Вселенная вокруг словно распадается на атомы, но Намджуну плевать, потому что в нескольких метрах от него, зажатый в покореженной консервной банке с названием «Рено», лежит человек, которого он искал всю свою жизнь.

***

— Поприветствуем самого горячего парня нашего отделения! — Хосок взрывается улюлюканьем и криками, стоит только Намджуну открыть дверь в общую комнату и оказаться в зоне его видимости. Остальные тоже не пасут задних, травя сальные шуточки про уровень кипения медсестер, которым довелось менять ему повязки и все в таком духе, но Намджун не торопится их останавливать даже будучи старшиной части, потому что, честно признаться, он так скучал по этому.

— Ожоги третьей степени еще тот повод для шуточек, да? — язвительно спрашивает он в ответ, обмениваясь рукопожатиями с коллегами, которые почему-то превращаются в медвежьи объятия, стоит Намджуну подойти к кому-то в радиус полуметра. Тот же Хосок сжимает его так, что хрустят ребра, и ему приходится немного остудить всеобщий пыл угрозой снова попасть в больницу, если и остальные начнут так пылко выражать ему свою любовь.

— Хорошо, что вы так быстро вернулись, старшина. — Один из новеньких, Тэхен, который пришел в часть несколько месяцев назад и уже попал на тушение крупного пожара, в котором и пострадал Намджун, светится как новенькая лампочка, улыбаясь своей умилительной квадратной улыбкой, и Намджун не может не потрепать его по вечно взъерошенным волосам.

— Спасибо, малыш. Как ты тут, не обижают?

— Для этого у них теперь есть Гуки, — отвечает Тэхен, указывая в сторону съежившегося за столом парня, тщательно жующего хлопья с молоком с видом человека, которому нет дела до всего происходящего вокруг.

— Это Чон Чонгук, новенький, с пылу-жару, из академии, — поясняет Юнги, нахмурив брови. — Может хоть повернешься и поздороваешься со старшиной, а?

— Да ладно тебе, хен, — Намджун в удивительно приподнятом настроении, поэтому не обращает внимания на этот вопиющий случай неуважения к старшим. — Как тебе у нас, Чонгук? Нравится?

— Угу, — мальчишка наконец-то отрывается от тарелки с хлопьями, поднимая смущенный взгляд на старшину, смотрит загнанным зверьком, и Намджун внутренне хвалит себя, что решил выйти с больничного именно сегодня, а не через неделю, как советовал врач, иначе бы не поспел к тому моменту, как мелкого бы затравили полностью.

— Не «угу», а «так точно, старшина», — злобно шипит Юнги из-за кухонной стойки, с грохотом бросая замороженный кусок фарша на стол. — Тебя в твоей академии совсем ничему не учили?

— Т-так точно, старшина, — Чонгук послушно исправляется, отвечая слабым голосом. Намджун ободряюще хлопает его плечу, мысленно делая заметку поговорить с Юнги наедине, потому что иногда хен слишком увлекается воспитанием молодых птенцов их пожарной станции.

Первый день после больничного проходит для Намджуна слишком спокойно, можно даже сказать скучно, потому что всю смену он практически проводит в своем офисе, разгребая завалы отчетов и переводных бумаг для Чонгука. У мальчишки прекрасная характеристика из академии, отлично сданные экзамены и безупречная практика. Даже рекомендательное письмо с прошлого места службы, где он пробыл меньше месяца, а потом перевелся сюда из-за переезда в этот район, пышет хвалебными отзывами. Намджун верит, но все же делает заметку в свободное время заскочить к тамошнему старшине, чтобы разузнать о парне чуть больше и помочь ему адаптироваться в коллективе этих забияк.

Они служат вместе уже достаточно, чтобы притереться друг к другу настолько, что узнают друг друга даже по дыханию, а опасные ситуации, в которых им приходится оказываться по долгу службы, заставляют держаться друг за друга крепкой хваткой и жить осознанием, что одного из них может не стать в любой момент. Поэтому здесь не любят новичков, особенно таких молодых и наивных, как Чонгук. Первое время каждому из них придется не спускать с него глаз и останавливать любые попытки попасть в гущу событий, чтобы потом не провожать гроб с его искалеченными останками в последний путь.

