Над головой мягко прозвенел колокольчик.

— М?... Ах, это вы, господин волшебник! Доброе утро, доброе утро… вам как обычно?

Джисон на мгновение замер, полной грудью вдыхая аромат свежей сдобы, витающий по залитой утренним светом пекарне.

— Колдун, — поправил он с теплой улыбкой. Пекарь тихо засмеялась, кивая — и от стайки солнечных зайчиков, пробежавших по стенам, парню пришлось крепко зажмуриться.

— Не перестану повторять, что «волшебник» звучит приятнее — не так официозно, — неловкая улыбка, пока испачканные в муке руки тянутся к волосам, чтобы снять блестящие заколки.

— Это все еще лучше «ведьмака», — ухмыльнулся парень, подойдя к стойке и окинув витрину медленным, почти ленивым взглядом. — Не нужно снимать — они красивые. И тебе хорошо.

Девушка широко благодарно улыбнулась. Яркий солнечный всполох, отраженный металлом в русых волосах, весело скакнул от корзины к корзинке, замерев на румяном боку очередной аппетитно пахнущей булочки. Джисон против воли залюбовался, отстраненно гадая, какая начинка спрятана под этой прелестной корочкой.

Отвечать на заданный изначально вопрос не было никакого смысла, так что он позволил себе углубиться в эти мысли, наслаждаясь не по-осеннему теплым сентябрьским солнцем и мягко обволакивающим ароматом выпечки. Пекарь уже исчезла за прилавком — за эти годы их заказы редко менялись, так что она помнила каждую позицию наизусть. Каждое утро с первыми солнечными лучами на маленькой кухне пекарни по Тисовой улице уже готовился первый заказ — индивидуальный и особенный.

В наступившей теплой тишине, нарушаемой лишь мерным тиканьем напольных часов, уютным ветхим стариком застывших между столиками, и негромкой возней где-то за приоткрытой дверью кухни, казалось, будто само время застыло, стало теплым, сладким и неповоротливым.

Безумно хотелось сесть за столик в углу, словно ленивый кот подставив лицо теплым утренним лучам. И, пожалуй, чаю со сладостями.

Даже жаль, что он пришел не за этим.

На стойку приземлилась крупная, вдоволь наполненная свертками корзина.

— И так, — протянула девушка, указывая на содержимое корзинки, — как обычно, три буханки хлеба: белый, чёрный и зерновой… Кстати, к концу недели снова появится тыквенный, не забудьте… Тут у нас по две булочки с клубникой, вишней и яблоками… яблоки сорта гала, к слову, господин Чанбин упоминал, что это его любимый, так что я заказала несколько ящиков, через пару дней будут… так… тут четыре кекса «двойной шоколад» и две трубочки с заварным кремом… а вот тут ваши круассаны с карамелью… я положила их повыше, чтобы не раздавились, как в тот раз… ну и, — она потуже затянула кокетливую мятную ленточку, опоясывающую самый верхний из свертков, — особые круассаны для особенного человека, да?

Джисон поднял на девушку осуждающий взгляд, отчаянно надеясь, что та не заметила жар, которым опалило его уши после этих слов. Судя по невинной и по-доброму насмешливой улыбке той — надежды оказались напрасными.

Хан стушевался еще сильнее, сконфуженно потирая костяшкой кончик носа — старая привычка, от которой никак не получалось избавиться.

Он подхватил корзинку и протянул горсть монет, не забыв накинуть несколько сверх цены — особые круассаны требовали и особого ингредиента, который в их городок практически не завозился. Достать его в таких условиях — настоящий подвиг, и Джисон правда ценил все усилия, что были в это вложены.

Он подмигнул девушке, смущённо порывающейся вернуть ему переплаченное, и жестом показал, что все в порядке. Это же благодарность, в конце концов.

Очередной обмен улыбками, слабая тяжесть наполненной корзинки и вновь мягко звенящий колокольчик.

Джисон сделал шаг за порог и тут же остановился, глубоко вдыхая влажный, свежий приморский воздух. Аромат выпечки еще витал вокруг и позади, но уже не был таким четким и насыщенным. Возможно, он успел прицепиться к вещам парня аппетитным шлейфом, что будет дразнить случайных прохожих всю дорогу вниз по склону. В любом случае, парень был искренне уверен, что подобное — в десятки раз лучше любого парфюма.

Да и не сказать, что упомянутых «случайных прохожих» было так уж много — за весь пятиминутный путь домой он встретил лишь спешащую куда-то цветочницу (надо будет зайти к ней на днях) и двух в стельку пьяных моряков. Парни выскочили из-за поворота абсолютно внезапно и чуть не сбили его с ног — вероятно, они пытались продолжать движение в сторону порта, что в нижней части города… но их заносило слишком сильно, чтобы можно было сказать наверняка. Хан лишь поморщился и покрепче перехватил корзину — ханжой он, конечно, не был, да и сам иногда был не прочь пропустить стаканчик в хорошей компании, но не до такого же состояния… И не в шесть утра.

В голове раздался презрительно насмешливый голос Сынмина, что недавно крайне метко обозвал таких «гуляк» громким и пафосным «альденте по-флотски». Правда, даже недоваренные макароны вызывали куда больше положительных чувств, чем перегар этих парней.

«Чем конкретный парень» — отстраненно подумал Джисон, когда его взгляд зацепился за крупную серьгу одного из матросов. Слишком знакомую ему серьгу.

Он снова поморщился.

Мечтательно-доброжелательное настроение рассеялось, словно туман к обеду.

Хотелось поскорее добраться до дома, хлопнуть дверью и запить раздражение кофе. Или сладким чаем. Он еще не решил. Интересно, какой Ликс заварит сегодня?.. Кажется, он упоминал, что его любимый ягодный уже закончился… Стоит ли в этот раз заказать побольше?..

Погруженный в свои мысли, он даже не заметил, как завернул за угол. Из задумчивости его вывел негромкий детский галдеж.

Он остановился и моргнул.

Лавка еще была закрыта (до начала рабочего дня оставалось примерно часа три, если он правильно рассчитал время), но снаружи, у стеклянной витрины, обращенной на улицу, уже столпилась маленькая группа зевак.

Дети тихо переговаривались, почти прилипнув к стеклу и всматриваясь внутрь. Джисон мягко хмыкнул — они с Джинни и Ликсом потратили не один час на то, чтобы завесить ее рыжевато-красными тканями («драпировками», поправил он себя мысленно, вспоминая бурчание Хенджина) и разномастными узорными фонариками. Сейчас они уже не горят, но их полированные бока сияют на утреннем солнце, бросая блики на многочисленные склянки и флаконы из цветного стекла. Витрина и пространство перед ней будто бы сверкают разноцветными солнечными пятнами.

Немудрено, что детишки слетелись, словно маленькие воронята.

Губы против воли растянулись в широкую улыбку — уж перед кем, а перед детьми он устоять не мог, сразу тая маленькой льдинкой под палящим солнцем. Самому ему не быть отцом — не в этой жизни, это ясно, как день… Но у него все еще оставался вредный несносный братец, почему-то не спешивший делать его дядей. Поныть в письмах, что ли?.. В детстве, вроде, всегда работало…

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — Почти пропел он, медленно приближаясь к вмиг затихшей малышне. Дети стушевались, разглядывая его исподлобья и всей дружной кучей отхлынув от стекла.

Пара секунд оживленных переговоров громким полушепотом и вперед выходит бойкая девчушка лет пяти.

— Доблое утло, волшебник-оппа!

