Укё зачерпывает носком ботинка песок, позволяя волне слегка лизнуть ноги.

Море беспокойно: стальные блики в синей черноте. Штормит, за пеленой тяжёлых, тёмных туч мелькают белесые вспышки. Небо расчерчивают змейки молний — будто диковинные драконы с длинными, гибкими телами, спешащие обрушить на окаменевший мир свой гнев.

Укё замирает, смотрит за плечо.

Рюсуй чеканит шаг следом, ловит этот взгляд. Улыбается, чуть прищурившись — и в сотый раз тормошит, переворачивает душу с ног на голову.

Укё натягивает кепку пониже, ощущая, как теплеют скулы и кончики ушей. Иногда смотреть Рюсую в глаза откровенно боязно, потому что в них — океан без конца и края, всегда подчинённый яростной стихии. Потому что Рюсуй — водоворот, кипучий и бурлящий, утягивающий всё сильнее, и если долго смотреть в око бури, непременно окажешься в самом эпицентре.

Подаришь бездне своё сердце. Доверишь без остатка: касаниям, тёплой груди, к которой можно прислониться виском и ухом, и слушать мерную, живую пульсацию, губам, отдающим солью, и поцелуям с привкусом ветра и морской пены...

Кепка падает на землю, Рюсуй запускает пальцы Укё в волосы, очерчивает линию челюсти, накрывает ладонью шею под воротником, прижимает к себе крепче. Укё в ответ хватается за плащ на его спине.

И позволяет себе тонуть.