Гвоздь программы

***

Вечер 13 нисана, Гефсиманский сад.

Иуда: я хочу сообщить вам, господа, пренеприятное известие! (открывает денежный ящик и демонстрирует его собратьям. Ящик вызывающе пуст, только на дне в самом углу сиротливо примостились несколько монет) Песах на носу, а состояние дел — сами видите. Притом впереди лето — пустой сезон. Если сейчас и на Шавуот не подсуетимся, до Праздника Кущей жить будет не на что. Надо как-то зашибить деньгу впрок.

Компания апостолов дружно переводит взгляды на своего предводителя.

Иуда, безжалостно разбивая их чаяния: в этом году надеяться не на что. Фокус с распятием уже не провернешь, потому что за три года это шоу посмотрели даже жители самых дальних деревень. Больше сборов не будет.

Фома: быть того не может! У нас же толпы фанатов!

Иуда: они жаждут других чудес.

Иисус: можно распять кого-то другого. Вот Фому, например.

Фома: но я-то не воскресну через три дня, Господи!

Иисус: не расстраивайся, верующий в Меня, если и умрет, оживет.

На лице Фомы проступает выражение величайшего скептицизма.

Иисус: ты что, Мне не веришь?

Фома: когда сам своими глазами увижу, тогда поверю.

Иисус: тьфу на вас, маловеры! Блаженны не видевшие, но уверовавшие. (переключаясь на сидящего рядом Петра) Петр, вот ты Меня любишь?

Петр: Ты же знаешь, Господи. Еще как люблю!

Иисус: тогда вот тебе случай это доказать. Я тебя потом воскрешу.

Петр: спасибо, Господи, но не утруждайся, я так обойдусь.

Иисус, прочувствованно: ты готов умереть ради общего дела насовсем?

Петр: нет, Господи, я вообще не готов умирать.

Иисус: ты что, тоже Моему слову не веришь?

Петр: нннуууу… верю. Но проверять не хочу. Наверное, уверовавшие и не проверяющие еще блаженнее. И вообще, Твой любимый ученик Иоанн, вот он пусть на крест и лезет.

Иисус, удивленно: с чего ты взял насчет любимого ученика?!

Петр: с его слов. Он всем это говорит.

Иисус с любопытством глядит на Иоанна.

Иоанн: а что, разве не так, Господи?

Иисус: тогда как насчет распять тебя?

Иоанн: спасибо, Господи, но не считаю себя достойным занять Твое место. Вот по правую руку — другое дело. Или по левую.

Иисус: ты предлагаешь распяться вместе?

Иоанн, торопливо: что Ты, Господи, я совсем о другом! Я вообще. В царствии Твоем, скажем. А распинаться — писано ведь «не искушай Господа Бога твоего». Ну, я и не буду.

Иаков Старший, поддерживая: и смерть на кресте, говорят, не самая приятная.

Иисус: Я же терпел. И вам велю.

Петр: но Ты-то Бог. Сколько захочешь, столько и терпишь. А нам, человекам, выбирать не приходится.

Иаков Младший: и вообще, почему один должен за всех мучиться?!

Иисус: а Я почему один за всех должен?

Петр: Господи, ну даже если Ты не знаешь, откуда же нам знать?!

Иоанн: миссия у Тебя вроде бы, Господи.

Иисус, оглядев апостолов: Я так понимаю, что добровольцев нет?

Андрей: можешь ли быть в чем неправ, Господи?

Иуда, задумавшись: может, со стороны кого привлечь?

Фома: какой же дурак согласится?!

Иуда: так Учитель его потом воскресит.

Иисус: еще не хватало чудо Мое на кого попало тратить! Воскрешение — только для верующих в Меня.

Матфей: и если даже воскреснет, то останется при своих. И в чем для него гешефт? Этого постороннего мало уговорить, ему еще и приплатить надо будет. А у нас денег нет и вообще жалко.

Филипп: можно потом заплатить, с выручки.

Матфей: такого дурака в Иудее точно не найдешь.

Варфоломей: да, тут без пол-литра точно ничего не придумаешь.

Петр: ну хоть с этим проблем нет.