Хан прикусил щеку изнутри, чтобы совсем не поплавиться от умиления. Даже осточертевший «волшебник» прозвучал слишком звонко, чтобы исправлять. Он присел на корточки, чтобы быть с ребенком на одном уровне.

— И тебе привет, чудо, давно тебя не видел. Помогаешь родителям на ферме?

Девочка широко улыбнулась и часто закивала, миндальные глазки превратились в веселые щелочки:

— Да! Сколо плаздник, папа обещал за это самый огломный тыквенный пилог! Поэтому с сестлой собилаем яблоки! Самые лучшие! — Добавила она с гордостью, высоко вздернув подбородок.

Парень не выдержал и тихо засмеялся.

— Знаю-знаю, лучшие яблоки во всем городе… А что ты делаешь тут, а не на ферме? Нужно с чем-то помочь?

Малышка отрицательно махнула головой, отчего белокурые косички забавно взлетели над тонкими плечами.

— Нет! Плосто, — она поймала одну из кос и смущенно вцепилась в нее обеими ладонями. Оглянулась на друзей. Те синхронно кивнули. — Можете сделать белочек, пожалуйста? — Пробормотала, наконец, на одном дыхании.

Ой, всего лишь?

Хан задорно подмигнул детям и выпрямился, на ходу вспоминая нужные слова. Чан, конечно, по головке его не погладит, если узнает — пусть заклинание было составлено самим Джисоном (а позже им же и подогнано под каждого в их своеобразной семье), они с хенами сразу решили, что оно будет сугубо сигнальным, для самых сложных и опасных жизненных ситуаций.

К счастью, применять его по назначению ему так и не довелось. Да и в целом, опробовал его только Чонин — когда умудрился свалиться с Берри где-то над ближайшим лесом. Потерявшийся и оттого перепуганный, он потерял контроль над силами и устроил настоящее представление из пары десятков сверкающих лисиц. Кажется, с тех пор к нему и прицепились сразу два прозвища: Лисенок и… Пиромант.

А вот говорил же ему Чан проверить, крепко ли он привязан к седлу. Летать на драконе, пусть и маленьком — сложная работа. Джисон вон так и не научился… Что поделать, если эта летающая капризуля обладает настолько выраженными симпатиями и слушается только хенов… кроме Хенджина. У них с драконами абсолютно односторонняя любовь. Даже с Кками.

У Джисона с указаниями Чана — тоже, если кто не понял.

Слова мягким, тягучим потоком льются с языка, собираясь в изящную вязь, сплетая в себе отзвуки леса, шершавую древесную кору и почти детское юркое озорство. Колдун глубоко вдохнул и подул на раскрытую ладонь так, словно сдувал пыль и мелкий порошок. Воздух перед ним заблестел, заклубился нежным сиреневым дымом — и из него выпрыгнуло несколько маленьких силуэтов, казалось, сотканных из россыпи искрящихся звезд.

Фамильяры заскакали вокруг его ног, будто отдавая дань уважения в своеобразном круге почета — и легко побежали по детским рукам и плечам, играясь и дразня кончиками пушистых хвостов.

Воздух наполнился звонким смехом.

Пожалуй, волшебным зверушкам дети нравились немногим меньше, чем они сами — детям. Интересно, это отражение его собственных чувств?

Слабое движение рукой — и веселые шумные догонялки сменились счастливыми визгами. Белочки поочередно взмыли в небо, словно мчась по ветвям гигантского невидимого дерева, и, после секундной заминки, расцвели облаком ярких фейерверков, ясно видных даже в утреннем небе.

Цветные огни перетянули на себя все детское внимание, так что юноша развернулся к крыльцу лавки, чтобы…

— Хен?

Дверь была приоткрыта ровно настолько, сколько требовалось, чтобы ладная фигура Ли Минхо могла изящно опереться о косяк. Хан даже замер, невольно любуясь.

Минхо смотрел на детей и улыбался. Широко и ясно, так, словно пытался светиться ярче магических огней, бросающих сиреневые отсветы на его лицо. Он не часто проявлял такие светлые и открытые эмоции, обычно ограничиваясь легким движением уголками губ. Джисон почувствовал, как в груди что-то сладко шевельнулось — именно он вызывал у хена такие улыбки. И пусть они направлены не на него — так даже лучше. Если честно, парень каждый раз банально боится поймать сердечный приступ, стоит Ли улыбнуться так, глядя ему в глаза.

Это чересчур для его бедного, несчастного, глупого сердечка.

Словно услышав мысли друга, старший рассеянно моргнул и чуть повернул голову в его сторону. Все та же улыбка, в каждом движении — нечеловеческая грация… Джисон уже упоминал, что это слишком для него?

— Чан тебя убьет. — Не вопрос, утверждение.

Парень глубоко вздыхает, стараясь выровнять дыхание и унять сердцебиение. И когда он успел разволноваться?..

Он широко ухмыляется, в пару шагов преодолевая расстояние между ним и входной дверью (прыгать через ступеньки, конечно, не солидно, но кто его осудит, верно?).

— Нет, если он об этом не узнает. А он же не узнает, да?..

Минхо хитро щурится, окидывая его цепким взглядом.

— А что мне за это будет?

Младший хмыкает, кажется, впервые отводя глаза. Неужели он пялился все это время? Он смущенно возится в корзинке, подцепляя самый верхний сверток.

Ли сперва сильнее прищурился, но тут же распахнул глаза, выглядя донельзя счастливым.

— С марципаном?

— С марципаном.

Подавить дрожь от случайного соприкосновения рук, когда старший забирал свой гостинец, было не так уж сложно. В конце концов, он тренируется в этом с самой учебы в Академии. С его выдержкой — ему бы в ассасины, а не в заклинатели, хах.

Минхо снова ярко улыбается — до самых морщинок в уголках глаз, и Джисон понимает, что нет. Нет, не ему нужно идти в наемные убийцы. Его хен справляется с этим лучше — ежедневно и одной лишь улыбкой.

Хен даже в этом неизбывно прекрасен.

А еще он прекрасен в умении выбивать из колеи, потому что резко хватает друга за руку и втягивает безвольное тело в дом.

— Шевели давай сосисками, мы тебя и так уже заждались. Ликс уже второй раз чайник заваривает.

— Чего тогда стоял столбом, если мог поторопить, — и, конечно, его бурчание было спокойно проигнорировано. Чего он, собственно, ожидал…

Дверь бесшумно захлопнулась за его спиной, отрезая их от детских голосов.

В лавке тихо. А еще очень и очень уютно.

Стоило пересечь порог и с плеч словно бы стянули тяжелое, тянущее к земле одеяло.

Плотные шторы, скрывающие высокие, переходящие в витрины окна, еще задернуты. Углы комнаты, лестница на антресоль, она сама — все тонет в тишине и мягком полумраке. Только у самого прилавка нежно мерцают голубым подвесные фонари, бросающие отсветы на полки, уставленные длинными рядами флаконов, склянок и сосудов.

Помещение они пересекли быстро и молча — лишь у самой двери в жилую часть дома Минхо ненадолго притормозил.

— Сегодня же очередь Джинни?

Джисон подтверждающе угукнул. Несмотря на то, что жили они ввосьмером, в лавке посменно работало только трое: сам Минхо, Феликс и Хенджин, их алхимики. Правда, если первые двое менялись с завидной регулярностью, Джинни на рабочем месте застать было сложно — шумной лавке и зельям он предпочитал тишину своей комнаты, превращенной в студию, и яркие краски собственных картин.