Намджун вздыхает, перечитывая последний отчет о том самом пожаре, после которого он едва не остался инвалидом. Перед глазами проносятся обугленная детская кроватка, скалящаяся острыми зубами металлического каркаса, языки пламени, слизывающие остатки розовых обоев детской, отчаявшееся и полное слез лицо матери, стоящей внизу… Тэхен кричит, чтобы подавали воду, но Намджун не успевает открыть брандспойт, когда балки, держащие крышу, не выдерживают, и та хоронит их под своими горящими обломками. Последнее, что он успевает почувствовать — сильный удар по голове и горящую на теле форму, прежде чем его накрывает темнота, полная запаха гари, проходящего даже через защитный шлем.

В себя он приходит не сразу, сказывается действие обезболивающих. Реальность наплывает отрывочно, почти сразу же ускользая из пальцев словно кончик легкого шелкового шарфа под порывом ветра. Намджун силится выплыть из этого мрака, пытается спросить, как Тэхен и что с ребенком, но молоденькая медсестра, взволнованно зовущая кого-то «господин Ким», ничего не понимает. Наверное, он просто мычит или тихо стонет, пока размытые очертания лица медсестры не сменяются другими. Прохладная рука ложится на его лоб и Намджун хрипло выдыхает, успокаиваясь, и снова закрывает глаза. Странно, но одурманенный мозг пытается подсказать, что где-то он уже видел этого человека, только вот очередная волна отключки уносит Намджуна далеко и надолго, а когда он, наконец, полностью приходит в себя, его приветствуют совершенно другие люди.

Тэхен лежит на соседней койке и радостно вытягивает два пальца в форме V, видя, что он очнулся. С ребенком тоже все оказывается в порядке, девочку успела вытащить соседка. Намджун наконец-то выдыхает, стараясь не шевелить бинты, покрывающие добрую половину его тела, но мысли о тех нескольких минутах прочно занимают место в его голове.

Он до сих пор не может понять, что это было, но списывает все на плод своего воспаленного сознания. Потому что Сокджина здесь нет. И не может быть.

- Только посмотрите на этого пупсика! — раздается откуда-то сбоку мерзкий голос его задиры-одноклассника. — Купил себе новые очёчки?

— Они очень тебе идут, — говорит второй. — Потому что из-за них твоих глаз почти не видно.

Смешки вокруг перерастают в громкий хохот. Смеются все: девчонки, в глазах которых проскальзывает жалость, мальчишки, которые еще совсем недавно казались его друзьями. Смеется даже Юонг, которая нравилась ему с самого первого дня в школе. Кажется, что смеется даже зашедшая в класс учительница, и Намджун сдирает со своего лица ненавистные очки, которые ему выбирала мама, и отбрасывает их в сторону, выбегая из класса.

Он не помнит, как добирается до туалета, из-за застилающих взгляд слез и близорукости он не видел, куда шел. Просто вдруг осознает, что вокруг стоит гробовая тишина, прерываемая лишь негромким тиканьем его собственных наручных часов и капающим краном в умывальнике, а он сам забился в угол последней кабинки и держится за голову, крепко впившись короткими ногтями в собственный затылок.

Понимая, что этот бой он снова проиграл, Намджун стонет и зажмуривается, пытаясь перекрыть вновь хлынувший поток слез.

Чьи-то осторожные шаги заставляют его затихнуть. Это получается с трудом, потому что рвущиеся наружу рыдания продолжают раздирать грудь, и Намджун молится, чтобы незваный гость быстрее сделал свои дела и ушел, оставив его в покое, но чужие ноги останавливаются прямо перед его кабинкой.

— Эй, у тебя там все в порядке? — По голосу мальчишка кажется ненамного старше него самого. — Помощь нужна?

— Н-нет… — с трудом выдавливает из себя Намджун, но потом давится собственными слезами, закашливаясь, и невольный свидетель его истерики мгновенно оказывается рядом, но не решается коснуться, поначалу просто смотрит, переминаясь с ноги на ногу, а потом садится рядом прямо в новехоньком костюме и терпеливо ждет, пока Намджуна отпустит.

— Сокджин, — представляется мальчишка, неловко протягивая руку, когда Намджун, наконец, может спокойно дышать. — Но ты можешь звать меня Джином.

— Н-намджун, — он тянет ладонь в ответ. Рукопожатие у Сокджина на удивление теплое и крепкое.

— А теперь ты расскажешь, что случилось?