Вся компания опять с надеждой смотрит на предводителя. Иисус кивает. Иаков Старший и Иоанн хватают ведра и приносят из колодца воды.

Иисус: выйдите. Не мешайте сосредоточиться.

Из уважения к чуду апостолы удаляются. Неожиданно в комнате появляется ангел.

Ангел: Сын Божий, Тебе послание от Отца небесного!

Иисус: о, как я рад получить весточку от родителя! Где ж письмо?

Ангел: послание устное.

Иисус: почему же он мне сам его не передал?

Ангел: потому что есть кое-что помимо послания.

В руках ангела возникает чаша.

Ангел: это тебе. Пей.

Иисус: что это?

Ангел: пей.

Иисус: вот заладил. Хотя что с тебя взять, с почтальона. (чуть отхлебнув и поморщившись) Бррр! Что за гадость?! Мне точно надо это пить?

Ангел кивает.

Иисус, вглядываясь в жидкость: там еще какая-то гадость на дне.

Ангел: это тоже тебе.

Иисус набирает в грудь побольше воздуха и в несколько глотков осушает чашу. Передергивается еще раз.

Иисус: какая же дрянь! Итак, я выпил, я весь внимание.

Ангел: Господь Бог сообщает Тебе, о Сын Божий, что нашел недопитую тобой еще в детстве микстуру от кашля, а заодно о том, что истек срок пребывания Твоего на земле. Изволь возвращаться обратно.

Иисус, с досадой: елки-палки! Так все было хорошо!

Ничего не ответив, ангел исчезает. Донельзя опечаленный Иисус сидит с пустой чашей в руках. Входят апостолы.

Фома, видя расстроенное лицо Иисуса, с сочувствием: Господи, не получилось?

Иоанн, заглянув в ведра: тьфу тебе, неверующий! Все в лучшем виде!

Иисус, вздохнув: приходил ангел…

Фаддей: а мы никого не видели.

Иаков Младший толкает его в бок.

Иисус, продолжая вздыхать: время Мое настало.

Андрей: уже?!

Иисус: вы же знали, что когда-нибудь это произойдет.

Петр: но все равно это так неожиданно… Ты сам учил, что никто не знает ни дня, ни часа…

Иоанн: когда Тебе отправляться, Учитель?

Иисус: сразу после праздника.

Симон: а отвертеться никак?

Иисус: никак. С Отцом Моим небесным не очень-то поспоришь.

Апостолы тоже погружаются в глубокую печаль. Оба Иакова принимаются разливать. Первую чарку все пьют молча и не чокаясь, со скорбными лицами, и несколько минут думают печальные мысли. После второй начинают потихоньку переговариваться, сначала полушепотом и короткими фразами, потом громче, и вот после третьей за столом уже общая беседа, а кто-то даже осмеливается шутить, пока еще мрачно. Увидев дно первого ведра, компания приходит к выводу, что жизнь, пожалуй, не так плоха, как кажется. Иисус пророчит всем присутствующим царствие Свое. Ему верят как никогда. Грядущее расставание уже не очень огорчает. Что такое несколько десятилетий в сравнении с вечностью?!

На середине второго ведра они уже осмеливаются затронуть насущное.

Матфей: на что дальше-то жить будем?

Варфоломей: эх, придумать бы что-то такое, чтобы надолго хватило…

Иуда, глядя на Иисуса глазами человека, открывшего закон всемирного тяготения: эврика!

Иисус, морщась: без этих богопротивных штучек.

Иуда: прости, Господи! Но я и вправду нашел! Распинаем, как всегда, Тебя. Да, кассы не будет. Но мы сыграем в тотализатор. Поставим на то, что Ты не воскреснешь. Ставки будут, я думаю, один к пятистам или даже больше. И когда Ты таки не воскреснешь, оберем пол-Иерусалима. Такой куш сорвем!

Иоанн, восхищенно: Иуда, ты гений!

Иисус: только действуйте осторожно.

Петр: это само собой. Поставим так, что никто ничего не заподозрит.

Иуда, внезапно помрачнев: только вот… Еще на одно распятие я Синедрион не уговорю.

Иисус: ну это ты уж постарайся.

Иуда тяжко вздыхает.