Как бы то ни было, его работы тоже содержали в себе частицу магии — люди на них двигались, времена суток менялись, а узоры сменяли цвет в зависимости от погоды или настроения смотрящего. Это было то, в чем он действительно хорош.

Его картины пользовались популярностью — и в какой-то момент Чан сдался, позволив ему проводить за прилавком не больше недели в месяц.

Однако он не учел, что популярностью пользовались не только картины, но и сам Хван — а потому в редкие дни его смен в лавке было буквально не протолкнуться от молодых горожанок и горожан, стремящихся купить что-нибудь и тем самым заполучить хоть крохи его внимания.

Обычно это не приносило больших проблем. Только Сынмин ворчал и плевался ядом, когда замечал потуги очередного хванового воздыхателя. Хан его не осуждал — самого ломало в мелкую крошку, словно ингредиенты в толкушке, стоило ему выйти в лавку во время смены Минхо.

Единственной, кто тяжело переносил смены Хенджина, была Кками.

— А почему ты, собственно, спросил? — уточнил Хан, принимая из рук старшего сверток с круассанами.

Тот молча кивнул в сторону.

Маленькая драконица свернулась клубочком, мирно посапывая во сне, уткнувшись мордой в миниатюрные лапы и накрывшись крыльями, как одеялом. Каким-то образом она всегда чувствовала, когда наступает смена ее хозяина, и приходила в лавку аккурат перед ней. Сейчас Кками мелко подрагивала во сне — им приходилось поддерживать довольно низкую температуру, чтобы зелья не портились раньше срока.

Джисон не смог сдержать нежной улыбки, наблюдая за тем, как Минхо накрывает малышку собственной кофтой. Совершенно очаровательно.

— Надо будет напомнить Джинни забрать ее отсюда, а то снова перепугается людей и будет плакать и скулить, — прошелестел старший, открывая перед Ханом дверь.

Он кивнул, все еще улыбаясь (и надеясь, что в помещении достаточно темно, чтобы это осталось незамеченным), и вышел в коридорчик, разделявший лавку, рабочие помещения и жилые комнаты. Минхо вышел следом и запер за ними.

Самая отдаленная от них дверь тихо отворилась и из нее выглянула растрепанная светловолосая макушка.

— Ну наконец-то! Вкусняшки! — сонная хрипотца, в сочетании с и без того низким голосом, звучала весьма… колоритно. И по-старчески.

Хан хихикнул и помахал парню рукой.

— Меркантильный. Я-то искренне верил, что ты скучал.

— Я и скучал. По кексам.

— А как же твой дорогой лучший друг, а, Ликси? — Заныл Хан, быстро пересекая разделяющее их расстояние и повисая на его плечах.

Тот лишь обреченно вздохнул, втягивая его в комнату.

Остальные уже собрались и вовсю готовили завтрак.

Сидящий в центре стола молодой мужчина оторвался от газеты, чтобы бросить на прибывших быстрый внимательный взгляд.

— Все прошло хорошо, Хани?

Хан заставил себя улыбнуться, нервно потерев кончик носа. Что-то ему подсказывало, что Чан спрашивает не просто так.

— Конечно, хен. Что могло пойти не так?

— Ах, и правда, — он аккуратно сложил газету и подпер подбородок кулаком, — и, конечно, то, что мы слышали пару минут назад, было чем угодно, но не сигнальными огнями, верно?

Феликс поспешил по-тихому смыться, утянув с собой и корзинку с выпечкой.

— … Абсолютно верно, — выдавил из себя Джисон, продолжая широко улыбаться, — мало ли, что могло шуметь на улице… в такую рань.

Чан хмыкнул, переводя взгляд на сонного парня, грузно плюхнувшегося рядом.

— И мы ему поверим, Бинни?

Тот хмыкнул в ответ и смерил Хана насмешливым взглядом. Тот сделал умоляющие глаза. Сеанс нравоучений от Чана он еще вынесет, но если тот решит придумать ему наказание… ему хватило прошлого раза. Две недели убирать стойло за драконом — то еще удовольствие, спасибо, на всю жизнь запомнил.

Чанбин ухмыльнулся шире, переводя взгляд куда-то за спину Хана.

— С ним был Минхо-хен. Вот у него и узнаем.

Кто-то хихикнул. Кажется, Феликс.

Поясницы коснулась чья-то теплая, уверенная ладонь.

— Правда, — спокойно произнес Ли Минхо, аккуратно, словно успокаивая, проведя пальцами вдоль его спины, пустив по позвоночнику волну мелких мурашек, — Придется поверить.

Снова кто-то хихикнул. Теперь уже точно Феликс.

Хан старался дышать глубоко и через нос — кожа под чужой рукой практически горела. Прозвучит странно, но в какой-то степени ему было даже немного стыдно перед хеном — вроде бы, он, Джисон, человек максимально тактильный, затискавший вдоль и поперек всю их своеобразную «семейку»… Но прикосновения Минхо словно ломают что-то внутри. От них хорошо до мурашек и спертого дыхания, так, что сердце ходуном ходит. Хан каждый раз боится, что эта штука в груди бьется так громко и сильно, что это определенно заметят. Но пока замечал только Феликс. Замечал и сочувствующе хлопал ресницами с противоположного конца комнаты. Хану самому было жаль себя: бедный он, бедный, ловящий тахикардию от мельчайшего контакта с другом.

Но глупому сердцу ведь не объяснить, что он для хена — всего лишь друг.

— Нечестно, — тихо пробурчал чей-то голос, — он всегда эту белку выгораживает…

Джисон, не глядя, пнул в направлении голоса. Голос ответил тихим хенджиновским «ай».

Чанбин, посмеиваясь, покачал головой и выпрямился, грозно уперев руки в бока:

— Черт с тобой, мелкий. Может лучше уже покушаем что-нибудь? А? Я голодный!

Комнату наполнили разноголосые смешки.

Хан плюхнулся на привычное место — по левую руку от Чана, аккурат между Феликсом и Минхо.

Последние тихо переговаривались. Вроде бы, о ужине — хорошие повара по отдельности, вместе они представляли собой благословленный небесами и желудками остальных тандем, и результата их совместного творчества в этом доме ждали, как праздника. Сегодня у них, наконец, совпали выходные — а значит, кулинарным изыскам быть!

Вдохновленные мыслями о предстоящей вечером трапезе, ребята сразу принялись за завтрак. Ну, не совсем сразу — сперва дождались, пока младшие расставят напитки. Как обычно, Чонин, все еще дико сонный (его и без того узкие глаза, кажется, пока так ни разу и не открылись), умудрился перепутать все чашки, поставив перед Чаном кофе в яркой кружке с нарисованной от руки белочкой, а Хану — протянув чай в чем-то… неописуемом, но большом и определенно принадлежавшем не ему. Больше походило на супницу с ручкой. Подарить, что-ли, Бан Чану нормальной посуды?

Парень уставился на свой напиток, с сомнением принюхиваясь — конечно, никто в здравом уме не будет обижаться на младшего за налитый по ошибке напиток… но это не значит, что не нужно перестраховаться — вдруг он и соль с сахаром перепутал? Было бы весело, но неприятно.

— Что у нас сегодня? — между делом поинтересовался Минхо, заменяя «кружку» Хана своей — с еще дымящимся крепким кофе. Тот благодарно улыбнулся.