— Ужинать будешь? — Взлохмаченная голова Хосока высовывается из-за приоткрытой двери. Намджун с удивлением косится на часы, которые показывают конец рабочего дня, и на недописанный отчет перед собой. Кажется, он слишком сильно задумался.

— Конечно. — Намджун с хлопком закрывает папку и решительно отправляет ее на край стола. С этим он разберется позже. Сейчас его ждут.

— Юнги-хен сегодня постарался на славу! — оповещает Чимин, показывая рукой на заставленный едой стол.

Намджун видит, что весь ужин состоит из его любимых блюд и хватается за грудь, изображая сердечный приступ, только лишь для того, чтобы мгновением позже изобразить громадное сердечко, приставив ладони к голове. Команда радостно гогочет, и даже Чонгук несмело улыбается, стоя в сторонке.

— Время для групповых обнимашек! — верещит Хосок, и все сходятся в круг. Намджун тянет Чонгука к себе, позволяя самому младшему влиться в атмосферу их единения, и они крепко сжимают друг друга в объятиях.

— Ты не представляешь, как мы рады, что ты вернулся, хен, — шепчет Чимин, и Намджун благодарно улыбается.

— Фу, ну что за телячьи нежности? Хотите, чтобы все остыло? — ворчит Юнги, а потом, словно фокусник, достает из-за спины две бутылки соджу. — Только тихо!

— Хен! — Намджун укоризненно качает головой, едва скрывая улыбку, но Юнги отмахивается от него, как от назойливой мухи.

— Сегодня можно.

До конца смены остается полчаса. Намджун сдается. Сегодня можно.

***

Юнги едва успевает отвинтить пробку первой бутылки, когда станционная рация на громкой связи взрывается серией статических помех, заставляя всех вздрогнуть. Ничем хорошим это не закончится, думает Намджун, и оказывается прав.

— ДТП. Столкновение нескольких автомобилей в туннеле на Ёльджи-ро. Автомобиль столкнулся с фурой, повторяю, ДТП в туннеле на Ёльджи-ро.

— Черт, это недалеко от нас. — Хосок откладывает палочки в сторону, даже не успев притронуться к еде.

— Наша смена заканчивается через пятнадцать минут… — начинает Тэхен, но Намджун жестом обрывает его.

— Сейчас будут нужны все. Собираемся. Чонгук…

— Я поеду, старшина. — Голос мальчишки хоть и дрожит, но полон решимости, поэтому Намджун не колеблется и машет рукой, разрешая. — Только никуда не лезь без старших, понял? Тэхен, присмотри за ним.

— Есть, старшина.

Они не без сожаления оставляют нетронутую еду на столе и несутся к машинам, на бегу хватая защитную форму и шлемы. Полминуты на то, чтобы надеть все это — и Юнги заводит мотор их громадного пожарного монстра, нетерпеливо постукивая по рулю в ожидании того, пока все усядутся. Намджун напоследок проверяет экипировку каждого и дает добро ехать.

Переговоры по рации с другими станциями ничего не дают, потому что почти все они еще в пути, и отряд Намджуна прибывает одним из первых. По ситуации снаружи ничего нельзя понять, раздраженные водители, до которых еще не дошла информация об аварии, давят на гудки своих машин, провоцируя еще больший всплеск нервозности у других.

— Движение ограничено с северной стороны, мы подойдем ближе, чтобы оценить ситуацию, — отчитывается Намджун по рации, а потом возвращается к машине. — Хосок, Юнги и Чимин — со мной. Чонгук и Тэхен отвечают за насос.

Он не замечает, что забыл добавить уважительную частицу к именам старших, но все они слишком взволнованны, чтобы обращать на это внимание. Намджун успевает уловить разочарование, проскользнувшее на лице Чонгука, поэтому ободряюще хлопает по ноге, свисающей из кабины машины, и идет к прибывшей машине второй станции.

— Нам нужно, чтобы вы подошли с южной стороны, — просит он старшину. Тот понимающе кивает, не задавая лишних вопросов, и приказывает своим собираться.

Они экипируются кислородными баллонами и масками, а затем проходят по вентиляционному коридору, чтобы как можно быстрее попасть в туннель, забитый машинами. Некоторые водители все еще продолжают жать на клаксоны, несмотря на постоянно повторяющиеся объявления по громкой связи выключить двигатели и ждать дальнейших указаний. У Намджуна начинает болеть голова.