Иисус: если где-то нужно подмазать, карт-бланш тебе на все деньги.

Иуда, с сарказмом: да уж, есть на что разгуляться.

Иисус: да, и вот еще что. Как честный богочеловек, должен предупредить — про тебя будут говорить и писать разные нехорошие вещи. Предатель, мерзавец, иуда и деньги из общей кассы воровал.

Иуда, озабоченно: что, все так плохо? (Иисус кивает) А когда начнут?

Иисус: лет через пятьдесят, не раньше.

Иуда, просветлев: а, это ерунда. Когда я умру, пусть они меня даже бьют. Но все же деньги из общей кассы я не ворую.

Иисус: Я знаю.

Увидев дно второго ведра и примирившись с действительностью, все ложатся спать.

***

Раннее утро 14 нисана.

Помещение для заседаний Синедриона. На поставленных полукругом седалищах сидят первосвященник Каиафа, его тесть Анна, фарисеи и книжники. Вид у всех скучающий. То один, то другой украдкой зевает, деликатно прикрыв рот ладонью — сегодня все поднялись очень рано. Они явились на обязательное утреннее собрание, хотя делать им тут совершенно нечего: перед праздником все заняты приготовлениями, отложив прошения и жалобы на будние дни — все равно ранее они рассматриваться не будут.

Один из фарисеев: не пора ли нам отправиться в Храм?

Другой фарисей: нет, рано. Еще не менее часа тут находиться… О, а вон еще и тащится кто-то! (из-за двери доносится торопливое шлепанье подошв по каменному полу) Кому это там неймется и что такое срочное случилось?

Один из книжников: опять какой-нибудь благочестивой перечнице приспичило узнать, кошерен ли кот, который поймал и съел мышь, а потом тут же украл со стола сметану.

Другой книжник: кстати, а он кошерен?

Каиафа: нет, но держать его в доме для ловли мышей дозволяется.

Тяжелая дверь подается, уступая чьему-то решительному напору, и на пороге предстает Иуда.

Анна, всплескивая руками: ну, конечно! Остолоп Иуда! Кого еще может принести сегодня с утра?

Иуда, строго: сколько раз говорить — не остолоп, а апостол! И праздник там или не праздник, но если я вижу вопиющее нарушение законов, то моя обязанность — поставить ребром, а ваша — принять меры и вынести приговор.

Один из книжников: опять?! Тебе еще не надоело?!

Один из фарисеев: Иуда, эту хохму мы уже знаем. Сколько можно откалывать одни и те же коленца?!

Иуда, не смущаясь: еще разок для ровного счета, а? Третий раз за все платит.

Каиафа: так за что распинать?

Иуда: а за что два предыдущих раза распинали?

Каиафа: за нарушение оборота алкогольной продукции и контрафакт и за браконьерский лов рыбы и неуплату налогов.

Иуда: ну и распните за это еще раз.

Каиафа: а он что, опять взялся за старое?

Анна: учти, нам понадобятся свидетели.

Иуда, удрученно: нет.

Один из фарисеев: ты хочешь, чтобы мы сделали это просто так?

Другой фарисей: да над нами вся Иудея смеяться будет!

Еще один фарисей: и даже в Галилее хохотать начнут.

Еще один книжник: и в Самарии пальцем показывать. Ну что это такое?! Два раза уже распинали — а он все воскресает. Сколько можно?!

Каиафа: так что убирайся отсюда, чтобы мы больше тебя не видели.

Иуда, становясь в позу оскорбленной невинности: что значит убирайся? Или я не гражданин и не имею права подать жалобу?!

Анна, унимая его: имеешь, имеешь. (в сторону) Третий год нас имеешь своими доносами! (вслух) Излагай, с чем пожаловал.

Иуда: дело простое. Имею сведения, что некий Иисус из Назарета весьма опасен…

Каиафа: и что весьма опасного он натворил?

Иуда: ну… говорил, что может разрушить Храм и в три дня создать его снова.

Каиафа: ну и что? Нет закона, который бы запрещал это говорить.

Анна: когда разрушит, тогда и приходи.

Иуда, еще подумав: а он проповедовал о Сыне Человеческом, на облаках небесных грядущем. На богохульство не потянет разве?