Чан не думал ни мгновения, бодро отрапортовав:

— На Джинни магазин. Фермеры ждут поставку зелий — этим займётся Бинни. Возьмешь Берри, но сперва покорми, а то девочка голодная с утра… Сынмини нужен в порту — с востока приближается шторм, нужно отвадить, иначе из доков сегодня никто не выйдет. Ну а Хани, — мужчина широко ухмыльнулся, — постарается закончить заклинание для леди Тремейн.

Джисон поморщился. С самого переезда в этот город мадам Тремейн (неплохая, в сущности, пожилая женщина, пусть и ворчливая до одури) была его личным проклятием. Каждый раз она приходила в лавку аккурат в его смену. И каждый же раз совершала при этом заказы, чьей единственной целью, судя по всему, было испытание всех его навыков и способностей.

Ну вот что может попросить наколдовать миловидная старушка? Избавление от боли в костях? Это слишком просто! Ей нужна трость, что сама приходит по зову, если старая оставит ее где-то и забудет, где. Восстановление упавшего с годами зрения? Пф! Ей ну просто необходимы очки, которые и как очки, и как бинокль, и как лупа. Зачем? Надо.

В этот раз все тривиально, но не менее сложно. Она заказала чары, благодаря которым ее «лапушка Люциус» (какой, к черту, Люциус, это рыжее исчадие ада настоящий Люцифер) всегда бы возвращался домой, как только она позовёт.

На первый взгляд очень и очень просто, правда?

Но он уже все перепробовал! Ну не берет эту полосатую гадину ни одно заклинание, не берет и все! Две недели бьётся, как рыба об лед, а усатому дьяволу — хоть бы хны! Старая леди уже теряет терпение, а с ней теряет его и Чан, как всегда заботящийся о их репутации. Но что он может сделать, если…

Прикосновение аккуратное, но твёрдое.

Хан часто-часто заморгал, выныривая из своих мыслей.

Кисти у Минхо не очень крупные, по-своему даже изящные, но очень и очень сильные, а касания — тёплые и уверенные. Он чуть сжимает его ногу немного выше колена, словно стремясь обездвижить — и парень понимает, что какое-то время неосознанно дёргал ею, нервничая.

Неловко. И смущает.

Он делает большой глоток кофе, замирая на месте и стараясь успокоиться.

Но как тут успокоишься, когда чужая рука сдвигается, чтобы мягко погладить по колену (это что-то вроде… одобрения?), и исчезает так же внезапно, как появилась.

(Место касания печет ощутимее, чем язык от свежесваренного кофе, и Джисон судорожно сглатывает, обжигаясь сильнее)

На помощь, как всегда, пришел хитро ухмыляющийся Феликс, сделавший вид, что ему жизненно необходимо угостить друга кексом, потому что «шоколад в этот раз ну просто невероятен!». Как бы странно ни звучало, обсуждение рецептуры и вкусовой палитры выпечки действительно способно отвлечь и успокоить…

Кто же знал?

Затянувшуюся было тишину прервал громкий зевок Чонина, чуть было не промахнувшегося ложкой с кашей мимо лица. Он так и застыл, сонно моргая и даже не пытаясь утереться.

Хенджин с Чанбином умиленно вздохнули.

Вместе с ними вздохнул и Сынмин. Но, в отличие от старших — сокрушенно и немного устало.

— Ты сегодня в ратушу, да? — Спросил он у Чана, прежде чем выудить из воздуха маленький вышитый платочек. К его чести, с Чонином он всегда был удивительно мягок. Хан даже представить не мог, чтобы Ким так заботливо тер испачканные щеки кого бы то ни было, кроме лучшего друга. Тем более своим любимым платочком с щенячьими мордочками. — Чан?

Тот не сразу отреагировал, немного зависнув и пялясь в одну точку.

Джисон и Феликс насмешливо переглянулись, тихо фыркая — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понимать, на что так заворожено залип старший. Вернее, на кого.

Чан смущенно прокашлялся, беря себя в руки.

— Да, скорее всего застряну там на пару часов — надо подать заявление на обновление лицензий. Магическая деятельность, зельеварение, создание артефактов… все еще не уверен, что картины Джинни должны проходить по этой категории, но я работаю над этим. А что такое? Что-то нужно?

Сынмин мило захлопал ресницами. Подозрительно мило для Сынмина.

— Нет, что ты, ничего. Это я так, для проформы…

Сидящий рядом Чонин резко дернулся, словно получив неслабый пинок. Возможно, так оно и было, судя по тому, как многозначительно на него зыркнул Мин.

— Просто, — продолжил он, судя по всему, вновь пнув медленно моргающего друга, — подумал тут. Тебе же, наверное, скучно одному, — снова пинок и Ян тихо шипит, просыпаясь окончательно, — Я. Сказал. Скучно. Одному.

— А, да, кстати об этом! — Чонин, наконец, трет глаза, прогоняя остатки сна. — Можно пойти с тобой? Пожалуйста?

Чан снова завис.

— Зачем?

Кажется, Чанбин подавился собственным смешком напополам с кофе. Сидящий рядом Джинни заботливо постучал по его широкой спине, пряча улыбку.

Минхо вздохнул, посмотрев на них (и на Чана, справедливости ради), как на придурков. Хан был почти солидарен. Ну не понимает Бан намеков, что тут смешного? Тут в пору плакать.

Особенно от жалости к Чонину, чья широкая улыбка, кажется, еле заметно дрогнула.

Однако, парень быстро взял себя в руки, улыбаясь даже ярче, чем раньше. Вот кем-кем, а им Джисон даже немного восхищался — всем бы такую силу воли. И терпение. Особенно терпение.

— Ну как же, — Чонин чуть сполз на стуле, вскинув плечи, и его высокая долговязая фигура будто бы стала меньше и тоньше. Он опустил голову и взглянул на Чана исподлобья, словно нашкодивший ребенок, — Мне интересно все, чем ты занимаешься. К тому же… ты же не весь день будешь занят. Мы могли бы пройтись до набережной… или зайти поужинать вместе…

И снова улыбка, но уже скромная и смущенная. Он определенно знал, что делает.

Хан почувствовал себя зрителем магической дуэли. В данный момент дуэлянт под номером два — подающий надежды новичок, уже заслуживший себе какое-никакое имя, кинул в своего противника — бывалого мага — одно из лучших своих заклятий. Удастся ли силе юности побороть опыт?

И…

Чан только и мог, что закрывать и открывать рот, абсолютно выпав из реальности.

… это был выстрел в самое сердце! Противник повержен!

— Я… Ну… — Мужчина припал к кружке, вмиг осушая до дна ненавистный им кофе, — кхм, это не увеселительная прогулка, Лисенок. И после мне нужно будет вернуться к работе…

Улыбка Чонина начала потихоньку угасать.

В разговор, неожиданно для всех, вклинился Чанбин.

— Да ладно тебе! — Он добродушно хлопнул друга по спине, от чего Чан чуть не нырнул носом в тарелку. — У тебя нет никаких срочных дел. Сходи, погуляй, развейся, младшенького выгуляешь. Вы оба последние дни сидите дома, как сычи в дупле.

— Но… — Чан удивленно воззрился на Бина, отчего пропустил аналогичный дружеский удар — в этот раз по плечу и от Минхо.

— Он прав. Расслабься — «в поле» же сегодня Чанбин и Сынмин, им няньки уже давно не нужны. А за домом я пригляжу, все равно выходной и не планировал никуда уходить.

«За домом, ага, как же» — мысленно хмыкнул Хан, благоразумно промолчав.

