно бормотала демоница, не выпуская, впрочем, пакета с покупками из рук и подозрительно отмахиваясь от ос хвостом. — Мы в Преисподней неприхотливые, пару дней без еды спокойно обходимся…

Сладкое Ишим любила, но редко когда покупала — просто, наверное, не до того ей было, а Каре и в голову не могло прийти что-то такое. Сейчас же, следуя за Персеем к каретам, она жадно откусывала булочку, счастливо жмурясь от сладкого вкуса — готовить тут умели, нужно признать.

— Если ты приучишь меня к сладостям, Кара будет ворчать, — улыбалась Ишим, облизывая испачканные в пудре пальцы. — Как узнает, что ты меня разбаловал…

Персей снова залился смехом, помог девушке нести покупки, аккуратно касаясь ее пальцами. Столь непринужденно, отрешенно.

— Себя просто необходимо баловать! А еще важно баловать гостя. Особенно, если он симпатичный и ищет твоего друга. Что есть дружба, если не орешки в карамели и сахаре? Если не пряный имбирь и булочки с шоколадом? Не знаю, честно не знаю…

На ровной площадке стояло несколько крытых карет. Кучеры сидели в небольшой беседке поодаль и обедали. Четверо мужчин, едва разменявших четвертый десяток, поглощали суп. Персей махнул рукой, кивнул в сторону кареты. Ему кивнул один из людей. Перс, подав руку Ишим, раскрыл дверцу одной из карет.

Ишим легко вскочила на подножку, заглянула внутрь, с интересом оглядываясь и, казалось, принюхиваясь. Хвост ее, выражая заинтересованность демоницы, мелькал туда-сюда, пока она с интересом оценивала то, что предлагалось путникам: удобные диванчики показались Ишим достаточно приятными, чтобы провести на них некоторое время, глазея в окно. Хоть в карете было и не особо много места, демоница осталась довольна, но она вовсе и не собиралась спорить с Персеем в выборе транспорта в любом случае.

— Надеюсь, — заговорила она, скромно присев у окна, — это не будет стоить очень дорого?

Ишим пока весьма пространно представляла дальнейшую дорогу, да и никак не могла сопоставить местные цены с привычными ей. Однако кататься на чем-то подобном ей по Столице не приходилось — демоны, даже аристократы, предпочитали лошадей, нервных и до ужаса злых, зато надежных для хозяина, всяким трясущимся коробкам.

— Никогда не пользовался услугами извозчика. Грей оставил нам денег. Если что, мне недавно выплатили жалование за службу. Если отправлю домой меньше, чем обычно, — Сиэль точно не будет против.

Кучер постучал костяшками по двери, Перс открыл ее. Поговорил с извозчиком на эльфийском, дав знать, что изъясняется на Всеобщем столь же свободно. Кучер назвал цену, Персей удовлетворенно кивнул. Кучер попрощался с товарищами, пожелал доброй дороги пассажирам. Карета тронулась. Персей, вжавшись в дверь, полуповернулся к Ишим.

— Если захочешь, положи ноги мне на колени и ляг. От долгой дороги затекают даже копыта, что говорить о мягких ногах? Знаешь, я научился слышать походку. Каждый шрам, перелом, давно заросший. Каждый вывих, ушиб. Это оказалось не так сложно…

Ишим посомневалась немного, но потом сдалась усталости и сделала так, как предлагал Персей, с неожиданным удобством устроившись в потряхивающейся карете. Вскоре сон взял свое — глаза у Ишим начали слипаться, и в тумане забытия она уже с большим трудом могла рассмотреть лицо Персея, чуть улыбающегося — то ли ей, то ли самому себе. А вскоре не стало и этого.

И лишь доносился мелодичный голос эльфа. Отягощенного воспоминаниями о битвах и революциях, распрессиях. Узник концлагеря, изувеченный, он пел для засыпающей демонессы. Или для себя. Пел про храбрых морских эльфов, путешествующих на парусном судне. Пел Ишимке так же, как пела ему мать. Пел, невесомо облокотившись на ее ноги, положив руки на согнутые в локтях конечности. Пел, смотря на демонессу, аккуратно вытащив из-под нее орехи, положив парочку в рот и убрал булочку в карман сидения, хихикая от вида мордашки Ишим, перепачканной шоколадом.