Каиафа: а в чем тут богохульство?!

Анна, пожимая плечами: почему бы человеку не посидеть на облаках небесных, если ему этого хочется? Закон не запрещает.

Иуда: нарушал шаббат.

Каиафа: а конкретнее?

Иуда, покопавшись в памяти: жал в шаббат. Колосья в поле срывал, в руках растирал.

Анна: свидетели есть? Ну, кроме вашей шайки.

Иуда: есть. Проходили там мимо какие-то фарисеи…

Анна, перебивая: не ври так нагло. Откуда в поле в шаббат могли взяться фарисеи?

Иуда: лечил в шаббат! Уж это все видели.

Каиафа: откуда ты взялся такой невежественный?! Кто запрещает в шаббат лечить?!

Иуда: въехал в Иерусалим на краденом осле.

Анна: за какого-то паршивого осла — и распинать?! По-твоему, мы звери?!

Иуда: так что же, значит, не за что?

Анна: о чем мы тебе и толкуем уже битый час.

Иуда: вы же мудрецы, ну найдите повод!

Каиафа: да зачем нам это надо?! Нам что, казнить, что ли, некого?

Анна: разбойников вон распинать не перераспинать.

Иуда, заходя с последнего козыря: называл себя царем иудейским!

Каиафа, пожимая плечами: нам-то что? Об этом пусть у Понтия Пилата голова болит.

Анна: кстати о Пилате. Мы не имеем права выносить смертные приговоры. Ты зря тратишь наше время. Будет приказ от префекта — будем решать вопрос. А не будет…

Иуда: а сразу нельзя было сказать?

Не дослушав первосвященника и книжников, Иуда убегает.

***

Ближе к полудню 14 нисана.

Приемная Понтия Пилата — не слишком большая, неуютная, плохо освещенная комната. Вдоль стен стоят жесткие деревянные скамьи, на них чинно сидят просители. Они негромко переговариваются, и от этого в приемной стоит ровный монотонный гомон — впрочем, весьма приглушенный.

Кабинет Понтия Пилата просторен и светел. На огромном столе царит идеальный порядок: свитки сложены ровными рядочками, медная чернильница сияет, бронзовый светильник начищен до золотого сверкания. Тяжелое кресло темного дуба отодвинуто от стола и пусто. Сам хозяин кабинета, чисто выбритый и коротко стриженый, осматривает многочисленные горшочки с кактусами, теснящиеся на подоконниках. Собирательство кактусов — его единственная страсть, которой он отдается всей душой. Он ощущает некоторое с ними родство.

Только отделавшись от посетителя, следующего Пилат не приглашает. Он собирается закончить ревизию своих сокровищ и отправиться домой — супруга просила прийти на обед пораньше, ибо кухарка не рассчитала время с новым блюдом.

Внезапно равномерный гул за дверью перекрывается взрывом особенно громкого гвалта, традиционно сопровождающего нарушение очереди.

Чей-то мужской голос: да я только спросить!

Визгливый старушечий голос: да все вы только спросить!

В кабинет протискивается встрепанный Иуда и спешно захлопывает за собой дверь. Пилат смотрит на него с неприязнью. Впрочем, так он смотрит на всех. За дверью продолжается возмущение.

Пилат: спрашивай быстро. Через две минуты обеденный перерыв.

Иуда, еще в запале после борьбы с очередью: написано же, что с часу!

Пилат берет кусок папируса, выводит: «обеденный перерыв переносится на 11.00». Открывает дверь, прилепляет на дощечку с надписью «Часы приема», после чего возвращается в кабинет. За дверью очередной взрыв негодования, слышны возгласы «понаехали тут», «варваров на вас нет» и «куда же Яхве смотрит?!», после чего негодование обращается на рекшего сие, ибо нефиг поминать имя божие всуе.

Пилат, мстительно: осталась минута.

Иуда, с места в карьер: ты знаешь, что Синедрион на тебя в Рим донос кропает?

Пилат: тоже мне новость. Что на этот раз?

Иуда: очередное оскорбление чувств верующих.

Пилат: старо.

Иуда: растрата храмовых денег на строительство акведука.

