Раз за разом мутным взглядом Итэр прочитывал новость Парового вестника. За что они так с ним? Почему он больше не может жить как прежде ни опасаясь и не прячась? Раньше, несколько столетий назад, люди не питали такого интереса к его личности или он просто не замечал этого? Может он просто приобрёл другую форму? Сознание подсыпало всё новую и новую порцию вопросов в котёл, где уже варились и бурлили злость и отчаяние. Ложкой времени он мешал зловонное зелье в своем темном уголке, где никто не увидит. Слова отделялись друг от друга, смешивались с другими, теряя изначальный смысл всё больше, а он мешал и мешал копящую жижу. Мешал до боли в висках, шума в ушах и сладко-едкого шепота в сердце: 

“Они хотят сплетен? Сенсации? Так давай удовлетворим их грязные желания.”

Ведомый эмоциями, Итэр направился в комнату Кио, по-хозяйски, игнорируя возмущения, забрался на стол. Ступни игриво огладили бедра сидящего и нашли своё пристанище там. По началу чат очень обрадовался появлению путешественника в кадре, но быстро их ликование сменилось негодованием, когда его щуплая спина в мешковатом худи заняла добрую часть экрана, отрезая доступ к самому интересному. Однако наиболее терпеливые и лояльные зрители не унывали. Для них началась интересная игра, в ходе которой, они по фантомным ужимкам спины и отрывистым диалогам должны были сложить в своей голове картину происходящего. По правде говоря, большего им и не нужно было, их фантазия была настолько развита, что часто им хватало лишь вздоха, чтобы понять те тайные смыслы, которые таились за ним. Те, которые остальные были понять не в состоянии. 

В данный момент, например, Кио в привычной манере язвил и подтрунивал, ожидая, что Итэр наконец свалит от экрана и он сможет продолжить матч как ни в чём не бывало. Строки чата лениво ползли вверх, прося путешественника уйти, самые медленные всё ещё задавались вечным вопросом: “А что происходит?” 

Можно сказать, что ничего не происходит: путешественник всё так же сидит на столе перед Странником, молчит, посылая Страннику сообщение лишь глазами, что между ними была не редкость. Странник то насмехается, то ругается, но Итэр не поддаётся. И лишь когда Кио истратил все тактики и разыграл все карты из ведомой только ему колоды, чат не поверил своим ушам. Ни разу за годы наблюдения за своим кумиром они не слышали этого: “Малыш, пожалуйста.” — Два простых слова блистали оттенками, на которые казалось Странник был не способен — забота и взволнованность.

Торг - отказ. Кио вглядывается в медовые глаза, в них тягучей патокой переливается похоть. Ему плевать на зрителей, на матч, всё, что ему нужно — это лишь внимание самой холодной, самой ядовитой куклы в Тейвате. Перед его глазами сейчас есть только она. Она и душащее желание в груди, чтобы её керамические глаза с облупившейся краской жаждали, сжирали до нервного холодка в костях. В них Кио читал послание, которое не часто имел честь так открыто и нагло получать: “Я не уйду, пока не получу тебя.” В пустой груди вмиг фейерверком распустились цветы. Кто ещё, если не он, может так повлиять на знаменитого Путешественника? Из всех людей и нелюдей именно на него заявляет свои права всеми любимый Бог Солнца. Приятное чувство разливалось по его телу, пробуждая в нём гордость за свою исключительность; знание, что он достоин стоять на этом пьедестале обожания; и страх быть вытолкнутым с него.

Кио безусловно льстило внимание Итэра, но он слишком горд, чтобы подарить себя так быстро. Каждая прелюдия с Кио это борьба, и этот раз не будет исключением, несмотря на то, как сильно Итэр его хочет. Внешнего гонора у прекрасной куклы много, но на самом деле ей нехватает лишь мягкого толчка или точнее томного прикосновения и хорошего ракурса. Нервный вздох, шуршание ткани, неразборчивые перешёптывания. Строки чата плывут быстре угрожая превратится в настоящий тайфун, народная любовь сеет слухи с немыслимой скоростью и на стриме теперь на несколько тысяч человек больше. Виртуальный голос продолжает зачитывать донаты, которые, как и дыхание Кио, становятся все более рваными и горячими. 

Кио пытается сохранять ясность ума, но возбуждение разливающееся от низа живота перетягивает любые здравые мысли. Он не справляется, его контроль трескается и сыпется, как старая краска. И чат слышит самый сладкий, самый неприличный стон, который они только могли себе вообразить. Небольшое окошко взрывается красно-розовыми тонами, сердечки и грязь сыпется в уши Кио. Особо взбудораженные зрители требуют показать им больше и готовы заплатить за это любые деньги. Виртуальный голос больше не справляется с наплывом разврата, второй донат перебивает первый и сам, не успев даже начать, уже перебит третьим. Так и началась началась бесконечная вереница какофонии уведомлений.