— А, то есть нам нянька, по-твоему, нужна, — Хенджин, видимо, подобным благоразумием не отличался, раз решил озвучить промелькнувшую у всех мысль.

Минхо медленно развернулся к нему. Широко и ласково улыбнулся.

Чан и Джисон синхронно отодвинулись.

В наступившей мертвой тишине было слышно лишь то, как громко сглотнул слегка побледневший Хван. В подобном беззвучии неожиданно глубокий вкрадчивый голос Хо пробрал присутствующих почти до дрожи.

Опустим тот факт, что Хана окатило волной мурашек отнюдь не от испуга. Он никогда не признается в том, что неосознанно задержал дыхание, стоило Ли зазвучать на пару тонов ниже.

— Ты со мной не согласен, Хван Хенджин? — почти промурлыкал Минхо.

— Д…да! Нам тоже не нужна нянька, мы спокойно справляемся со своей работой сами!

Джисон посмотрел на Джинни с легкой толикой уважения. Формулировать сложные предложения под раздраженным взглядом Ли Минхо — тоже своего рода навык и неслабое такое достижение. Судя по тишине, все еще царящей вокруг (кажется, даже поставленный ранее чайник решил пока не закипать просто на всякий случай), остальные были с ним весьма и весьма солидарны.

— Конечно, справляетесь. Именно поэтому Ликс недавно умудрился устроить пожар в лаборатории, Хан — подраться с ребенком покупателей, а ты — упустить вора, что стащил десяток дорогих зелий.

— Справедливости ради, этому ребенку семнадцать и он придурок, — пробурчал Хан, потирая кончик носа. И вообще, он не виноват. Этот гоблин-переросток пытался пнуть Кками, дремлющую у прилавка. Упорно пытался, даже после его настойчивых просьб от нее отстать. Пришлось решать вопрос… иначе. В общем, как получилось, так получилось…

Хенджин вскочил:

— Это ты меня обвиняешь в той краже? Если бы эта белка, — он возмущенно ткнул куда-то в сторону Хана, — лучше накладывала бы охранные заклинания…

Хан тоже вскочил:

— Чего?! Не стыдно обвинять левых людей в своих косяках?! Работай лучше!

— А ты колдуй лучше!

— А т…

ХРУСТЬ.

Оба парня синхронно замолкли и осели обратно на свои места.

Минхо еще немного похрустел пальцами — смачно, громко, со знанием дела, ставя на место каждый сустав.

— На ту секцию заклятия накладывал не Джисон, а я. Вопросы? — юноша обвел всех присутствующих твердым, внимательным взглядом. — Нет? Замечательно.

Он обернулся к Чану и вновь улыбнулся. В этот раз — спокойно и дружелюбно, почти мило. Джисон не переставал удивляться его способности так быстро сменять эмоции.

— Видишь? Я с ними справляюсь. Идите.

Кажется, Чанбин пробурчал что-то вроде «слава богам, что сегодня не дома, полюшки мои полюшки, садики да огородики, яблочки и тыковки, давно так вам не радовался». Хан не уверен, что расслышал каждое слово, но общую суть, вроде, уловил. И да, он даже завидует. Капельку.

По Чану было заметно, что он все еще в сомнениях, стоит ли ему оставлять всю их ватагу надолго. Особенно на попечение Минхо, выглядящего так, словно он точно планирует убийство.

И ладно бы только Хенджина… С него станется.

Но Чонин не собирался так легко сдаваться. Если он чего-то захотел — расшибется в лепешку и выбесит всех вокруг (возможно, займется этими делами параллельно друг с другом), но своего добьется.

Даже если это не «что-то», а «кто-то».

Он посмотрел в глаза Чана таким проникновенным и жалобным взглядом, что даже у Джисона немного екнуло в груди. Прямо-таки маленький брошенный лисенок…

Мужчина сдался.

— Л… ладно. Собирайся, выйдем через полчаса, — встал и быстро пересек кухню, не давая себе времени передумать.

Стоило тому скрыться за дверью, как в комнате сразу стало шумно.

Чонин, до последнего не ожидавший своей победы, радостно вскрикнул и стукнулся с Сынмином кулаками, почти сразу вытягивая его из-за стола, чтобы утащить в свою комнату «помочь подобрать образ для свидания». Почему он так уверенно утверждал, что это именно свидание, Хан не понял, но все равно был за него рад. Хоть у кого-то тут налаживалась личная жизнь.

Хван умчался следом, пробурчав что-то про «подготовку ингредиентов для утренней варки зелий», и старательно обходя стул Минхо дальней дорогой. Тот проводил его долгим взглядом, определенно придавшем Джинни ускорения, и тоже поднялся — скоро к ним на задний двор начнут приходить прикормленные им уличные коты. Каждое утро, в одно и то же время, он выходил к ним, что покормить и приласкать. Хан очень любил наблюдать за этим из кухонного окна.

Никто уже и не удивлялся, что он сам вызывается мыть посуду. Многие, скорее всего, догадывались, что вид из окошка над раковиной интересует его куда больше грязных тарелок. Но против не были — с ним обычно остается Ликс, всегда готовый прикрыть друга и перемыть за ним, если он снова залипнет на чужой изящный профиль.

— Хен, а, хен, — нараспев, привлекая внимание Хана к оставшейся в кухне парочке, — ты все же победил.

Ликс опирался локтями о стол, положив подбородок на ладони, и широко улыбался Чанбину.

Хан хмыкнул, пряча улыбку в чашке кофе. Флирт этих двоих — презабавнейшая вещь.

Особенно Чанбина.

— Конечно победил, Феликс. Это же я. Где там моя награда?

Феликс притворно вздохнул, показушно долго ища что-то в немногочисленных карманах кофты.

— Ты меня однажды в конец разоришь, — он протянул Бинни небольшой мешочек с монетами. Дождался, пока тот коснется его… и закончил, вытянув губы и громко причмокнув, — так что в следующий раз спорим на поцелуи.

Мешочек с громким звоном плюхнулся на столешницу. Пару мгновений Чанбин буравил его совершенно отсутствующим взглядом, но быстро взял себя в руки, включаясь в игру.

— Ох, Феликс, я не знал, что ты так меня любишь. Если так хочется меня поцеловать — не нужно выдумывать причины, ты же знаешь… — и повторил жест младшего, тоже вытянув губы и чмокнув воздух.

Хан сделал вид, что его сейчас вырвет, за что ему болезненно наступили на ногу. Сперва он подумал, что Чанбин — слишком уж ощутимо это вышло, но потом вспомнил, что тот не сказать, чтобы отличался большим ростом, и просто не смог бы до него дотянуться.

Он мысленно оставил себе пометочку подарить Феликсу менее массивную обувь.

— Мне пора к Берри, — продолжил Бинни, упорно игнорируя скривившегося от боли Хана, — так что придумай, о чем еще мы можем поспорить, солнышко.

Феликс промурчал что-то утвердительное, провожая его накаченную фигуру заинтересованным, слегка мечтательным взглядом.

Хан тоже смотрел вослед ушедшему другу. Но с плохо скрываемым сочувствием.

— И долго ты будешь это продолжать? — устало бросил он Феликсу, прежде чем зачитать короткое, доведенное до автоматизма заклятие. Вся посуда, брошенная на обеденном столе, медленно взмыла над ним, выстраиваясь в ровную колонну и направляясь в сторону раковины.

— Что «это»? — промурлыкал Феликс, парой слов призывая стоящий в углу комнаты веник.

— Играть с его чувствами. Он же не в курсе, что ты знаешь.