Пилат: давно пора было ваших мракобесов растрясти. (ехидно) «Эти деньги дар богу»… Зачем богу деньги?!

Иуда: не поверишь, но бывают нужны. Правда.

Пилат: это все?

Иуда, бросив взгляд по сторонам: нет. В качестве компенсации они требуют конфисковать твои кактусы в пользу Храма, чтобы скормить их мышам!

Пилат: чтооо?! (немного успокоившись) Нет, это ерунда. Мыши не едят кактусы.

Иуда: ты не знаешь наших мышей. Наши мыши вроде нас — будут плакать, колоться, но кактусы грызть не перестанут ни за что.

Пилат, вставая: да за такое я завтра не то что аквилу велю в Храм внести, я весь ваш Храм лично фресками распишу!

Иуда: греки уже пробовали.

Пилат: и что?

Иуда: греки ушли, мы остались.

Пилат: да вы и конец света переживете! Вы и тараканы.

Иуда, задумчиво: ты антисемит?

Пилат: а кто нет? Молились бы Юпитеру, праздновали бы рождество императора…

Иуда: у нас свой путь. Иноверцам не понять.

Пилат: ты зачем вообще сюда притащился? Поговорить о национальных особенностях?

Иуда: предупредить.

Пилат, подозрительно: откуда такие верноподданнические настроения?

Иуда: никакого верноподданства. Рим терпеть не могу, римлян ненавижу. Я только ради кактусов, их я обожаю.

Пилат украдкой бросает любящий взгляд на свою коллекцию.

Пилат, чуть менее подозрительно: а не ради денег?

Иуда: нисколько! У римского префекта ломаного асса не возьму, даже если бы ты мне его предложил.

Пилат, еще чуть менее подозрительно: может, ты надеешься, что в награду я дам тебе какой-нибудь кактус?

Иуда, сделав глубокий томный вздох: о таком я даже не мечтаю. Я знаю, сколько они стоят.

Пилат, почти совсем без подозрений: это ты правильно делаешь. Но все же я как-то должен тебя поощрить.

Иуда, изобразив небольшие раздумья: а сделай мелкую пакость Синедриону? Я эти фарисейские рожи тоже терпеть не могу.

Пилат: почему мелкую?

Иуда: мне и мелкой хватит.

Пилат: и чего ты хочешь?

Иуда: да есть тут один бродячий фокусник-проповедник, нехорошими словами ругается, торговцев позавчера на Храмовой горе разогнал, царем себя провозгласил — а Синедрион на него даже жалоб принимать не желает, как будто он им родной. Даже подозрительно. Так чтоб его с разбойниками распять — можно?

Пилат: проще пареной репы. (берет еще один лист папируса, макает перо в чернильницу) Как зовут распинаемого?

Иуда: Иисус из Назарета.

Пилат, отбросив перо: я же на него уже два раза подписывал!

Иуда, не моргнув глазом: то были однофамильцы. Иисус — очень популярное имя.

Пилат, с неутихающим недоверием: и все из Назарета?

Иуда: а что такого?

Пилат, как будто что-то вспомнив: постой! Назарет — это ведь в Галилее?

Иуда: да.

Пилат: ну тогда, согласно новому распоряжению, приговор сначала должен вынести тетрарх.

Иуда, поспешно: а без него никак?

Пилат: нет уж. Будете потом кляузы строчить о моей кровожадности и беззаконии. Без приговора тетрарха ничего подписывать не буду. Принесешь приговор — приму без очереди.

Иуда, сообразив, что по случаю Песаха тетрарх сейчас здесь же, в Иерусалиме: понял!

Иуда выскакивает из кабинета и, сопровождаемый проклятьями, несется сквозь строй посетителей, ловко перепрыгивая подставленные на его пути ноги и трости. Пилат, выходя следом, срывает папирус, оставляя прежние «Часы приема». Теперь обед по-прежнему начинается с часу. Собравшаяся было к полудню очередь снова разражается воплями возмущения.

***

После полудня 14 нисана.

На крыльце особняка, занимаемого Иродом Антипой, застыли четверо стражников с каменными лицами. Иуда напускает на себя чрезвычайно озабоченный вид и уверенно поднимается по ступеням.