А в его глазах лишь Итэр - дьявол, обладающей безграничной властью. Когда? Когда он подцепил эти лески к конечностям Странника и когда последний позволил ему свободно дергать за них?

А Итэр продолжает дразниться, играть ножкой с бугорком на шортах Кио. Кио подскакивает с места ловкие пальчики судорожно пытаются нащупать заветные клавиши AltF4. Стук клавиш, поцелуй влажный и грубый, укус и извиняющая россыпь мелких чмоков, тянущаяся от губ к шее. Экран тухнет. Они останавливаются на несколько секунд, чтобы взглянуть друг другу в глаза, вслушаться в тишину останавливающегося кулера и осознать, что они наконец остались наедине, в темноте. В этой темноте они, наконец, в безопасности, они могут быть собой, ничего не пряча и никем не притворяясь.

Кио растворился в страсти, позволил одежде падать на пол, нетерпеливым поцелуям покрывать его бледную кожу, а сердцу трепетать от сладких речей, которыми осыпает его Итэр. Мягкий укус с внутренней стороны бедра, опаленное горячим дыханием: “Люблю твои бедра.” “Люблю твою узкую талию,” — пальцы сжимают её до тупой боли, притягивают ближе. “Люблю твои милые розовые сосочки,” — удовольствие расплывающееся по телу от ласкового языка, а за ним острый укус вырывает из груди сдавленный стон. “Люблю твой животик...” — лёгкие поцелуи прокладывают себе непристойный пусть ниже и ниже...

“Люблю то, люблю это... А меня? Меня ты любишь?” — вопрошает в своей голове Кио, но Итэр не позволяет лишним мыслям слишком долго занимать его головушку. Язык Итэра с наслаждением лижет головку члена Кио, как самое лучшее лакомство, пока смоченные в слизи слайма пальцы медленно входят в Кио. Кио стонет искренне от души, желая показать Итэру как ему хорошо с ним, хочет верить, что подобные моменты слабости смогут удержать путешественника рядом. Кукольное тело извивается под лаской, пока пальцы путешественника удовлетворяют его изнывающий от одиночества анус. Возбуждение Кио сравнимо с ураганом в маленькой шкатулке, который он пытается удержать, но с каждой секундой это становиться всё сложнее. Хлюпающие звуки их с Итэром жидкостей, соединяющийся жар их тел, отсутствие какого-либо сознания в глазах возлюбленного — всё это лишь заставляет ураган буйствовать сильнее. Язык Итэра, всё ещё на его члене, наслаждается горьковатым привкусом предэякулята. Его юношеское лицо обрамлено нежными лазурным свечением. Рационализм, достоинство, самообладание — Кио просит этих постояльцев выйти за дверь и подождать пока он в кой-то веке отдастся чувствам: иррациональным, низменным, эгоистичным. Он больше не пытается сдерживаться, атакованный с нескольких сторон он позволяет огненным волнам биться о его тело, уносить его в даль, вырывать из его горла громкие стоны и мольбы.

— В-вставь уже свой чертов член! А-ах! — в сердцах вскрикивает Кио. Но Итэр не поддаётся на провокации, продолжает в своем неторопливом темпе: 

— Если я плохо растяну тебя, тебе будет больно.

— Плевать! — огрызается Кио, закусывая губу. Требования сменились угрозами, если Итэр остановится сейчас его ждёт могила. Но Кио не стоит беспокоиться, Итэр не собирается дразниться сейчас, он жаждет этого так же сильно, как и его возлюбленным. Итэр так же намерен удовлетворить свой эгоизм: увидеть лицо искаженное оргазмом, размазывать сперму Странника по его животу. Вид странника сбросившего с себя маску безразличия, лежащего под ним в постельном беспорядке всегда возбуждает, заставляет терять самообладание. 

Приятная истома после оргазма начинает отступать и Кио может сфокусировать свой взгляд на Путешественнике. Он проводит тонкими пальчиками по загорелой груди, к шее, тянется за поцелуем. Видит в глазах грех и ни намека на сдержанность, чувствует как дрожат мышцы под его пальцами. Тяжелое дыхание опаляет ухо. Итэр жадно вдыхает запах чужого тела. У Кио уютный запах дома: теплая вишня вперемешку с лёгкой терпкостью кофе. Он ненавидит кофе, которое пьёт Кио, но не может ненавидеть "его". Никогда не сможет забыть и никогда не сможет насытиться.

Кио ощущает как возбужденное естество трётся о его кожу. Он самодовольно усмехается: “Ты тоже хочешь меня.” Эта мысль тешит его самолюбие и, наверное, ничто не приносит ему столько же удовольствие как вид того, как путешественник подчиняется своему животному началу, как член, входит в него резко и до конца; Понимание, что в такие моменты Итэр теряет рассудок. И осознание, что именно он причина этой метаморфозы. Что только с ним он может сбросить путы ответственного правильного путешественника. И что только ему позволено видеть это.