Мы ввалились в квартиру, спотыкаясь о порог, беспрестанно целуясь. Я пытался сказать хоть что-то, но губы Стэнли не позволяли издать и ползвука, жадно терзая мой рот и язык, оставалось только мычать. Сумасшествие какое-то… Он сорвал с меня пальто и шарф, с себя тоже, и втолкнул в спальню — и всё это, не прекращая страстных поцелуев. Я не успевал отвечать. Мгновение — и я оказался на кровати, а он уже стягивал с меня штаны. Я приподнял бёдра, помогая ему, он зашвырнул их на пол, запрыгал на одной ноге, пытаясь стащить ботинки.

      — Стэнли, может, не стоило так спешить? — начал было я, но он уже накинулся на меня, раздвигая мои колени и покрывая ляжки поцелуями.

      Я больше не задавал вопросов. Всё это было чересчур поспешно, ну да ладно. Его губы настойчиво исследовали моё тело, иногда останавливаясь и оставляя на коже темноватые пятнышки засосов. Я вздрагивал, кусал губы, тело было непривычно к подобным ласкам: с того дня, как я потерял с ним девственность, у меня ничего такого не было. А теперь тело словно бы вспоминало прошлый опыт и медленно оживало под его прикосновениями.

      Оставшись без трусов, я несколько смутился и попытался прикрыть ладонями набухший член. Стэнли отвёл мои руки и прокатился губами вниз по животу. Я живо вспомнил, как он это делал тогда, во время «урока», и внутри всё заныло, наполняясь приятным холодком. Но он лишь вплёлся пальцами в волосы на лобке, провёл ногтями вдоль твердеющего ствола и без предупреждения взял меня, довольно грубо взял. Я вскрикнул от боли, попытался оттолкнуть его. Стэнли перехватил мои руки, прижал их к кровати, и начал двигаться, слишком резко и часто вгоняя в меня член. Я выгибался, извивался, стараясь найти хоть какое-нибудь положение, в котором это было бы не так больно. Тело неохотно принимало твёрдую плоть, никакого удовольствия я не испытывал. В тот раз ведь мне было больше сладко, чем больно, разве нет? Или я просто уже забыл, как это было на самом деле?

      — Смотри на меня, Шейн, — хрипло приказал Стэнли. — Я хочу, чтобы ты на меня смотрел.

      — Хватит… — выдохнул я, кое-как выдернув руки из его цепких пальцев и обхватывая его за шею.

      Он навис надо мной, вгоняя в меня разгорячённый член, и то и дело прикусывал мои соски, дразня их языком. Я то жмурился, то открывал рот, как рыба, выброшенная на берег, то приподнимал ноги, поскольку терпеть это, не двигаясь, было невыносимо.

      Горячей волной, мурашками по коже окатило и схлынуло. Его пальцы до боли стиснули мои ягодицы, тело резко дёрнулось, в анусе разлилось лавой семя. Он тут же высвободился, перекатился на спину, отдуваясь. Я попытался свести колени, увяз рукой в вязкой лужице на животе… Но всё же как хорошо, что мы с ним снова…

      Его голос выдернул меня из томной неги и плюхнул лицом в действительность.

      — Шейн, тебе лучше уйти: моя девушка скоро вернётся.

      — Де… девушка?! — поразился я.

      Он кивнул, рассказывая что-то про их отношения: она совладелица галереи, где он выставляет картины… А я пытался сообразить, что вообще происходит. Он буквально затащил меня к себе, трахнул и… У него есть девушка? Как — девушка? А я… зачем тогда со мной было… В голове не укладывалось.

      — Да без проблем, — проскрипел я, когда он повторил, чтобы я ушёл.

      Я вылез из постели, собирая одежду и натягивая её на саднящее тело. Его голос вновь вырвал меня из раздумий.

      — У меня выставка в среду. Придёшь?

      — Нет, — выдавил я, стараясь не смотреть на него, — не смогу. У меня концерт.

      Не помню, как я ушёл, как добрался до дома. В голове была полная сумятица. Хотя с чего бы? Мы ведь никогда и не встречались, между нами толком ничего и не было, не считая того первого раза и вот теперь опять… И я, конечно, не думал, что мы с ним когда-нибудь встретимся, мало того — снова переспим… Но девушка!!! У него есть девушка. Девушка. И он только что со мной переспал. На той же самой кровати, на которой наверняка трахал её. Как же всё это было гадко…

      Ночь прошла ужасно: я не смог заснуть и пришёл на репетицию разбитым. В голове вместо партитур вертелось произошедшее вчера, и я отыграл партию абы как. Дирижёр был неприятно поражён и посоветовал мне выкинуть из головы что бы там ни было и сосредоточиться на предстоящем концерте. Ещё бы это было так просто!