Иуда, важно: послание от префекта, тетрарху, в собственные руки, срочно!

Стражники смотрят с некоторым сомнением — посланец больше похож на оборванца и проходимца, но Иуда молча тычет свитком ближнему в физиономию, и тот нехотя пропускает.

Пользуясь этим нехитрым приемом и дальше, Иуда оказывается наконец перед лицом тетрарха Галилеи Ирода Антипы.

Ирод: это ты посланец Пилата? Давай же письмо!

Иуда, выпаливая сходу: ты прошение в Рим посылал, чтобы тебя царем утвердили?

Ирод, отвечая от неожиданности: посылал.

Иуда: утвердили?

Ирод: нет, как видишь, коль скоро я все еще тетрарх! (спохватывается) А что, собственно…

Иуда, перебивая: вот! Служишь верой и правдой, себя не жалея, такая ответственность на плечах — а по сей день тетрарх. А тут какой-то проходимец сам себя назвал царем иудейским — и находятся такие, которые верят. А Синедрион и вовсе говорит, что ему плевать. И все потакают самозванцу.

Ирод: это кто такой?

Иуда: да есть тут один… Из Назарета…

Ирод: из этой дыры?! Хоть бы столичный субъект был, а то провинциальный выскочка.

Иуда, деловито: ну, так что делать будем? Пилат говорит, что если ты решишь его распять, он утвердит.

Ирод: да за такое самоуправство я бы его своими руками… (хлопает в ладоши. Появляется слуга) Письменные принадлежности! Немедленно! (Иуде) Присядь пока, отдохни. Я вижу, ты быстро бежал.

Иуда, не заставляя себя упрашивать, с комфортом располагаясь в кресле: торопился выполнить поручение префекта.

Ирод: похвальное рвение!

Входит слуга с подносом, ставит на стол. На подносе чернильница, связка перьев, коробочка с песком, перочинный нож, воск для печати и еще какие-то мелочи.

Ирод берет у Иуды свиток, окунает перо в чернила, размашисто пишет: «…Самозванца по имени…»

Иуда, подсказывая: Иисус из Назарета…

Ирод: «Иисус из Наза…» Как, опять Иисус из Назарета? Я вроде бы уже…

Иуда, без запинки: это другой. Прошу прощения, оговорился. Иисус Назорей. Весь день бегаю, уже язык заплетается.

Ирод кивает и дописывает требование распять Иисуса Назорея, именующего себя царем иудейским. Потом капает на папирус расплавленным воском и прикладывает печать. Чрезвычайно довольный Иуда сворачивает свиток и, почтительно раскланявшись, удаляется. Ирод некоторое время смотрит ему вслед, морщит лоб, как будто что-то припоминая…

Ирод, кричит вдогонку: эй, как тебя! А письмо префекта-то где?!

***

До вечера остается совсем немного. В Синедрионе уже никого нет, что неудивительно, и Иуда мчится к дому первосвященника, поглядывая на небо и бормоча сквозь зубы: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна над долиной Аиалонской». Стучится в ворота.

Привратник, не открывая, из-за ворот: проваливай! Все заняты приготовлениями!

Иуда: зови первосвященника! Пришел пророк Элиягу!

Привратник: ой, что делается, что делается?!

Слышен топот убегающих ног. Чуть погодя слышен приближающийся топот уже двух их комплектов.

Каиафа: где, где пророк Элиягу? (видит Иуду, хватается за сердце) Собачья ты голова! Можно ли так шутить?!

Иуда: а что было делать, если тебя нет на работе?

Каиафа: ты что, не знаешь? Тот, кто работает в канун Песаха, в жизни не увидит благословения!

Иуда: а тот, кто в упор не замечает приказы Рима, рискует увидеть гораздо более серьезные неприятности. Всевышний простит, Рим — никогда.

Иуда сует под нос Каиафе приказ о распятии, завизированный Иродом Антипой и по всей форме подписанный Понтием Пилатом. Каиафа недоверчиво разглядывает росчерки и порывается попробовать печати на зуб.

Каиафа, в невероятном удивлении: когда ты все это успел?!

