— Петр Викторович, — произнесла Марина, поправляя часы на руке, — для меня это первая личная операция здесь. Спасибо вам большое за помощь.
Операция стала испытанием. И не только потому, что была первой за полторы недели в экстренной хирургии. Пациентка, доставшаяся Нарочинской, казалась безнадежной — шансов хотя бы на сохранение жизни было критически мало. Но Марина сделала все, что могла, и это сработало: женщина осталась жива.
Пастухов посмотрел на подчиненную понимающим взглядом и кивнул:
— Очень хорошая работа, Марина Владимировна.
Петру нравилась Нарочинская. Нет, не в романтическом смысле. Пастухов восхищался ее выдержкой: несмотря на внутреннюю закрытость и нежелание дружить с кем-то из коллег, Марина вела себя безукоризненно вежливо и никогда не отказывалась помочь. Да и работу свою она знала более чем хорошо.
— Ребят, — позвала их Нина, — там дочка потерпевшей на крыльце курит. Поговорить надо.
— Да, сейчас, — интонация подвела, и усталость Марины стала заметна. — Неприятная беседа будет.
Петя легонько прикоснулся к ее кисти:
— Я поговорю. Марин, отдыхайте.
— Спасибо.
Нарочинская зашла в ординаторскую и практически оглохла, потому что Салам и Костя, находящиеся тут же, спорили о чем-то до хрипоты.
Женщину они не заметили. Через пару минут, так и не уловив причину словесных баталий, Марина прокашлялась.
Гафуров ойкнул, а Лазарев, которого Нарочинская еще не видела сегодня, подскочил со стула:
— Здравствуйте, Марина Владимировна.
— Здравствуй. Что у вас тут происходит?..
Еще пять минут понадобилось, чтобы понять суть разговора, задать тысячу уточняющих вопросов и разрешить прение, посвященное лечению пациента.
— Спасибо, Марина Владимировна! — в один голос возликовали парни. — Как мы сами не догадались, — продолжил Салам уже в одиночестве.
Нарочинская пожала плечами:
— Все приходит с опытом.
Лазарев же времени не терял и уже доставал из рюкзака шоколадку:
— Угощайтесь, — кивнул он женщине и перевел взгляд на друга, — ну и ты тоже угощайся.
Гафуров посмотрел на товарища как на Иванушку-дурачка. Костя в ответ скорчил невинное личико. Нарочинская, глядя на них, непроизвольно рассмеялась.
Парни, обрадованные таким настроением коллеги, тут же засуетились: Салам поставил чайник, Лазарев метнулся к холодильнику, чтобы угостить Марину еще чем-нибудь.
***
За легкой беседой врачи и не заметили, что у них появились свидетели.
— Ну надо же, — протянул Брагин, едва зайдя в помещение, — оказывается, вы умеете улыбаться, Марина Владимировна. Думал, вы только шипение практикуете.
— Хорошим людям не улыбнуться — грех, — прохладно отреагировала она, краем глаза отметив изумление Пастухова, который вошел вместе с Брагиным.
Еще бы. Петр вел себя нормально, поэтому даже не подозревал, как может реагировать Нарочинская на бестактность. Да и о ее стычках с Брагиным не знал.
Брагин ожидаемо потемнел лицом:
— То есть я плохой, по-вашему? — излишне веселым голосом уточнил он.
Если бы Марине платили каждый раз, когда она закатывала глаза в диалогах с этим человеком, она бы уже заработала себе на новую машину.
— Не я это сказала, — подметила Нарочинская и, смирившись с тем, что отдых закончен, вышла в коридор.
Мужчины проводили ее взглядами: Пастухов — недоуменным, Лазарев — веселым, Гафуров — почему-то испуганным. После этого троица одновременно посмотрела на Брагина.
— Олег, ты что на нее взъелся-то? — поинтересовался Петр.
Челюсть Брагина почти сравнялась с полом.
— Я?! — возмутился он. — Да она же рычит по поводу и без.
