Если посадить Сэма в «Импалу» было трудно, то вернуть его обратно в мотель было практически невозможно. Это заняло почти полчаса, целый ряд очень творческих проклятий от Сэма и Дина и, хотя ни один из них никогда не поднимет этот вопрос снова, много слёз разочарования со стороны Дина.

Но в конце концов Сэм оказался в постели, чувствуя, как всё тело горит, слёзы боли текут из глаз и кажутся иголками на коже. Толстое одеяло, которым Дин его укрыл, не помогало. Всё, что Сэм хотел, — это свернуться в клубок и упасть в обморок или умереть, но даже это движение казалось ему смертельным. Сердце уже прекратило стадию бешеного стука и теперь с трудом билось. Сэм чувствовал каждый натужный удар, перенапряжённое сердце разрывалось на части, пытаясь заставить кровь течь по замёрзшим венам.

— Я убью его, — в сотый раз поклялся Дин. Он сидел на краю кровати, повернувшись к Сэму, и выглядел так, словно больше всего хотел прикоснуться к нему. На его лице были высохшие слёзы, и он казался совершенно разбитым, и от этого Сэму тоже хотелось плакать, кричать и выплеснуть гнев на существо, что сделало это с ними. Ему захотелось разорвать его на мелкие кусочки.

— По-моему, у нас в машине есть кровь ягнёнка, — сказал Дин, когда Сэм пришёл в себя.

— Нет, — прохрипел Сэм. Казалось, что он соскребает свой голос с внутренней стороны горла бритвой.

— А что тогда? — В голосе Дина звучало отчаяние.

— Это ифрит, — выдавил Сэм. Его голос срывался от напряжения, местами становясь почти неразборчивым. — Его не убить, как… как обычного джинна.

— Тогда как? — спросил Дин.

— Привязать к чему-нибудь, — сказал ему Сэм. — Потом уничтожить это. Если не сработает, то есть заклинание… — Он замолчал, дыша так глубоко, как только мог, сердце дёргалось в груди от напряжения. Он чувствовал себя так, словно только что пробежал голышом марафон по Аляске.

— Ладно, подожди, не разговаривай, — сказал Дин, с тревогой глядя, как Сэм издаёт хриплые звуки с каждым вздохом. — Я посмотрю в справочнике, ладно? Ничего не говори. Всё нормально.

Не в силах даже кивнуть, Сэм просто смотрел на своего брата и надеялся, что его глаза скажут всё.

Дин грустно улыбнулся.

— Да, я знаю, — пробормотал он, протягивая руку, как будто хотел убрать волосы Сэма с его глаз. Он остановился в дюйме от кожи Сэма. — Блядь. Ненавижу это. Я так ненавижу это.

— Я тоже, — одними губами произнёс Сэм.

Дин убрал руку и прижал к себе так крепко, словно только физически мог удержаться от прикосновения к Сэму.

— Я всё исправлю, клянусь, — пообещал он. — Всё будет хорошо, ясно, Сэмми?

Сэм только моргнул. Он так устал. Так чертовски устал.

Дин вздохнул.

— Отдохни немного, детка, — сказал он. — Я пойду поищу этого ублюдка. — Он встал с кровати, и Сэм сразу же соскучился по нему, по его успокаивающей тяжести, провалу в матрасе, который означал, что он не один.

Но через минуту Дин вернулся, садясь в футе от Сэма и прислонившись спиной к спинке кровати, с ноутбуком на коленях. Сэм лежал на боку и просто смотрел на брата, и больше всего на свете ему хотелось протянуть руку и дотронуться до него.

Они всегда принимали это как должное — возможность прикасаться. Всё, что они чувствовали друг к другу: нежность, любовь, раздражение — всегда лучше было выразить прикосновением, чем словами. Рука на плече или колене, прикосновение к спине, пихание или иногда подталкивание, даже случайный легкомысленный (или нет) удар. Сэм так привык к этому, что теперь, когда больше не имел этой возможности, ему казалось, что он потерял что-то важное, какую-то часть здравомыслия, которую нельзя заменить ничем, кроме Дина. Он никогда не понимал, как сильно их отношения зависят от тактильности, пока не лишился этого.

— Эй, — позвал Дин, и Сэм отпустил мысли, чтобы сосредоточиться на брате. Лицо Дина было освещено экраном ноутбука и светом лампы, его скулы и нос выделялись галогенным синим и жёлтым цветом. Сэму до боли хотелось протянуть руку.