Первые тарелки медленно опустились в раковину, из которой, вторя заклинанию, уже показалась намыленная губка, тут же принявшаяся за работу. Хан следил за ее движениями краем глаза, пока допивал уже остывший кофе.

Они возвращались к этому разговору из раза в раз вот уже который год. И так ни к чему не пришли. Феликс не считался самым упрямым в их своеобразной «семье», но иногда проявлял чудеса упертости.

А Джисону было просто напросто обидно за Чанбина. Чанбин — хороший. Очень хороший, даже замечательный. Терпеливый, заботливый и понимающий, а еще разрешает над ним подшучивать. Иногда Хан даже забывал, что тот ему не настоящий старший брат.

От этого было только неприятнее.

Феликс тяжело вздохнул.

— Мы уже говорили об этом, Хани.

— Ликс.

Тот развернулся и топнул ногой, от чего мельтешащий рядом веник отскочил на несколько шагов в сторону.

— Мы уже говорили об этом!

— Но это все еще несправедливо! — Хан перевел на него осуждающий взгляд, — Ты знаешь обо всех его чувствах, а он даже не представляет… Думает, что для тебя это всего лишь игра!

— Вот именно поэтому я ему и не говорю о том, что знаю!

— В этом нет логики!

Тот снова вздохнул.

— Ну а что я ему скажу? Хэй, хен, я тут давно хотел сказать, представляешь, я — потомственный эмпат и чувствую эмоции всех, кто находится рядом! Представляешь, а? Ах, да, я, кстати, знаю, что ты по мне сохнешь вот уже пять лет, просто не говорил. Круто, правда?

Теперь уже Хан вздохнул, поднимаясь, и отправляя свою кружку в конец висящей в воздухе «очереди» из ей подобных.

— Вы же вьетесь вокруг друг друга, как два мартовских кота. И мучаетесь. Не понимаю, чего ты добиваешься…

— Храбрости.

Феликс подозвал веник поближе, легким движением руки задав новую траекторию.

— Что было бы, если бы я не почувствовал однажды, что он влюблен в меня? Если бы я вообще ничего о его чувствах не знал? Я не хочу делать первый шаг только из-за своей «особенности». Я хочу, чтобы он, наконец, решился сам, а не вздыхал на мой светлый образ двадцать четыре на семь. Пусть возьмет волю в кулак и признается, в конце концов. Если он этого не делает — значит, не так уж ему это и нужно. Вон, даже Чонин уже устал лить слезы и слюни на профиль Чана…

— Да, кстати, сам удивлен, — Хан выглянул в окно. Минхо еще не было видно, но в траве уже копошилось несколько полосатых гостей, — Но еще больше удивлен реакции Чана. Чтобы нашего мистера «горячие фантазии окрестных дам» смутило простое предложение сходить на свидание? Он ему точно кофе налил?

— О, мой дорогой и наивный друг, — пропел Ликс, вновь подзывая веник и присев перед ним в реверансе, — его не Чонин смутил, а собственные фантазии о нем…

— Чего?..

Феликс подмигнул ему, отходя на пару шагов и мягко кружась по комнате в неком странном подобии местного вальса. Веник в качестве партнера, конечно, выбор своеобразный, но танцевал он определенно лучше того же Джисона.

По крайней мере точно не отдавит никому ноги.

Хан оперся о раковину, с улыбкой наблюдая за другом. Что-то в его словах, все же, было.

Джисон тоже думает, что любовь — это для храбрых. Это про силу признаться, про ответственность… Недосягаемое, другими словами.

Посуда уже закончила принимать ежеутренние водные процедуры, поочередно ложась в теплые объятия полотенец. Управлять ими было легче, поэтому парень позволил себе не смотреть в их сторону, сосредоточившись на кружащемся по кухне друге. Танцевал тот неплохо, даже несмотря на бревно-партнера (Хан мысленно хихикнул собственной шутке), так что наблюдать за его импровизированным вальсом было приятно. Даже становилось как-то… легко на душе. Все же, Феликс действительно был солнышком, что поднимало настроение одним своим присутствием.

В какой-то момент Джисон поймал себя за тем, что насвистывает уже не первую мелодию, аккуратно ложащуюся под чужие движения.

— Кстати, Хани.

— Ау?

— А что там у тебя с тем заклятием? Не собираешься идти сочинять?

Хан поморщился. Атмосфера легкости и утренней лености рассыпалась песочным замком.

— Честно говоря, я почти сдался.

Феликс резко замер. Оставшийся без внимания веник закончил круг и опал на пол, громко стукнувшись о стоящий рядом стул.

— Нет, ну правда, — продолжил парень после короткой паузы, — Ликс, ты даже не представляешь, сколько всего я перепробовал, пытаясь. Не представляешь. Эту пушистую гадину ничего не берет. Вообще.

Тот застыл, уперев руки в бока и переведя задумчивый взгляд за его плечо — в окно на задний двор.

— Пробовал вплести в него что-то, что коты любят? Ну там рыбку, мяско… мышек? Игрушки? Валяться на солнышке?

Хан устало потер лицо.

— Да, да, да, да и еще раз да. Абсолютно все. Несколько недель, Ликс. Я мучаюсь с этим уже несколько недель. Либо я не представляю, что такое кот, либо что-то не так с конкретным усатым засранцем. Еще пара дней попыток хоть что-то родить — и я буквально возненавижу всех кошачьих…

— Кстати о кошачьих, — отозвался Ликс, подходя ближе и выглядывая в окно, — Минхо вышел.

Хан резко обернулся.

Их двор считался довольно крупным для городского и не очень солнечным — откуда взяться свету в кольце стен окрестных домов? Однако для магии подобное — не проблема, а дело пары точных заклинаний и нескольких умело сваренных зелий. Благо, и того и другого у них всегда было в избытке.

Так что даже относительно небольшое и темное пространство было быстро превращено заботливыми руками в настоящий цветник. Вернее, уголок травника, ибо декоративных растений практически не росло, сугубо то, что могло понадобиться в работе — Чан очень гордился их самодостаточностью в подготовке ингредиентов, так что двор цвел и зеленел весь год.

Особенно он гордился самой дальней его частью — той, где травы были самыми дикими, высокими и густыми. Именно эту часть давно облюбовали коты, ежедневно проникающие внутрь через какую-то неведомую жильцам дыру в заборе.

И именно там проводил каждое утро Минхо.

Хан смотрел. И смотрел. И смотрел. Кажется, Феликс насмешливо пихал его локтем в бок, но… этого было недостаточно, чтобы тот моргнул, не то что отвернулся.

Лучи раннего, только недавно поднявшегося над горизонтом солнца только-только начали проникать из-за окрестных стен, бросая на траву длинные косые пятна света. Минхо сидел в одном из таких пятен. Свет мягко ложился на фигуру, очерчивая черты лица и поблескивая на влажных после умывания волосах.

Кажется, он подзывал кого-то в траве, протягивая вперед раскрытую ладонь. Взгляд Джисона скользнул от длинных пальцев вверх, до самой кромки подвернутого над локтем рукава. Парень сглотнул.

Пара мгновений — и лицо старшего озарилось широкой, ясной улыбкой. Такой яркой, что казалось, будто солнце впервые за годы по-настоящему засияло над садом, полностью его осветив. Он что-то шептал — издалека не понять, что именно, но определенно что-то мягкое и ласковое, под стать улыбке и аккуратным, трепетным движениям руки, потянувшейся погладить выглянувшего из трав кота. Кот определенно обрадовался человеку не меньше, быстро подбежав и потершись мордочкой о теплую ладонь.