Пастухов пожал плечами:
— При мне не было, — увидел, как друг разозлился еще больше, но продолжил, — ни рычания, ни шипения. Может, это ответная реакция?
Олег фыркнул — как показалось Пете, немного уязвленно:
— Ну да, конечно. Это просто ты умеешь находить подход ко всем, даже к таким мегерам.
Лазарев был категорически не согласен с мнением наставника. Марина ему нравилась: она была спокойной, не журила за ошибки, всегда помогала и никогда, несмотря на больший опыт, не вставала в позу ментора.
— На меня тоже не рычала ни разу. И не шипела.
— И на меня, — вторил другу Салам и, заметив, как мрачнеет Брагин, примиряющее добавил. — У вас хорошее чувство юмора, Олег Михайлович. Но не всем оно нравится. Марине Владимировне, видимо, нет. Это нормально, все мы разные.
— Она классный хирург и вполне к нам доброжелательна, — продолжил Костя.
Олег набрал воздух в щеки и со свистом выпустил:
— Все такие умные, — пробурчал он и вышел из ординаторской.
Гафуров поднял на начальника наивные глаза:
— Что с ним? Мы его обидели?
Петр похлопал его по плечу:
— Не переживай. Олегу просто не понравилось, что мы его не поддержали, — он увидел, какое рассеянное выражение лица появляется у Саламчика, и дополнил. — Мы и не должны это делать только потому, что мы друзья. Сам же сказал — все разные. И мнения у нас тоже разные, Брагин это понимает. Он скоро остынет и станет прежним, — Пастухов ободряюще улыбнулся и направился к холодильнику.
Салам посмотрел на Костю, но тот совсем не переживал:
— А еще Олег Михайлович привык всем женщинам нравиться, а тут облом — еще и от такой красавицы, — беспечно заметил он. — Мы тут точно ни при чем.
***
Брагин завалился в ординаторскую и устало опустился на стул, прикрыв глаза. С тех пор как погибла Лариса, Олег стал тяжелее переносить профессиональные неудачи. Потому что снова пытался помочь и снова не мог. Или мог, но не так, как следовало бы.
Удачные операции, которых все равно было больше, его не радовали — теперь Брагин воспринимал их как должное. А вот поражения добивали. Добивали, но никак не могли добить. Как будто мало ему боли было.
И поделом.
Лариса бы обязательно спасла сегодняшнего пациента. Лариса была здесь нужнее, чем он, Олег Брагин.
Нет, Брагин не думал прощаться с жизнью, но все чаще ловил себя на том, что разучился радоваться. Только и хватало сил надевать маску весельчака, чтобы никто ничего не заподозрил.
Это не помогало. Те, кто хорошо его знал — Нина, Петя, Костик — все понимали. Но не лезли. И Брагин был им за это очень благодарен.
— Олег, здравствуйте, — произнес чей-то звонкий голос рядом с ним, — чаю хотите?
Мужчина открыл глаза и уставился на говорящую.
Новенькая медсестра. Подружка Нарочинской. Опять он забыл, как ее зовут.
— Нет, спасибо, — механически улыбнулся он. — Я больше кофе люблю, — снова закрыл глаза.
Лена, будто не замечая его состояния, жизнерадостно прощебетала:
— Кофе же вредный. Чай полезнее, тем более мой: на 40 травах, по бабушкиному рецепту. Знаете, какой вкусный? — мило улыбнулась она. — Вы попробуйте, он всем нравится.
Господи. Не хватало ему еще на эту девочку сорваться. Это ж не акула Нарочинская, которую хрен проймешь.
— Я — не все. Угостите кого-нибудь другого, — Олег постарался сдержаться, но все равно прозвучало грубо.
Михалева честно попыталась не обидеться, но не получилось. Почему он хамит? Она же ничего плохого не сделала…
— Как хотите, — сказала Лена, искренне надеясь, что голос звучит как обычно.
Брагин не ответил, снова погрузившись в мысли. Может быть, даже не услышал.