— Нашёл что-нибудь? — вместо этого с трудом спросил он кровоточащим голосом.

— Да. В последний раз ифрита встречали в восьмом веке, — сказал ему Дин, поворачивая экран ноутбука так, чтобы он мог видеть. — Согласно легенде, они сделаны из бездымного огня и обладают способностью манипулировать вещами как в своём измерении, так и в нашем. Этот же терроризировал деревню где-то в… Персии, я думаю? В общем, где-то в Южной Азии, и парень из Аравии привязал его к кольцу. Это остановило его, но означало, что он был под контролем парня, и ладно, давай просто скажем, что парень оказался амбициозным, хорошо? Шесть сожжённых деревень и девять убитых членов королевской семьи спустя какой-то другой чувак решил, что хватит, убил придурка и уничтожил кольцо. Его вознаградили богатством и женщинами, бла-бла-бла, как обычно. — Дин пожал плечами. — Хотя придётся поискать ритуал, чтобы связать его.

Сэм закрыл глаза. Дин сидел рядом с ним в постели и рассказывал о деле, над которым они работают… и это было похоже на то утро пару дней назад, когда они были в тепле и безопасности комнаты Дина в бункере. Сэм отдал бы всё, чтобы вернуться в то утро, когда Дин запустил пальцы в волосы Сэма, когда его прикосновение всё ещё было частью Сэма, безопасностью и домом, а не огнём и мукой…

— Отдохни немного, — снова сказал Дин, и Сэм открыл глаза. Пальцы Дина подёргивались, как будто он едва сдерживался, чтобы не протянуть руку. — Я всё исправлю, хорошо? Не волнуйся.

— Ладно, — прошептал Сэм. Это было всё, что он мог сделать, всё, что он мог сказать, потому что ничто другое не могло стереть это выражение с лица Дина. — Будь осторожен, ладно?

— Ты же знаешь, что я всегда осторожен, — сказал Дин. Шутка не удалась; ни один из них не был в настроении смеяться. Дин только вздохнул. — Всё будет хорошо, Сэм.

— Да, — только и сказал Сэм, прежде чем снова закрыть глаза. Никогда в жизни ему не было так холодно.

Когда Сэм проснулся, Дина в комнате не было. Первая мысль — Дин, должно быть, вышел, чтобы разобраться с ифритом, но если так, то почему ему до сих пор так холодно?

Повернуться на бок, чтобы взглянуть на часы, висевшие на стене мотеля, оказалось задачей почти невыполнимой, и к тому времени, как ему это удалось, Сэм совсем запыхался. Он дышал мелко, тяжело, воздух оседал на лице, а сердце беспорядочно билось в груди. Каждая секунда казалась вечностью.

Было уже около одиннадцати вечера, и Дину не следовало находиться в городе призраков в это время, совсем одному, безо всякой поддержки. И, если что-то пойдёт не так, он может умереть или, что ещё хуже, застрять очередным эхом смерти. И Сэм не сможет ему помочь, потому что он застрял здесь, в этой кровати, не в силах пошевелиться без желания закричать.

Боже, он даже не знал, что Дин собирается делать. Он понятия не имел, нашёл ли Дин связующий ритуал и собирался ли вообще искать, учитывая, что это не единственный способ избавиться от ифрита. Он даже не знал, был ли хоть один из этих способов эффективен, учитывая, что ифрита не видели уже сотни лет.

Просто им повезло, что они наткнулись на одного, да ещё и садиста.

В любой другой ситуации это дело буквально перевернуло бы всю жизнь Сэма. Встретить ифрита, что буквально никому не удавалось столетиями… даже если он злой. Но ведь они так редки, и Сэм очень хотел бы встретиться с одним из них, узнать о нём больше и, если возможно, получить дополнительную информацию непосредственно от источника. Он почти мог представить себе, как Дин насмехается над ним, нежно называет придурком, закатывает глаза на волнение Сэма, но ещё наблюдает за Сэмом краем глаза, как будто не может заставить себя признать, что ему нравится видеть Сэма взволнованным из-за его ботанского дерьма.