      Концерт прошёл мимо меня. Я на автомате отыграл два часа, вставал и кланялся в нужное время, но даже не осознавал, что играю и в каком порядке. Успешный провал. После концерта я ушёл в гримёрку, рухнул на кушетку и закрыл лицо руками. Голова раскалывалась.

      — Ты просто ужасно отыграл.

      Я вздрогнул. Это был Стэнли. Самое время высказать ему, что я думаю по поводу вчерашнего! Но он бесцеремонно толкнул меня обратно на кушетку, впиваясь мне в губы тем же безумным поцелуем, что и вчера. Крышу у меня едва не снесло, но я всё же сумел взять себя в руки и оттолкнул его:

      — Хватит! Не смей меня трогать! «Ужасно отыграл», ты говоришь? Да я не могу нормально играть, когда ты ошиваешься вокруг. Голова пухнет! Не надо больше. Не приходи. Не трогай меня. Не пытайся снова затащить меня в постель. Ничего не надо. Ясно?

      Он слез с меня, сел на край кушетки и запустил пальцы в волосы:

      — Чёрт, со мной тоже какая-то херня творится… Где ещё мне искать вдохновение?

      — Точно не здесь, — отрезал я. — У девушки своей поищи. А мне к следующему концерту готовиться надо. И я не хочу, чтобы меня отвлекали. Ясно? Всего хорошего.

      Он и ушёл. Вот только легче мне не стало.

      Я попытался сосредоточиться на репетициях, но как можно сосредоточиться на музыке, когда голова забита чёрт знает чем?! Всё, нужно с этим покончить! И я решил поехать на выставку его картин.

      Картинная галерея была шикарная, в такую не каждого возьмут выставляться. Я прошёлся по залам, разглядывая картины за подписью Стэнли. Неплохие картины, но уж как-то совсем невзрачные для такого уровня галереи. Эта девка-совладелица его выставляет только потому, что он с ней трахается, так бы не взяли, уверен.

      Смотреть тут было особо не на что, я уже думал пойти домой, но моё внимание привлекла картина в углу. Я остановился у неё, дух захватило. Это оно! Да, точно, это тот день, тот самый день! Прошлое разом ожило в памяти. На первом плане — пальцы и клавиши, на заднем плане — смятая постель и смутный силуэт лежащего человека. Эти пальцы были моими. Я стоял и смотрел, не отрываясь, чувствуя, что картина всасывает меня в себя и не отпускает, поглощает полностью… Господи, вот это картина!

      — Я бы попросила тебя уйти.

      Я вздрогнул, наваждение разом кончилось. Та самая, его девушка… Я как-то сразу это понял.

      — Я вообще-то билет купил, так что могу здесь находиться, — возразил я, разглядывая её и пытаясь понять, что это за птица.

      — Я не имею в виду галерею. Я имею в виду жизнь Стэнли.

      Она смотрела на меня с неприязнью, будто я был её злейшим врагом, хотя она и видела меня впервые в жизни. Я хмуро ответил, что к жизни Стэнли никакого отношения не имею. Она вспыхнула и наговорила мне кучу гадостей. Что я засел у него в голове и он ни о чём другом думать не может. Что она столько сил потратила, чтобы его «поймать», а теперь всё встало с ног на голову из-за моего появления. Что она выставляет в галерее его бездарные картины, только чтобы заполучить его расположение, хотя это ей в копеечку влетело — убедить совладельца устроить для Стэнли выставку. Вот ведь стерва, ни во что не ставит его талант!

      Я вспыхнул гневом, хотел было заступиться за Стэнли, а потом подумал, что это не моё дело и проблемы не мои. Пусть сами разбираются.

      Я снова взглянул на картину. Оставлять её здесь было бы настоящим преступлением! Она бы её выкинула, честное слово, с такой ненавистью на неё смотрела, и запихнули в самый угол, хотя эта картина заслуживала того, чтобы быть центром выставки, — настоящий шедевр!

      — Хорошо, — вслух сказал я, — уйду. Если отдашь мне эту картину.

      Она остолбенела. Я с улыбкой объяснил, что ей же будет лучше: это ведь я на картине.

      — Можешь не продолжать, — буркнула она, сняла картину со стены и сунула её мне в руки.

      Я забрал картину и ушёл.

      Сложно сказать, зачем я это сделал. Спонтанно вышло. Просто понял, что эта картина меня не отпускает, вот и всё. Да и, в конце концов, я имею на неё право.

      Дома я поставил картину возле комода — завтра подыщу для неё место — и сел ужинать.

      В дверь кто-то загрохотал кулаками. Я едва не подавился, отложил вилку и пошёл открывать. Пожар, что ли?

      На пороге стоял Стэнли, насквозь промокший (на улице шёл дождь), вода буквально стекала с него ручьём. И как, интересно, он узнал мой адрес?

      — Где она? — резко спросил он.

      Я понял, что он говорит о картине, посторонился, пропуская его в квартиру:

      — Снимай одежду. Я принесу тебе полотенце. Ещё простудишься.