Даже в кухне было слышно мягкий, звенящий в тишине смех.

Хан моргнул, выныривая из своеобразного транса, тягучей патокой покрывшего мысли.

Снова моргнул.

И резко обернулся к Феликсу, хватая его за руку и на предельной скорости утягивая вон из кухни, по коридору, вверх по лестнице — до самой двери собственной комнаты, распахнутой пинком.

— Что?.. — тот даже ничего не успел спросить, в мгновение ока оказавшись усаженным на кресло недалеко от рабочего стола.

— Тише. — Только и смог выдохнуть Хан, буквально падая за рабочий стол. Где-то внутри клубился поток образов — его хрустальное сокровище, так трудно уловимое, такое необходимое. Его заклинания всегда рождались спонтанно. Смутные еще обрывки, мягкой лапкой скребущиеся не в голове, но под самым отчаянно стучащим сердцем. Как сейчас.

Он подхватил перо.

Возникшие перед мысленным взором слова не текли, но струились, словно песок сквозь пальцы. Звучали аккуратно и мягко, подобно перебору кошачьих лап.

Хан прикрыл глаза, медленно и вдумчиво произнося слово за словом, вслушиваясь в мелодику древнего колдовского языка, с ювелирной точностью вплетая в его звучание отпечатавшийся в памяти образ.

Вкрадчивые движения. Светлая, нежная полуулыбка. Прикосновения теплых изящных ладоней. Отзвуки ласкового голоса. Добрые, внимательные, почти кошачьи глаза.

Отчаянное желание вернуться и получить еще хоть каплю этого живительного тепла…

— Воу, — тихо выдохнул Феликс, стоило последнему чернильному символу заклятия осесть на бумаге.

Джисон рассеянно моргнул, откладывая перо. Словно неверяще пробежал глазами по свеженаписанным строкам.

Он… он действительно сделал это? Заклинание, что не давалось ему столько недель на самом деле создано? Создано и выглядит… так?

— Ты… — почему-то севшим голосом начал Ликс и смущенно откашлялся, — ты что… вплел в это заклятие образ Минхо?

Хан шокировано уставился на друга.

— Я… я… да? Это… странно?

Тот уставился на него в ответ:

— Я… не знаю? То есть…

Он прижал обе руки к груди, аккурат напротив сердца, и замер, потерянно глядя куда-то за его плечо. «Словно прислушивается» — отстранено подумал Джисон, смущенно потирая костяшкой кончик носа. Он уже видел друга в таком состоянии, пусть и в других ситуациях — и повторение жеста казалось ему, мягко скажем, странным.

Первый раз это случилось еще в Академии, немногим позже их знакомства. Они тогда только-только сформировали учебную группу (и он до сих пор благодарен всем известным ему богам, что у них был Чан, а потому процесс «формирования» прошел быстро и почти безболезненно) и пытались привыкнуть друг к другу и необходимости делить с кем-то комнаты. Ему тогда невероятно повезло получить в соседи его — Феликса — студента-иностранца, маленькое яркое солнышко, чье отвратительное произношение вызывало смех и слезы у большей части окружающих, включая преподавателей.

Хан тоже беззлобно посмеивался над парнем, как без этого. Посмеивался — и проводил все свободное время в их комнате, таская ему прописи и помогая поставить прононс. Феликс, видимо, действительно ценил его искреннее участие и старался отплатить так, как мог — втихаря готовил им вкусности в общажной столовой и криво, косо, с трудом подбирая слова и формируя предложения, делился всем-всем на свете, о чем только мог сказать. Даже тем, о чем больше никому и никогда не рассказывал.

Наверное, именно поэтому Хан не очень удивился, застав самую странную в собственной жизни картину.

Это был выходной после крайне насыщенного учебного дня, и общая комната буквально гудела от незатихающего гомона. Обсуждали пару по зельям — дико выматывающий предмет, что давался большинству с откровенно переменным успехом (даже сам Хан устал, как ломовая лошадь, а ведь он считался одним из самых способных в группе). Если быть точным, речь шла дуэте юных дарований, настолько впечатливших преподавателя — ворчливейшего во всей Академии — что он вписал их в списки участников Ежегодного Турнира Зельеваров. На минуточку, первокурсников. В первом учебном семестре.

— … это было идеей Ликса, — с какой-то отеческой гордостью вещал Ли Минхо, максимально несолидно развалившись на спинке дивана и легко попинывая при этом сидящего рядом Чанбина. Тот слушал, практически не реагируя. — До сих пор не представляю, как он додумался использовать именно этот цветок — я в последний раз видел подобное только в учебнике деда, а ему где-то… лет триста? Кто бы мог подумать, что он знает о таком, я почти восхищен…

Хан слушал вполуха, выглядывая в коридор, чтобы призвать Феликса поторопиться — самое время почивать на лаврах неожиданного успеха, а он ушел за сладостями и куда-то запропастился. Неужто засмущался? Феликс-то?

Тот нашелся быстро, стоило только высунуться из-за двери. Джисон даже опешил, наткнувшись взглядом на его замершую фигуру. Губы сжаты, дрожащие ладони прижаты к груди, а лицо пунцовое и совершенно ошарашенное. А еще… счастливое?

Хан хотел окликнуть друга, но тот вдруг судорожно вздохнул, потерянно хватая ртом воздух… одновременно с тихим, практически неразличимым в общем гвалте голосом из глубин гостиной:

— Ты прав, — мягко проворковал Чанбин, вкладывая в слова непривычно много тепла, — Феликс действительно… невероятен.

Так Джисон стал невольным носителем одновременно трех тайн своих близких друзей.

Первая: Феликс — эмпат, пусть и не очень сильный. Злость, страх, боль, горечь, радость, страсть, нежность — он не просто понимает эмоции окружающих, он их чувствует. Знает. По крайней мере самые яркие и сильные из них.

Вторая: в тот день их общий друг Бинни окончательно и безоговорочно влюбился в одного юного, но уже способного зельевара.

Третья: Феликс — такой же трус, как и сам Джисон.

Два сапога — пара, не зря подружились.

Как бы то ни было, то, что сейчас друг замер в той же напряженной позе, вслушиваясь в отголоски чужих (Джисоновых?) чувств — странно и даже несколько… дискомфортно. Он знал о его влюбленности в Минхо, узнал очень и очень давно, самым первым (жаль, не последним…) из всех его друзей. Что его так поразило сейчас? Хан совсем плох, да? Ему определенно нужно взять себя в руки…

— Это было… сильно, — наконец выдал Феликс, переведя на его лицо все еще затуманенный взгляд.

— В каком смысле «сильно»?

Тот не ответил.

Джисон устало откинулся на спинку стула, смущенно потирая горячие щеки. В такие моменты ему кажется, что его самый большой талант — влипать в неловкие ситуации разной степени абсурдности. Хотя, будем честны, что-то более абсурдное, чем отправить лучшего друга в аут своей влюбленностью в другого друга, используя для этого заклинание для кошек, придумать… сложно. По крайней мере навскидку. И да, не «навскидку» — тоже. И вообще, он даже думать в эту сторону боится, а то как придумается — так и сбудется…

А ему и так очень и очень тяжело.

Он протяжно вздохнул и поднял взгляд.

Феликс улыбался.

— Что?

— Это мило.

— … что?