— Нужно добраться до туннельного контроля и вырубить вентиляцию, — Намджун с трудом перекрикивает стоящий в туннеле шум. Юнги тут же кивает и хватается за рацию, чтобы сообщить Тэхену.

Впереди лежит перевернутая фура, искореженный металл капота дымится и шипит, но следов огня не видно. Пока что это радует. Тусклое освещение вырисовывает очертания нескольких пострадавших машин поблизости, и пока Юнги просит людей закрыть окна в машинах, Хосок добирается до тех, кто стоит к фуре ближе всех, чтобы опросить людей и передать данные о раненых.

— Не переживайте, все будет в порядке. Я помогу вам отстегнуться. Все хорошо, — спокойный голос Хосока раздается в ушах Намджуна по каналу общей связи, пока он осторожно карабкается на фуру, пытаясь понять, что находится внутри нее. Знак с надписью «огнеопасно» заставляет горло пересохнуть.

— Мазут, — сообщает Намджун остальным, а затем снова хватается за рацию. — Здесь фура с баллонами горючих продуктов. Они все еще находятся здесь. У нас есть пострадавшая. Женщина 29 лет с травмой ноги, находится в сознании, кровотечения нет, дыхание в порядке.

— Мы не можем подойти с южной стороны, — слышит он в ответ. — Слишком много машин. Нужно подождать, пока очистят туннель. Вы сможете попасть на ту сторону? Похоже, что там что-то серьезное.

— Вас понял. Возвращайтесь к нам, пусть туннелем займутся остальные, — Намджун объявляет конец связи и дает знак Юнги присоединиться к нему. — Нужно попасть на другую сторону.

— Черт, тут протечка, — Намджун видит его желтую перчатку, измазанную в черном и маслянистом мазуте, и вздыхает. — Нужна пена.

— Понял. — Рация снова оказывается в его руках. — Чонгук, Тэхен, вы нужны мне с южной стороны, держите пожарный рукав наготове, у нас опасные материалы в реальной возможности возгорания.

— Скоро будем, туннель уже почти пуст, — Тэхенов преувеличенно бодрый голос слышится сквозь треск рации. — Прибыло еще две станции, они начинают эвакуацию с северной стороны.

Юнги лезет первым, ловко карабкаясь по выгнутому металлу, и оказывается с другой стороны за считанные мгновения. Намджун следует за ним и едва успевает стать на землю, как вместе с вентиляцией вырубается и свет.

— Эй, какого черта?! — заглушенный шлемом голос Юнги слышится совсем рядом. Намджун инстинктивно хватается за него, другой рукой нашаривая фонарик на шлеме, а потом еще один в кармане. — Эти идиоты не могут отличить слово «вентиляция» от слова «электричество»?

— Фура пробита, у нас мало времени, нужно осмотреться здесь, — напоминает Намджун, победно восклицая, когда фонарь-таки оказывается в его руке.

Его свет с трудом пробивается сквозь густеющий от отсутствия выхода дым. Юнги бросается к первой машине, капот которой смят в гармошку, дергает за ручку двери и та, к счастью, с трудом, но открывается. Внутри молодой мужчина, с трудом осознающий себя от боли, и пока Юнги бормочет всякую успокаивающую чепуху, пытаясь оценить ситуацию, Намджун спешит дальше, к другой машине, которую от столкновения отбросило к стене. Сторона водителя выглядит вполне целой, но есть большой шанс, что спасать уже некого.

По общему каналу сквозь статические помехи слышатся голоса спешащих коллег, стук молотка и сирены подъезжающих скорых, но стоит Намджуну открыть дверь с водительской стороны, как все это меркнет, оставаясь фоновым шумом на периферии сознания. И без того бешено бьющееся от адреналина сердце получает новую порцию, когда он освещает окровавленное лицо водителя фонарем и судорожно вдыхает, узнавая его обладателя почти мгновенно.

Намджун кричит, кажется, сдергивает перчатки и тянется к плечам, хочет схватиться за них и потрясти, сделать что угодно, чтобы он очнулся, но на лбу выступает испарина и на смену радости приходит страх. Сокджин. Сокджин здесь. И, возможно, уже мертв.

Он старше Намджуна на два года и на два класса выше, но это совершенно не мешает им стать сначала друзьями, а потом чуть ли не братьями. Сокджин оканчивает школу и поступает в медицинский, когда Намджун осознает, что все катится к чертям.