      Он раздевался, осыпая меня упрёками. Это его лучшая картина, я должен немедленно её вернуть. Какое я имел право вот так взять и забрать её из галереи? Это воровство, вот что это такое!

      Я фыркнул, набросил ему на голову полотенце:

      — Она мне нравится. Я оставлю её себе.

      — Ты рехнулся! — воскликнул он. — Ты хоть знаешь, сколько она стоит?

      Сомневаюсь, что картина представляла собой такую уж большую ценность с точки зрения коллекционеров, но я твёрдо решил, что эта картина будет моей.

      — Назови цену, и я её куплю. Сколько бы ни запросил, я её куплю. В ту галерею она не вернётся.

      Стэнли свирепо на меня посмотрел:

      — Ладно, забирай. Но не за деньги.

      Я пожал плечами. Почему бы и нет?

      Минуту спустя я лежал на кровати, капли дождевой воды стекали на меня с его волос и лица. Ладно, ещё один раз, прежде чем навсегда разбежаться… а потом пусть делает что хочет. Я скрипнул зубами, почувствовав, что он меня взял…

      В общем, поимел он меня знатно, в сто раз яростнее, чем прежде, как будто хотел отыграться на мне за всё на свете. А потом вылез из постели, бормоча, что всё это чистой воды идиотизм, что он сейчас должен быть в ресторане, где его ждёт девушка, делать ей предложение, а вместо этого пришлось тащиться через весь город сюда — забирать картину.

      Я взъярился. Предложение делать? Женится на ней?

      — Кретин! — Я вскочил, схватил картину и со всего размаху впихнул её Стэнли в руки. — Забирай и убирайся! К чёрту! Вместе с картиной! К своей девке, которая тебя с потрохами купила, а сама считает тебя бездарем! Вон отсюда! И больше не появляйся в моей жизни! Ясно тебе?!

      Я вытолкнул Стэнли из квартиры, швырнул ему его вещи и с треском захлопнул дверь. Как же я был зол! Но почему? Какая глупость — вести себя так, словно я… приревновал его. Мы же никто друг другу. Ну я и болван…

      Несколько дней я провалялся дома в кровати, пропуская репетиции и притворяясь больным, чтобы не вызвать подозрений у дирижёра, потом собрался с мыслями, взял себя в руки — попытался, по крайней мере, — и отправился в студию, где обычно репетировал.

      Я играл несколько часов, почти не думая о произошедшем, пока пальцы снова не стали казаться частью меня, а не деревяшками. Результатом я остался вполне доволен. Ещё раз, с самого начала, и будет на сегодня.

      Дверь грохнула, распахиваясь. Стэнли. Под мышкой он держал какой-то свёрток — картина? — и маршировал от двери к фортепьяно, за которым я сидел.

      — Что тебе здесь нужно? — сухо спросил я.

      Стэнли бросил на фортепьяно картину. Та самая…

      — Я никому не продавался! — выпалил он, и его лицо налилось кровью.

      Ну надо же, а мои слова его задели… Я выгнул бровь, ожидая, что он будет делать дальше.

      — Это была такая важная для меня картина! — кричал он, сжимая кулаки. — Моя первая картина! Она лучшая! За неё предлагали двести тысяч, я не отдал. Потому что на ней ты. Я смотрел на неё и думал о тебе. Всегда о тебе. Только о тебе. Но мне теперь это не нужно. Больше не нужно.

      Я усмехнулся. Ну ещё бы, раз он собрался жениться…

      — И что дальше?

      — А вот что.

      Он достал из кармана спичечный коробок, быстро чиркнул спичкой, поджигая головку, и бросил горящую спичку на картину. Она вспыхнула.

      — Кретин! — заорал я, вскакивая и пытаясь сбить пламя руками. — Что ты наделал?!

      Стэнли схватил меня за талию, оттаскивая. Я вырывался, орал не своим голосом, поносил его последними словами. Краски плавились, картина превращалась в безобразное месиво. Глазам не верю: сжечь её вот так…

      Я даже не сразу понял, что он мне шепчет на ухо, удерживая меня возле себя. А когда понял… ох!

      — Шейн… Я всегда смотрел на неё, когда писал картины. Она была для меня источником вдохновения. Но она мне больше не нужна. Я не буду смотреть на картину, я буду смотреть на тебя, Шейн. Только на тебя. Днём и ночью. Всегда. Только на тебя, Шейн. Мне не нужна картина… и галерея не нужна, и слава не нужна, и деньги тоже… Мне ты нужен.

      Кажется, сработали датчики, с потолка полилась вода. Но это уже было где-то в параллельной реальности. Я обмяк, слушая его шёпот, вникая в смысл всего этого, и выдохнул:

      — Ты такой дурак, Стэнли.

      — Я знаю.

      Лучшая картина… та, что ещё не написана… та, что уже написана, — красками любви. Прямо в сердце.