Но ифрит, которого они встретили, был злобным куском дерьма, и теперь Сэм не мог даже пошевелиться, а Дин был совсем один на незнакомой территории, где всё могло убить его, всё могло пойти не так, и Сэма не было рядом, чтобы помочь. От этой мысли Сэму захотелось кричать, впасть в панику, встать и выйти на улицу, и наплевать, насколько это больно.

Он с трудом сел на кровати, дыша так, словно только что пробежал марафон, и каждый мускул его тела был готов взорваться. Он сумел подняться на ноги, стиснув зубы от боли так сильно, что заныла челюсть, а руки сжались в кулаки. Он не хотел кричать и привлекать к себе внимание: последнее, что ему нужно, — обеспокоенный работник мотеля, вызывающий скорую, или что-то ещё.

Ходить было больно. Он переставил одну ногу за другой, и на одно тошнотворное мгновение ему показалось, что он слышит хруст ломающихся костей. Было определённо больно, как при переломе, но его ноги не сломаны, не могли.

Бывало и похуже, мрачно напомнил он себе. По сравнению с клеткой это ничто.

Поэтому он заставил себя сделать ещё один шаг вперёд, а затем ещё один. В глазах начало расплываться от усталости, но он всё ещё мог видеть, и он всё ещё мог двигаться, не важно насколько болезненно, и пока он жив и в сознании, ничто не могло помешать ему идти к своему брату.

Но с каждой секундой дыхание становилось всё тяжелее, и Сэм слышал, как кровь стучит в ушах, пытаясь поддерживать в нём жизнь, но не справляясь, и в следующее мгновение он уже падал на пол; от удара каждая его кость вибрировала, сжигая всё тело. Крик боли потонул в ковре мотеля, слёзы бежали по лицу, пока он задыхался и ждал, когда боль утихнет до выносимого уровня.

Она не утихала, отказывалась слабеть, и Сэм лежал на грубом ковре, слыша, как замедляется сердцебиение, дыхание слабеет, а мир идёт кругом каждый раз, когда он пытается сосредоточиться. «Ты должен добраться до Дина, — сказал он себе. — Ты должен помочь Дину». Но правое плечо горело, и он подумал, не сломал ли что-нибудь, но не мог сказать точно, потому что болело всё.

А потом в голове зазвучал голос Дина: «Отдохни немного, детка», такой нежный, такой полный любви, как Сэм мог ослушаться? Как можно было не поддаться брату, когда он говорил так, словно Сэм был целым миром и ничто другое не могло даже надеяться сравниться с ним? Каждая клеточка, каждый нерв в его теле были настроены откликнуться на этот голос, на Дина, несмотря ни на что.

Он закрыл глаза. Дин сказал, что позаботится об этом, так и будет.

Он проснулся от ощущения тёплых рук на своей коже. Он узнал бы это прикосновение где угодно, он узнал бы его в жизни или смерти, несмотря ни на что.

— Дин? — пытался он сказать, но ничего не вышло.

Но это был Дин, он знал это наверняка.

Он попытался открыть глаза, чтобы увидеть его, но не смог пошевелиться, и потребовалось мгновение, чтобы понять, что он пойман в ловушку собственного тела, бессильный и беспомощный.

Искушение впасть в панику было очень сильным, но Сэм устоял. У него не осталось другого выбора; паника не поможет, он и так едва может дышать. Паническая атака вдобавок ко всему, возможно, убьёт его.

«Думай, — сказал он себе, отчаянно пытаясь привести себя в норму, чтобы понять, что происходит. — Думай, думай, думай…»

Он двигался — нет, его кто-то двигал. Его прижали к чему-то тёплому. Он мог чувствовать сильный пульс, определённо не его, учитывая, что его сердце было почти бесполезно в данный момент. И на его лице было что-то тёплое. Что-то мокрое.

А потом он услышал всхлип.

Дин плакал.

Этот звук проник прямо в бесполезное сердце Сэма, и было больно, больно просто слышать его, и Сэм хотел закричать, хотел прикоснуться к брату, сказать, что он жив, что он всё ещё здесь, что он никогда не покинет Дина, никогда…

— Мне так жаль, — сказал Дин, и его голос задрожал, и ещё одна слеза упала на лицо Сэма. — Сэмми, мне очень жаль. Блядь.