Иуда небрежно пожимает плечами, мол, было бы из-за чего разговоры разговаривать.

Каиафа: такого даже ни один мамзер бы не сумел!

Иуда: я не мамзер, поэтому сумел.

Каиафа, читая текст приказа: так… так… угу… «и Иисуса Назорея»… почему назорея?! Из Назарета!

Иуда: римлянам один фиг, что так, что этак. Не видят разницы, язычники.

Каиафа, читая дальше: «царя иудейского»… А это что за ерунда? Должно быть написано «называющего себя царем иудейским».

Иуда: как написал, так и написал. Риму виднее, кого у нас царем назначать.

Каиафа, видя, что деваться некуда: ну что такое?! Опять у всех Песах, один я должен крутиться!

Иуда, без всякого сочувствия: такая работа.

Каиафа: ну хорошо, хорошо, будет вам распятие, пошлю сейчас кого-нибудь. Где вас искать?

Иуда: да недалеко, в Гефсиманском саду.

На выходе Иуда вдруг сталкивается с Анной.

Анна, поманив Иуду пальцем, тихонько: только между нами, признайся честно, в чем гешефт? Чую, что какой-то должен быть.

Иуда, быстро и так же тихонько: пятьдесят шекелей.

Анна, не менее быстро: тридцать.

Иуда: деньги вперед. Наличными.

С недовольной миной Анна развязывает кошель и отсчитывает нужную сумму. Иуда следит за подсчетом, не спуская глаз, потом пересыпает серебро в свой ящик-кассу.

Иуда, оглянувшись по сторонам, совсем тихо: о гешефте говорить пока еще рано.

Анна: о гешефте говорить никогда не рано.

Иуда: и никогда не поздно.

Иуда уходит.

***

Вечер 14 нисана, Гефсиманский сад.

Иуда, входя, с тяжким вздохом: устал, как собака, и голодный тоже, как собака. Что-нибудь осталось? (шарит взглядом по столу, но видит только пустые блюда, крошки и не до конца обглоданные кости) Нет, все без меня сожрали!

Матфей: а кто тебе виноват? Ты сам себе злобный голем. У тебя касса с собой, купил бы в городе хоть пирожок перекусить.

Иуда, с сарказмом: купил, ага! Пирожок! Вы тут совсем от жизни оторвались. Песах начался, все закрыто! А все пирожки еще днем римлянам продали. Купил бы… Еще скажи во дворе у Каиафы костер из свитков развести и карбонад на нем печь.

Симон: а что, неплохая идея.

Иоанн, Иуде: будешь? (протягивает ополовиненную лепешку) Я не кусал, я отламывал.

Иуда, махнув рукой: свяжешься с вами — научишься есть всякую дрянь. Давай!

Кусками лепешки Иуда начинает сгребать с какого-то блюда остатки соуса.

Иуда, морщась: кислятина! Кто додумался столько уксуса сюда бухнуть?

Варфоломей: не нравится — не ешь.

Иуда, утирая губы: ладно, фиг с вами. Не до вас сейчас. Где Учитель?

Иаков Старший: прогуляться вышел.

Иуда выходит в сад. Иисус бродит под древними оливами и любуется звездами в просветах между ветвями.

Иуда, подходя: везде побывал, со всеми договорился. Суд, бичевание, распятие — все будет в лучшем виде и по высшему разряду! Уже афиши висят: «Завтра будут распяты Варрава, Маррава и гвоздь программы — Иисус из Назарета!»

Иисус: в бюджет удалось уложиться?

Иуда, несколько самодовольно: ха! Да я сам тридцатник срубил!

Иисус, с восхищением: ну ты жучара! Даже Я бы так не смог.

Иуда, смущенно: ну… Ты просто не пробовал, Господи…

Иисус: на когда договорились?

Иуда, оглядываясь: да вон, идут уже.

Между деревьев мелькают огоньки факелов, доносятся чьи-то голоса.

Иуда, с легкой печалью: ну что, будем прощаться?

Иисус: да ладно тебе! Свидимся еще.

Подходят воины и служители.

Иуда, Иисусу, троекратно лобызая щеки: ну, с богом!

Занавес.