Без Сокджина он буквально не может дышать. Обидчики, ранее боявшиеся его быстро повзрослевшего товарища, возвращаются, а обиды теперь не так уж легко забыть. Никто не гладит его по голове, называя их дураками, никто не сжимает его руку холодными осенними вечерами, когда Намджуна одолевают приступы апатии. Никто не делится с ним домашней едой в столовой и не развлекает дурацкими шутками, стоит ему хоть немного приуныть. Никто. Он снова остался один.

Но дело даже больше не в этом. Намджун осознает, что что-то внутри него при мыслях о Сокджине меняется. Теперь их встречи редки, но оттого не менее желанны, и каждый раз расставаясь на неизвестный срок, Намджун томится ожиданием следующего раза. Даже уставший после бесконечных пар Сокджин теплый и домашний, и будь намджунова воля, он бы сжал его в объятиях и никогда не отпускал.

Намджун сдает «сунын» без особых надежд на высокий результат, но, наконец выйдя из школы, замечает знакомую машину — подарок Сокджиновых родителей на совершеннолетие — и, с трудом сдерживая радость, на негнущихся ногах шагает к ней. Сокджин стоит, прислонившись к капоту, на нем это дурацкое розовое пальто, холодный ветер треплет выбеленные волосы, но Намджун готов поклясться, что никогда не видел его таким красивым.

Осознание догоняет его за считанные секунды, пока он шагает к машине, и, садясь на пассажирское сидение, Намджун уже знает, что любит его.

— Как все прошло? — Сокджин греет замерзшие руки у печки и улыбается, внимательно разглядывая лицо Намджуна, будто надеется прочитать ответ на свой вопрос.

— Не знаю. Я ответил на все, что мог. Не хочу больше думать об этом, у меня впереди еще две недели, — ворчит Намджун, плотнее запахивая куртку.

— Ну, тогда поехали ужинать. Ты заслужил. Хен угощает, — Сокджин заводит мотор и трогает машину с места. Намджун не пытается протестовать, потому что знает — это бесполезно, но просится домой к Джину, отмазываясь тем, что не хочет сегодня больше никаких людных мест.

Сокджин готовит ужин, рассказывая бесконечные истории о своей студенческой жизни, но почему-то тоже выглядит напряженным и нервно смеется, натыкаясь на намджунов взгляд, следующий за ним повсюду. Намджун не может себя сдержать, да и не хочет, пожирая глазами черты его лица и тела, упивается новым ощущением тепла в груди, стараясь запечатлеть в памяти все, что видит.

Хватает одной бутылки соджу, чтобы уставшего и голодного Намджуна развезло. Он с трудом доедает ужин и едва ли не отрубается за столом, но Джин закидывает его руку себе на плечи и крепко обхватывает за талию, таща в спальню.

— Хен, не бросай меня, — просит Намджун заплетающимся языком, когда тот сбрасывает его на кровать и собирается вернуться на кухню.

— Мне нужно прибраться, — нерешительно отвечает Джин, но все же остается, ложась рядом. Места, где тело Намджуна соприкасается с сокджиновым, начинают гореть огнем, и он переворачивается набок, подпирая голову рукой. Свет от неоновых вывесок за окном делает Сокджина похожим на одну из картин, которую Намджун видел в музее, и он протягивает руку, чтобы коснуться его, но не решается, словно боится, что сейчас наткнется взглядом на табличку «руками не трогать».

Сокджин молчит, пытливо глядя на его жалкие попытки дотронуться, но не выдерживает, хватает за ладонь и тянет на себя, кладет вторую руку на затылок и прижимается губами к его губам. Из легких Намджуна будто щелчком выбивает воздух, он с трудом осознает себя, потому что единственное, что сейчас важно — Сокджин целует его, мягко, но настойчиво, не давая отстраниться. Будто бы Намджун хотел этого.

Поцелуй, поначалу осторожный и неловкий, постепенно набирает обороты. Намджун решает не тратить время на стеснение и обхватывает сокджиновы щеки ладонями, углубляя поцелуй, проскальзывает языком в чужой рот и начинает хозяйничать так, будто был там всегда. Сокджин тихонько стонет в ответ, залезает руками под свитер, гладит прохладными ладонями напряженное тело, с готовностью запрокидывает голову, разрешая Намджуну оставлять поцелуи и метки везде, где ему вздумается.