«Дин, — хотелось закричать Сэму. — Дин, всё в порядке, я жив, я жив, ты не один, я не оставлю тебя, Дин…»

Но он не мог пошевелиться, и Дин не слышал его, как бы сильно он ни кричал в мыслях. Сэм слышал, как в груди Дина колотится сердце, чувствовал, как руки Дина дрожат, но не от тяжести, а от горя, и ненавидел ифрита, ненавидел так, как никогда и никого не ненавидел.

Ничто и никто из тех, кто причинял Дину такую боль, не заслуживал жить даже на секунду дольше, чем это необходимо.

Но Сэм ничего не мог поделать, он не мог пошевелиться, не мог даже открыть глаза, чтобы дать брату понять, что он жив…

Воздух был свежим. Такой бывает только на улице ночью.

Сэм почувствовал запах свежевырытой земли, и его сердце невольно ускорилось.

Нет.

Хватка Дина на Сэме усилилась до такой степени, что стало больно. Ещё больше слёз упали на лицо Сэма, и он чувствовал дрожь рыданий Дина в своей груди.

— Сэмми, — повторял он снова и снова. — Сэмми, мне так жаль, я не должен был оставлять тебя, прости…

Каждую секунду Сэм хотел кричать. Он бы заплакал, если бы мог.

А потом Дин замолчал. Дин молчал, и Сэм не мог понять почему, и гнетущее молчание было почти хуже слёз. Прежде чем Сэм успел сообразить, что происходит, он почувствовал, как его снова подняли, а затем осторожно опустили на что-то мягкое.

Нет. Нет, нет, нет, нет, это было плохо. Это было очень, очень плохо.

— Всё в порядке, Сэмми, — пробормотал Дин, словно прочитав мысли Сэма. — Всё хорошо. Теперь я с тобой. Пришлось украсть эту дурацкую штуку, и блядь, она тяжёлая, но всё хорошо. Не хочу, чтобы тебе было неудобно. Всё в порядке, Сэмми, всё хорошо.

Нет, это, блядь, совсем не хорошо, но не было никакого способа передать это брату, который, казалось, не мыслил здраво. Во-первых, он собирался похоронить Сэма, а не посыпать солью и сжечь…

О, чёрт, он собирался похоронить Сэма, он собирался похоронить Сэма, и это значит, что Сэм медленно задохнётся в гробу на глубине шести футов под землёй, потому что он не может двигаться, и Дин собирался похоронить его.

Сейчас было бы самое подходящее время для паники, если бы Сэм мог. Он хотел бы, потому что это означало бы, что его сердце бьётся, и он дышит, и Дин может это увидеть или услышать, и Дин будет знать, что Сэм не мёртв, что он не один, что они всё ещё есть друг у друга.

Он изо всех сил старался пошевелиться, сделать хоть что-нибудь, что угодно, даже если это просто подёргивание пальца или век, даже если это что-то очень маленькое, только бы Дин понял и не похоронил Сэма, блядь, он похоронит его заживо. И да, Сэм умрёт, а потом Дин убьёт себя, и блядь, блядь, они не могли умереть, они не могли, они же только нашли друг друга, им ещё нужно найти маму и Джека, и дерьмо, это не должно закончиться вот так, не так, не тем, что Дин хоронит Сэма, не зная, что он жив…

Казалось невозможным поверить, что всего несколько дней назад Дин приготовил им ужин, назвал это свиданием, что он был таким неловким и застенчивым, а после этого они провели ночь в комнате Дина, где Сэму всегда спалось лучше, чем где-либо ещё, кроме «Импалы». Казалось невозможным поверить, что только вчера утром он был в порядке, они разговаривали и обсуждали это дело, и Дин положил руку на колено Сэма, пока вёл машину, и Сэм наклонился к Дину…

— Ещё один день, Сэмми, — сказал Дин, и сердце Сэма дрогнуло. — Ещё один день, только дай мне всё закончить, и я буду с тобой, хорошо, Сэмми? Мы будем вместе. Всё в порядке, Сэмми. Ты не останешься один, я не позволю. Я уже в пути, ясно? Не бойся.

Блядь, как раз тогда, когда Сэм подумал, что хуже уже быть не может, Вселенная взяла и доказала, что он ошибается. Худшим из возможных способов. И всё же это имело смысл, это было запутано, и пиздец неправильно, и так совершенно неудивительно, потому что, если бы Дин умер первым, что бы ещё сделал Сэм? Как будто были какие-то другие варианты, кроме попытки вернуть его или соединиться с ним. Как будто они когда-то могли жить друг без друга.