— Ну, — парень кивнул в сторону исписанного заклятием листа, — это. Казалось бы, просто заклинание для «привязки» питомца к дому… Я и представить не мог, что в нем может быть столько…

— Эмоций? — обреченно буркнул Хан. Щеки предательски начинало печь сильнее.

— Любви. Если бы я плохо тебя знал… я бы решил, что ты так оформил признание Минхо.

Джисона словно под дых ударили.

Нет, он, конечно, не подарок, и постоянно дразнит друзей, даже Ликса, по поводу и без… Но шутить так — это низко даже для него! Это низко для кого угодно! Особенно — для того, кто считается твоим лучшим другом и знает, что бьет в самое слабое место!

Парень сжал губы и порывисто вскочил, намереваясь уйти.

— Нет, нет, не подумай, я не хотел!.. — Феликс поймал друга за руку, останавливая, и аккуратно приобнял за плечи, виновато заглядывая в глаза. — Я не пытался… Это не было шуткой! Просто… Просто это правда было довольно… ярко! Тебя редко так кроет. В первый и последний раз меня настолько прошибло твоими эмоциями еще в те дни. — С шутливым намеком пошевелил бровями. — Ну ты помнишь. Когда мы только познакомились с Мин…

Джисон громко застонал и отпихнул тихо посмеющегося парня, пряча вновь вмиг порозовевшее лицо в ладонях. Конечно он помнит.

Они с самого начала знали, что в их группе числился еще один студент, но неизвестный тогда бедняга не смог вовремя приехать на учебу… Прошло пару учебных дней, все быстро о нем забыли.

А потом Хан столкнулся с ним в классе. Ну как столкнулся…

Он тогда пришел на первую пару раньше остальных, чтобы успеть разложить ингредиенты и прогреть котел. Пришел, удивился тому, что аудитория не заперта, толкнул тихо скрипнувшую дверь… и замер.

Парень был красив. По-настоящему красив. Мужественные, словно бы выточенные из мрамора, и при этом изящные черты лица, статная, ладная фигура… Он напоминал большого кота — своими плавными, мягкими, уверенными движениями и внимательными миндальными глазами.

Кажется, Хан тогда бессовестно залип, уставившись. Тот уже удивленно поворачивался, почувствовав на себе столь пристальное внимание… Но от окончательного позора Джисона спас все тот же Феликс, что буквально выскочил у него из-за спины и с широчайшей улыбкой побежал знакомиться с новым студентом. Как выяснилось позже, он оказался рядом не потому, что «спешил, чтобы подольше потусить с ним перед парой», а потому, что метнулся к другу через добрую половину корпуса — его аж на другом этаже накрыло волной джисонового восхищения, и ему было просто-напросто любопытно.

Хан мотнул головой, прогоняя воспоминания, и глянул на друга из-за чуть разведенных пальцев, выдохнул:

— Да ну тебя. Это не сработало бы. Как оно могло бы… как я… где он, а где… Ты его вообще видел?

Феликс показательно задумчиво постучал пальцем по подбородку.

— Ну, думаю, за пять лет жизни в одном доме пару раз все-таки пересекались, да. — Смешок.

— Ликс…

— Ну что? Я прекрасно помню, что Ли Минхо «такой очаровательный, невероятный, словно живая статуя, и при этом такой добрый, такой славный, такой замечательный, такой… ах», но, может, ты перестанешь уже тянуть кота за хвост, возьмешь в зубы это твое заклинание для убегающих котиков и зачитаешь его одному конкретному коту?

— Ликс. — Кажется, у Хана начинал дергаться глаз.

— Нет, я, конечно, понимаю, что любое признание — это кот в мешке, но знаешь, как говорят: «доброе слово и кошке приятно» — может, он расчувствуется и размурлычется?

— Ликс! — Феликс засмеялся уже вголос, уворачиваясь от праведного гнева и возмущенного пинка, и извернулся, выхватывая из-под носа Джисона исписанный лист, — Что ты… куда?! — но тот уже вихрем вылетел из комнаты и понесся вниз по лестнице.

— Доказывать тебе! — весело донеслось издалека.

Хан рванул следом, пытаясь одновременно перепрыгивать ступеньки и следить за направлением движения. Вопросов становилось все больше — друг промчался сквозь этаж, практически влетев в старую, осуждающе заскрежетавшую дверь.

Алхимическая лаборатория? Почему именно туда? Зачем?

Что вообще происходит?

Он ввалился в комнату сразу за Феликсом, умудрившись запнуться о порог и почти растянуться на холодном плиточном полу.

К его многократно усилившемуся удивлению, тот широко ухмылялся, протягивая свеженаписанное заклятие Хёнджину, что аккуратно подворачивал рукава рабочей рубашки.

— М? Что такое?

— Хани тут заклинание написал. Прочти-ка.

— О? Это то, что было заказано?

Джинни прищурился, вглядываясь и беззвучно шевеля губами.

По-хорошему, Хан должен был испытывать злость от того, что его трудом так самовольно распоряжаются… или обиду… да хотя бы раздражение! На деле же ему вдруг стало неловко. Словно в чужие руки попало что-то очень и очень личное, что-то невероятно важное. Он смущенно потер кончик носа, прислонившись к двери. Дыхание упорно отказывалось приходить в норму.

Странно — не так уж и много он пробежал…

— Знаешь, — он даже не ожидал, что Хван обратится к нему, а не Феликсу, и удивленно вскинул на него глаза. Оставалось надеяться, что выглядел он при этом не так потрепано, как сам себя ощущал. — А ты молодец.

Хан непонимающе моргнул. Чего?

Тот продолжил, возвращая Феликсу листок и одобрительно улыбаясь.

— Я не так уж часто это говорю, да, но тут правда хорош. Это так романтично — посвятить кошатнику заклинание, связанное с кошками! Да и так гладко вплел его образ — я словно бы вживую увидел его фигуру и почувствовал солнечные лучи на коже и мягкую кошачью шерстку под ладонями… Думаю, Минхо будет в восторге — да и кто бы не был? Это так мило, так эстетично, я сам тронут… а я ведь неплохо разбираюсь в чувствах и признаниях!

Джисон не знал, чего он хочет больше: плакать или смеяться. Нет, не так: плакать, смеяться или врезать Феликсу по его милой улыбающейся морде. В одном только был уверен наверняка: Минхо не должен узнать об этом заклинании. Никогда и ни за что. Он приложит для этого все усилия, костьми ляжет, но ни-ког-да. Он сам наложит заклятье на придурошного кота леди Тремейн, а потом сам же сожжет текст ко всем чертям соб… кошачьим.

Но это будет потом.

Сейчас он просто стоял и думал.

Феликс тихо смеялся, аккуратно складывая лист и убирая его во внутренний карман кофты. Той самой, подаренной Чанбином на прошлый Осенний фестиваль. Подаренной с формулировкой «чтобы теплому и мягкому человеку было тепло и мягко».

Хенджин увлеченно рассказывал ему о чем-то, ускользнувшем от внимания Хана, экспрессивно размахивая руками. Время от времени он прерывался, чтобы отойти к полкам и ткнуть пальцем в словно бы случайную закупоренную склянку, или поправить сползающий рукав, или в очередной раз прикоснуться к ободку в волосах. Красивому белоснежному ободку, украшенному вышитыми розами и маленькими блестящими бусинами. Красивому ободку, украшенному розами… и подаренному Сынмином пару дней назад.

Джисон стоял и горько думал.

Думал о том что в их доме живут сплошные трусы.

И что на самом деле никто из них абсолютно ничего не понимает в чувствах и признаниях.