Они почти проходят точку невозврата, когда громкий звонок телефона врывается в их мирок, вспарывая тонкую сферу из чувств и ощущений, заставляет буквально отпрыгнуть друг от друга. Сокджин берет трубку, с трудом выравнивая дыхание. Звонит мать Намджуна.

— Да, госпожа Ким, он у меня. Нет, все в порядке. Хорошо, я привезу его, — отвечает он и отключается.

Намджун забирает телефон у него из рук и снова тянется за поцелуем, но Джин мягко отстраняется.

— Нам нужно ехать. Тебя ждут дома.

В машине никто не решается заговорить первым, и, когда Сокджин останавливается у его дома, Намджун даже не смотрит на него, просто бросает короткое «прощай» и выходит.

Утром он узнает от родителей, что Сокджин уезжает в Австралию в качестве студента по обмену и, скорее всего, останется там.

Через две недели приходят результаты экзаменов. Намджун один из лучших, перед ним открываются двери практически любого университета.

Но в конце года Намджун поступает в пожарно-спасательную академию.

Раздается громкий хлопок и спину Намджуна обдает жаром, взрывная волна бросает его вперед, и ему с трудом удается схватиться за что-то, чтобы не упасть прямо на Сокджина. То, чего он так опасался, все-таки случилось, но огонь еще не добрался до самого баллона с мазутом.

— Намджун-а, нам нужно валить отсюда, сейчас рванет! — кричит Юнги, таща на себе с трудом передвигающегося парня, но тот отмахивается от него. Он не может уйти, пока не удостоверится в том, что Сокджина действительно нельзя спасти. Пожарный в нем берет верх над тем мальчишкой, который снова остался один.

Поначалу Намджун не видит никаких явных признаков жизни, но все равно снимает перчатку и дрожащими пальцами нащупывает пульс.

— У меня еще один пострадавший, — кричит он. — <i>Я не могу его бросить!</i>

Сокджин жив, но без сознания. Намджун не знает, насколько серьезны его травмы, но знает, что должен вытащить его отсюда, чтобы не потерять шанс спасти. Он достает нож, чтобы перерезать заклинивший ремень безопасности, когда раздается новый взрыв и его отбрасывает в сторону. Огонь подступает слишком близко, Намджун чувствует его жар сквозь форму, но не отступает, встает и продолжает бороться с ремнем. Едкий дым наполняет туннель, поэтому Намджун достает запасную кислородную маску и надевает ее на Сокджина, проверяет пульс, с радостью понимая, что тот все еще бьется. Маска запотевает от сокджинового дыхания, вливая в Намджуна новые силы.

Помощь приходит как раз тогда, когда он, наконец, справляется с ремнем. Юнги и Чимин помогают вытащить Сокджина из машины и уложить на носилки, пока остальные начинают тушить пожар.

Глядя на то, как Сокджина грузят в машину скорой, Намджун с трудом сдерживает слезы. Он чуть было не потерял его еще раз.

 — Знаешь его? — спрашивает Юнги, сплевывая на асфальт противную копоть, проникшую везде, пока они были в туннеле.

— Знаю. Думал, что больше никогда не увижу. — Намджун устало опирается о машину и начинает снимать одежду, ловя на себе восхищенные взгляды Чонгука, пожарная одежда которого еще и помяться-то не успела.

Страшно хочется пить.

***

К Сокджину удается попасть только через неделю, когда его переводят из реанимации в палату интенсивной терапии. Выглядит он, мягко говоря, не очень, но даже такой, опутанный бесконечными проводами и датчиками, Намджуну он кажется прекраснее всех на свете. Он сидит рядом, ожидая, пока Сокджин проснется и поначалу не решается взять его за руку, но потом сдается под натиском собственного желания. Сокджинова ладонь покрыта царапинами, и Намджун предельно осторожен, когда касается ее губами, стараясь не разбудить, но с треском проваливается, слыша сиплый вдох над своей головой.

Намджун резко выпрямляется, не выпуская чужую ладонь из своей руки, да так и застывает. Сокджин смотрит на него почти испуганно, будто бы не верит, что видит его перед собой, практически не мигает и тяжело дышит, едва скрывая гримасу боли — поврежденные внутренние органы еще не готовы к таким потрясениям.

Молчание висит между ними тяжелой пыльной портьерой, но никто не решается ее сдернуть. Намджун не знает, что сказать — «привет» кажется слишком банальным после стольких лет, а вопрос «почему?», сотни тысяч разных «почему», стоит отложить до того момента, как Сокджин достаточно поправится, чтобы на них ответить.