Ход его мыслей резко оборвался, когда он почувствовал тёплое дыхание Дина на своём лице — и он ничего не учуял, а значит, Дин трезв, чёрт, он будет помнить всё, — а затем, мгновение спустя, губы Дина коснулись лба, мягкие и нежные, такие полные любви.

— Я не прощаюсь, — прошептал Дин. — Я обещал тебе, что ты никогда не будешь один. Увидимся позже, хорошо, Сэмми? Просто дай мне немного времени, чтобы всё уладить, и я буду там. Пока, Сэмми. Люблю тебя.

Он не первый раз говорил это, но Сэм впервые слышал это из уст своего брата теперь, когда их отношения изменились. И от этого хотелось плакать, хотелось кричать из-за несправедливости происходящего, потому что он совсем не так представлял, как услышит эти слова. Все те разы, когда он желал, чтобы Дин сказал их, он хотел не этого, надеялся не на это, и, блядь, он ненавидел всё так сильно, он ненавидел Вселенную и себя за то, что был так чертовски беспомощен перед лицом горя своего брата.

Мгновение спустя крышка гроба захлопнулась, и сердце Сэма болезненно ёкнуло. Вот оно, вот оно, его хоронят заживо, и он ничего не может с этим поделать, Дин хоронит его заживо, Дин хоронит его заживо, и Сэм всё равно умрёт, потому что его хоронят заживо, и он не видит выхода.

Это всё ифрит, должен быть. Ничто больше не могло заставить Дина так быстро отказаться от него и выкинуть иррациональное дерьмо, которое шло вразрез со всем, чему его учили: основы похорон охотника, забота о Сэмми. Этот маленький ублюдок, вероятно, думал, что это так забавно — наблюдать, как кто-то хоронит брата, который жив, наблюдать, как кто-то убивает себя, осознав, что сделал. И у Сэма не было никаких сомнений в том, что они застрянут здесь навсегда, разыгрывая собственную смерть до тех пор, пока кто-нибудь не найдёт способ избавить их от страданий.

И это было так несправедливо, что он не мог утешить себя мыслью, что если им и суждено умереть, то они будут вместе на небесах. Вместо этого они станут теми самыми существами, на которых охотились. Существами, которые даже не осознают этого. Это хуже всего, что он мог себе представить, и это после того, как он провёл тысячелетия в клетке с двумя разъярёнными архангелами.

Он почти не осознавал, когда Дин опустил его в могилу: Дин был так аккуратен с ним. Было больно от того, как сердце наполнилось любовью к брату ровно на секунду, прежде чем он услышал мягкий стук и понял, что Дин засыпает его землёй, и блядь, блядь, не было никакого выхода. Вот как он умрёт, после всего, что он сделал, после всего, что он пережил. Похороненный заживо братом, который не может мыслить здраво из-за какого-то древнего мудака джинна.

Через несколько минут даже низкое кряхтенье Дина и его кроткие всхлипывания затихли, и Сэм понял, что он лежит в земле, его похоронили и он в полной заднице.

Как ни странно, только после того, как Дин ушёл и он начал задыхаться под тяжестью шести футов земли, Сэм понял — его глаза открыты. Он мог двигаться, мог издавать звуки, и ему больше не холодно. Что бы ни сделал с ним джинн, это больше не действовало. Может быть, проклятие джинна работало до того момента, пока судьба человека не будет решена, и как только было понятно, что он умрёт, проклятие рассыпалось. Плевать. Сэма совершенно не интересовали технические аспекты этого дела.

— Дин, — произнёс он хриплым голосом, эхом отдававшимся в маленьком гробу. — Дин! Дин! — Кричать было больно, но он всё равно кричал. Может быть, Дин всё ещё рядом, может быть, он услышит.

Может быть — это всё, на что Сэму приходилось рассчитывать.

Так что он кричал, кричал до хрипоты в горле, до тех пор, пока не почувствовал, что все внутренности словно кровоточат, но Дин не пришёл, потому что Дин не мог его слышать, Дин был слишком далеко, и он ничего не мог сделать, пока ифрит не отпустил его.

Сэм не замолкал, пока не почувствовал, что физически не может больше кричать.

А потом пришла боль.