— Как ты? — наконец выдавливает он из себя то, что кажется наиболее нейтральным.

— Как ты? — эхом отзывается Джин.

Намджун хреново, честно говоря. Особенно когда из сокджиновых уставших глаз с покрасневшими белками начинают катиться слезы. Внутри у него все рвется, с каждой слезинкой ломается вся та скорлупа, которой он окружил свою болезненно пульсирующую душу после того, как Джин его бросил, но он решительно тянется вперед, стирая пальцами соленую влагу с впалых бледных щек. Сейчас ему нечего бояться или стесняться, он слишком сильно изменился для этого, потому что перед страхом смерти, который он испытывал не раз, меркнет все остальное.

— П-прости, что не сказал тебе, прости, что уехал, прости, что… — начинает Сокджин, но Намджун прикладывает палец к искусанным губам, заставляя замолчать.

— Потом. Все потом.

Джин льнет к ладони, тянет прикосновение и молча смотрит своими большими бесовскими темными глазами, снова забирая Намджуна без остатка. Он почти не изменился, все такой же красивый, Намджун видит это даже сквозь слои наплывших синяков и ссадин, мужественный, но в то же время хрупкий. Чего нельзя сказать о Намджуне. Его тело (да и не только тело) испещрено шрамами, вместо сердца — пламенный мотор и все в таком духе, но он никогда бы не променял свою часть на однообразные будни офисного работника, которым его хотели видеть родители.

— Больничная еда — самое отвратительное, что я ел в своей жизни, — буднично выдает Сокджин, успокаиваясь под мягкими поглаживаниями руки намджуновой ладонью.

— Уж мне ли не знать. — Намджун криво улыбается.

— Старшина Ким Намджун, — старательно выговаривает Джин, будто бы пробуя слова на вкус. — Я сначала не поверил, когда прочитал твое имя на карточке.

— Значит, это все-таки был ты, — выдыхает Намджун, а потом продолжает, сглатывая горький ком в горле: — Хен, я скучал.

— Прости. — Сокджин несмело сжимает его ладонь. — Я тоже… скучал.

Медсестра прерывает их и без того немногословный разговор объявлением о том, что время, отведенное для посещения больного закончилось и Сокджину нужен отдых. Тот пытается возражать, но Намджун и сам с ней согласен, потому что не совсем уверен, что выдержит. Джин рядом, на расстоянии вытянутой руки, но в то же время далеко, ведь между ними все еще стоят эти годы, прожитые порознь.

— Я приду завтра, — обещает он перед уходом.

Сокджин слабо улыбается в ответ.

Намджун держит слово: приходит завтра, и послезавтра, и все последующие дни до выписки Джина, когда есть свободное время и нет срочных вызовов. Приносит еду, приготовленную Юнги, с умиротворением наблюдая, как Сокджин уминает ее за обе щеки, покрываясь легким румянцем смущения, когда замечает его взгляд.

В день выписки он даже позволяет себе отпроситься с конца смены, чего не делал никогда раньше, но если кого-то на станции это и заинтриговало, под строгим взглядом Юнги никто не решается задавать лишних вопросов. Намджун летит в больницу на всех парах, надеясь успеть заскочить в кондитерскую неподалеку, чтобы запастись пирожными для Сокджина.

Он стоит, облокотившись на капот своей машины, и нервно поигрывает с бантиками на коробке с пирожными, когда двери больницы, наконец, распахиваются, являя собой несмело шагающего Сокджина. Некоторое время ему еще придется походить с тростью, но его можно назвать невероятным счастливчиком, ведь при таком столкновении люди получают травмы, порой несовместимые с жизнью.

Завидев его, Сокджин расплывается в улыбке, останавливается на мгновение, чтобы прикрыть глаза ладонью от слепящего солнца и смотрит, как Намджун идет ему навстречу. За его спиной оранжевыми пятнами горит закатное небо, сжигая остатки дня, но, как говорится, крутые парни не оборачиваются на взрыв.

— С возвращением, — говорит Намджун, вкладывая в эти слова совершенно иной смысл.

— Спасибо. — Сокджин вдруг начинает осматриваться по сторонам.

— Что-то случилось?

— Да, — отвечает Сокджин.

И тянется за поцелуем.

От неожиданности коробка с пирожными выпадает из намджуновых рук, но теперь в них покоится нечто гораздо более дорогое.